По-восточному
Часть I Глава 10
Восточный базар
Утро встретило меня теплым светом, пробивающимся сквозь льняные занавески, алым салютом цветущей герани на подоконнике и мирными кухонными звуками. В первую минуту после пробуждения мне показалось, что все, что случилось, было сном, тяжелым, страшным, но сном. Я выбралась из постели и отправилась в сторону вкусных запахов поздороваться с тетей Милой. Эмиль Генрихович уже ушел на работу, и не удивительно, потому что, когда я появилась на кухне, часы в комнате пробили полдень. Неплохо поспала.
Тетя Мила встретила меня радостным всплеском ладоней. – Женечка! Проснулась? Выспалась? Не замерзла? Тебе не было жарко?
И так далее, в том же духе. Отреагировав на треть тетушкиных вопросов, я занялась утренними процедурами, наведением порядка на лице и в мыслях, хотя последнее было вряд ли неосуществимо.
Позавтракав и проболтав с Милой Ивановной до двух часов, я решила, что стоит рискнуть и выйти из дома. Не сидеть же мне под домашним арестом? Да и убивать меня, вроде бы сейчас было не за что. Книги у меня все равно нет, а преследователи пустились за Данилой. Не по ложному следу, между прочим. Так или иначе, но мне нужно было купить обувь, одежду и белье, то есть пройтись по магазинам.
Расспросив у тети Милы, куда можно направиться с этой целью и заверив ее, что вполне справлюсь сама, я облачилась в побитые тапочки, джинсы и майку «Ich bin ein Wanderer in dieser Welt», прицепила на плечи рюкзачок, который смело можно было назвать «Все свое ношу с собой», и вышла из дома.
Если вы думаете, что в восточном городе можно найти восточный базар, вы глубоко ошибаетесь, – такой вывод сделала я, изучив балхашский рынок вдоль и поперек. Скорее, то был базар в общем смысле этого слова – горы вишни, абрикосов, слив и прочего фруктово-ягодного изобилия, традиционные палатки, завешанные одеждой, и стеклянные павильоны, разбитые на маленькие закутки-а-ля-бутики. Приятно поразили цены – по приблизительным валютным пересчетам обиходный ширпотреб можно было приобрести в два-три раза дешевле, чем на наших российских рынках. Худо-бедно, но брожение по рынку, примерка и прочие атрибуты шопинга немного отвлекли меня от мыслей об угрозах, но, с другой стороны, вызвали горькое до слез сожаление об утерянных вещах, что уплыли вместе с чемоданом. «Не реви, – сурово одернула меня авторша. – Это просто тряпки, они не стоят слез. Подумай о вечном». «Именно об этом я и думаю, – огрызнулась я. – На этот раз ты попала не в бровь, а куда точнее». «Старалась», – ответила она, рассматривая прилавок, мимо которого мы проходили. Закупившись бельем, приобретя босоножки на каблуке, откопав в дебрях одного из магазинчиков трикотажное платье в сине-белую полоску и длинную цветастую юбку а-ля «Табор уходит в небо», я покинула рынок и выплыла в пекло площади, в центре которой красовался монументальных размеров и содержания памятник – гордо выпрямившийся бронзовый всадник на вздыбленном коне, с пикой в руке. Вот бы такого в защитники!
Я вдруг почувствовала себя неуютно, шопинговый адреналин иссяк, на его место пришел страх, холодной струйкой, несмотря на жару, поползший по спине. Откуда он взялся, этот страх? Я обернулась, но не увидела за спиной ничего опасного. Или опасное успело скрыться? В каком-то трансе я пересекла площадь и подошла к памятнику, словно всадник на самом деле мог защитить меня. «Акжолтай батыр», – было написано на бронзовом круге, впечатанном в мраморную облицовку постамента.
Я обошла монумент вокруг, делая вид, что внимательнейшим образом изучаю это грандиозное скульптурное творение, на самом деле, пытаясь осмотреть окрестности. Здесь, у постамента я была как на ладони, маленькая, одинокая и беззащитная. Как девочка со спичками в той ужасной сказке датского философа. Правда, ей было холодно, а мне жарко.
Площадь кипела раскаленным камнем, гудела моторами автомобилей, таяла в солнце пополудни – ни куста, ни деревца, лишь тень от постамента, Батыра и его коня. И авторши почему-то нигде не было видно. Оставалось одно – взять себя в руки и, оторвавшись от беспомощного бронзового защитника, пуститься в одинокое плавание в мареве жары и страха.
Плавание оказалось очень коротким, намного короче, чем можно было себе представить. Я пересекла площадь, прошла мимо разбитых на клетки витрин универмага и вышла на улицу, что тянулась вдоль ограды уже знакомого парка. «Осторожно, Лапина!» – крикнула нечаянно или намеренно запоздавшая авторша, когда я, пропустив пыльный серый автомобиль, шагнула на тротуар под жидкую сень одинокого карагача. В следующее мгновение какая-то грубая и уверенная в себе сила увлекла меня за собой в темное нутро вышеуказанного автомобиля. Я задергалась, пытаясь закричать, но противная горячая рука зажала мне рот, прижимая влажный кусок ткани, затем — удушающий запах и душная темнота, в которую я провалилась.
Я летела по узкому длинному полутемному коридору, сначала медленно, словно пробиваясь сквозь вязкий молочный туман, затем – все быстрее и быстрее. Туман рассеивался, видимо, пугаясь моего стремительного центростремительного движения. В конце коридора, куда я неумолимо приближалась, светилось нечто, то ли окно, то ли фонарь, то ли выход в райские кущи. Скорость достигла космической, и я, со всего размаху, влетела в этот свет и резко затормозила, так и не влетев. Открыла глаза, зажмурилась и снова открыла – надо мной висела обыкновенная лампочка накаливания, ватт на шестьдесят. Еще через мгновение я поняла, что жива, и ко мне вернулось потерянное в автомобиле сознание. Меня похитили и со мной что-то сделали! Но что?
Чтобы полностью удостовериться в собственном существовании, я попыталась пошевелиться. Это оказалось непросто – все тело затекло, словно я долго лежала в некой тесной капсуле. Подняла руки к лицу и рассмотрела свои пальцы, они были живыми, я могла ими шевелить. Попробовала приподняться, с трудом, но села. Меня подташнивало, и кружилась голова. Оглядевшись, поняла, что сижу на огромном, обтянутом потрепанным зеленым сукном столе, по-видимому, бильярдном. Стол находился в полутемном помещении, размеры и функции которого определить было трудно – тусклая лампочка освещала лишь небольшой круг, остальное же пространство тонуло во мраке. Ощупала себя, чтобы убедиться, вся ли я на месте. С облегчением убедившись, что вся, осторожно спустилась со стола и сделала несколько шагов. Голова кружилась, во рту стоял противный привкус, словно я съела недозрелую хурму и запила водкой. «Откуда ты знаешь, какое послевкусие может быть от такого сочетания?» – чопорно поинтересовалась авторша, выступая из темноты. «Это первое, что пришло в голову», – призналась я, несказанно обрадовавшись ее появлению. «Это был хлороформ или его аналог», – с умным видом заявила эта фармацевт-самоучка, совсем недавно блиставшая знаниями ботаники. «И без тебя поняла!» – проворчала я. «Сие обнадеживает и означает, что ты не потеряла ориентацию в пространстве и способность к анализу. Если последнее у тебя когда-нибудь было», – тут же добавила она. «Слушай, мне не до ёрничанья, – разозлилась я. – Мне, может, жить осталось пять минут, и какая разница, велики ли мои аналитические способности». «Думаю, они пригодятся тебе, чтобы прожить подольше», – парировала эта оптимистка, оглядываясь.
Выбираться за пределы светового круга было страшно, но и оставаться в нем живой мишенью совсем не хотелось. Я обошла вокруг стола, потом шагнула за круг, через какое-то время глаза привыкли к полутьме, и я смогла определить, что помещение велико, что окон в нем не просматривается и, судя по всему, это подвал. Я находилась в жутком подвале, в руках бандитов, одна, в далекой чужой стране, среди бескрайней степи. Что подумают Фишеры? Приехала и пропала. Странная неадекватная девица, может, и не родственница совсем, а мошенница… Или будут волноваться и поднимут тревогу? Ну почему я не обратилась в полицию? Где этот чертов Данила с книгой? Ни его, ни книги, ни сумки, ни покупок, ни чемодана, ни жизни… Ни слез. Странно, но глаза были сухими, словно за эти дни я выплакала всю свою жидкость. «Видимо, какая-то химическая реакция на критическую ситуацию», – объявила из темноты доморощенная химичка-фармацевтичка-ботаничка. Я не успела ничего ответить, потому что где-то слева загремело – послышался звук открываемой двери, затем шаги, все ближе и ближе. У меня застучало в висках, в такт бьющемуся в истерике страха сердцу. Из полутьмы выросла мужская фигура…
Он вошел в световой круг и оказался незнакомым, невзрачным, низкорослым, в мешковатом пиджаке, из-под которого виднелась красная майка, с подносом в руках. На подносе – тарелка с едой и стакан с темной жидкостью, похожей на чай. Ни дать ни взять, фарсовый поворот старой комедии под новым названием «Казахстанская пленница» с псевдотоварищем Сааховым. По идее мне следовало опрокинуть поднос на голову этого негодяя, но подобный шаг мог быть чреват необратимыми последствиями. И кроме того, у меня все еще кружилась голова.
Он грохнул поднос на бильярдный стол и воззрился на меня тусклым равнодушным взглядом, словно я была, по меньшей мере, десятой по счету в списке тех, кому он разносил еду. На тарелке, попавшей в центр светового круга, расположились две сардельки, горка макарон, залитые густо-красным кетчупом, и алюминиевая вилка столовского вида. Я с трудом подавила приступ тошноты. Поглазев меня, официант-бандит молча развернулся и двинулся туда, откуда пришел.
– Постойте! – пискнула я, – Куда вы! Объясните, что происходит?! – Эт не ко мне, – брезгливо бросил он, коротко обернувшись, и двинулся дальше. – Как это! Стойте! – меня накрыло тошнотой, бессилием, отчаянием и кавказкой, то есть казахстанской, пленницей. Я рванулась к подносу, схватила липкую от кетчупа сардельку и швырнула его в спину уходящего в темноту «товарища Саахова». Как ни странно, я попала в цель. Сарделька четко вписалась в его затылок, оставив после себя зловещее красное пятно. Парень мгновенно потерял всю свою флегматичность. Схватившись за голову, а затем взглянув на измазанную кетчупом руку, он взревел: – Ты что… … … !
Фраза была длинной, очень выразительной, но совершенно непечатной, и я могу лишь передать ее общий смысл, поскольку мне не импонирует тенденция словесного натурализма и продвинутые авторы, следующие данной тенденции. «Саахов» прокричал, что сделает со мною очень-очень неприятную вещь и добавил, что его очень-очень напрягает несвойственная ему роль официанта у такой очень-очень плохой девочки, как я. «Умно! Мне они тоже очень не симпатичны!» – одобрила из темноты авторша, имея в виду то ли продвинутых авторов, то ли задвинутых псевдо-официантов.
Обиженный парень явно намеревался подкрепить непечатное слово некорректным действием, и тут я завизжала, вложив в этот визг все свое отчаяние, страх, тошноту и головокружение. Откуда только силы взялись? У меня даже зазвенело в ушах, а бандит замер на месте, прохрипев: – Что ты орешь…
В темноте загремела дверь, затем раздались шаги, я схватила тарелку с остатками своего завтрака, обеда или ужина, словно то был меч или щит, и замерла в боевой готовности. Из темноты, отодвинув в сторону официанта, который тщетно пытался пожаловаться на мое поведение, выступили трое, нет… четверо. Впереди – Лже-Данила во всей своей красе, лишь ножа не хватает в руке, а за ним… Данила, настоящий – за его спиной маячили двое, кажется, одним из них был громила из парка панфиловцев. Я сжимала в руках тарелку, словно гранату с сорванной чекой. – Что ж ты так орешь то? – поинтересовался Лже-Данила, но я пропустила его вопрос, потому что в упор смотрела на настоящего. А он смотрел на меня, одним глазом, потому что второй скрывался под нависшей над ним… «гематомой…», – печально подсказала авторша-медичка и промокнула пальцем слезу, выступившую в уголке глаза.
На скуле – ссадина, на губе — запекшаяся кровь. Мое женское сердце остановилось, напряглось и с низкого старта рвануло к нему, израненному и поверженному. «Надеюсь, непокоренному?» – шмыгнув носом, спросила авторша. «Из-за тебя, подлой предательницы», – укоризненно продолжила она. «Не судите, да не судимы будете», – напыщенно пробормотала я. «Тоже верно, – согласилась авторша. – Бывает, что и ты к месту применяешь важные цитаты». – Это был способ абстрагироваться и самоконсолидироваться, – сказала я в пространство. Речь официанта и явление четырех мужчин почему-то вызвали желание использовать многосложные научно-литературные слова, в их звучании мне слышалась какая-то поддержка. – Что? – зарычал Лже-Данила. – Разве тебя не предупреждали? Я заметила усмешку на разбитых губах Данияра. Или мне показалось? – Предупреждали, но какого черта вы затащили меня в этот подвал? – пискнула я, глядя на Данилу. – Что еще вы от меня хотите? Я же вам все вчера сказала! И что вы с ним сделали? Или это было позавчера? Сколько времени я лежала на этом кошмарном столе? – Да, ты сказала почти все, что было нужно, – зловеще усмехнулся Лже-Данила и, бросив взгляд на Данияра, добавил: – Вот она, живая и даже очень живая.
– Вижу, – ответил Данила, все так же глядя на меня одним глазом, и голос его музыкой зазвучал в ушах. «С каким музыкальным инструментом у тебя ассоциируется его голос?» – спросила вконец ошалевшая авторша-музыкантша, смачно высморкавшись. «С саксофоном, – брякнула я, не раздумывая. – Но не потому, что он так пронзительно звучит, а оттого, что вызывает во мне такие же чувства…» «Ого!» – красноречиво отреагировала авторша. «Почему ты задаешь столь идиотские вопросы в такой момент?» – спросила я. «Это прием психологической разрядки», – ответила авторша, домашний психоаналитик по совместительству. – Ну, что убедился, что она жива? Пошли… – скомандовал Лже-Данила. – Куда пошли? – простонала я. – Куда! Отпустите его! Что вы от него хотите! – Успокойся, все будет хорошо, – Данила обращался ко мне, восточный глаз его темнел и щурился в тусклом свете лампочки. «Я знаю па-ароль, я вижу ориентир…» – изящно изогнув бедро, пропела авторша. Изгиб бедра получился не хуже, чем у певицы-однофамилицы великого генерального секретаря, но вот с ритмом было что-то не то. Впрочем, мы увлеклись музыкальной темой в момент, когда жизнь или, в лучшем случае, здоровье, висели на волоске. – Не вижу ничего хорошего, – ответила я Даниле. – И как ты попался? – Потом расскажу… – Когда? – Хватит, заткнулись оба! – рявкнул Лже-Данила. – Давай! Убедился? И пошел… Громилы, что стояли за спиной Данияра, подхватили его и потащили в темноту, он выругался, сопротивляясь. Отшвырнув тарелку, я бросилась следом, следуя инстинктивному порыву, но Лже-Данила грубо схватил меня за руку и вернул на исходную точку, к бильярдному столу. – Сиди тихо и не рыпайся. И не вздумай бузить, тебе это дороже обойдется!
Голос его прозвучал зловеще, а Данила и компания тем временем исчезли в темноте, за ними последовал и Лже-Данила, оставив меня в кошмаре светового круга и потертой зелени сукна бильярдного стола. Сиди и не рыпайся, вот и весь сказ. Вот тебе и пароль, и ориентир. «Не цепляйся к словам», – возбухла авторша. «Да не цепляюсь я, разве мне до этого?» – простонала я.
Шаги стихли, грохнула дверь, и наступила тишина, словно никого здесь и не было. Ни Данилы, ни бандитов – об их появлении и исчезновении свидетельствовали лишь осколки тарелки, одинокая сарделька и макароны на полу. Я села на стол и все-таки зарыдала, окропляя слезами зеленое сукно.
Не знаю, сколько времени прошло с того момента, как я начала рыдать и до того, как решилась выпить ту жидкость, что принес красноречивый официант. Жидкость оказалась чаем, и я с каким-то нездоровым наслаждением чуть ли не залпом осушила стакан.
Меня бил озноб, организм по большому счету требовал действия, а по малому – освобождения от лишней жидкости. Я двинулась в темноту, туда, где должна была находиться дверь. Выйдя из светового круга и пройдя несколько шагов, я остановилась, чтобы хоть как-то сориентироваться. Когда чернота вокруг чуть рассеялась, глаза привыкли к темноте, двинулась дальше, содрогаясь от страха и боясь наткнуться на кого-то или что-то страшное. «Так всегда бывает, это нормальное состояние, с которым можно справиться, убеждая себя, что вокруг никого нет и быть не может», – дрожащим голосом прошептала авторша, пристраиваясь рядом.
Мне показалось, что я шла целую вечность, пока не уперлась в стену, вдоль которой тянулась какая-то труба. Двери здесь не наблюдалось, видимо, я сбилась с правильного пути. Двинулась вдоль стены, повернув направо, и вскоре уткнулась в железную лестницу, ведущую куда-то наверх. Держась за перила, сваренные из арматурных прутьев, я начала карабкаться вверх по узким, крутым ступеням. Они привели на решетчатую площадку, к запертой двери, по которой я стукнула, сначала осторожно, потом смелее и громче. Что мне было терять? – Откройте! – в конце концов заорала я, отбивая кулаки о железо. – Откройте, мне нужно в туалет! Откройте!
Эхо от грохота и звука моего голоса жутко отдавалось в темноте огромного пустого подвала. Где они только нашли такой?
Мои старания все же увенчались успехом. Послышался голос, затем в замке повернулся ключ, и дверь распахнулась, так резко, что я отпрянула, чуть не свалившись вниз. – Чё надо? Чё орешь? – спросил появившийся в неярко освещенном проеме мой старый знакомец – официант с сардельками.
Я постаралась быть вежливой и сдержанной, сообщив ему свою интимную просьбу. Вежливой и сдержанной настолько, насколько позволяли узкая площадка и противная физиономия моего стража. Он задумался: видимо, не был проинструктирован насчет таких тонкостей, как естественные физиологические потребности. Я сделала несчастное лицо, благо для этого не требовались никакие артистические таланты, и заявила, что его боссы не будут довольны, если я умру от разрыва мочевого пузыря. «Браво, Лапина!» – прошептала на ухо авторша, как будто я сама не понимала, что браво, а что нет.
Официант-страж попытался было привести какие-то аргументы против моего мочевого пузыря, но не сумел и мотнул головой в сторону коридора, виднеющегося за дверью. – Вон там… дверь, что… – он помахал руками, видимо, определяя, где лево, где право, – налево, быстро …
Надо сказать, что я сама до сих пор, прежде чем определить, где право, а где лево, вспоминаю, которой рукой пишу.
«Лапина, ты зажигаешь!» – авторша помахала правой… или левой? рукой.
Туалет оказался маленьким, вонючим и грязным. «А ты ожидала сервиса по-европейски?» – съязвила авторша.
«Не остроумно, – ответила я, – и в Европе сервис бывает разным». Окна, о котором я подумала, вспомнив известный по детективам и триллерам способ побега лихих авантюристов, не было совсем. Справившись со своими делами, я застряла посреди узкого, дурно пахнущего пространства, почему-то дающего ощущение свободы. «Это любопытная вещь, – поддержала меня авторша, – относительность понятия «свобода». Чтобы ощутить ее, не требуется пространство, нужна лишь толика внутренней независимости от времени, места и обстоятельств, нужна иллюзия возможности выбора». «Ты так закрутила мысль, что я ничего не поняла… И почему иллюзия?» – спросила я. «Не удивляюсь, что ты не поняла, – ответила авторша. – А иллюзия оттого, что на самом деле, возможности выбора у нас почти нет». Я не обиделась — глупо обижаться на свое второе я, когда есть опасность лишиться первого. Если выживу, поспорю, а пока остались одни иллюзии. Я размышляла, а официант стучал в дверь, на своем языке призывая меня покинуть помещение и вернуться к нему. – Подождите, я сейчас! – крикнула я и вдруг заметила удивительную вещь, лежащую под умывальником на полу. Поистине удивительную. «Да, Лапина, ты дошла до ручки, если обыкновенный ржавый разводной ключ кажется тебе удивительной вещью… – сказала авторша и, помолчав, добавила: – Хотя, ты права, в этом что-то есть…» Мы замерли, замолчали и посмотрели друг другу в глаза. «Ты и в инструментах разбираешься?» – спросила я, боясь высказать то, о чем думала. «Не более чем ты, просто запомнилось название», – заскромничала специалист-сантехник.
Я нагнулась и подняла ключ. Достаточно увесистый, чтобы стать орудием нападения, защиты или… убийства. «Да, таким и укокошить можно, если не рассчитать силу удара», – со знание дела подтвердила авторша, словно на ее счету была уже ни одна жертва, отправленная в мир иной посредством разводного ключа. Официант загрохотал дверью. – Подождите! – пискнула я, потеряв голос от волнения.
Стук прекратился, и в наступившей тишине я услышала, что он думает по поводу сугубо физиологической стороны человеческого и, в частности, моего существования. «А он – эстет, однако», – томно протянула авторша, наморщив носик. «А это так не эстетично…», – пробормотала я, разглядывая разводной ключ. «Зато дешево и практично», – продолжила расхожую цитату авторша. «Я не смогу…» «Сможешь!» «А если я его убью? Или промажу?» «Второе мне представляется более реальным, но какой вариант ты бы предпочла?», – поинтересовалась она. «Не знаю, наверное, третий», – задумчиво пробормотала я. «Тогда оставь эту затею. Хотя, мне кажется, сама судьба дарит тебе эту вещь. Все так просто». «Я не смогу поднять руку на человека». «Но это твой шанс. И почему-то эти человеки смогли поднять руку на тебя и того же Данилу». Аргумент прозвучал весомо, как и разводной ключ в моей руке. Интересно, откуда он здесь взялся? А вдруг его специально подложили? «Зачем? Простая безалаберность», – успокоила меня авторша – специалист по вырубаниям врагов с помощью сантехнического инструмента. «Может быть, ты сама попробуешь?» – спросила я в отчаянии. Авторша приподняла бровь. «И как ты себе это представляешь?» «С трудом», – вздохнула я. «Именно», – поставила точку авторша. Официант вновь стукнул в дверь, поинтересовавшись моим состоянием, и вдруг затих. Тишина наступила такая, что журчание воды в бачке казалось шумом Ниагарского – нет, о чем это я – Райхенбахского водопада. Затем за дверью раздался какой-то шорох, звуки неясного происхождения и опять тишина. Я сжала в правой руке свое холодное оружие, сердце скользнуло в холодный, как у снегурочки, живот и упало на пол, на грязную коричневую плитку. Спрятав ключ за спину, левой рукой я дернула задвижку, потянула дверь на себя и замерла. В коридоре было пусто… пусто и страшно. Желание вернуться в сомнительно-надежную тесноту туалета накрыло столь сильно, что я уже ринулась обратно, но в последний момент остановилась. А что мне это даст? И с чего я так всполошилась из-за отсутствия официанта? Возможно, он вышел покурить, или еще по каким делам, решив, что все равно я никуда не денусь? Эта мысль немного успокоила, и я, оставив дверь в туалет открытой, двинулась по коридору – шаг, другой, третий. Коридор оказался коротким и через пять моих шагов повернул направо. «Налево…» – подсказала крадущаяся следом авторша. «Налево», – согласилась я. Впрочем, в следующее мгновение точность направления уже потеряла смысл, потому что из темноты возникла фигура. Отшатнувшись и уже мало что соображая, я замахнулась разводным ключом. Полет моей руки был прерван, я дернулась и даже попробовала ткнуть своим оружием в сторону противника, но он оказался заведомо сильнее. Мы боролись молча, если мои жалкие попытки сопротивления можно было назвать борьбой. Ключ с гулким звоном упал на бетонный пол, а рука попала в мертвую хватку, с которой я не могла ничего поделать. О, отчего я не мужчина и не могу противостоять грубой физической силе? Ах, почему я не занималась тэйквондо, каратэ или, на худой конец, силовой аэробикой? Так бесславно придется погибнуть! В отчаянии я издала какой-то писк. – Тихо, тихо, Женя, – сказал мой противник. Голос был мне знаком, невероятно знаком. – Дани-яр? – просипела я, полностью капитулировав. Вопрос был излишен, потому что даже в темноте коридора невозможно было перепутать этот черный глаз с чьим-либо другим. Данила молча потащил меня за собой. Пока мы выбирались из подвала, я на своей шкуре поняла, что означают выражения «бежать сломя голову или не разбирая дороги», не переломав конечности лишь благодаря своему спутнику-проводнику, который вел меня, как ледокол, что, разбивая грудью льды, да что там скромничать, айсберги, ведет за собой караван беспомощных судов. «Он-то ледокол, а вот ты даже на караван не тянешь», – прошелестела, задыхаясь от бега, авторша. Тем временем ледокол остановился и перехватил меня, еще бегущую по инерции. Я оказалась совсем близко от него… «не то слово, как близко, а просто-напросто в его объятиях», – завистливо пропыхтела авторша, врезавшись в дверь, контуры которой просматривались в темноте. – Ты… как тут, тебя отпустили или ты с ними? – в коротком сумбурном вопросе я собрала все свое потрясение и все свои сомнения. – Потом, все потом, – прошептал Данила, отпуская и отстраняя меня, словно переставляя куклу с места на место. Он осторожно приоткрыл дверь, впуская в темноту полосу света. Не глядя на меня, протянул руку, за которую я ухватилась, словно за спасательный круг. Через секунду прохлада и мрак сменились горячим пеклом и слепящим светом. Я зажмурилась, но он не дал мне прийти в себя, потащил куда-то вдоль стены, и я, запинаясь, ахая и охая, побежала за ним, как овца за вожаком-бараном. Мы мчались через какой-то двор, шелестели листья карагачей, вяло поскрипывали, покачиваясь от неведомого ветерка, сломанные качели с облупившейся краской. Двор закончился степью, раскинувшейся сумасшедшим жарким простором. Данила тащил меня за собой, увлекая в этот простор, уводя в еще большую неизвестность, что оставалась позади, за спиной. - Куда мы бежим? — задыхаясь, спросила я, запнулась за какой-то камень, в результате чего влетела в Данилины объятия и уставилась на его заплывший глаз. – Все объясню, – молвил он мне в щеку, коснувшись ее губами. – Надо уйти подальше, и знать, что на хвосте никого.
Я ткнулась лицом ему в плечо, стукнувшись носом о твердую ключицу, рубашка была влажной и пахла потом и им, Данилой.
– Пошли, – шепнул он, – сейчас не время, обсудим потом, когда доберемся. – Куда? – спросила я потную рубашку.
– Найдем место. Знаете ли вы, что такое возвращение от отчаяния, от грани свершения страшного к надежде, представляете ли, что значит рука помощи, которая тянется к вам из темноты…? «… берет у вас из рук разводной ключ и пробивает им башку несчастного стража… – ощипанная, но не побежденная авторша, как всегда не во время влезла в мои размышления, грубо спихнув с трона на землю. – Знаем, знаем, это значит перевалить ответственность за происходящее на чужие, пусть даже и столь привлекательные плечи…» И она была совершенно права. Но я не разозлилась, ничуть, потому что перекинуть ответственность на чужие, а особенно на мужские плечи потрясающе приятно. А если уж дело касается жизни и смерти, то это просто триумфально! Впрочем, размышлять и спорить было некогда, да и опасно, ведь меня могли хватиться и отправиться в погоню в любой момент, а мы с Данияром, насколько я поняла, не имели в своем распоряжении ничего, кроме собственных ног и желания выжить во что бы то ни стало. Это много, но явно недостаточно перед лицом столь опасного противника.
Июль 2010 – апрель 2011
Copyright © 2010-2011 Ольга Болгова
Исключительные права на публикацию принадлежат apropospage.ru. Любое использование материала полностью или частично запрещено |