Творческие забавы

Ольга Болгова

1  2  3  4  5  6

Город пропах свежими огурцами - на каждом углу на улицах продавали корюшку, по двадцать копеек за килограмм - шла майская путина этой мелкой ладожской рыбки, имеющей изумительный запах. Ася, не в силах устоять перед искушением, встала в очередь у лотка, что притулился на углу Большой Посадской. Трудность состояла не в отсутствии финансов - 20 копеек монеткой имелись в тощем кошельке - но корюшку отпускали только в тару покупателя, каковой у Аси не оказалось. Пришлось вырвать пару листов из лекций по строительству мостов и соорудить из них кулек, куда говорливая продавщица и отвесила ароматный килограмм с хвостиком серебристо-прозрачных рыбок-малюток. Закинув сумку на плечо, Ася зажала в руках грозящий развалиться кулек и зашагала по разбитому тротуару, дурея от аромата огурцов, приступа голода и необходимости не запнуться и не уронить свою хрупкую ношу. Донести удалось чудом - добравшись до родной комнаты, плюхнула сверток на стол под восторженный вопль Лельки «Корюшка!»

Ася отправилась отмывать сковородку, заброшенную и забытую с последнего ужина, а Леля - искать подсолнечное масло, поскольку личные запасы такового закончились.

Серебристые рыбки таяли в кипящем масле, покрываясь румяной корочкой, аромат жарящейся корюшки наполнял кухню и коридор четвертого этажа, вероятно, достигая и третьего, и на запах пришли голодные и те, которых ждали и не ждали. Голодными оказались, разумеется, обитатели 512-й, которые и опустошили первую сковородку. Разогнав прожорливых сокурсников, Ася загрузила вторую, масло зашипело, стреляя брызгами от попавших в него капель воды.

- Какие у вас тут запахи! Всех угощаете или избранных? - раздался за спиной знакомый голос. Она вздрогнула, чуть не уронив ложку

Этот голос - она хотела его слышать и не хотела. Прошло чуть больше недели с того проклятого вечера, недели, наполненной терзаниями, стыдом и отчаянием, расспросами свидетелей и попытками скрыть очевидную для всех историю, что Акулов подрался с пятикурсником Веселовым из-за нее, Аси; сомнениями и очередным желанием уехать далеко-далеко, желательно, в другую страну. Она ждала каких-то действий с его стороны, и в то же время боялась таковых - слишком неоднозначна была ситуация, в которую она попала из-за собственной глупости. Что подумал отвергнутый ею Леня, обнаружив ее в объятиях настойчивого Веселова? Объятиях, которые она вспоминала с ужасом и содроганием, с мыслью, что никогда больше и близко не подойдет ни к какому парню, чтобы более не испытать подобного. И если бы не Леня, все могло бы закончиться намного хуже, просто невероятно плохо. Об этом даже думать не хотелось. В связи же со столь своевременным явлением Лени на поле брани, возникал иной вопрос - как и почему он оказался в комнате? Вывод напрашивался единственный и неповторимый - он пошел вслед за ней, или за Веселовым. Почему он вошел? Стоял под дверью и все слышал? Или не знал, что в комнате Веселов, и просто шел к ней, увидев, что она покинула веселую компанию?

Тот, к кому были обращены все эти безмолвные вопросы, сейчас стоял, подпирая косяк отсутствующей двери, и смотрел своими невозможно синими глазами, ожидая ответа, и вероятно, вовсе не на заданный им вопрос. О драке еще напоминала легкая синева под глазом. Что он хотел, вот так глядя на Асю? Ждал благодарности или сатисфакции за проведенную дуэль? Хотел укорить за недостойный поступок? Ревновал? Или просто забавлялся ее смущением и играл с нею, как кот с мышью?

Кипя и плавясь от жаркой суматохи чувств, Ася взяла со стола тарелку и выложила на нее шипящую в масле рыбу. Сполоснула сковороду, добавила масла, дождалась, пока оно нагреется и начала выкладывать следующую партию огурценосных, чувствуя, как тлеет ткань халатика, прожженная устремленным в спину взглядом. Хорошо, что надела именно этот, в сарафанном стиле, сшитый своими руками из симпатичной рубашечной ткани в крупную красную клетку

Рыбки таяли и шипели, а Ася, спасая от возгорания ни в чем неповинный любимый халат, обернулась, встретилась с Леней глазами и вдруг обрела незнакомую для нее свободу… свободу действия. Вероятно, это называется уверенностью женщины, которая знает, что ее желают - она возникает подспудно, не сообщая о себе заранее. Разумеется, Асе было не до психологических теорий, она просто воспарила, став легкомысленной пассией, вступив на опасную тропу, истоптанную до нее миллионами женских ног.

- Только избранным… - сказала она, глянув прямо в синие глаза, и задохнулась от ударившего в лицо горячего ветра. Откуда он взялся, этот ветер, здесь, на обшарпанной кухне общаги?

- Значит, только избранным? - он шагнул к ней, остановился совсем близко так, что она почувствовала его дыхание. - И много у тебя избранных, Асенька?

- Не очень… практически о…- она не успела договорить - на кухню с миской, благоухающей огурцами, и вопросом «Готово?» влетела Леля. Влетела и замерла, увидев Акулова, стушевалась, заулыбалась, со стуком поставила миску на стол и удалилась, бросив через плечо: - Жарь все, Утюгов пришел…

Вечер выдался на славу: вчетвером умяли две сковородки жареной хрустящей корюшки, буханку рижского хлеба и осушили бутылку сухого вина, сухого настолько, что от кислоты сводило скулы. Слушали записи бардов Кукина и Клячкина - Акулов принес уже знакомый Асе магнитофон, а Утюгов - гитару, разгулявшись, парни спели нестройным, но убедительным дуэтом: «Ах, гостиница моя, ты гостиница, на кровать присяду я, ты подвинешься…», «Каждый выбирает по себе…», «Не гляди назад…» и прочее, вплоть до «Губ окаянных». Девчонки то проникались трогательной лирикой, то краснели от двусмысленностей, то хохотали до боли в животах.

Ася постаралась не сесть рядом с Акуловым, но вскоре каким-то чудесным образом он оказался рядом с нею, и рука его легла на ее плечо. От этого прикосновения хмель и легкомыслие покинули Асю, словно шелуха, и она напряглась, сжалась, повинуясь дрожащей внутри струне. Леня усмехнулся, - она не смотрела на него, но почувствовала, что он усмехнулся - но руку не убрал, а напротив, стиснул пальцами ее плечо, будто утверждая некое свое право. Тем временем музыкальный репертуар вечера с бардовского, в пристрастии к которому девушки до сих пор не подозревали ни того, ни другого из своих гостей, сменился на англоязычную смесь рока и диско. Стол был отодвинут в сторону, и Леня, вскочив со стула, картинно наклонил лохматую голову:

- Позвольте вас пригласить на танец, сударыня… - и потащил Асю на узкий пятачок перед окном, где уже покачивались то ли в танце, то ли в объятиях Лелька с Мишей.

- Зачем ты ведешь? - спросил Акулов, когда через пару минут Ася от волнения и смущения чуть не наступила ему на ногу.

- Я не веду… - пробормотала она.

- Именно это ты и пытаешься делать. Доверься мне хотя бы в трех шагах.

- Хм…разве я...?

- Разве. Руку… дай мне руку.

- Я не буду танцевать… - заупрямилась Ася, чувствуя себя полной идиоткой.

- Будешь… - шепнул он, наклоняясь, и его губы словно случайно, словно невзначай коснулись ее уха. - Это называется фокстрот, и это очень просто. Только не веди…

Она пыталась, честно пыталась следовать за ним, ловко лавирующим между платяным шкафом, столом, кроватью и Лелькой с Утюговым, которые самозабвенно целовались у открытого по случаю весны, корюшки и попойки окна.

- Ты хорошо танцуешь, а я совсем не умею… - прошептала Ася, когда, обогнув упоенную парочку, они с Леней вписались в проход между гардеробом и пустующей кроватью, той самой, на которой она застала его с Лариской, явившись так не вовремя.

Ася встряхнула головой, отбрасывая предостерегающую мысль, тем более что на другой кровати Акулов, будто получив расплату, застал ее с Веселовым, явившись так вовремя. Тем временем Леня, улыбаясь, словно все эти прошлые события были ему глубоко безразличны, в ритме танго вывел ее в крохотную импровизированную прихожую. Они оказались наедине, отделенные шкафом и вьетнамской шторой от второй половины компании. Пространство катастрофически сузилось, и фокстрот естественным путем скатился до общенародного танца «шаг налево, шаг направо, шаг вперед и шаг назад».

- Ты нормально танцуешь, когда не ведешь… - сказал Леня, останавливаясь. - А я отпахал пять лет в детском ансамбле.

- Здесь в закутке было сумрачно, почему-то до сих пор пахло свежими огурцами и сапожным кремом - незакрытая баночка лежала на полу - Ася чуть не наступила на нее.

- Ты танцевал в ансамбле? - удивилась она.

- Ну да, а что? Ты еще многого обо мне не знаешь. Хочешь узнать?

- А ты обо мне? - спросила Ася.

- А ты как думаешь?

Потом, позже, Ася нашла ответы на все вопросы - они выстроились красивыми убедительными фразами, рисуя ее, Асю, остроумной, уверенной в себе девушкой, умеющей излагать свои мысли и изящно беседовать с молодым человеком, который безумно нравится, но отношения с которым требуют определенной осторожности и умения сдерживать свои и его порывы. Отчего эти умные фразы приходят так поздно, когда уже ничего не могут изменить, когда уже отвязан канат от банки причала, когда уже сгорел мост и выпито вино, что не следовало пить? Увы, в тот момент, в закутке за шкафом, слов не нашлось, а подтверждение обоюдного желания узнать друг о друге было дано широко известным и очень простым способом.

В том, что Акулов умел целоваться, а она не очень, Ася убедилась еще тогда, на ночном Кировском проспекте, а сейчас она просто поддалась ему и ослабла, словно под кожу впрыснули яд, лишающий воли.

- Пойдем? - прошептала она, когда смогла говорить.

- Куда? - спросил он.

- Куда-нибудь…

Определив таким образом конечную цель намеченной экспедиции, она сунула ноги в туфли, стащила с вешалки плащ - как позже оказалось, не свой, а Лелькин - с помощью галантного кавалера Акулова надела его прямо на свой клетчатый халатик, и они выскользнули из комнаты, оставив Лелю с Мишей тет-а-тет, на радость или на беду - неведомо.

Вечер выдался теплым и сухим, сумерки нежно обнимали город преддверием белых ночей. Во дворе намеревались зацвести каштаны, еще не раскрыв свои свечи, но приготовившись, словно к параду. На площадке за каштанами парни шумно гоняли мяч. У Аси от смятения и вина закружилась голова. Леня подхватил, плотно прижал ее руку локтем, словно понял, что она не слишком уверенно ступает. Или она качнулась, когда спускалась по ступенькам крыльца?

- Не трепыхайся, - сказал Леня, улыбаясь. - Как же ты любишь вырываться и сопротивляться.

- Правда? - спросила она, вспомнив Веселова и решив, что он намекает именно на него.

Взглянув на следы дуэльных ранений на лице Лени, пробормотала виновато:

- Извини.

- За что опять? - поинтересовался он.

- Ну… за глаз, за то… если бы не ты… - она замолчала, стыдясь своих воспоминаний, вновь мысленно переживая тот вечер и содрогаясь от этого.

- Ладно, проехали… - сказал Леня. - Разберемся. Ты, думаю, сегодня бездомная?

- Думаешь? - спросила Ася. - Переночую у девчонок.

- Ну смотри, как скажешь, - протянул он, усмехаясь.- Пошли, ты же пригласила меня погулять…

- Ты просто негодяй, - сказала Ася, рассмеявшись с каким-то облегчением. - Все время будешь надо мной насмехаться?

- Пока ты не перестанешь сопротивляться, - ответил он.

- Ты надо мной смеешься, - повторила она, не зная, что он имеет в виду, и как реагировать на его слова.

- Ничуть…

Акулов оставался загадкой. То, что он был весьма популярной среди особ женского пола личностью, одновременно и повышало и понижало его статус. То, что он проявлял к ней, Асе, явный интерес и даже дрался, заступаясь за ее честь, тревожило, пугало и сводило ее с ума. Она увязала в нем, как Братец Кролик в смоляном чучеле, накрепко приклеиваясь сначала кончиками пальцев, затем ладонями, а потом и сердцем. Ей хотелось и не хотелось знать, почему он пришел к ней, почему выбрал ее, неуверенную в себе, неумелую в любви, робкую девушку. Она действительно нравилась ему или он просто поставил себе некую цель? Эти мысли и тревоги оставались с нею, но были отправлены в ссылку, на далекие острова, откуда они рано или поздно вернутся, но, конечно, лучше позже, чем раньше.

Болтая ни о чем, отбросив опасные темы, они вышли к набережной Невы. Сумерки сгущались, волна прохладно и лениво поглаживала гранитные ступени бывшего причала. На Кировском мосту зажглись фонари, а на той стороне реки в отсветах догорающего солнца на фоне темной громады деревьев четко рисовался стройный орнамент решетки Летнего сада. Леня потянул Асю к себе.

Было уже далеко за полночь, когда они, по настоянию Аси, вернулись во двор общаги. Посидели в обнимку на скамье под каштанами, на виду у светящихся окон.

- Теперь все будут говорить, что мы с тобой…

- Тебя это волнует? А до сих пор не говорили, Асенька-недотрога…?

Асенька… она даже вздрогнула, вдруг сообразив, что он впервые за сегодняшний день назвал ее так. Словно отпустил грехи и дал свое прощение. Недотрога… хороша же у нее репутация!

- Ты смеешься надо мной, - в который раз повторила она, злясь на свое занудство.

- Возможно, - неожиданно согласился он.

Он мог говорить что угодно, она все прощала ему, желая сидеть вот так рядом, прижавшись к его плечу, с горящими от поцелуев губами, слушать его шепот и шорох листвы над головой. Она так любила его, непонятного синеглазого Леню Акулова.

Но ничто хорошее не продолжается вечно, и надо было отпустить его и идти домой или к подругам - искать ночлег. И Ася, с трудом подчинившись голосу разума, оторвалась от теплого плеча и поднялась со скамейки. Леня поймал ее за руку.

- Ты куда, Асенька?

- Домой, спать… поздно уже. Если, конечно, дверь откроют. И тебе ехать.

- А я уже не уеду, мосты развели.

- И что ты будешь делать?

- А что ты предлагаешь?

Приступ дежавю: вновь, отличаясь лишь в деталях, повторялась апрельская сцена. Планета вертится, и никуда от этого не деться.

Стукнула дверь, вытряхнув в ночную тишину шумную веселую компанию.

- Бегом, быстрей, пока открыто!

Ася схватила Леню за руку, и они бросились к входу.

Пока мчались по двору, по проходной, мимо что-то кричавшей вдогонку вахтерши, вверх по скрипучей деревянной лестнице, она не думала о том, что происходит, охваченная азартом удачи, но, оказавшись у двери своей комнаты, застыла, словно вкопанная. В щели у замка белела записка, Ася вытащила и развернула тетрадный листок.

Ты надела мой плащ, я взяла твой. Ключ должен быть в кармане. Уехали в Парголово. Гони Ленчика прочь.

Леля.

Aся, ахнув, обнаружила, что весь вечер разгуливает в плаще подруги, хотя эта рассеянность извинялась временной потерей рассудка и идентичностью плащей. Они имели одинаковый размер и сшиты в одном стиле, немного отличаясь в деталях кроя. Подруги приобрели эти плащи и керамическую бутылку бальзама «Вана Таллинн» во время однодневной поездки в столицу Эстонии.

Ася нащупала в кармане ключ и сжала его в кулаке. Она сама притащила сюда Леню, и пути к отступлению уже практически не было.

- Ну что? - услышала она его голос. - Боишься?

Он опять насмехался над нею, но пока она искала достойный ответ, он взялся за ручку двери и подергал.

- Закрыто. Записка от Лены? Ну что, пойдем дальше? Может, у тебя ключ есть?

- Ключ? А… нет… да…

Ася вынула из кармана ключ, руки задрожали, она никак не могла попасть в замочную скважину, хоть делала это тысячи раз. Леня решительно взял дело в свои руки, забрав у нее ключ. Дверь открылась, и они вошли в комнату, но впереди влетело Асино трепещущее сердце.

- Они уехали в Парголово, - ответила Ася на немой вопрос Акулова, и едва успела снять плащ, как он обнял ее.

- Леня, подожди… - она осеклась на этом слове - кадры фильма упрямо прокручивались во второй раз.

- Подожди? Чего ждать, Асенька?

- Леня, туфли… я туфли сниму, ногу стерла.

- Ногу? Где? Дай, я посмотрю.

Кажется, он был готов поцеловать ее поврежденную туфлей ногу.

- Ой, Леня, нет, не надо…

Ася перешла на междометия, ахи, охи и вздохи, пытаясь увильнуть от опасных Лениных рук, и не желая с ними расставаться, с его опасными руками. Но было страшно переходить последнюю черту, она стыдилась своей неопытности, неловкости, глупости и комнаты. Нужно было рассказать ему о себе, признаться, предупредить. Она решилась, когда он расстегнул последнюю пуговицу клетчатого халатика.

- Леня… Леня! Леня!!

- Что? Что? - пробормотал он.

- Леня… я должна сказать тебе. Подожди, ну подожди, я… я… ты очень мне нравишься.

Очень уместный момент сообщать о своих симпатиях.

- Правда? - выдохнул он.

- Да, правда, но… но у меня это в первый раз… - отчаянно выпалила она, словно прыгнула в ледяную воду.

Он поднял голову.

- И что? Все когда-то бывает в первый раз. Почему бы не со мной? Ты меня проняла, Асенька…

- Леня… - внутри все сжалось, словно спазмом.

Он вдруг отпустил ее, так резко, что она вздрогнула, не ожидая вдруг обретенной свободы действий. Наткнулась на его синий взгляд, вспыхнула, пальцы неловко пытались застегнуть пуговицы - петли вдруг оказались слишком маленькими.

- Ты обиделся? - прошептала она.

- Нет, я подожду, - просто ответил он. - Надеюсь, ты не против, если я не пойду искать, где поспать, у вас здесь две кровати пустуют.

- Ложись на ту, - прошептала Ася совсем осевшим голосом, кивая в сторону Валиной кровати.

- Понял, - ответил он как ни в чем не бывало.

В комнату вползал жидкий рассвет, растекаясь по стенам и старой мебели. Ася забралась под одеяло почти с головой, молча лила любимые слезы, уткнувшись в подушку. Леня ворочался, кровать скрипела вытянутыми пружинами. Злился или вспоминал Ларису?

- Спокойной ночи! - услышала Ася.

- Спокойной ночи, - ответила она, бодро, насколько смогла.

***********

Бывают у людей такие особенные голоса, их запоминаешь с первого раза, а я слышала голос этого человека уже не раз.

- Что вы здесь делаете? - продолжил, мрачно глядя на меня, старший инспектор Нейтан, а это был именно он.

- Я… я… здесь, мне… мой… - безнадежно застряв в начале фразы, я умудрилась просклонять на все лады главное местоимение человечества.

- Что, ваша? - спросил он.

- Мой автобус ушел, - промямлила я, наполняясь надеждой, что полицейскому окажется по пути, и мне не придется спать на мостовой, не добравшись до вокзала или гостиницы.

- Гм… вы направляетесь в Гастингс? - спросил он тоном следователя, ведущего допрос подозреваемого.

- Да, да, - зачастила я, усиленно ежась и дрожа, чтобы этот напыщенный джентльмен догадался, что несчастной усталой пусть и не леди требуется помощь.

- Садитесь в машину, - буркнул он. - Сюда, - добавил, открывая дверцу переднего сидения, когда я, заметавшись, кинулась к заднему входу.

Я влезла в полутьму и тепло салона, повозилась, устраиваясь на сиденье, выдала несколько благодарственных фраз из своего словарного запаса, на что он молча кивнул, трогая автомобиль с места.

Машина быстро набирала скорость, за окном акварелью по темному фону потянулась полоса света от фонарей набережной.

- Так что же вы делали здесь, в Истборне, миссис Сверева? Хотели посмотреть город? - нарушил инспектор Нейтан установившееся на какое-то время молчание.

- Ездила к матери Джеймса Монтгомери, того человека, которого вы подозреваете в каком-то убийстве, - ответила я.

За окном все мелькали и мелькали размытые огни, ровно гудел мотор хорошо отлаженного двигателя, а у меня так слипались глаза, что не помешал бы десяток другой спичек.

- Вот как? К матери Монтгомери? - переспросил он, не отрывая глаз от дороги. - Вы забыли пристегнуть ремень…

- Ах, да, простите, - я заерзала, разбираясь с конструкцией ремня.

- И что же? Вы повстречались с ней? Нашли, где она живет? - продолжил инспектор, после того как я приобрела статус пристегнутой по всем правилам.

- В Райском переулке, - пробормотала я, с трудом сдерживая зевоту.

- Вот как? И что она вам рассказала, мать мистера Монтгомери?

- Она… - я замолчала не в силах подобрать слова, чтобы описать состояние миссис Клей - не хватало лексики, и много сил уходило на борьбу со сном.

- Она… очень немолодая и ничего не помнит. Даже то, что у нее есть сын, - наконец объяснила я, тупо уставившись на веера дворников, резво скользящих по лобовому стеклу. - А вы что-нибудь узнали о Джеймсе?

Инспектор гмыкнул, выразив то ли сарказм, то ли сочувствие, то ли отрицание.

Я пыталась удержать в поле зрения дворники, но с каждой секундой это становилось все труднее. Посплю с полчаса, обычно это помогает, проснусь перед въездом в город, а там разберусь…

- Простите, прошу прощения, немного посплю, совсем чуть-чуть, - не знаю, произнесла ли я эти слова вслух или только подумала, что произнесла.

Проснулась в очередной раз - хорошо, что вообще проснулась - в полутьме какой-то комнаты. Тщетно попыталась поймать убегающий в небытие сон - он, как ящерица, ускользнул, оставив кончик хвоста, смутную картинку Невского, по которому я куда-то спешу.

Где я? Ах, да, в Англии, во всяком случае, вчера была именно там. Лежала, пялясь в серый потолок, вспоминая, но ничего, кроме поездки в автомобиле с инспектором полиции, вспомнить не могла. В Гастингсе ли я? События вчерашнего дня пронеслись в голове, словно диск, прокрученный на восьмикратной скорости. Обнаружила, что лежу на диване, в одежде, укрытая пледом, от которого попахивает табаком. Я вскочила, слишком резко, пришлось посидеть, чтобы прийти в себя. Осмотрелась - комната была не знакома - ни портрета аля-Генриха восьмого на стене, ни камина, да и диван стоит не в центре, а у стены. Где я? Что со мной, и как я дошла до такой жизни на …цатом десятке лет? Где-то рядом послышалось движение, словно кошка ступала лапами по полу. Прозвучавшее «мяу» и севший столбиком напротив дивана силуэт подтвердили догадку. Наличие кошки почему-то успокоило, словно свидетельствовало о лояльности живущих здесь людей. Отдернула штору на окне, впустив утренний или дневной свет, нашла на диване свою сумку, кое-как привела себя в порядок и осторожно вышла из комнаты. В следующем помещении, куда я попала, было темно, но из-за приоткрытой двери доносились звуки, по которым можно было безошибочно определить, что там находится кухня: зазвенела какая-то посуда, затем раздался пронзительно нарастающий свист закипевшего чайника. Кошка вышла следом, оказавшись по-египетски тощей и по-русски серо-полосатой, обогнула меня и снова села напротив. Поправив волосы и проведя ладонями по лицу - эти жесты всегда действовали чуть успокоительно, я вошла в кухню. Свист кипения увял, никелированный чайник печально выпустил струйку пара. Человек, стоящий ко мне спиной, обернулся и мрачно буркнул:

- Доброе утро.

- Доброе утро, - ответила я инспектору Нейтану, не сразу узнав его, поскольку домашняя одежда - потрепанные джинсы и видавшая виды футболка, придавали ему иной, весьма демократичный вид.

Сказать, что мне было очень неловко, значило не сказать ничего. «Доброе утро», стало максимумом из того, что я смогла выдавить. Полицейский весьма недоволен моим присутствием в его? доме, что совсем не удивительно. Кажется, я начинала тихо ненавидеть недавно столь привлекательную Англию.

- Гм… - сказал он. - Как спалось?

- Спасибо, хорошо… - промямлила я.

- Хотите что-то съесть?

Есть мне хотелось, и даже очень, и впервые за все время, проведенное в чужой стране, я чувствовала себя хорошо выспавшейся, несмотря на крайнюю неловкость ситуации, на то, что спала одетой и в очередном чужом доме.

- Мне очень… я чувствую себя… э-э-э… неверно поступившей… - сказала я.

- Да, поступили вы неверно, - без обиняков согласился он.

Я вздрогнула. Что еще постыдного я наделала?

- Что… что я сделать? - спросила я, от волнения ошибаясь. - Что я сделала?

- Гм… - снова сказал Нейтан. - Вы давно не спали?

- Нет… почему, спала…

- Устали?

- Я уснула в машине? Мне очень неловко.

- Вы не просто уснули, гм… вы уснули так крепко, что я не смог вас разбудить и пришлось привезти и… принести вас сюда.

Принести? Решив, что не уловила смысла фразы, я переспросила, но, когда он мрачно повторил сказанное, оказалось, что я все правильно поняла с первого раза.

- Принести?

Собственно, удивление мое звучало фальшиво - ведь если я не помнила, как попала в дом и на диван, значит, кто-то должен был доставить меня туда. Мои несколько десятков килограммов. О Боже! Да что же это такое?!

- Да, гм… принести.

Интересно, как он нес меня: на руках или взвалил на плечо? Почему-то склонилась к последнему, и от этого стало совсем плохо.

- Туалет наверху, вторая дверь налево, - сказал он. - Сделаю вам яичницу с беконом.

Я крякнула, как бестолковая утка, вспыхнула, как юная девица, и отправилась искать указанное место.

- Прошу прощения… - высокопарно начала я, когда, умывшись и наведя красоту, вернулась на кухню и уселась за стол, на предложенное инспектором место.

Он молча кивнул и поставил передо мной тарелку, на которой аппетитной пышной шапкой лежал омлет, украшенный румяными кусочками бекона.

- Сделал вам чай. Я обычно завтракаю здесь… - добавил он, ставя на стол чашку и усаживаясь напротив.

Несмотря на неловкость ситуации, я поела с аппетитом и, кажется, впервые за все эти дни.

- Очень вкусно, вы прекрасно готовите, - уже уверенней сообщила я, насытившись.

- Да, готовлю, - подтвердил инспектор Нейтан.

- Расскажите… пожалуйста, что произошло вчера, - попросила я.

- Вы ничего не помните? - уточнил он.

- Нет, - честно призналась я, вероятно, покраснев. - Помню, что села в вашу машину и все…

- Рассказывать особенно нечего. Довез вас до города, пытался разбудить, но понял, что это бесполезно. Пришлось уложить в гостиной на диване. Гм... Мне на службу, я подброшу вас до Вудкэм Драйв, но прежде хотел спросить, как и почему вы ездили в Истборн, к матери Монтгомери.

Свободный тон плавно сменился официальным, и взгляд посуровел, словно он застегнулся на все пуговицы и надел галстук. Наверное, проклял ту минуту, когда притормозил возле меня в Истборне. Чувствуя себя виноватой, запинаясь и старательно подбирая слова, я начала рассказывать о том, что случилось со мной вчера и позавчера, и показала фотографию с посланием в будущее. Инспектор слушал, иногда кивая, видимо, в знак того, что понимает мою неграмотную речь, изредка помогая подобрать слово, но не выказывая ни малейшего удивления, словно знал наперед о моих злоключениях. Сыщик-профессионал, англичанин, одним словом, - удивительным образом срабатывал стереотип. Или это я от волнения не замечала его эмоций? Закончила рассказ тем же, чем и начала - позорным сном в его машине.

Яичница с беконом съедена, чай выпит, завтрак окончен. Пока размышляла, удобно ли будет предложить свою помощь в уборке со стола, инспектор сдвинул тарелки и чашки в сторону и занялся изучением карточки.

- Позвольте, я возьму эту фотографию, - сказал он. - Значит, этот, третий, Кадоген Раскин.

- Да, он так себя назвал, - кивнула я.

- И он рассказал вам о миссис Клей, как о матери Монтгомери?

- Он обманул меня? Она не его мать? - озвучила я свои возникшие подозрения.

А еще мне очень хотелось спросить инспектора Нейта, что он делал в Истборне, хотя, вероятно, ездил по каким-то личным делам. Мысль о том, что у этого рыжего лысеющего крепыша-полицейского есть личная жизнь, в которую я влезла самым бессовестным образом, отчего-то взволновала.

- Гм… - сказал крепыш-полицейский. - Миссис Монтгомери скончалась пять лет назад.

Меня бросило в холод, словно, выскочив из жарко натопленной бани, прыгнула в прорубь с ледяной водой. От волнения опять не смогла собрать слова в предложение и ограничилась несколькими междометиями. Где-то вдруг заиграла мелодия - первые такты песни, которую я мгновенно узнала - I wanna know have you ever seen the rain comin down on a sunny day… Источник нашелся быстро - инспектор, развернувшись, протянул руку и взял с кухонного стола мобильник.

- Да…Нейтан… - он вышел, оставив меня в состоянии прострации.

Можно подозревать или придумывать, что угодно, пока все подозрения или выдумки не стали реальностью, оглушительной, как скрип вилки по дну сковороды. Но мне начинало казаться, что реальность осталась там, за морем, на далекой родине, которую я так опрометчиво покинула. Все бы отдала, чтобы оказаться дома, на промозглом питерском ветру - а чем лучше промозглый английский?

Задумавшись, вздрогнула, когда услышала голос инспектора - он вернулся и вновь уселся напротив меня.

- И вы говорите, что уснули, когда выпили чай, предложенный вам сиделкой? - спросил Нейтан, словно не было никакой паузы в разговоре, и он не выходил со своим телефоном, чтобы обсудить то, что мне не следовало слышать.

- Да, чай был необычный, из трав. И сильный запах трав повсюду.

Следовало признать, что действие того напитка или запаха, или всего вместе было настолько эффективным, что свалило меня дважды. Хотя, возможно, сказались усталость и переживания.

- Меня заставили заснуть? Но зачем? - озвучила я свои размышления.

- Миссис Сверева, - с нотой торжественности возвестил инспектор, - боюсь, что вы попали в серьезные неприятности.

- Надо же, а я и не подозревала, - пробормотала я на родном языке и наткнулась на вопросительный взгляд Нейтана, вдруг обнаружив для себя нечто удивительное.

- Я не понимаю по-русски, - заметил он.

- Но я волнуюсь, мне трудно, - заныла я.

- Сочувствую, миссис Сверева. Но вы очень хорошо говорите по-английски.

- Вы уже упоминать об этом.

- Да, кажется. Гм… должен сообщить вам, что ваша история внесла в дело много интересного. И вы играете в нем не последнюю роль.

Кажется, именно это он и сказал, если я ничего не перепутала. На всякий случай переспросила, хотя сама понимала, что вляпалась во что-то жуткое по самое немогу.

- И вы меня в чем-то подозреваете? Надеюсь не в убийстве? - почти прошептала я.

- Следствие предполагает наличие подозреваемых, - расплывчато ответил Нейтан и тут же добавил, как оглушил:

- Дело в том, что убит Пол Гарироут, и именно в тот день, когда вы, по вашим словам, встречались с ним.

- Убит Пол Гари… Гарироут? Человек с фотографии? - ахнула я, окончательно примерзнув к своей личной проруби.

Перед глазами возникли развалины замка и взволнованный человек с веснушками, в смешной полосатой шапочке.

- Как убит? - повторила я по-русски.

- Его тело обнаружено на пляже.

- Но почему вы ничего не сказали о нем позавчера?

- А вы не упомянули ни о фотографии, ни о том, что ходили на встречу, - парировал он. - А сейчас мне пора на службу.

Замечание было справедливым, но его манера не отвечать на вопросы раздражала, особенно в свете последних известий.

Словно подтверждая его слова, заиграли первые такты «Дождя в солнечный день», и инспектор, взяв мобильник, коротко переговорил, отвечая собеседнику лаконичными «да», «нет» и «вот как».

- Мне пора на службу, - повторил он, закончив телефонный разговор. - Куда вас отвезти?

- Но вы хотели отвезти меня на Вудкэм Драйв, - сердито пробормотала я. - Вот и везите… пожалуйста.

По правде говоря, ехать туда мне не очень хотелось, по понятным причинам, и главной из них было то, что я боялась этого дома. Боялась, но, разозлившись на жизнь, себя и инспектора Нейтана, который в чем-то подозревал меня и не считал нужным объяснить в чем, встала из-за стола и упрямо повторила:

- Я поеду в дом Монтгомери и буду ждать его там. Мне некуда больше идти. Спасибо вам за все, что вы для меня сделали.

Инспектор пригладил свои рыжеватые волосы, словно было что приглаживать, и взглянул на меня, снова заставив слегка вздрогнуть.

- Ну что ж, поехали. У вас есть мой телефон. Мне придется вызвать вас в участок, я пришлю за вами.

- Может, мне обратиться в посольство? - спросила я, осмелев окончательно.

- Ваше право, миссис Сверева, - ответил он.

По дороге он больше молчал, чем говорил. «Застегните ремень» и «Будьте осторожны» - две фразы, которые инспектор соизволил выдать по пути к переулку Лесной овраг. Я же тщетно пыталась сориентироваться в переплетении улиц Гастингса, по которым мы ехали.

- Будьте осторожны, миссис Сверева, - повторил Нейтан, высадив меня напротив уже хорошо знакомого дома.

Дверца захлопнулась, темно-серое ретро-авто инспектора медленно, а затем все быстрее удалялось по переулку, затем скрылось за поворотом. Я осталась наедине с домом номер три.

***********

Ася открыла глаза и долго лежала, боясь пошевелиться, изучая на потолке узоры теней, нарисованных светом уличного фонаря сквозь листву клена, растущего прямо за окном. Из открытой форточки тянуло влагой, слышалась монотонная песня дождя, в которую без нот и дирижера врывались звуки моторов и голосов из таксопарка, что располагался напротив. Откуда-то из недоброй половины полутьмы прилетела мысль, что Акулов ушел ночью, вновь рассердившись. Мысль прилетела, подпортив радость, которая, вопреки всему, пела внутри, но мелодия зазвучала громче и отважней, когда, осторожно повернувшись, она увидела Ленину ногу, торчащую из-под одеяла. Ася откинулась на подушку, глупо улыбаясь узорам на потолке, слушая свою мелодию. Подумать только, сколько счастья может принести вид босой ступни сорок второго размера!

Хозяин ступни зашевелился, заскрипели старые пружины, Ася охнула про себя, нырнула под одеяло, замерла в блаженном ужасе, прислушиваясь. Кажется, он встал и пошел, она явственно услышала шлепанье босых ног по полу, резко повернулась, и… из-под пружин грохнулась на пол чертежная доска, словно специально дожидалась этого, самого неподходящего момента. Или момент был подходящим? Ася вскочила, роняя одеяло и, словно с размаху, наткнулась взглядом на Леню, а он, остановившись в паре шагов, с сонным изумлением созерцал открывшийся перед ним пейзаж, точнее, натюрморт с кроватью.

- Блин… ну ты и гремишь, Асенька…

- Это не я, - глупо пробормотала она. - Это доска упала.

Он запустил пятерню в шевелюру, убрав волосы с лица, но взлохматил их еще больше, с удовольствием потянулся и уселся на Асину кровать, восхитительно заспанный и практически нагой, и от этого уютно-домашний и притягательно-опасный. Асе захотелось дотронуться до него, до его подбородка, потемневшего от утренней щетины, до плеча, обещающего тугую прочность, до черноты волос на груди, струйкой спускающихся по поджарому животу. Вдруг, словно очнувшись, она поняла, что беззастенчиво разглядывает его, встретилась с ним взглядом, разумеется, покраснела и, протянув руку, провела пальцами по его щеке. Ей казалось, что сделала это не она, Ася, а другая девушка, за которой она наблюдала, дивясь ее безрассудству и бесстыдству. Словно она, Ася, была зрительницей, а эта нахальная девица - актрисой на сцене. На какой-то миг вдруг пришла мысль о Смоличе, пришла, но была тотчас смята и отброшена прочь - это сделал, сам того не ведая, Акулов - Асин жест не мог не вызвать мгновенной реакции сгорающего от желания парня.

Вот так она и произошла, потеря ее девственности, утром на скрипучей кровати, под шум дождя, невзирая на прошлое и на будущее. Хотя, почему потеря? Расставание, познание, опыт, любовь… расставьте слова в любом порядке и добавьте свои, от перемены мест суть дела не меняется. Человечество долгие века кружило над этим тайным действом, словно коршун над добычей, придавая ему важность знакового ритуала, и хоть за последний век оно подрастеряло сей пафос, для любой девушки этот момент остается знаковым, независимо от времен и эпох.

Через час или больше, кто знает, Ася, выбравшись из объятий синеглазого соблазнителя, облачившись в свой яркий клетчатый халатик, причесавшись, волнуясь и терзаясь, отправилась на кухню ритуально готовить чай к завтраку и приходить в себя от вороха светлых и темных ощущений, которыми была засыпана от пяток по макушку. Она дождалась, пока чайник загудит, выпуская из кривого носика струю пара, и вместе с этим горячим союзником вернулась в комнату. Синеглазый соблазнитель возлежал на ее кровати, глядя на нее и улыбаясь. «Довольный, как слон», - определила Ася. Возня с чайником, заваривание, расстановка чашек на столе немного успокоили ее и отчасти сняли рефрен: «Я была неловкой и смешной».

- Слушай, Ась, а бросай ты все это дело и иди ко мне, - заявил Леня, наблюдая за ее бурной деятельностью.

-  Я чаю хочу… Будешь?

- Какой такой чай? Вечно ты с этим чаем. Иди сюда…

Столь скорое повторение той близости, что только что случилась между ними, пугало. Ей хотелось прийти в себя, оправиться, как после потери сознания или резкого удара, смущали простыня со следами ее утраченной невинности, на которых преспокойно лежал виновник этой утраты. Но она пошла к нему, легла рядом, уткнувшись в его твердое плечо, и пусть весь мир летит в тартарары.

Вроде все было как всегда: лекции, семинары, курсовые, метро, трамвай, мосты, Ленинград, но мир этот стал иным, словно невидимый художник невидимой кистью размыл его в акварель, превратив за одну ночь в туманный расплывчатый фон, на котором четко выделялась лишь одна единственная фигура - Леня Акулов.

К этой катастрофе стоило добавить белые ночи, накрывшие город загадочным, рвущим душу не уходящим светом. Ася мало спала, не очень помнила, что ела, хоть и не страдала отсутствием аппетита, если перед нею оказывалась тарелка с чем-то съедобным.

Леля, написав в записке «Гони Акулова», сделала заведомо безуспешную попытку предостеречь подругу от увлечения ненадежным бабником, но не очень старалась, поскольку сама сутками пропадала с Мишей Утюговым, дела с которым зашли столь же далеко. Обе девицы совсем исхудали, хотя, казалось, потенциал для этого уже закончился, у обеих появился тот свет в глазах, по которому можно безошибочно определить текущую и весьма плодотворную влюбленность. Они обменивались обрывочными впечатлениями от своих отношений, не вдаваясь в подробности - ни та, ни другая не страдали болтливостью, скорее, имели общий недостаток - скрытность.

Надвигалась сессия, множились несданные зачеты, предстоял госэкзамен по иностранному языку, хотя для Аси английский никогда не был проблемой - после десятого класса она чуть было не отправилась поступать в иняз, остановила ее лишь перспектива попасть на работу в школу. Ася слабо представляла себя стоящей у доски под обстрелом детских глаз.

Леня, о донжуанстве которого так упорно твердили слухи и факты, тем не менее, был рядом и не просто рядом. Он бродил с Асей по ночному городу, старательно организовывал места свиданий, или импровизировал на ходу - в этих импровизациях страх быть захваченными врасплох поначалу терзал Асю, но, подчиняясь его бесшабашной уверенности, она начинала страшиться самой себя, обнаруживая в себе неведомые прежде черты. Как-то раз он вновь затащил ее на концерт, на этот раз в маленький зал на улице Рубинштейна, в Ленклуб любителей музыки, а потом ворчал, между поцелуями, какого черта водит эту тихоню слушать рок, в котором она ничего не понимает. Ася возмущалась и убеждала его, что он не прав, хотя какое это имело значение… во время поцелуев. А однажды, после все-таки сданного госэкзамена по английскому, он повез ее под Выборг, на дачу своего дяди.

Едва успели на электричку, покидающую Финляндский вокзал перед перерывом - следующую пришлось бы ждать довольно долго. Ехали почти два часа, до Заходского, где находилась дача Лениного дяди - он жил там постоянно, но, по сведениям Акулова, на днях уехал по каким-то своим делам, поэтому дом должен оказаться в их полном распоряжении. От станции шли по грунтовой дороге через сосновый бор. В начале пути болтали и смеялись, но терпкие хвойные ароматы и особая лесная тишина, наполненная птичьими переговорами да шорохами, уморили - притих даже Леня, не слишком склонный обращать внимание на природные красоты.

Мост, бревенчатый пролет которого диссонировал с мощными каменными устоями, явно принадлежащими иной эпохе и конструкции, вывел прямо к первым домам поселка.

- Как здесь красиво… - восхищалась Ася, оглядываясь вокруг. - Будто старинные усадьбы в миниатюре.

- Здесь до революции был дачный поселок, Леовилла, а та дорога, по которой шли, была, представь, проспектом, там даже трамвайная линия, говорят, была, ходил паровой трамвай от дачного поселка до станции, - сообщил Лёня. - Сейчас от тех вилл мало что осталось… вон там, посмотри, дача Тамала, забавный домик. А вон та лестница, - показал он на заросшие мхом ступеньки, ведущие в никуда, - была парадным входом особняка, то ли графа, то ли банкира, не помню точно. Дядя любит такие байки травить. Вон там - озеро. Нам сюда…

Леня свернул на тропу вдоль забора, потрепанного временем, но еще хранившего затейливую вязь резьбы. Тропа, петляя, вывела на другую улицу поселка. Леня шел быстро, увлекая Асю за собой - так у них сложилось: он выбирал пути и скорости, она подчинялась, словно бабочка в погоне за улетающим пламенем. Попытался накрапывать, да так и не решился дождь, но весенние запахи усилились, кружа головы, и можно было с уверенностью сказать, что кружились они у обоих, другое дело, что источники этого кружения могли располагаться несколько в разных точках. Ася слегка запыхалась - не слишком удобно было идти по земле в туфлях на высоких каблуках, а забежать в общагу переодеться она не успела - Леня не дал такой возможности. Туфель было немного жаль, но стоило ли жалеть туфли, хоть и единственные, когда рядом шагал синеглазый вдохновитель и возлюбленный.

Леня остановился, обнял Асю, по инерции столкнувшуюся с ним, чмокнул в щеку и, отодвинув доску забора, подтолкнул вперед.

- Лезь…

- А почему не через калитку? - поинтересовалась Ася, послушно протискиваясь в узкую щель меж заборными досками.

- Калитка заперта, дядя же уехал, - объяснил Леня, пробираясь следом.

Прошли по узкой тропинке среди бурно разросшихся ягодных кустов, - Ася разглядела малину и смородину - и неожиданно явился дом, скрытый от чужого взгляда среди деревьев - старый, узкий, под высокой крышей, с флюгером в форме флажка, окольцованный по второму этажу галереей-балконом с резными балясинами.

- Ничего себе! - охнула Ася.

- Нравится? - довольно хмыкнул Лёня, словно дом принадлежал лично ему.

- Очень! Он как… старый король, свергнутый, в ссылке. Или скрывающийся от подданных.

- Ну ты, Аська, и поэт! Не зря я на тебя запал. Внутри понравится еще больше.

Он потянул ее в обход дома - Ася подумала было, что они идут к входным дверям, но, разумеется, такого не произошло - Акулов нырнул в сарайчик, прячущийся, как и дом, среди кустов, вернулся с небольшой деревянной лестницей, которую приставил к стене у окна, закрытого ставней, ловко забрался по ней, поколдовал, повозился, явно зная, что делает, открыл ставни и створки окна, подтянулся, перемахнул через подоконник и исчез внутри, тотчас появившись.

- Мне тоже лезть через окно? - спросила Ася, взволнованно переминаясь внизу.

- Придется, Асенька, дверь заперта, а ключей у меня нет.

- Лень, а… а ты уверен, что твой дядя… не рассердится?

- Не нуди, а забирайся, я тебя затащу.

Она подчинилась как обычно, а разве не приятно подчиняться возлюбленному?

Леня помог Асе перебраться через подоконник, втянул лестницу внутрь и закрыл ставни.

- Чтобы никто нам не мешал, - объяснил он. - Здесь ушлые соседки-старухи, все замечают, никаких сторожей не нужно.

- А ты уверен, что ушлые соседки не видели, как мы забирались внутрь? - прошептала она.

- Уверен, - заявил он, - пошли, потом разберемся.

Ася тщетно пытаясь что-то разглядеть в наступившей темноте, которую нарушал лишь тонкий пыльный луч, пробивающийся сквозь щель ставни. Ее охватило неприятное, но весело будоражащее чувство, что они пробрались в чужой, незнакомый и Лене дом, словно злоумышленники, воры или грабители. Она даже попыталась мысленно установить разницу между этими тремя категориями социальных изгоев, но не успела - Акулов потащил ее по темноте, натыкаясь на какие-то вещи и чертыхаясь.

- Осторожно, поднимаемся, здесь крутая лестница.

Лестница, ведущая наверх, куда стремился нетерпеливый Акулов, оказалась винтовой и словно вела в башню средневекового замка. Оказалось, что в маленькую комнатку под крышей, скругленное окно которой выходило на галерею.

Возлюбленный… прошептала она про себя, желая, но стесняясь произнести вслух это прилипшее к языку слово, когда опьяненная уже познанными ощущениями, падала в его объятия на очередное чужое ложе.

- Хочешь есть, Асенька? - спрашивал Леня, спустя час или более, - пойду пошурую, что имеется в холодильнике. У дяди всегда есть запасы.

Он натянул джинсы, накинул рубашку и толкнул дверь. Снизу отчетливо раздался звук, словно там тоже открыли дверь или ставню окна. Послышался скрип половицы и голоса.

- Блин, - прошептал Леня, отступая внутрь комнаты. - Вернулся, что ли?

- Кто, твой дядя? - охнула Ася.

- Подожди, сейчас гляну…

Леня скользнул за дверь, а она кинулась одеваться, от волнения путаясь в собственном белье и лихорадочно размышляя о грядущих перспективах. Вернулся дядя, в чей дом они забрались явно без его разрешения, и теперь придется объясняться и краснеть. Если в Асином характере и было что-то авантюрное, то до сих пор оно распространялось лишь на абстрактные, выдуманные опасности. Это был авантюризм зрителя, наблюдающего за страстями, кипящими на сцене или экране и представляющего себя на месте героев, но сидя в безопасном кресле театрального или кинозала. Сейчас же она сама, лично, оказалась в такой ситуации, и это пугало полной непредсказуемостью. Или она не знала о своих скрытых возможностях? Много ли знаем мы о самих себе, варясь день за днем в неизменной рутине, как в масляном масле, пока не столкнемся лицом к лицу с чем-то неотвратимым, не желаемым и, иногда, фатальным. На текущий момент фатальной оказалась судьба Асиных колготок - неловкое движение, и по чулку поползла стрелка, как назло, на самом видном месте. В приоткрытую дверь донеслись звуки снизу: неразборчивое бормотание, скрип, шаги. Ася осторожно подошла к двери и тотчас отпрянула, чуть не столкнувшись с Леней. Он вошел, плотно прикрыв за собой дверь, и остановился, как-то странно глядя на Асю.

- Что там? - спросила она и замолчала, похолодев: встревоженное, необычно серьезное выражение лица Лени добавило добрую порцию в и без того кипящий сосуд ее волнения.

- Что? - повторила она.

- Сядь… - он взял ее за плечи и чуть не силой усадил на край кровати.

- Что случилось? Твой дядя вернулся и…?

- Т-с-с, тише, - прижал он палец к ее губам. - Это не дядя, это мы оказались не в то время не в том месте.

- А…как это?

Леня не дал ей говорить, прижав ладонь к ее губам.

- Это воры, шуруют по дому. Тихо, тихо…

Ася охнула, задохнувшись.

- Что же делать? - прошептала она.

- Фиг знает, - пробормотал Леня куда-то в пространство.

- Сколько их там? - спросила Ася.

Леня сел рядом с нею на кровать, но тотчас вскочил, взъерошил волосы, пятерней откидывая их со лба.

- Двое или трое, но кто-то может и на шухере стоять.

- Но ведь они ограбят дом!

- Ограбят, а как же…

- И ты так спокойно говоришь? Надо вызвать милицию…

- И как? У нас выхода отсюда нет, кроме как через окно, а телефон - внизу. Да и тот не всегда включен.

- И что делать? - в смятении повторила Ася.

- Сейчас подумаю.

- А если они сюда поднимутся?

- Могут и сюда, - сказал Леня, и она не поняла его интонации, и не видела его лица - был ли он напуган или привычно усмехался.

Внизу что-то упало, уронивший громко выругался, так, что сказанные слова четко послышались здесь, в комнате.

Ася вскочила и кинулась к Лене, прижалась к нему - лишний повод ощутить себя хоть на миг за «каменной стеной». Хотя за «каменной» не совсем получилось, все равно было страшно - приближалось что-то неотвратимое, а ведь можно было его избежать, если бы несколько часов назад принять иное решение, но стрелки уже переведены, и нет пути назад.

Тем временем снизу послышались шаги - кто-то тяжелый поднимался по винтовой лестнице наверх, подтверждая опасения узников поневоле. Дверь не имела запора, через мгновение грабитель появится здесь, и вряд ли его обрадует присутствие в доме двух ненужных свидетелей. Спрятаться в комнате, куда шел человек с намерением найти что-то ценное, было невозможно и негде: всю обстановку составляли самодельный угловой шкаф, забитый книгами и каким-то вещами, комод у стены и кровать, на которой юные грешники только что предавались своей страсти. Леня кинулся к окну, дернул шпингалет, потянул на себя раму, отрывая оставшиеся с зимы пожелтевшие полосы бумаги.

- Вперед!

Он подсадил Асю на невысокий подоконник и она, обдирая руки и ткань блузки, протиснулась в узкое, не рассчитанное на такие действия окно. С колготками можно было распрощаться навсегда. Ася ступила на узкую шаткую галерею, прижимаясь к стене, двинулась вдоль нее, следом в окно пробрался Леня, сунул ей в руки туфли, потянул на себя, пытаясь закрыть, створку окна. Резко присел, махнув рукой, давая команду идти вперед, по галерее.

Осторожно продвигаясь по опасно потрескивающему под ногами настилу, они обогнули угол мансарды - с этой стороны открывался вид на соседний дом, на крыльце которого стояла высокая полногрудая женщина и смотрела в их сторону, поставив ладонь козырьком, словно прикрываясь от невидимого солнца.

В следующее мгновение она, сломав козырек, замахала руками и закричала ожидаемо низким, почти шаляпинским басом:

- Караул, грабят! Соседа грабят! Я вам покажу, паразиты, мать вашу! Вася, Вася, вызывай милицию!

- Очень вовремя, - оценил Акулов, - только теперь ворами окажемся мы с тобой. Надо смываться.

- Но это же соседка твоего дяди, она же тебя знает, - возразила Ася.

- Не факт, - ответил он. - Я с ней лицом к лицу не встречался, только издали, а характерец у нее, судя по слухам, тот еще. Воров она шугнула, и милицию вызовет.

Асе ничего не оставалось, как согласиться, поскольку желание оказаться подальше отсюда преобладало в текущий момент над всеми прочими.

События тем временем развивались весьма стремительно: соседка продолжала зычно вопить, невидимый Вася, вероятно, вызывал стражей порядка, а Ася с Леней рванули по галерее, которая опасно трещала и тряслась, возмущенная столь небрежным отношением к своим хрупким старческим основам, и наконец не выдержала и надломилась. Полусгнившая доска настила треснула, увлекая за собой соседнюю, столь же непрочную, а заодно и Леню, ступившего на нее. Ася, ахнув, кинулась на помощь, но не успела: Акулов рухнул вниз, прямо в куст боярышника, росший под окнами, а она едва удержалась, чтобы не последовать за неудачливым возлюбленным. Удержалась, но тотчас, в героической инерции ринулась вниз, повисла над кустами, ухватившись за консоль, на которой держалась галерея, прощаясь со своей молодой, так и не прожитой жизнью под рулады соседки, что поднялись до первой октавы, переходя в бас-баритон.

- Аська, осторожно! - услышала она Ленин голос и разжала пальцы, инстинктивно и по-научному собравшись в комок - так когда-то учил падать тренер на занятиях по гимнастике.

Скорчившись и обхватив колени руками, в спасительной позе зародыша, Ася сидела на жестком топчане в крошечной камере предварительного заключения милицейского участка поселка Заходское, куда ее поместили после допроса, подробности которого она уже не очень хорошо помнила. Акулов находился где-то по соседству, и его близкое присутствие было единственным, что хоть как-то поддерживало Асю, впавшую в горячечное смятение от всего происшедшего. Сегодняшние события смешались, перепутались, словно нитки клубка, попавшего в лапы беспокойному коту - вершителю судеб. Ее прыжок с галереи оказался вполне удачным, не считая содранной с рук кожи, нескольких царапин и порванной одежды, но Леня легким испугом не отделался - он вывихнул ногу, и по этой причине бегство с места преступления оказалось невозможным, хоть он и пытался прогнать прочь Асю, взывая в стиле героя героического романа: «Беги, брось меня!» Разумеется, она никуда не побежала, а по звонку соседа Васи довольно быстро прибыла пара милиционеров, которые и задержали невезучую парочку в качестве воров, проникших в дом. Настоящие же грабители испарились с места события, оставив внутри следы своего разрушительного пребывания. Как оказалось, они вошли через входную дверь, ловко взломав замок.

К заявлению Лени, что он приходится хозяину дома племянником, а Ася - его знакомая, стражи порядка отнеслись с сомнением, как и к просьбам Аси о вере и справедливости. Соседка, обдав молодых людей волной презрения и негодования, не смогла с точностью подтвердить, видела ли прежде означенного племянника. В результате Ася и Акулов оказались единственными подозреваемыми и, допросив с упором на предполагаемое преступное прошлое и настоящее, их посадили под замок до выяснения личностей.

Не зря гласит пословица: «не зарекайся от сумы и тюрьмы». Ася твердо решила не плакать, чтобы не показать слабость перед несправедливостью и нелепостью всего случившегося, терпела, но, сейчас, оказавшись запертой в тесном «обезьяннике», не стала больше сдерживать слезы, молча порыдала, уткнувшись в куртку, потом легла и, как не удивительно, уснула, скорчившись на жестком тюремном топчане. Утром проснулась рано, отчего-то с надеждой на лучшее. Сидела на топчане, тупо смотрела на грязную, темно-зеленую стену - предшественники оставили на ней свои автографы и лаконично-ненормативные изречения - думала о Лене и глупо представляла себя героиней одной любимой пьесы, в которой играл Смолич.

Принесли завтрак: тарелку серой перловки и стакан жидкого чаю с подсохшей булочкой, но Ася уплела все с аппетитом - ничего не ела со вчерашнего утра. Попыталась обратиться с просьбой о справедливости, но дежурный лишь пожал плечами, сообщив, что за свои деяния надо отвечать, и она замолчала, давясь слезами.

Избавление пришло ближе к полудню - загремел ключ в замке, и появившийся в дверях страж объявил сурово: «Давай на выход, подозреваемая!» В кабинете, куда ее привели, уже сидел Леня с перебинтованной ногой и крупный седой мужчина в сером пальто, он что-то писал на листе бумаги. Леня подмигнул Асе и улыбнулся, - у нее словно гора упала с плеч. Пишущий повернулся, взглянул на нее, смерив с головы до ног резким колючим взглядом.

- Ну что ж, Владлен Феликсович, - милиционер, что вчера допрашивал Асю, взял исписанный лист. - Раз вы подтверждаете, что этот молодой человек ваш племянник, а эта девушка - хм… подруга вашего племянника, то можете забирать их под вашу ответственность. И еще раз проверьте, что еще пропало в вашем доме.

Владлен Феликсович тяжело поднялся с места.

- Вы бы лучше воров нашли, товарищ лейтенант милиции…

Леня нещадно хромал, опираясь на палку, которую презентовал ему дядюшка. Ася рванула было помочь, но Акулов отстранил ее: «Справлюсь, Асенька. Прости, что так получилось…». Она не нашлась, что ответить.

По дороге дядя Владлен дал волю своим чувствам, сначала пройдясь по воровской банде, что не первый год шурует по домам пригородов, по милиции, которая ничего не делает, чтобы задержать негодяев, а затем переключился на племянника, залезшего в дом в его отсутствие, да еще и с девицей. «Девица» краснела, сжимала кулаки, опять сдерживала слезы и размышляла, не податься ли на станцию к электричке - лишь мысль о том, что она не может бросить на съедение дяди своего раненого возлюбленного, останавливала от этого радикального шага. Впрочем, радикальный шаг сделал сам возлюбленный.

- Мы поедем в Питер… - прервал выступление дяди Акулов.

- Охо-хо, в Питер они поедут! Так я вас и отпустил… в Питер… как ты был негодяем, так им остался! Нет у тебя ни стыда и ни совести! - Владлен Феликсович и без того раскрасневшийся от возмущения, побагровел. - Куда ты уйдешь, безногий? И посмотри, на кого ты похож! Штаны хоть зашей! А девушка твоя…

- Что девушка!? - не выдержала Ася. - Если бы не мы, у вас бы все вынесли из дома!

- Ишь, она еще и разговаривать у тебя умеет?

- Поехали, Ася… - Акулов решительно запрыгал в сторону «проспекта», ведущего к станции.

- Леня… подожди же… - сказал дядя, и Асе почудилась растерянность в его голосе.

- Лень, может, правда, останемся? - спросила она через несколько шагов, когда обернулась и увидела, что Владлен Феликсович стоит и смотрит им вслед. Ей показалось, что он вдруг уменьшился в размерах, сгорбился, стал жалок, перестал соответствовать своему пафосному имени.

- Пожалела его?

- Но мы же влезли в его дом…

- … сломали балкон…

- Совсем не смешно. У тебя же нога.

- У меня их даже две.

- Сейчас одна.

- Подождите же! Ленька, мерзавец, постой! - Владлен зашагал следом за ними. - Вернитесь! Ты, девушка, будь же разумней этого болвана!

- Пойдем, Леня, а?

- Чинить палисадник? - спросил он.

- Почему палисадник? Мы же сломали… - начала она и, изумленно уставившись в его синие глаза, замолчала.

Дядя Владлен Феликсович, заполучив племянника с «девицей» в свои руки и апартаменты, вернулся в исходное состояние - ворчал, ругался, бранил воров и непутевого родственника. Асю задевать перестал, привел на кухню, показал имеющиеся припасы и оставил готовить обед, а сам отправился еще раз проверить, насколько пострадало его имущество, вздыхая, что нечего у него, бедного старика, воровать. Судя по небогатой обстановке, ценностей в доме Владлена Феликсовича не наблюдалось, но за обедом он сообщил, что воры все-таки унесли несколько старинных вещей.

- Не ахти какие дорогие, но свои же, - сказал он, обращаясь к Асе. - Хотел же отвезти в город, антиквару сдать.

Она осторожно кивнула, а Леня, проглотив изрядный кусок сооруженного Асей омлета с консервированной килькой, заметил:

- Непонятно, какого они к вам в дом полезли? Нюхом чуяли, что у вас антиквариат имеется?

Дядя ответил, опять обращаясь не к племяннику:

- Видать, чуяли… или знали. Да что о том, ладно хоть все живы-здоровы.

- Не совсем здоровы, - заметила Ася.

- Ты за Леньку не переживай, на нем все, как на собаке, заживет. Разливай-ка чай, девушка, да поможешь мне прибраться в доме, а ты, племяш, болей пока, а завтра видно будет.

- Ася, не сдавайся! - возмутился Леня, но в его возмущении прозвучало больше насмешки, чем искренности.

- Конечно, я помогу, - сказала она.

- Ну да, ты же у нас чинишь палисадники! - хмыкнул Леня.

- Чиню, да, чиню, если тебе так угодно! - рассердилась Ася.

Не столько рассердилась, сколько вновь удивилась - неужели Леня запомнил ту фразу из спектакля, на который она так отчаянно пригласила его. Она обязательно спросит об этом, но потом, когда они останутся наедине.

- Вы мне балкон почините! - вмешался дядя Владлен. - Столько лет балкон стоял, стоило Леньке приехать, и все порушил.

Акулов, хмыкнув, сгреб со стола пачку сигарет и похромал на крыльцо курить, а Ася поступила в распоряжение ворчливого Владлена Феликсовича. Загрузив работой, он завел разговор, который ей совсем не хотелось поддерживать.

- Девушка, у тебя хорошее имя. Как ты по паспорту - Анастасия?

- Да, - кивнула она, собирая разбросанные по полу книги и складывая их в самодельный угловой шкафчик, близнец того, что был в комнатке наверху. - Спасибо.

- А ты не похожа на прежних Ленкиных пассий. Не такая… У меня глаз наметан, уж ты поверь.

- Прежних… - начала было Ася и замолчала, вспыхнув и чуть не уронив книгу, которую пыталась всунуть на верхнюю полку.

Зачем она всполошилась - ведь прекрасно знала, что далеко не первая у Лени? И не нужно быть великим аналитиком, чтобы догадаться, что он привозил своих прежних девушек сюда, в столь удобное для свиданий место. Она постаралась улыбнуться и скрыть свое замешательство.

- Да, я знаю…

- Знаешь… все то вы знаете! - рассердился Владлен Феликсович. - Тебе хороших парней не хватает, что ты с моим племяшом связалась? Или… - он вдруг понизил голос. - Или вы…

Что «или» Асе узнать не довелось, потому что он замолчал и махнул рукой.

- Ладно, твое дело. Только вспомнишь ты мои слова, девушка, когда он другую найдет. Хотя… я и сам в его годы был ходок.

- Вот видите, Владлен Феликсович, - ухватилась Ася за эти последние, уравнивающие роли, слова. - Вы за меня не беспокойтесь, я…

Она чуть не сказала, что любит Леню, осеклась, испугавшись себя самой и чуть не слетевшего с губ откровения полузнакомому старику, в чей дом она так неловко вторглась.

Поставив последнюю книгу, потрепанный фолиант в истертой красноватой обложке, Ася закрыла дверцу шкафчика.

- Где у вас веник и ведро, Владлен Феликсович?

- На крыльце, там все найдешь. А вода в колонке напротив калитки.

Ася кивнула и вышла, аккуратно закрыв за собой дверь. Тяжелый осадок от всего случившегося потяжелел еще на десяток-другой граммов: ей были неприятны слова о Лене и неприятна уверенность Владлена Феликсовича в его праве судить и распоряжаться.

Акулов курил, сидя на ступеньке крыльца. Увидев ее, вытянул руку в пригласительном жесте присесть рядом под его крыло. Она не стала сопротивляться, села, прижавшись к нему, вдыхая запахи весеннего вечера, наполненного сосновым духом, щебетанием птиц и горьковатым табачным дымком.

- Дай мне… покурить.

Он вытащил сигарету, прикурил, протянул ей. Она затянулась, осторожно, стараясь не закашляться. Тепло Лениного бока и дымок, ломающийся в прозрачном воздухе, действовали умиротворяюще. Ей следовало бы рассердиться на возлюбленного за легкость его бытия, но было трудно на него сердиться.

- Что теперь будет, Лень? - спросила она.

- А что? Все будет, не переживай, - откликнулся он, теребя ее за плечо. - Прорвемся.

За всеми делами, тревогами и спорами надвинулся вечер, а за ним и ночь, белая, душистая, прохладная. Дядя Владлен отправил Асю спать наверх, в мансарду, а Леню устроил внизу, в маленькой комнатушке-спальне. Асе не спалось - удивительно, но сон вчера ночью, в камере на жестком топчане, был крепче, чем здесь, в доме, под теплым одеялом. Она вертелась, вставала, смотрела в окно на потемневшие силуэты сосен, четко вырисовывающиеся на светлом холсте белой ночи. Снова ложилась, пытаясь хоть на время вытолкать прочь теснящиеся в голове тревожные мысли, считала слонов и носорогов, и все безуспешно. Укрылась одеялом с головой, но вскочила, услышав стук. Леня? Или показалось? Она бросилась к двери, открыла. Никого. Вышла в крошечный коридорчик. Спустилась на несколько ступенек по винтовой лестнице и остановилась, замерла, вдруг услышав голоса внизу, и невольно, как часто бывает в такой ситуации, прислушалась. Разговаривали Леня и дядя Владлен - негромко, но слова в ночной тишине слышались отчетливо.

- … мог подумать… Зачем? - спросил Леня.

- Кто ж тебя знает? На девок не хватает… или они сами тебя подкармливают? Сейчас такие девки пошли… - это Владлен Феликсович.

Леня что-то ответил, слова прозвучали неразборчиво, но из последующей реакции дяди на реплику племянника можно было заключить, что ее содержание было далеко от вежливого.

- Придержи свой язык! Я тебя старше на полвека и дядя тебе, негодяй!

- И считаете меня вором?

Ася отступила назад, вспыхнув и похолодев от услышанного обрывка разговора, из которого можно было сделать один единственный вывод: дядя подозревает, что никаких воров не было, и Леня, а значит и она, Ася, сами влезли в дом с целью украсть его сокровища. Следующим порывом было броситься вниз и защитить Ленину и свою честь, но, сделав несколько шагов, она остановилась. Внизу вдруг наступила тишина, словно собеседники разошлись или замолчали, услышав ее телодвижения. Эта тишина подействовала на Асю как холодный душ на разгоряченное тело. Она сделала еще шаг назад, толкнула дверь, радуясь, что та не скрипит, и скользнула в комнату. Села на диван, прижав, по привычке, ладони к запылавшим щекам. Какой стыд, какая нелепость! Задавая вопросы в космос, она села на узкую полоску подоконника и прижалась лбом к прохладному стеклу, смотря в окно и не видя красоты белой сосновой ночи. Шорох за спиной заставил ее вздрогнуть, но в следующее мгновение горячие Ленины ладони легли на плечи, а губы коснулись уха, прошептав дежурный вопрос:

- Не спишь, Асенька?

И она тотчас или почти тотчас позабыла о тяжком стыдном чувстве, которое застило белую ночь за окном, и сосны, что мачтами тянулись в небеса, вдруг выступили из мутного тумана, а мир, что только что качался, словно палуба под ногами, обрел устойчивость.

- Лень, а что твой дядя? Он сердится на тебя… - спросила она, лежа рядом с возлюбленным, прижатая к его горячему боку. - Злится, что ты… что мы…

- И пусть себе, переживет, - беспечно откликнулся Леня. - Он всегда найдет повод для недовольства, характер у него такой.

- Но кто был бы доволен, если бы забрались в его дом, сломали балкон, а потом еще и в милицию попали.

- Ничего с ним не сделалось… да брось ты, Аська, не переживай, все путем.

- Леня… а твой дядя, он не думает, что мы его, ну, обманываем, что никаких воров не было? - решилась она задать мучивший вопрос.

Он повернулся, глянув на нее в упор.

- Ты слышала наш разговор?

- Немножко… я не могла заснуть и вышла, а вы…

- Не бери в голову, это же Владлен… -

- Не пойму, что он за человек? Вроде и добрый, и не очень.

Леня помолчал, дыша ей в волосы, потом ответил:

- Он, в общем-то, мне и не дядя. Не родной. Его моя бабка усыновила и вырастила. Она его и Владленом назвала, в честь Владимира нашего Ильича, а отчество в честь железного Феликса, тогда ж модно было, ну и чтобы скрыть его происхождение. Он из какой-то дворянской семьи, и вещи у него некоторые с тех пор остались, потому что бабка моя служила у них горничной в доме, а когда его родителей расстреляли, она какие-то вещи спрятала, вот кое-что и сохранилось. Бабка это перед смертью рассказала, она память теряла, но помнила, что было когда-то. Ну и сам Владлен - любитель всякого антиквариата, это у него в крови, наверно. И зачем я тебе это рассказываю? - поинтересовался Леня у самого себя.

- Надо же, так он ходячая история, - прошептала Ася.

- Ну да, еще какая ходячая, - отозвался Леня, прекращая разговор поцелуем.

Больше он о дяде рассказывать не стал, сославшись на то, что они впервые ночуют в одной постели, и хоть эта ночь неспокойна и окружена тревогой и неприятностями, ее надо провести с пользой.

Утром Ася вытолкала Леню из комнаты, желая сохранить хотя бы видимость того, что они ночевали поврозь. Правда, это оказалось тщетным, потому что, спускаясь вниз, Леня нарвался на уже вставшего жаворонка-дядю Владлена, и Ася, одеваясь, с тоской слушала бодрые злые голоса дяди и племянника, доносившиеся снизу. Приведя себя в божеский вид, насколько это было возможно при порванной юбке и отсутствии колготок, она спустилась с мансарды, морально подготовившись к любой реакции Владлена Феликсовича, загадочного человека, живущего всю жизнь под чужим именем.

Реакция оказалась неожиданной - дядя был само внимание - он поприветствовал ее добрым утром, отпустил двусмысленный комплимент по поводу ее утренней свежести и бьющей ключом юности, чем заставил покраснеть и лишил дара речи. Он сварил на завтрак овсяную кашу, всячески воспевая ее высокие качества и английских джентльменов, что ни дня не обходятся без овсянки; заварил крепкий индийский чай из дефицитной пачки со слоном; беседовал исключительно с Асей и игнорировал племянника, насколько это было возможно. Можно сказать, что завтрак прошел в дружественной, хоть и натянутой обстановке, и стороны обменялись верительными грамотами. Владлен Феликсович настаивал на том, чтобы Леня и Ася остались еще на день, но племянник встал на дыбы, заявив, что у него вагон и маленькая тележка дел в городе. Ася поддержала его, сочувствуя одинокому старику, но испытывая неловкость от пребывания в этом доме и желая поскорее оказаться в общаге, родном пристанище, где можно расслабиться и почувствовать себя самой собой.

Владлен Феликсович обиженно удалился в дом, заявив, что молодежь удивительно неблагодарна, но вскоре вернулся и вручил Асе, ждущей на крыльце своего возлюбленного, пожеванный пластиковый пакет.

- Возьми, девушка, подарок от старика. Ты из Лениных девиц самая лучшая. Но замуж за него не ходи, если вдруг ему взбредет в голову позвать. Не взбредет, - тут же ответил он сам себе, - не оценит он тебя…

- Да что же вы такое во мне нашли? - спросила Ася, машинально принимая пакет из рук старика. - Я совсем обычная… и зачем вы мне… опять про девиц?

- Прости старика, я не со зла. Ты пострадавшая из-за него, а вещь эта старинная и забавная, делай с нею, что хочешь, можешь продать, если денег не будет, а можешь и сохранить на память о Владлене Феликсовиче, что тебя из милиции вызволил. И приезжай ко мне, девушка, буду рад тебе. С Ленькой приезжай или без него…

- Я не могу… спасибо, но… - растерялась Ася, вертя пакет в руках.

Владлен кивнул каким-то своим мыслям и скрылся в доме, откуда появился Акулов и заторопил ее - до отправления электрички оставалось чуть больше получаса, а его поврежденная нога значительно уменьшала скорость передвижения в пространстве.

Ася проводила Леню до Автово и поехала к себе на Горьковскую. Лелька встретила ее возмущенно-облегченными воплями.

- Наконец-то, а мы тут уже волноваться начали, куда вы с Ленчиком подевались!?

В суете прибытия и рассказах о случившемся, ахах и охах Ася позабыла о подарке Владлена Феликсовича и вспомнила о нем только вечером перед сном, когда взгляд упал на потрепанный пакет, сунутый меж тумбочкой и кроватью.

***********

Почему именно сейчас, стоя напротив злополучного английского дома, я вспомнила другой дом из далекого Заходского, старый дом, которого уже нет на свете - его снесли новые владельцы участка, построив на этом месте нечто неудобоваримо-двухэтажное с помпезными балкончиками, башенками и колоннами - аля-замок-барокко-рококо-постмодерн. Почему за эти дни мысль о том доме ни разу не пришла мне в голову, но прилетела именно теперь, когда я в очередной раз поднялась по трем ступенькам, ведущим к добротной двери, украшенной парой окошечек с цветными стеклами? Видимо, потому, что пути наших мыслей, воспоминаний и ассоциаций неисповедимы. Ударившись в философию, я остановилась у двери и уставилась на прикрепленную меж окошек табличку с начертанным на ней советом к ворам и грабителям не пытаться проникнуть в дом, так как он находится под охранной сигнализацией. Вот как? Почему же я до сих пор не прочитала это обращение? И где и как включается эта самая сигнализация? Об этом должна бы знать мисс Хоуп, но она ни слова мне не сказала, и сигнализацию, судя по всему, не включала. Хотя, возможно, она говорила, а я что-то упустила или не поняла.

Я открыла сумку и начала искать ключ, пытаясь вспомнить, куда сунула его в момент суматошного отъезда в Истборн. Проверила кармашки, в которые обычно пытаюсь складывать важные предметы, порылась в главном отделении, но ключ упорно не попадался, спрятавшись в какой-то неведомый уголок. Начала выкладывать вещи из сумки прямо на крыльцо, гоня прочь мысль, что ключ потерян или, хуже того, похищен, пока я лежала в сонном обмороке в Райском переулке в Истборне, или еще раньше… Я вспомнила, что Кадоген Раскин держал мою сумку, когда рисовал план маршрута к жилищу псевдоматери Джеймса. Он хотел отправить меня подальше, чтобы войти в дом Монтгомери! Но зачем? Проникнуть в дом, когда там никого нет? Меня словно обдало волной холодной воды. А что если он и сейчас в доме? Поджидает с ножом или пистолетом?

Зачем Раскину убивать меня, я додумывать не стала, но в таком положении любая версия казалась вполне правдоподобной. Еще раз тщательно, но тщетно обыскав сумку и карманы, я подумала о разбитом стекле во французском окне и, спустившись с крыльца, ступила на аккуратно выстриженный газон, поскольку другого пути, чтобы попасть отсюда на задний двор, не наблюдалось. Через несколько шагов я убедилась, что такового пути нет вообще, так как с обеих сторон к соседним домам тянулась живая изгородь из густого колючего кустарника, преодолеть которую, избежав травм и порванной одежды, было невозможно. Я вернулась на исходный пункт, думая о ночном посетителе - выходит, он то ли перемахнул через эту изгородь по воздуху, то ли каким-то образом прошел через ворота на заднем дворе.

Ну что ж, подумала я, значит, нужно уходить, найти миссис Хоуп, забрать свой чемодан, устроиться в гостиницу и обратиться к инспектору Нейтану, который так душевно отнесся ко мне. У меня есть что сообщить о своих подозрениях. Застегнув сумку, я зашагала по дорожке прочь от дома, но, пройдя несколько шагов, остановилась, прибитая неожиданно настигшей мыслью: а что если Джеймс вернулся домой? Я осмотрела окна дома на предмет поднятых или опущенных штор, хотя и не могла с уверенностью сказать, в каком положении они находились вчера. Неужели это было только вчера?

Не заметив ничего особенного, но немало разволновавшись, вернулась к дверям и, чуть помедлив, словно перед срывом чеки гранаты, дернула шнур колокольчика.

- Надежда умирает последней, - пробормотала я и взмолилась: - Джеймс, Джеймс, миленький, ну открой, открой дверь!

Увы, надежда умерла, когда я позвонила еще раз и подождала еще пару минут. Дом молчал, равнодушно и пустынно. Со стороны переулка раздались голоса - о чем говорили мужчина и женщина, я не понимала, да и не старалась вникать. Мысль о возвращении Джеймса оказалась тщетной, но, тем не менее, она перевернула вверх тормашками мой порыв удалиться прочь и подхлестнула желание попасть внутрь, чтобы узнать, побывал ли там Раскин. Мне стало стыдно, что я бросила дом беспомощным и беззащитным, с разбитым окном, словно он вдруг стал живым и страдающим. Как будто я могла его защитить.

Желание войти упрочилось, но волшебное «сим-сим, открой дверь!» было бесполезно. Оставалось ждать - либо появления миссис Хоуп, либо вестей из полицейского участка, либо какой-то неожиданности. Я устроилась на крошечной декоративной скамеечке, притулившейся у крыльца, уповая, что ее красивая кованая основа - не напрасно Джеймс Монтгомери содержит скобяную лавку - выдержит мой немалый вес. Устроилась я, как оказалось, не зря, потому что возле дома вскоре началось некое оживление. Сначала подъехал и остановился напротив небольшой фургон, развозящий, судя по надписям на его бортах, молоко. Появившийся из кабины молочник подошел и долго объяснял - а я также долго не могла его понять - что сегодня и вчера он не доставил молоко, потому что недельная доставка не оплачена. Когда он уехал, удовлетворенный заверениями, что я все передам мистеру Монтгомери, появилась пожилая леди - та, что прогуливалась мимо дома вчера. Она представилась, как миссис Боу и, поздоровавшись со мной - на что я также рассыпалась в приветствиях - поинтересовалась, не видела ли я молочника. Я сообщила ей, что он только что уехал, но подмывало спросить, не видела ли она, как вчера Раскин входил в дом. Подмывало, но я так и не решилась, испугавшись трудностей перевода и коммуникации. Да и взгляд у леди был не то чтобы недружелюбный, но острый и недоверчивый.

Миссис Боу удалилась, либо огорченная моей неразговорчивостью, либо смущенная иностранностью, а я продолжила ждать у погоды у моря, что плескалось в нескольких милях отсюда. Я сидела долго, немного мерзла, почти наслаждалась безветренным днем, по-январски яркой зеленью и составляла список потерь и остатков. Итак, что имеется на сегодня? Пропавший «жених», убитый приятель жениха, пропавший или украденный ключ, фальшивая мать жениха, странный тип Кадоген Раскин, полицейский инспектор, который нес меня на руках, точнее, на плече… «И на что же ты рассчитывала, дорогая? - мысленно возопила я. - Права была сварливая тетушка: живи на родине, и будь этим счастлива. Нет, тебе захотелось пожить в заморской стране! Неужели ты до сих пор не поняла, что все твои телодвижения, связанные с личной жизнью, заканчиваются крахом по одной простой причине - ты всегда выбираешь не того мужика!»

Мой внутренний монолог был прерван самый приятным образом - передо мной, словно фея из табакерки, возникла миссис Хоуп, которую я чуть было не расцеловала от радости.

-  Здравствуйте, мэм. Почему вы здесь сидите? - резонно поинтересовалась она, с подозрением вглядываясь в мое лицо.

- Здравствуйте миссис Хоуп. Я.. я потеряла ключ.

Экономка округлила глаза, хмыкнула и, шагнув на крыльцо, достала из сумки ключ, всеми средствами демонстрируя свое отношение: что с нее взять, с этой русской? Она отомкнула дверь и, распахнув ее, пропустила меня внутрь.

В доме стояла такая мертвая тишина, что стало жутко и тотчас захотелось убраться прочь. Но нет, сказала я себе, хочешь не хочешь, но придется узнать, что же здесь происходит, и побывал ли здесь кто-нибудь вчера. Кадоген Раскин или… Джеймс Монтгомери? Или кто-то еще из этой теплой компании?

- Вчера Кол вставил стекло, - сообщила миссис Хоуп. - Кол, это мой муж, - уточнила она.

- Спасибо, миссис Хоуп. Я… я не должна была уезжать и оставлять окно разбитым, но я не знала… Мне очень жаль…

- Мы приходили во второй половине дня. Я беспокоюсь о доме, а Кол, он мастер на все руки.

Кажется, именно это она сказала о своем муже, и в голосе ее прозвучала нотка гордости, а меня кольнула иголка зависти - ведь я никогда не могла сказать так о муже, которого у меня никогда не было. И о тех, с кем жила, не могла.

- Вы думаете, что … - начала я и замолчала.

Я собиралась оправдываться, но в чем? В том, что приехала в чужую страну, не найдя мужа в своей? В том, что происходит вокруг? Но если я как-то виновна в первом, то ничем не виновна во втором. Я вдохнула по методике доктора Душевного, сражаясь с приступом вины. Вроде отпустило. И кстати?! Они приходили во второй половине дня!

- Миссис Хоуп, а когда вы приходили, в доме никого не было? Вы никого не заметили?

- Нет, - ответила она. - Никого не было. И что мы должны были заметить? Вы думаете, что кто-то снова пробрался в дом?

- Да, я так думаю, - кивнула я. - Но раз вы никого не видели, значит… все хорошо. И… как здесь включается сигнализация?

- Сигнализация? - переспросила она. - Она отчего-то не работает. Нужно вызывать специалиста из фирмы, но я не знаю, с кем мистер Монтгомери заключал договор.

- А давно она не работает?

- Видимо, уже третий день, а может, и дольше, я не знаю.

- И молочник пожаловался на неоплаченные счета, - добавила я, чувствуя себя чуть ли не хозяйкой замка.

- Гм, этого я тоже не знаю, я не занимаюсь счетами. Я лишь убираюсь в доме. Я прибиралась вчера на кухне - сказала она и, поколебавшись, спросила: - Может быть, вы переедете в гостиницу?

- В гостиницу? - переспросила я.

Конечно, она была права, предлагая убраться отсюда, мне и самой хотелось этого, но дурацкое, детское ощущение, что я нужна этому дому и должна находиться здесь, не отпускало.

- Нет, - сказала я, - останусь здесь.

- Но у вас же нет ключа, - возразила миссис Хоуп.

- Оставьте мне свой, пожалуйста, - взмолилась я в приступе упрямства.

Она взглянула на меня довольно сердито, что-то проворчала, но ключ все же отдала, сопроводив замечанием, что ей будет трудно попасть в дом.

- Буду ждать вас, - заверила я ее.

На этой оптимистичной ноте мы расстались с миссис Хоуп, и я, осмотрев комнаты первого этажа, поднялась наверх, проделав там то же самое, но ни наверху, ни внизу не заметила никаких особых изменений. Никогда не была искрометна в играх с картинками «Найдите десять отличий». Решив, что произведу более тщательный осмотр после того, как приму душ и переоденусь, я поднялась в свою комнату.

Дом был заперт изнутри и не только на замок, но и на надежную бронзовую защелку, стекло во французское окно вставлено, и я почувствовала себя почти в безопасности, решив заняться насущными человеческими делами.

Открыла чемодан и начала раскладывать вещи в поисках новеньких, еще ненадеванных брюк и свитера, в которые захотела облачиться для удобства и подъема настроения. Пришлось вытащить из чемодана все его содержимое, чтобы навести в нем порядок. Я вынимала и раскладывала вещи на стул и кровать, опустошая чемодан. Наконец на дне остались туфли и завернутый в кусок ткани талисман, который я, неведомо зачем, привезла с собой.

Осуществив по пунктам все необходимое для обретения физического комфорта - душ, чистое белье, укладка волос феном, легкий макияж, новые, чуть узковатые, купленные в надежде на похудание брюки и чудесный свитер свободного покроя, скрывающий (согласно моим надеждам) полноту, политкорректно называемую в наш век эвфемизмов целлюлитом, я почувствовала себя отчасти новым человеком, обрела долю оптимизма и веры в если и не очень светлое, то в не слишком темное будущее. Все плохо, но могло быть и хуже, хотя, возможно, худшее еще впереди. Во всяком случае, у меня есть очень нескучное настоящее и грядущее, в которое страшновато заглядывать. Я жива и вполне здорова; у меня есть билет на обратный рейс домой; миссис Хоуп, кажется, прониклась ко мне сочувствием; я хочу узнать, что случилось с Джеймсом Монтгомери и защитить его дом. В голове безнадежно смешались плюсы и минусы, но отделить один от другого было нелегко - столь же трудно выбрать правильный путь на перекрестке дорог, где указатели снабжены советами в стиле: «Направо пойдешь - коня потеряешь, прямо пойдешь - голову потеряешь, налево пойдешь и коня, и голову потеряешь». Примерно в таком же положении я ощущала себя, только у меня не было ни коня, ни меча, ни горы бицепсов, а лишь дурная голова. Интересно, что бы посоветовала моя практичная дочь, узнав, что происходит?

Еще раз обошла и осмотрела комнаты, пытаясь обнаружить следы деятельности Раскина, но так ничего особенного и не заметила. Мне даже показалось, что в доме стало больше порядка, чем вчера, но, возможно, то были следы деятельности миссис Хоуп. В конце концов, если Раскин искал что-то в доме и нашел или не нашел, я не могла ничего изменить. Вернулась в свою комнату наверху, чтобы уложить чемодан - на случай, если решу или придется покинуть дом. Вещи ворохом лежали на кровати и стульях, а чемодан стоял на полу, бесстыдно раскрыв свое обшитое клетчатой тканью нутро. На дне все так же покоились туфли, которые, судя по всему, так и останутся ненадеванными, и совершенно ненужная, но весомая во всех смыслах вещь. Я взяла ее. Освободив стул, села, развернула на коленях ткань - кусок темно-зеленого сатина из давних времен - и достала коробку, обтянутую потертой, хранившей загадочный аромат древности кожей, терракотового оттенка, с вытисненным на ней словом: Backgammon. Провела ладонью по теплой, гладкой, чуть шершавой на потертостях коже, отомкнула блестящую застежку и подняла крышку - открылось красное бархатное поле доски нард, расчерченное длинными узкими белыми и черными треугольниками; черная и белая полосы аккуратно уложенных в узкий паз шашек. В уголке, в маленьком отделении, хранились три кубика - так называемые кости, выточенные из настоящей слоновой кости. Я вспомнила, как потеряли один из них, самый большой, а потом он нашелся под диваном во время генеральной уборки, и был водворен на место. С той поры я спрятала нарды в дальний угол шкафа, и, кажется, мы больше в них не играли. Собираясь в Англию, обнаружила почти забытый ящичек, разволновалась, посчитала это знаком судьбы, назвала себя идиоткой, но все же сунула его на дно чемодана. Видимо, это действительно был знак судьбы - сначала я перенервничала на таможне в аэропорту, когда поняла, что вывожу из страны антикварный предмет, а затем по прибытии получила полный крах надежд и планов. Я уставилась в бархатное нутро ящичка, поймав себя на спиритической мысли, что сейчас на потертой ткани проступят буквы, и я смогу прочесть предначертание… или упрек в собственной глупости. Скорее всего, последнее. Я захлопнула шкатулку, положила ее на узкую полку крошечного декоративного камина и занялась укладкой вещей.

Закончив с упаковкой, отправилась в кабинет и, открыв книжный шкаф, просмотрела разнокалиберные книги: какие-то справочники, несколько детективов в мягких обложках, три томика Грэма Грина. Меня всегда инстинктивно влекло к книжным шкафам и полкам - чтение было моим любимым занятием - возможно, поэтому я так неудачлива в личной жизни - книги дарят слишком много вредных иллюзий, мешая смотреть на мир трезвым взглядом. Пристрастие к иллюзиям когда-то сыграло со мной злую шутку, хотя трудно отрицать, что та злая шутка очень многое и принесла. Давнее юношеское прошлое, вызванное таинственным нутром шкатулки с нардами, вернулось ко мне яркой вспышкой, будто с треском порвалась обветшалая занавесь, которой я зашторила его от себя самой. Вдруг показалось, что я шагнула в этот английский дом прямо с той старой сломанной балконной галереи дома в Заходском. Пытаясь избавиться от неуместной ностальгии - а как иначе назвать это состояние - спустилась вниз, заварила кофе и с удовольствием выпила его, стоя у ныне целого французского окна и глядя, как ветер шевелит макушки красноватых кустов. Что хотел Раскин? Зачем он отправил меня к несуществующей матери Монтгомери? Или я напрасно обвиняю его, и он просто что-то перепутал? Хотелось бы верить в последнее, но не верилось. И когда меня вызовет на беседу мистер Нейтан, инспектор полиции? Как же неловко получилось с этим инспектором - наверное, он проклинал меня всеми возможными английскими проклятьями - не думаю, что ему часто приходится таскать на плечах пятипудовых русских теток, подозреваемых в каком-то преступлении.

Вернулась в кабинет, куда влекло удобное кресло, ощущение уюта и защищенности, которое создавалось массивной старой мебелью, тяжелыми занавесями на окне, и столь же внушительной, старого дерева, наверное, дубовой дверью. Достала из шкафа зачитанных «Лангольеров» Стивена Кинга и села в кресло. Задремала, безуспешно пытаясь вникнуть в смысл событий первой страницы, очнулась, ошалело оглядываясь вокруг, не сразу сообразив, где нахожусь, сон это или явь. Голова неприятно плыла, как обычно бывает, когда неожиданно заснешь среди дня в не очень удобной позе. Книга лежала на полу, цвет небес за окном загустел, намекая на скорое приближение сумеречного времени. Как короток день в январе! Я подняла книгу, встала, шевеля плечами, чтобы размять занемевшую спину. Долго ли я спала и не пропустила ли полицейский или чей другой звонок? Подошла к двери, потянула ее на себя, и в то же мгновение в который раз за последние дни меня бросило сначала в холод, а потом - в жар, словно я носила с собой передвижной контрастный душ. Дверь оказалась запертой. Я покрутила некрутящуюся ручку и дернула сильнее, чтобы убедиться в очевидном. Захлебываясь ужасом, кинулась к окну, за которым мирно шелестели деревья, и прогуливались две пожилые дамы, в одной из них я узнала миссис Боу. Бросилась обратно к двери, чтобы вновь тщетно попытаться ее открыть. Может, она захлопнулась, когда я плотно закрыла ее? Я несколько раз входила и выходила из кабинета, и каждый раз плотно прикрывала дверь безо всяких последствий, но в центре никелированной ручки имелась замочная скважина и, возможно, механизм сработал. Немного успокоившись, взяла себя в руки, отругав за паникерство и сверхвозбудимость. Что делать? Не ломать же замок в чужом доме. Перспективы вырисовывались отнюдь не радужные.

Я пометалась по кабинету, несколько раз попыталась открыть дверь, каждый раз надеясь, что делаю что-то не так, вдруг раздастся волшебный щелчок, и сезам откроется. После пятой или шестой попытки убедилась, что дверь заперта, и если никто не придет на помощь, придется сидеть в заключении неведомо сколько времени. Мысль, что дверь не захлопнулась сама по себе, а ее кто-то запер и сейчас этот кто-то бродит по дому злоумышленником, сжимала мои внутренности в тугой узел. В унисон нутру, как обычно не вовремя, засигналил мочевой пузырь.

За окном улица опустела: гуляющие дамы удалились за пределы видимости, но затем пейзаж оживился уже знакомым молочным фургоном, вслед за ним проехал красный автомобиль неведомой мне марки, и все опять стихло. Может быть, где-то здесь есть ключ! - вдруг озарило меня. Я зажгла свет, потому что в комнате стало сумрачно, и приступила к поискам. По простой логике ключ мог храниться в ящиках стола - с них я и начала. В верхнем все так же лежала растерзанная пачка бумаги. В нижнем - ручки, карандаши, пара степлеров, рассыпанная упаковка бумаги для заметок и никаких признаков ключа. Я бросила поиски, хлопнулась в кресло и на мгновение впала в состояние прострации. Что же здесь все-таки происходит? Из ступора меня вывел звук дверного колокольчика, кто-то настойчиво жал кнопку. Я кинулась к двери, снова безнадежно толкнувшись в нее, как героиня в знаменитом в дни моей юности фильме «Три тополя на Плющихе», затем - к окну, чтобы ахнуть от радости - напротив дома стояла знакомая серая машина инспектора Нейтана. Значит, это он звонит в дверь! Под аккомпанемент трели, ласкающей ухо, как песнь Леля уши жаждущих замужества берендеек, я замахала руками и закричала, в надежде, что инспектор заметит мои манипуляции в окне. Бесполезно - козырек над входной дверью закрывал звонящего и мою пантомиму друг от друга. Я постучала по стеклу, сначала тихо, потом чуть громче. Нужно попытаться открыть окно, иначе он уйдет, не солоно хлебавши, точнее не хлебавшей останусь я, запертая в кабинете. Ощупала раму - памятуя, что английские окна открываются вертикально - в поисках какой-либо ручки, за которую можно было бы ухватиться. Нашла какие-то задвижки, наблюдая, как инспектор Нейтан спускается с крыльца, дернула раму вверх, она поддалась, поползла по пазам, мне некогда было соображать, как зафиксировать ее и, высунувшись в окно, держа раму на плечах, я крикнула, сначала негромко, от смущения, затем, поняв, что от громкости звука зависит судьба моя и моего мочевого пузыря, завопила что есть мочи, но, от волнения, на родном языке:

- Инспектор Нейтан, я здесь, меня заперли!

Вероятно, мой вопль был услышан по всему короткому Вудкэм Драйв. Инспектор, который только что спустился с крыльца, подпрыгнул на месте, обернулся и уставился на меня.

- Миссис Сверева? Что случилось? Почему вы не открываете дверь?

- Меня закрывать в кабинете, - от волнения сбиваясь с грамматики, ответила я.

- Закрыли в кабинете? - переспросил он. - Вас заперли в кабинете?

- Да! Да. Да… - на последнем «да» у меня перехватило горло. Проглотив комок, я постаралась объяснить.

- Кто-то запер. Или я сама захлопнула дверь.

Кажется, он выругался себе под нос или мне показалось.

- С вами все в порядке? - поинтересовался он.

- Да, все хорошо, - ответила я. - Только не оставляйте меня, пожалуйста… закрытой.

- Подождите… - он махнул мне рукой и достал из кармана мобильник.

Я попыталась зафиксировать окно, и в этот момент позади раздался щелчок, словно кто-то открыл замок. Обернулась, от неожиданности отпустив раму, которая тотчас сползла вниз. Бросилась к двери, потянула ее, и она свободно поддалась. Что за чудеса, что за мистика, ведь я несколько раз дергала ее изо-всех сил. За что мне все это, за что? Сосчитав до десяти, шагнула за порог и остановилась - тишина, ковровое покрытие на полу и ступенях лестницы скрадывало звук шагов, если бы таковые звучали. Мне показалось, или внизу послышался какой-то шум? Впрочем, нужно впустить инспектора и извиниться перед ним. Я решительно двинулась вниз по лестнице. Спуск прошел успешно. Добравшись до прихожей, я отодвинула защелку и выглянула на улицу - инспектор стоял на дорожке напротив дома, задрав голову.

- Мистер Нейтан! - позвала я его.

Он уставился на меня, как на привидение, хотя сравнение не очень корректно: у них, у англичан, с привидениями особые отношения.

- Вы… мэм…

Он рванул ко мне так, что я с трудом подавила в себе желание захлопнуть дверь и спрятаться за нею. Его следующая реплика, по всей видимости, имела идиоматический смысл, сводящийся к русскому «Какого черта вы мне голову морочите?» Так можно доиграться и до международного скандала. В прихожей он уставился на меня суровыми синими глазами.

- Миссис Сверева? Что это значит?

- Зверева, - зачем-то поправила я.

- Что?

- Простите меня, но дверь на самом деле была закрыта. Заперта. А сейчас она вдруг открылась… от сквозняка… И закрылась.

Запутавшись в антонимах и неловкости, я замолчала.

- Возможно, я могу войти и осмотреть дом? - спросил он полицейским тоном.

- Да, да, разумеется! - воскликнула я, словно была здесь хозяйкой.

Он проследовал на кухню и остановился, глядя на французское окно, створка которого негромко постукивала от ветра. Я издала тихий стон.

- Кто вставил стекло? - спросил инспектор, подходя к двери.

- Муж миссис Хоуп, вчера, - сообщила я. - Но… но я точно помню, что закрывала эту дверь на защелку. Я боялась, потому проверила все двери, все заперла. Я точно помню…

Инспектор вышел во двор, сделав мне знак оставаться в доме. Я наблюдала через стекло, как он прошел по дорожке, затем исчез из поля зрения, минут через десять появился и направился обратно, несколько раз наклонившись, словно рассматривал следы, что-то поднял, затем свернул к гаражу. В этот момент терпение иссякло, и я помчалась в малый кабинет по личной нужде. Когда Нейтан вернулся в кухню, я спросила, сгорая от любопытства:

- Вы что-нибудь обнаружили? Нашли?

- Вероятно, вы правы, кто-то вышел из дома через задний двор. Если, конечно, вы просто не забыли запереть эту дверь…

- И заперлась в кабинете?! Я все придумала? Но зачем мне это? Вы считаете, что я ненормальная?

Собственно говоря, он был вправе так считать - эта мысль бегущей строкой ползла на заднем плане, пока я возмущалась поведением инспектора.

- Вы расскáжите мне все подробно, - заявил он, когда я выдохлась, исчерпав эмоции и словарный запас. - А сейчас проводите меня наверх.

- Конечно, - пробормотала я.

Мне стало стыдно за свою детскую выходку, но я не стала просить извинения, пусть наслаждается своим английским превосходством.

Инспектор поднялся на второй этаж, я последовала за ним, объясняя, как уснула в кабинете Джеймса, пытаясь читать книгу, а потом не смогла выйти, потому что дверь оказалась запертой. Нейтан поднялся наверх, в мансарду под крышу, заглянул в мою комнату, в ванную, подергал дверь комнаты напротив. Спустился вниз, я следовала за ним, как преданный паж, пытаясь косноязычно вставить свои сомнения и соображения в его глубокомысленное молчание.

После осмотра мы пошли в гостиную. Я уселась на диван, инспектор, сняв плащ и шляпу, и пригладив остатки своих рыжих волос, устроился в кресле напротив, и я, как могла подробно, рассказала обо всем, что произошло сегодня. В конце рассказа меня вдруг осенила одна интересная мысль, и я решилась озвучить ее:

- Инспектор, а почему вы приехали? Вы же могли послать сержанта?

- Сержант приезжал около двух часов, никто не открыл ему, и я решил съездить сюда сам, - невозмутимо ответил он.

Я чуть было не осведомилась, не был ли вызван его визит беспокойством за меня, но вовремя удержалась от этой глупой провокации. Зато возмутилась тем, что он до сих пор молчал о визите сержанта. Он просто проигнорировал мое недовольство, задав какой-то очередной вопрос. Рассердившись, ответила невпопад.

Зазвонили в дверь. Оказалось, что приехал пресловутый сержант, который занялся снятием отпечатков пальцев с задвижек французского окна и прочих ручек. Я чувствовала себя преступницей, подозревая, что повсюду окажутся только мои отпечатки, которые им придется у меня взять. Как в воду глядела, поскольку инспектор предложил нанести визит в полицейский участок, с доставкой в его машине. И я решила, что больше не останусь в этом жутком доме, да простит он меня.

- Вы же довезете меня до вашего участка, поэтому могу ли я забрать свои вещи, чтобы переселиться в гостиницу? - спросила я и, обнаглев окончательно, добавила: - Вы не могли бы посоветовать недорогую гостиницу, где есть свободные места?

Нейтан, подумав с минуту, кивнул головой.

- Разумеется, миссис С… З…верева, возможно, это верное решение.

Я отправилась наверх за чемоданом, который, к счастью, был уже собран. Зашла в ванную, проверить, не оставила ли каких-то мелочей. Вернулась, застегнула замок-молнию чемодана, еще раз осмотрела комнату, которая стала моим пристанищем в эти тревожные несчастливые дни. Что будет впереди? В последние годы я упорно, хоть и безуспешно, пыталась жить, называя жизнью лишь «миг между прошлым и будущим», убеждая себя, что не стоит волноваться о грядущем, которого еще нет, как и жалеть о прошлом, которого уже нет. Вот и сейчас не получалось - текущее мгновение не радовало, а будущее представлялось смутно. В последний раз осмотревшись вокруг, я взглянула на пустую каминную полку и вдруг вспомнила, что там лежали нарды. Я точно помнила, как положила коробку туда, но не помнила, чтобы убирала ее в чемодан. Пришлось проверить. Я перерыла все вещи, но коробки с нардами в чемодане не оказалось, как не было ее на каминной полке. Я осмотрела всю комнату, даже заглянула в вычищенное нутро камина. Нарды пропали, словно растворились в воздухе.

В таких случаях начинаешь панически думать о том, не случилось ли что-нибудь нехорошее с собственной головой, не подмигивает ли коварный дедушка Маразм или бабушка Потеря памяти, хотя, в моей ситуации все же можно было свалить вину не на собственную забывчивость, но на происки привидения-злоумышленника, шастающего по дому и запершего меня в кабинете. И окажись это привидение, я была бы рада. Если приходится выбирать между невинным призраком и живым преступником, я бы предпочла первого.

Инспектор Нейтан ждал внизу, не выказывая признаков нетерпения, хотя, возможно, это была простая английская сдержанность, о которой в мире ходят легенды. Я должна рассказать ему о пропаже своей вещи, ведь это, наверняка, имеет какое-то значение. Только зачем злоумышленнику потребовались мои нарды? Конечно, это старинная вещь, и ее, видимо, можно выгодно продать, но не из-за них же меня заперли в кабинете. У Раскина, если это он, было достаточно времени вчера, чтобы осмотреть весь дом. Или все-таки недостаточно? Возможно, супруги Хоуп надолго задержались здесь, пока экономка наводила порядок, а ее муж вставлял разбитое стекло.

Инспектор, не обратив внимания на мои слабые протесты, подхватил чемодан и вышел из дома. Я заперла дверь на ключ, подумав, что завтра нужно будет вернуться сюда к приходу миссис Хоуп, чтобы отдать ключ и договориться о дальнейших действиях, если таковые последуют. Может быть, завтра вернется Джеймс?

Спустилась с крыльца и, напоследок оглянувшись на дом, зашагала к дороге, туда, где возле своей темно-серой машины ждал англичанин, с которым мне хотелось поговорить. Как ни странно, этот инспектор оказался вдруг самым близким человеком в чужой, так неприветливо встретившей стране. Даже если он и подозревает меня в причастности к исчезновению Джеймса и убийству несчастного Пола, мне определенно нужно поговорить с ним, а уже потом позвонить в посольство, хоть я и не представляла, как это делается. Как и многое другое.

Я уселась на уже знакомое место - все-таки очень непривычно сидеть в машине справа, а не слева от водителя - и, повернувшись, встретилась с ним взглядом. Он вдруг закашлялся, начал извиняться, завел мотор и, лихо развернувшись, вывел автомобиль из переулка в лабиринт улиц Гастингса.

Несмотря на желание обсудить свое положение, я долго не решалась начать разговор и хотя бы спросить инспектора, куда он меня везет. Он же, после своего приступа кашля, не произнес ни звука, словно интереснейшее занятие - управление машиной заняло его целиком и полностью. И все-таки я первой нарушила молчание.

- Гастингс - красивый город, - выдала я весьма оригинальное и актуальное наблюдение, когда мы проезжали мимо старой церкви. Ее боковой неф был украшен пятью или шестью остроконечными фронтонами с окнами в ажурных готических переплетах. На темных каменных стенах и черепичной крыше древностью зеленели пятна мха.

- Да, вероятно, я здесь живу, - отозвался инспектор Нейтан.

- И не замечаете его красоты…

Словно я сама успевала заметить его красоту в суматохе этих дней.

- Да, потому что вижу каждый день, а для вас это все необычно.

- Вы правы.

Светскость разговора потрясала, инспектору не хватало смокинга, а мне - вечернего платья.

- Между прочим… - произнес он, заворачивая руль и автомобиль, и выезжая на широкую улицу, название которой я успела прочитать на табличке-указателе: Helen's Road, - Между прочим… я собираюсь поесть, не составите ли компанию?

Он приглашает меня пообедать, или я что-то не так поняла? Я помолчала, глядя вперед, на неуклонно приближающее белое здание, усыпанное башенками, балкончиками и прочими архитектурными излишествами, молчала, потому что боялась попасть впросак.

- Вы собираетесь пообедать? - наконец решилась я уточнить.

Он взглянул на меня и кивнул.

- Я… я тоже проголодалась…

Кажется, он остался доволен ответом, потому что улыбнулся, сразу став каким-то другим, и что-то сказал, так быстро, что я не сразу поняла.

- Вы что-то сказали о рыбе? - переспросила на всякий случай.

- Да, рыба, фиш-энд-чипс. Вы любите рыбу?

В принципе, я люблю все, было бы вкусно приготовлено, и это можно заметить по моим габаритам и круглой физиономии. Хотя, это блюдо я уже имела несчастие попробовать и разочароваться. Разумеется, этого я говорить не стала, а продолжила светскую беседу, признав, что к рыбе отношусь вполне положительно.

- Отлично… тогда едем, - сказал он и снова свернул куда-то влево.

Выходит, что я с чемоданом и смутными перспективами ехала обедать с инспектором полиции. Интересно, не будет ли это служебным проступком - обедать со свидетелем или подозреваемой? Или такие жесты милосердия поощряются?

- Куда? - спросила я. - Мне немного, э-э… некомфортно.

Вообще-то я хотела сказать, что мне неловко, но подобрать подходящее слово не сумела.

- Некомфортно? - переспросил он.

- Некомфортно… имею в виду, что это не совсем правильно, в смысле, я не должна с вами обедать, - я окончательно запуталась в определениях и замолчала, разволновавшись и вспотев.

- Не должна? - удивление инспектора казалось неподдельным. - Вы имеете в виду, потому что я - полицейский?

- О, нет, нет! - запротестовала я. - Просто, просто… почему вы…

Я смешалась, как девочка на первом свидании, весьма вовремя вспомнив, что если он тащил меня сонную на руках, я спала в его доме, общалась с его кошкой или котом, завтракала с ним, то отчего не пойти дальше и не пообедать, а ему не пригласить меня на обед?

- Вы не согласны? - резонно спросил он и, кажется, не особо ожидая ответа на вопрос, вновь углубился в управление своим авто, делая поворот за поворотом.

- Да, хорошо, я согласна, - пробормотала я на родном языке. Мне было физически необходимо сказать хоть что-то по-русски вслух, не пытаясь перевести свою мысль на чужой язык.

- Что? - спросил инспектор, не глядя на меня и вновь сворачивая куда-то.

Август, 2013 г.

Copyright © 2013 Ольга Болгова

Другие публикации автора

Обсудить на форуме

Исключительные права на публикацию принадлежат apropospage.ru. Любое использование материала полностью или частично запрещено

В начало страницы