графика Ольги Болговой

Литературный клуб:

Мир литературы
− Классика, современность.
− Статьи, рецензии...
− О жизни и творчестве Джейн Остин
− О жизни и творчестве Элизабет Гaскелл
− Уголок любовного романа.
− Литературный герой.
− Афоризмы.
Творческие забавы
− Романы. Повести.
− Сборники.
− Рассказы. Эссe.
Библиотека
− Джейн Остин,
− Элизабет Гaскелл.
− Люси Мод Монтгомери
Фандом
− Фанфики по романам Джейн Остин.
− Фанфики по произведениям классической литературы и кинематографа.
− Фанарт.

Архив форума
Форум
Наши ссылки
Наши переводы и публикации



Впервые на русском языке опубликовано на A'propos:


Полноe собраниe «Ювенилии»

Ранние произведения Джейн Остен «Ювенилии» на русском языке

«"Ювенилии" Джейн Остен, как они известны нам, состоят из трех отдельных тетрадей (книжках для записей, вроде дневниковых). Названия на соответствующих тетрадях написаны почерком самой Джейн...»

О ранних произведениях Джейн Остен «Джейн Остен начала писать очень рано. Самые первые, детские пробы ее пера, написанные ради забавы и развлечения и предназначавшиеся не более чем для чтения вслух в узком домашнем кругу, вряд ли имели шанс сохраниться для потомков; но, к счастью, до нас дошли три рукописные тетради с ее подростковыми опытами, с насмешливой серьезностью...»

«Первый том»:

Фредерик и Эльфрида (Перевод deicu) «Рожденные в один день и возросшие в одной школе – неудивительно, что они относились друг к другу теплее, чем с пустой вежливостью. Они любили взаимно и искренне, но тем более были полны решимости не преступать границ Пристойности...»
Джек и Алиса (Перевод deicu) «Мистеру Джонсону когда-то было пятьдесят три года; через двенадцать месяцев исполнилось пятьдесят четыре, отчего он пришел в восторг и вознамерился отпраздновать грядущий день рождения...»
Эдгар и Эмма (Перевод deicu) «Чего ради мы снимаем Жилье в захудалом Городишке, если у нас три отличных собственных Дома в лучших уголках Англии, всегда наготове!..»
Генри и Элайза (Перевод deicu) «Когда сэр Джордж и леди Харкорт надзирали над Трудами своих Косарей, вознаграждая усердие одних одобрительной улыбкой и карая леность других дубинкой, они заметили укрытую под стогом сена прелестную девочку не более трех месяцев от роду...»
Приключения мистера Харли (Перевод deicu) «Мистер Харли происходил из многодетной семьи. Отец предназначал его для Церковного поприща, а мать - для Морской службы. Желая угодить обоим, он упросил сэра Джона раздобыть ему место Капеллана на борту военного Корабля...»
Сэр Уильям Монтегю (Перевод deicu) «В уединенном приюте, где он надеялся найти Убежище от любовных Мук, его очаровала знатная молодая Вдова, приехавшая искать утешения...»
Мемуары мистера Клиффорда (Перевод deicu) «Остановившись в Девайзисе, однако, он решил порадовать себя отменным горячим ужином и заказал сварить целое Яйцо себе и своим Слугам...»
Прелестная Кассандра (Перевод deicu) Роман в 12 главах. «Кассандра была дочерью – единственной дочерью – прославленной модистки с Бонд-стрит. Ее отец был благородного происхождения, как близкий родственник дворецкого герцогини...»
Амелия Уэбстер (Перевод deicu) «Ты возрадуешься, услышав о возвращении из-за границы моего любезного Брата. Он прибыл в Четверг, и никогда я не видела никого элегантнее, за исключением твоей задушевной подруги...»
Визит (Перевод deicu) «Я не стану изводить вас лишним политесом – будьте как дома, словно под отческим кровом. Помните: в тесноте да не в обиде...»
Тайна (Перевод deicu) (Неоконченная комедия) «Плут-старший: Вот по этой причине я и желаю, чтобы ты следовал моему совету. Ты согласен, что совет разумный?...»
Три сестры (Перевод deicu) «Милая Фанни! Я счастливее всех в Мире, по причине предложения от мистера Уоттса. У меня оно первое, даже выразить не могу, до чего мне нравится...»
Превосходное описание различного действия Чувствительности на различные умы (Перевод deicu) «Я только что вернулась от Мелиссы, и в Жизни своей, хоть мне немало лет и уже не раз случалось пребывать у Одра Болезни, не встречала столь трогательного Зрелища...»
Щедрый помощник священника (Перевод deicu) «В глухой части графства Уорикшир когда-то проживал достойный Священнослужитель. Доход с его прихода, двести фунтов, и проценты с капитала его Жены, круглый ноль, целиком обеспечивали Нужды и Потребности Семейства...»
Ода жалости (Перевод deicu) «Брожу, забывшись от сердечных бед В печальных Мирта зарослях одна, Пусть на Любовь несчастную льет свет Серебряная бледная Луна...»



Элизабет Гаскелл «Север и Юг» (перевод В. Григорьевой) «− Эдит! − тихо позвала Маргарет. − Эдит!
Как и подозревала Маргарет, Эдит уснула. Она лежала, свернувшись на диване, в гостиной дома на Харли-стрит и выглядела прелестно в своем белом муслиновом платье с голубыми лентами...»

Элизабет Гаскелл «Жены и дочери» (перевод В. Григорьевой) «Начнем со старой детской присказки. В стране было графство, в том графстве - городок, в том городке - дом, в том доме - комната, а в комнате – кроватка, а в той кроватке лежала девочка. Она уже пробудилась ото сна и хотела встать, но...» и др.


Люси Мод Монтгомери «В паутине» (перевод О.Болговой) «О старом кувшине Дарков рассказывают дюжину историй. Эта что ни на есть подлинная. Из-за него в семействах Дарков и Пенхаллоу произошло несколько событий. А несколько других не произошло. Как сказал дядя Пиппин, этот кувшин мог попасть в руки как провидения, так и дьявола. Во всяком случае, не будь того кувшина, Питер Пенхаллоу, возможно, сейчас фотографировал бы львов в африканских джунглях, а Большой Сэм Дарк, по всей вероятности, никогда бы не научился ценить красоту обнаженных женских форм. А Дэнди Дарк и Пенни Дарк...»

Люси Мод Монтгомери «Голубой замок» (перевод О.Болговой) «Если бы то майское утро не выдалось дождливым, вся жизнь Валенси Стирлинг сложилась бы иначе. Она вместе с семьей отправилась бы на пикник тети Веллингтон по случаю годовщины ее помолвки, а доктор Трент уехал бы в Монреаль. Но был дождь, и сейчас вы узнаете, что произошло из-за этого...»

и др. переводы


Джейн Остин и ее роман «Гордость и предубеждение»

Знакомство с героями. Первые впечатления - «На провинциальном балу Джейн Остин впервые дает возможность читателям познакомиться поближе как со старшими дочерьми Беннетов, так и с мистером Бингли, его сестрами и его лучшим другом мистером Дарси...»
Нежные признания - «Вирджиния Вульф считала Джейн Остин «лучшей из женщин писательниц, чьи книги бессмертны». При этом она подчеркивала не только достоинства прозы Остин,очевидные каждому читателю, но и детали, которые может заметить лишь профессионал — изящество построения фразы, «полноту и цельность высказывания»...»
Любовь по-английски, или положение женщины в грегорианской Англии - «Этот роман, впервые вышедший в свет без малого двести лет назад, до сих пор, по-видимому, остается весьма актуальным чтением. Доказательство тому - частота его цитирования в мировом кинематографе. Не только многосерийная и очень тщательная экранизация, но и всевозможные косвенные упоминания и довольно причудливые ремейки. Мне удалось увидеть по меньшей мере...»
Счастье в браке - «Счастье в браке − дело случая. Брак, как исполнение обязанностей. Так, по крайней мере, полагает Шарлот Лукас − один из персонажей знаменитого романа Джейн Остин "Гордость и предубеждение". Кроме того, Шарлот полагает, что «даже если будущие супруги превосходно знают...»
Популярные танцы во времена Джейн Остин - «танцы были любимым занятием молодежи — будь то великосветский бал с королевском дворце Сент-Джеймс или вечеринка в кругу друзей где-нибудь в провинции...»
Дискуссии о пеших прогулках и дальних путешествиях - «В конце XVIII – начале XIX века необходимость физических упражнений для здоровья женщины была предметом горячих споров...»
О женском образовании и «синих чулках» - «Джейн Остин легкими акварельными мазками обрисовывает одну из самых острых проблем своего времени. Ее герои не стоят в стороне от общественной жизни. Мистер Дарси явно симпатизирует «синим чулкам»...»
Джейн Остин и денди - «Пушкин заставил Онегина подражать героям Булвер-Литтона* — безупречным английским джентльменам. Но кому подражали сами эти джентльмены?..»
Гордость Джейн Остин - «Я давно уже хотела рассказать (а точнее, напомнить) об обстоятельствах жизни самой Джейн Остин, но почти против собственной воли постоянно откладывала этот рассказ. Мне хотелось больше рассказать о романе, дать высказаться автору и героям, позволить читателям сделать собственные выводы. Если быть...»
Мэнсфилд-парк Джейн Остен «Анализ "Мэнсфилд-парка", предложенный В. Набоковым, интересен прежде всего взглядом писателя, а не критика...» и др.


Экранизации...

экранизация романа Джейн Остин

Первые впечатления, или некоторые заметки по поводу экранизаций романа Джейн Остин "Гордость и предубеждение"

«Самый совершенный роман Джейн Остин "Гордость и предубеждение" и, как утверждают, "лучший любовный роман всех времен и народов" впервые был экранизирован в 1938 году (для телевидения) и с того времени почти ни одно десятилетие не обходилось без его новых постановок...»

экранизация романа Джейн Остин
Как снимали
«Гордость и предубеждение»

«Я знаю, что бы мне хотелось снять — «Гордость и предубеждение», и снять как живую, новую историю о реальных людях. И хотя в книге рассказывается о многом, я бы сделала акцент на двух главных темах — сексуальном влечении и деньгах, как движущих силах сюжета...»

Всем сестрам по серьгам -

кинорецензия: «Гордость и предубеждение». США, 1940 г.: «То, что этот фильм черно-белый, не помешал моему восторгу от него быть розовым...»


Ольга Болгова
Екатеpина Юрьева

авантюрно-любовно-исторический роман
«Гвоздь и подкова»

Гвоздь и подкова

читайте в книжном варианте под названием


«Любовь во времена Тюдоров
Обрученные судьбой

(главы из книги)

Приложения, бонусы к роману (иллюстрации, карты, ист.справки)

Купить в интернет-магазине: «OZON»


Юрьева Екатерина
любовно-исторический роман
«Водоворот»



читайте в книжном варианте под названием

«1812: Обрученные грозой»
(главы из книги)

Купить в интернет-магазине: «OZON»



По-восточному

«— В сотый раз повторяю, что никогда не видела этого ти... человека... до того как села рядом с ним в самолете, не видела, — простонала я, со злостью чувствуя, как задрожал голос, а к глазам подступила соленая, готовая выплеснуться жалостливой слабостью, волна.
А как здорово все начиналось...»

В поисках принца или О спящей принцессе замолвите слово «Еловая ветка отскочила и больно ударила по лицу. Шаул чертыхнулся и потрогал ушибленное место, ссадина около левого глаза немного кровила. И что взбрело им в голову тащиться в этот Заколдованный лес?!..»

Моя любовь - мой друг «Время похоже на красочный сон после галлюциногенов. Вы видите его острые стрелки, которые, разрезая воздух, порхают над головой, выписывая замысловатые узоры, и ничего не можете поделать. Время неуловимо и неумолимо. А вы лишь наблюдатель. Созерцатель. Немой зритель. Совершенно очевидно одно - повезет лишь тому, кто...»

Пять мужчин «Я лежу на теплом каменном парапете набережной, тень от платана прикрывает меня от нещадно палящего полуденного солнца, бриз шевелит листья, и тени от них скользят, ломаясь и перекрещиваясь, по лицу, отчего рябит в глазах и почему-то щекочет в носу...»

Жизнь в формате штрих-кода «- Нет, это невозможно! Антон, ну и куда, скажи на милость, запропала опять твоя непоседа секретарша?! – с недовольным видом заглянула Маша в кабинет своего шефа...»

«Принц» «− Женщина, можно к вам обратиться? – слышу откуда-то слева и, вздрогнув, останавливаюсь. Что со мной не так? Пятый за последние полчаса поклонник зеленого змия, явно отдавший ему всю свою трепетную натуру, обращается ко мне, тревожно заглядывая в глаза. Что со мной не так?...» и др.



История в деталях:

Правила этикета: «Данная книга была написана в 1832 году Элизой Лесли и представляет собой учебник-руководство для молодых девушек...»
- Пребывание в гостях
- Прием гостей
- Приглашение на чай
- Поведение на улице
- Покупки
- Поведение в местах массовых развлечений «Родители, перед тем, как брать детей в театр, должны убедиться в том, что пьеса сможет развеселить и заинтересовать их. Маленькие дети весьма непоседливы и беспокойны, и, в конце концов, засыпают во время представления, что не доставляет им никакого удовольствия, и было бы гораздо лучше... »

- Брак в Англии начала XVIII века «...замужнюю женщину ставили в один ряд с несовершеннолетними, душевнобольными и лицами, объявлявшимися вне закона... »

- Нормандские завоеватели в Англии «Хронологически XII век начинается спустя тридцать четыре года после высадки Вильгельма Завоевателя в Англии и битвы при Гастингсе... »

- Моды и модники старого времени «В XVII столетии наша русская знать приобрела большую склонность к новомодным платьям и прическам... »

- Старый дворянский быт в России «У вельмож появляются кареты, по цене стоящие наравне с населенными имениями; на дверцах иной раззолоченной кареты пишут пастушечьи сцены такие великие художники, как Ватто или Буше... »

- Одежда на Руси в допетровское время «История развития русской одежды, начиная с одежды древних славян, населявших берега Черного моря, а затем во время переселения народов, передвинувшихся к северу, и кончая одеждой предпетровского времени, делится на четыре главных периода...»


Cтраницы Архива Форумов:

Экранизация романа Джейн Остин "Гордость и предубеждение" «Любопытная рецензия, действительно. Ну, ГиП-2005 - это вообще недоразумение какое-то, а не экранизация, ее серьезно и воспринимать-то невозможно. Мы с подружкой пошли в кино исключительно посмеяться, и, честно говоря, в некоторых местах просто хохотали в голос (один мраморный бюстик Дарси чего стоит, не говоря уж о кабанчике... :))) Кира Найтли - никакая не Лиззи, а самая натуральная Лидия, и ведет себя соответственно...»

Наш Пушкин «В попытке сказать что-либо о Пушкине я сразу вспоминаю посвященные ему огромные труды. Люди потратили на исследования жизни и творчества годы и годы. Разобрано каждое слово, каждый рисунок изучен, расписана по минутам жизнь, даже косвенные упоминания в чужих дневниках, письмах, мемуарах взяты на карандаш...»

Персонажи произведений Л.Н.Толстого «Что касается хитрости Сони... Мне она не кажется хитрой. Несчастной, одинокой, зависимой, безотказной. И письмо Николаю, насколько я помню, она написала не потому, что просчитала все ходы, а под страшным давлением старой графини, которая ей жизни из-за этого не давала. Соне просто некуда было деваться и ничего не оставалось делать, как освободить Николая от данного слова. Между прочим, мужские персонажи в Войне и мире, тоже далеки от идеала. Тот же Николай, например, совсем не походит на благородного героя. Как и князь Андрей, и Пьер. Первый слишком циничен, второй - глуповат. Самый симпатичный герой для меня - Васька Денисов...»

Повседневная жизнь в живописи «Когда мы читаем наши любимые книги о 18-19 веке, нам хочется получить представление и о повседневной жизни героев. По этой причине у меня собралась коллекция из жанровых картин, которые помогают хоть отчасти удовлетворить любопытство...»

Путешествия, впечатления
- Финляндия (Хельсинки)

«До Хельсинки добиралась из Питера скоростным поездом "Аллегро" - три с половиной часа, и вы на месте. Цена проезда более 4 тыс, но есть утренний, эконом, в три раза дешевле при той же скорости....»


 

 

Творческие забавы

Ольга Болгова

Триктрак


(Продолжение)

1  2  3  4  5  6

В долгожданный день возвращения возлюбленных Ася и Леля чуть не опоздали в Пулково, к прибытию самолета, не рассчитав время и провозившись с праздничным обедом, съевшим остатки финансовых ресурсов. В меню были включены жареная курица с картофелем, пирог с яблоками и бананы, за которыми пришлось выстоять немалую очередь в овощной киоск у станции метро.

Когда девушки влетели в здание аэровокзала, оказалось, что посадку нужного им рейса уже объявили, и они заметались в поисках зала, куда стекались прилетевшие пассажиры. А когда нашли, оказалось, что развернувшееся в зале прибытия зрелище требовало, как минимум объектива фотокамеры, а как максимум - кисти живописца. Зал заполнила толпа, банда, орава оборванцев совершенно разбойничьего вида. Встречающие замерли, превратившись в ошеломлённых зрителей, не узнавая тех, кого приехали встречать.

Оборванные, загорелые, заросшие, одетые кто в рабочую робу на голое тело, кто в майку весьма сомнительного вида, кто в шлепанцах, кто босиком. Ася узнала Леню, лишь когда он возник, как черт из табакерки, прямо перед нею: черный, небритый, грязный; глаза на загорелом щетинистом лице казались особенно яркими; в майке какого-то серо-буро-малинового цвета, и, кажется, женской, в заляпанных рабочих штанах. Рядом Лелька с визгом повисла на шее не менее живописного Утюгова. Асе тоже очень хотелось броситься Лене на шею, но она не могла в силу проклятых внутренних тормозов. Зато у Лени таковые отсутствовали, и он, улыбнувшись во весь рот, отчего стал еще более прекрасным, подхватил ее, приподнял, как пушинку, обдав волной своего мужского запаха и чего-то еще, всегда лишавшего Асю последних сил к сопротивлению. И тотчас прошли все страхи, что терзали ее в эти два месяца ожидания - что разлюбил, забыл, не думал; что все, что было у них, приснилось, и она однажды проснется, оказавшись одна, без него. Такого прекрасного и… одичавшего, каким он был сейчас, глядя ей в лицо смеющимися синими глазами.

- Леня, Ленечка… Что? Что с вами случилось? - спрашивала она, задыхаясь от волнения.

- Пожар, Аська… Мы сгорели, барак сгорел, мало что успели вытащить, - весело и беспечно отвечал он.

Мимо проходили, толкали их, хлопали Леню по плечу. «Мужики, не разбегайтесь! Фотографируемся у входа, все туда!» - кричал кто-то. Прибывшие и встречающие шумной толпой ринулись через стеклянные двери вокзала, устроились у стены, радуя и раздражая публику чуть ли не театральным, скоморошным действом счастливой безалаберной молодости.

- Поедем в Заходское, к дядьке! - говорил Леня, таща за собой Асю - шел так быстро, охваченный возбуждением возвращения и встречи, что она едва успевала за ним.

- Сейчас? Сейчас? - спрашивала Ася, чуть задыхаясь. - У нас же обед, курица, бананы… А вещи, ты не забрал вещи! И неудобно, к Владлену…

- Какие вещи? Все, что есть ношу с собой! Все удобно, еще как удобно!

Распрощались со стройотрядовской компанией, которая быстро растеклась, каждый в своем направлении, и поехали в Заходское, оставив курицу и бананы на съеденье Лельке с Утюговым. В метро около них тотчас освобождалось пространство - слишком вызывающим был у Лени вид. Старушка, отважно севшая рядом с Асей в вагоне электрички, наклонилась к ней и прошептала на ухо: «Такая хорошая девушка и гуляешь с таким оборванцем! Бросай его, пока не поздно». Ася улыбалась, смотрела на Леню, не в силах оторвать от него глаз.

- Почему ты не поехал домой? Помыться, одеться?

- Не хочу, у Владлена помоюсь, да и одежда там найдется, - ответил он. - Не хочу сей-час, - прошептал ей на ухо.

По пути от станции Леня рассказал о пожаре. Барак загорелся поздно вечером. По предположениям, очень близким к истине, кто-то повесил сушить одежду на обогреватель. Огонь слопал деревянную конструкцию за полчаса - едва успели выскочить сами и вытащить, что попалось под руку. Документы, вещи - почти все сгорело.

- Свобода, равенство, братство! - декламировал Леня. - Ничего позади и ничего в настоящем!

Ася не разделяла его восторгов по поводу освобождения от материальных ценностей мира, но не спорила, лишь по-бабьи сокрушалась об опасностях, которым подвергались погорельцы.

- Все живы-здоровы, что сгорело, то не сгниет, а мы с тобой погуляем, Асенька!

Он обнимал ее, они целовались на бывшем «проспекте», под гудящими соснами, черная Ленина щетина щекотала Асины щеки. И в эти минуты она стала его частью, словно слилась с ним. То был восторг, неподдающийся описанию, полет над землей, экстаз, если хотите. Ей казалось, что и Леня испытывает нечто подобное, правда, свое настроение он упорно именовал свободой.

Владлен Феликсович значительно поумерил восторги сладкой парочки, но большая доля его сурового недовольства досталась оборванцу-племяннику. Асю же встретил, скорее, сочувственно, чем осуждающе.

- Ты еще не бросила Леньку, добрая душа?

- Почему вы считаете, что я добрая? - спросила Ася и поспешно добавила: - Владлен Феликсович, те нарды, что вы мне подарили, но они же старинные и, наверно, дорогие! Лучше я верну их вам, привезу в следующий раз.

Владлен шумно вздохнул и положил ей на плечо загорелую морщинистую руку, усыпанную пигментными пятнами, словно гигантскими веснушками.

- Не журись, это тебе такая компенсация, а мне, старику, эти безделушки уже и ни к чему. Не Леньке же дарить. Ему и так достанется. Вон он, перья распустил, что твой сокол на охоте.

Ленька, с ворохом чистой одежды и полотенцем в руках, прошагал, направляясь в летнюю баню, где, по словам хозяина, еще не остыла нагретая с утра вода. Ася проводила его взглядом, который, наверняка, поймал наблюдательный Владлен, а поймав - усмехнулся.

- Какая компенсация, почему? Из-за милиции? - рассеянно спросила она.

- И из-за нее тоже, девочка, - помолчав, ответил старик. - На том и порешим.

Асе пришлось смириться и отправиться на кухню, хозяйничать. У Владлена был готов обед - кастрюля рассыпчатой ячневой каши, тонко нарезанная докторская колбаса, огурцы из банки собственного посола и булка черного ржаного хлеба. Ася вздохнула, вспомнив курицу, оставшуюся в общаге, приготовленную, если не по всем правилам кулинарного мастерства, но с душой, для любимых.

Она накрыла на стол, расставила разнокалиберные тарелки, кружки. Владлен достал початую бутылку водки, стеклянные стопки с золотистыми ободками. Вскоре явился сияющий медью Леня. Его отросшие почти до плеч волосы влажно блестели, как блестели и синие глаза, когда он, весело поглядывая на Асю, уплетал кашу с колбасой, опрокинув за прибытие стопку водки, и рассказывал о пожаре и прочих сибирских приключениях. Ася осторожно, морщась, пригубила горький напиток, подцепила ломтик колбасы. Есть ей не хотелось, но хотелось смотреть, как ест Леня - совершенно изумительное зрелище: голодный мужчина после праведных трудов за обедом.

Они остались в Заходском на ночь, но провели ее половину не в постели в мезонине, а в лесу, куда Леня потащил Асю, в еще теплом, но уже не летнем, наполненном осенними ароматами грибов и листвы, готовящейся к умиранию. Сосны шептались в вышине, теплый ночной ветер перебирал шелковую хвою. Куда-то исчезли злыдни кровососущие: то ли собирались с силами перед рассветом, то ли их время уже прошло. Это были день и ночь, из тех, что вбирают в себя годы жизни, когда чувства, все пять или больше, обострились до невозможного предела, яркие настолько, что становилось страшно - за такие мгновения неминуемо должна последовать расплата.

Лишь один короткий разговор из многих из той ночи чуть приземлил этот полет чувств. Они говорили обо всем и ни о чем. Ася вдруг начала вспоминать о детстве, о матери, которую плохо помнила, а Леня, не дослушав ее, вдруг сказал резко, как отрубил.

- А моя мать… лучше бы и не жила…

- Как? Как это? - ахнула Ася.

- Думаешь, отчего Владлен тебе нарды отдал? Чтобы ей не достались. Она пропьет их, как все пропила.

Глаза его, в полумраке ночи, совсем потемнели, и в голосе прозвучал металл, тронутый ржавчиной.

- Я не знала, ты не говорил… - пробормотала Ася, терзаясь, что сказать, как поддержать его, какими словами. - Леня, милый…

- Фигня… - так же резко ответил он и, рассмеявшись, притянул ее к себе, тотчас превратившись в лихого бесшабашного Леню, словно захлопнув чуть приоткрывшиеся ставни темного дома.

Больше он не заводил разговоров на эту тему, а она не решалась спрашивать, надеясь, что он сам продолжит, когда захочет и если захочет.

Полетели дни, стремительно приближая сроки и наконец ворвавшись в дату Лелькиной свадьбы. Вторая половина сентября, золото кленов, роскошные разноцветные ковры парадно умирающей листвы, накрывшие аллеи и газоны парков и садов. День выдался подарочно ярким, сверкающим чистотой небес, что отдавали последнее тепло северному городу. Волнение, суета, которые вечно сопутствуют свадебным событиям, лишали способности осознать происходящее.

Утюгов со свидетелем Акуловым приехали в общежитие выкупать и увозить невесту на Волге, за рулем которой сидел один из их приятелей. Миша волновался так, что плохо соображал, что отвечать веселой компании, перегородившей путь к любимой, сидящей в башне на пятом этаже, и выглядел, как большинство женихов на первом свадебном этапе,  полным олухом. Зато остроумием и улыбками блистал Акулов. Такой и предстала мужская половина, изрядно общипанной, но не побежденной добравшись до вожделенной комнаты, где их ожидали невеста с подружкой, обе в не менее растрепанных чувствах. Вчера вечером Лельку накрыл ужас перед предстоящей свадьбой и последующим замужеством, а подружка невесты потратила добрую половину душевных сил, чтобы успокоить подругу. Тем не менее, обе были хороши. Невеста - тонкое очарование в длинном, ловко охватывающем стройную фигурку платье, из атласа с выбитым на ткани цветочным орнаментом, в короткой фате, украшенной веночком из искусственных цветов; и подружка - в летящем платье из искусственного шелка: по сиреневому фону рассыпаны мелкие, набросанные контурами розочки. На это платье Ася наткнулась случайно, и, к счастью, имея с собой необходимую сумму, тотчас купила, изумленная неслыханной удачей. Контраст между классически выверенной невестой и легкомысленной свидетельницей смягчило наличие юных мужчин, слегка утомленных после мальчишника, в строгих темных костюмах.

Дальнейшее, как и предыдущее, виделось и помнилось главным участникам действа словно в тумане: дорога в загс, обмен кольцами, сакраментальное «объявляю вас мужем и женой», поздравления, букеты, пробка в потолок под девичий визг, первый вальс молодых под сбивающуюся запись прекрасного вальса из популярного фильма о неверности, традиционный вояж по драматическим и достопримечательным местам с фотографированием и поглощением шампанского. Камни Петропавловки; гранит невской набережной; ажуры Кировского моста, как дань будущей профессии новобрачных; открытое ветрам Марсово поле; кленовое золото и мраморная белизна Летнего сада; Спас на крови, загипсованный в леса; отчаянный Медный всадник; Адмиралтейство, устремленное в космос; Дворцовая площадь со спрятанным за трибуной Эрмитажем…

Ресторан, полет фантазии сокурсников, поздравления и свадебные конкурсы; неизменное «горько», коллективное требование поцелуя свидетелей и пожелание им скорейшей свадьбы; танцы под ABBA и Eruption; потрясающее появление Стрижа с гитарой, отвлекшее внимание гостей от изрядно уставших героев дня, чему те несказанно обрадовались и скрылись на полчаса, сорвав тем самым ритуал «похищения» невесты или ее туфли.

Если не считать нескольких перебравших спиртного гостей и слишком длинных, многократно повторившихся речей дяди жениха, свадьба удалась на славу. После того как разошлись, разъехались гости, уже замужняя Лелька с уже женатым Утюговым отправились на чью-то квартиру отмечать первую брачную ночь, а Леня проводил Асю в общагу. Проводил и не остался.

 

Асина голова кружилась от волнений, усталости и выпитого шампанского. Оттого она стала красноречива, восторженна, откровенна, и ее понесло.

- Леня, Ленечка! - сказала она, обнимая Акулова. - Я… я так люблю тебя, я жить без тебя не могу, ты такой…

Он обнимал ее, шептал, что не узнает ее, и что надо почаще угощать ее шампанским, чтобы почаще слышать такие слова. Потом подвел к кровати и усадил.

- Ты устала, Асенька, тебе надо поспать. Я пойду, у меня еще есть дела.

- Что, что? Почему? - изумилась она и тут же поправилась, вспомнив его откровения: - У тебя что-то дома не так? Да?

Он улыбнулся.

- Не бери в голову, Аська. Все так. Да и о чем ты? Свадьба же, Утюг женился! Мы с мужиками еще погуляем… Отдыхай.

Он поцеловал ее в щеку и, улыбаясь, ушел, а она долго боролась с головокружением и обидой, поплакала, но в конце концов уснула, не раздеваясь, измяв все шелковые розочки на сиреневом фоне.

Леня не появлялся несколько дней, ни в институте, ни в общаге. Сначала Ася решила, что он сильно выпил на послесвадебной вечеринке с «мужиками», потом подумала, что у него какие-то невзгоды в семье, которые он не желает афишировать, и раскаивается, что в порыве разоткровенничался перед нею. Хотя, она хотела, желала, мечтала о том, чтобы он делился с нею своими трудностями, ведь она могла бы помочь ему, хоть словом, а может, и делом. Через три дня она впала в панику, но расспрашивать, где он и что с ним, не могла, то ли из гордости, то ли из страха навредить своими глупыми расспросами. Более того, о том, куда пропал Ленчик, спрашивали ее саму, видимо, в уверенности, что она должна это знать. Когда в институте появились счастливые Утюговы, Ася решилась обратиться к Михаилу. Тот удивился или изобразил удивление, и ответил уклончиво, мол, решает какие-то дела, занят или заболел, но беспокоиться не стоит. Ответ Миши усилил Асины терзания, и она уже была готова ехать к нему домой или в Заходское, к Владлену, а там будь что будет, но Леня появился сам, на следующее утро, на лекции. Как обычно, веселый, тотчас оказавшись в кругу компании, как ни в чем не бывало, подмигнул Асе, и она чуть было не ринулась к нему, но сдержала себя, лишь коротко улыбнувшись в ответ.

На лекции сел рядом с нею, что-то писал в новой с иголочки тетради, на Асю не смотрел. На перемене сказал, глянув ей в лицо: - Надо поговорить…

- О чем? - выдохнула Ася, ловя и не поймав сердце, упавшее от какого-то холодного предчувствия.

- Так…

- Сейчас? - спросила Ася, не в силах ждать.

Он кивнул и, встав, направился к выходу, вниз по ступенькам амфитеатра аудитории, не оглядываясь на нее. Она пошла следом, словно приговоренная, пытаясь убедить себя, что он просто хочет чем-то поделиться с нею.

Леня предложил зайти в Блинную на Садовой. Отстояли очередь, перекидываясь короткими ничего не значащими фразами, заняли столик в углу. Есть Асе не хотелось совсем, желудок сдавило каким-то спазмом.

- Ася, - сказал Леня, рассматривая свою порцию. - Я пригласил тебя…

- … с тем, чтобы сообщить пренеприятное известие… - невольно продолжила она.

Он улыбнулся, так беспечно, что у нее отлегло от сердца.

- Ну вот видишь, все просто. Давай съедим эти блины, чокнемся чаем и… все будет отлично! - сказал Леня.

- Давай… - ответила Ася, берясь за вилку. - Но ты хотел о чем-то поговорить.

- Как раз об этом. Думал, будешь… гм… переживать, но все же норм, да?

- Что? О чем переживать?

- Асенька, нам было хорошо, погуляли и… зачем все это затягивать?

- Леня, ты… ты… хочешь…

Вероятно, Ася так изменилась в лице, что он перестал улыбаться, положил вилку, которой было нацелился на блин.

- Ну, ты что? Я же раздолбай, не стою того, чтобы переживать.

- Леня… но, как, почему? - спрашивала Ася, с трудом выговаривая слова. В горле пересохло, а сердце, не выдержавшее таких резких переходов от беспокойства к покою и вновь к отчаянию, просто-напросто исчезло совсем, перестало биться. Краска жаром ударила ей в лицо,

- Как… почему… - с какой-то злостью сказал он. - Будь проще, а то еще вдруг поженимся… а зачем?

- Так ты… боишься, что я за тебя замуж хочу? - прошептала она. - Да, я хочу, хочу за тебя замуж… хотела, пять минут назад, а теперь уже не хочу!

- Вот видишь, как здорово. И не надо хотеть. На фига тебе это.

- Леня… я же ни слова не говорила о… замужестве, это ты сам придумал. У тебя кто-то есть? Я же… «люблю тебя», - сказала бы она, если бы могла.

- Если тебе будет легче от этого, то я спал с Ларисой, и не только, и зачем тебе я? Все, давай, завязываем это дело. Только спокойно, спокойно, без слез…

- А я и не собираюсь плакать, - Асин голос охрип, осел, но обрел силу к концу фразы. - Можешь спать хоть со всем потоком и окрестностями. И…

Не договорив, она вскочила, обидные горькие злые слова рвались из нее, словно селевой поток, она захлебнулась ими, задохнулась и, схватив в слепом порыве тарелку, грохнула ею об стол. Тарелка обиженно подпрыгнула, расколовшись пополам, растеряв блины и сметану по деревянной столешнице. Посетители дружно обернулись в их сторону. Такое с Асей случалось редко, с лихвой хватило бы и пальцев одной руки, чтобы сосчитать - в последний раз в десятом классе, когда от обиды на тетушку разбила на кухне чашку, бросив ее на пол - правда, потом раскаивалась и просила прощения.

 

Она не плакала, потому что не было слез. И откуда бы они взялись, если внутри звенела пустота, в которой ничего не могло возникнуть. Хотя, по законам мироздания, природа не терпит пустоты, и заполняет ее, иногда полезными вещами, а иногда - весьма вредными. В Асином случае срабатывало последнее - смирение и умение принимать и держать удар дано очень немногим, и, конечно, не девушке двадцати с небольшим.

Задохнувшись его словами, она бродила по улицам и отчаянно придумывала, что должна была сказать в ответ, как повести себя. Конечно, не следовало швыряться тарелками, демонстрируя, насколько больно ее ударили слова, сказанные этим вечно игривым веселым тоном. Затем она стала укорять себя, что не прислушалась к предостережениям подруг о легкомыслии Лени; думала о Ларисе, о Татьяне из Ломоносова, о Лене Конде, о своей наивности и глупости, о том, что Леня просто напросто развлекался с нею, как с другими, и нужно быть полной дурой, чтобы возомнить, что он выбрал, выделил ее, как особенную. С какой-такой стати? Разве она сравнится с красоткой Кондой или с веселой фигуристой Лариской? Она вспоминала их встречи, дни, вечера и ночи, минута за минутой, и от этого пустота внутри закручивалась таким спазмом, что хотелось кричать.

Дальше возник вопрос: почему? Что случилось? Все было хорошо, даже очень хорошо, и она, кажется, начала понимать и видеть Леню с иной стороны, как вдруг, словно полоснув ножом, он отсек ее от себя.

Она плохо помнила, где и как провела этот день, который потом мысленно стала называть блинным, а назавтра никуда не пошла, лежала в кровати до трех часов, благо, что была одна - новоиспеченная семья Утюговых плотно застряла на съемной квартире, наслаждаясь медовым месяцем, и Асе досталось личное пространство, чтобы провести свой месяц, дегтярный. Так она прожила два дня - не реагировала на сигналы извне, ничего не ела, но на третий, с утра взглянув на себя в зеркало, ужаснулась и решила, что умирать пока рано, что надо жить даже с тем гвоздем, что застрял где-то в груди, словно вколоченный по шляпку. Ася отыскала в тумбочке едва начатый флакон болгарского шампуня «Роза», который хранила для особых случаев, собрала банные принадлежности, полотенце и белье, и отправилась в Посадские бани, постаравшись выбраться из общежития так, чтобы не встретить никого или, на худой конец, до минимума сократить количество попавшихся на пути знакомых. К ее удаче, общага была гулко пуста - те, кто не добрался до лекций, досыпали бессонную ночь или ушли в иных направлениях. В бане в этот утренний час было столь же пусто, Ася купила в кассе десятикопеечный билет, поднялась по широкой мраморной лестнице наверх, в душевые. Долго стояла под душем, закрыв глаза, слушая шум воды, наслаждаясь теплым ливнем, стекающим по волосам и телу. Густо мылила голову, дыша розовым ароматом, терла себя мочалкой, упорно, до боли, словно смывая себя прежнюю, до новой, еще неизвестной, но уже другой. «Вместо мудрости опытность - пресное, не утоляющее питье» зачем-то кружились строчки в голове. Полотенцем растиралась столь же аскетично, до красноты и боли. Высушила благоухающую розами голову под большим неуклюжим феном, оделась, долго пялилась на себя в зеркало, огромное, в рост человека, с поврежденной по периметру амальгамой; расчесывала так и эдак волосы, кривила рот, отмечая невзрачность своей внешности. «Так тебе и надо», - сказала наконец худой взлохмаченной девчонке в зеркале. Так тебе и надо.

 

По пути в общагу зашла в закусочную, взяла две порции сосисок и макароны с сыром. Не заметила, как съела все, запив мутным кофе с молоком. Возвращаться в общежитие не хотелось, и она, закинув на худенькое плечо ремень сумки с банными вещами, пошла, куда глядят глаза, которые не глядели никуда. Глаза не глядели, но ноги вели из улицы в улицу по хитросплетениям Петроградской стороны, и где-то на Большом проспекте ее вновь настиг вопрос «почему?» Она пыталась и не могла найти иного, кроме одного, ответа, в деталях перебирая часы и минуты последних дней. Что случилось за три дня его отсутствия, что заставило его так резко порвать с нею? Почему именно так? «А как бы ты хотела? - спрашивала она себя. - Чтобы он начал избегать и отговариваться нехваткой времени или срочными делами?» Интересно, как он расставался с другими? Надо спросить, спросить! - вдруг вспыхнула и тотчас погасла мысль - спросить у кого? Спросить невозможно, да и не факт, что он расстался с ними. Ведь он же сказал, что спал с Ларисой и еще с кем-то… За эти три дня он мог встретить кого-то, увлечься и решить, что от нее, Аси, нужно избавиться.

Ненавижу его, ненавижу, повторяла она, как мантру, и, ослепленная своим отчаянием, со всего маху столкнулась с прохожим, который отвесил недобрый комплимент. Пробормотала извинение и остановилась, чтобы прийти в себя. Слезные железы вдруг смилостивились над нею, конечно же, в неподходящий момент, посреди города. Слезы полились градом, который она не могла остановить, сколько не зажимай нос и не пяль глаза. Она побежала через дорогу, опасно перерезав путь троллейбусу, в сторону сквера, что спасительно желтел кустами сирени над зелеными скамейками. Здесь, в тени листвы, приютившись на углу скамьи, она дала волю слезам, всхлипывая вслух и от души шмыгая носом. С каждой пролитой слезой, она все больше жалела себя, одинокую, никому не нужную, отвергнутую. «И зачем я брякнула ему, что хочу за него замуж? И призналась…», - в ужасе вспоминала она. А он испугался, что это всерьез, ему этого не нужно. И мне ничего не нужно, ни от него, ни от кого-бы то ни было… «Нарды! - вдруг подумала она. - Поеду в Заходское, к Владлену, и отвезу эти проклятые нарды и… все остальное».

В состав остального входила достопамятная ручка, редкая гэдээровская пластинка с записями польского ансамбля «Скальды», и подарок с бамовской зарплаты - проигрыватель в чемоданчике - совершенно незаменимая вещь. Теперь этот проигрыватель показался Асе чем-то вроде откупного со стороны дарителя.

Слезы наконец иссякли, оставив резь в глазах, распухшие щеки и жалость к себе. Ася еще долго сидела, откинувшись на скамейке, подставив лицо прохладному ветерку, и встала, когда поняла, что начинает засыпать.

 

На витрине кинотеатра напротив афиша сообщала о текущих сеансах нового фильма режиссера, известного своей самобытностью и склонностью к философии. Ася купила билет на дневной сеанс и через пять минут уже сидела в зале, а еще через десять погрузилась в волшебный мир художника, который со скрупулезной неторопливостью фиксировал камерой живой мир чувств на лицах актеров и неживой - в его прекрасных и невзрачных подробностях.

По пути домой она решила, что съездит к Владлену Феликсовичу, но не завтра, и даже не послезавтра, а на следующий день пойдет на лекции и постарается держать лицо, встретив Леню… если сумеет.

 

Настало утро, и Ася исполнила план, но чуть было не сбежала из института, представив, что увидит в аудитории Леню. Стиснув себя в кулак, с уже неизменным гвоздем в груди, вошла и села, за последний стол, возле макета мостовой фермы. Леня, к ее удаче или неудаче, на лекции не появился, зато пришли Утюговы, и Володины. Подруги сели слева и справа от Аси, словно укутав ее во временно надежное гнездо, и дуэтом спросили, куда они с Леней пропали.

- Я… я немного простыла, а Леня… не знаю, где он.

- Что случилось? - встревожилась Лелька.

- Ничего, все нормально, - изо всех сил стараясь звучать спокойно и положительно, - ответила Ася.

Она парировала все дальнейшие расспросы и постаралась сменить тему, дабы не дать гвоздю в груди раскалиться добела, сообщив, что намедни ходила в кино и смотрела философскую притчу, в которой почти ничего не поняла. Подруги довольно ровно относились как к кинематографии, так и к театру, потому тема эта быстро иссякла, сменившись актуальным обсуждением забот молодой жены и молодой матери. Ася рассеянно слушала их и поддакивала, часто невпопад.

Леня не появился на лекциях и на следующий день, и Ася, распалив свой гвоздь до состояния податливости, рисовала в пространстве картины, как он обнимает Ларису или какую-то абстрактную деву, у которой не имелось лица. Опять прогуляв утренние лекционные пары, на семинар по теории пластин и оболочек, пришли Утюговы, и Лелька устроилась рядом с Асей. Молодой бесшабашный преподаватель-аспирант шустро заполнял доску умопомрачительными формулами, суть которых дано было понять немногим, и уж точно не тем, чье воображение было занято совсем иными материями.

- Нашли комнату на Лиговке, на пару месяцев пока, - сообщила Леля.

- Здорово, - кивнула Ася, отчаянно завидуя подруге, ее сияющим глазам и оптимистичным планам.

- Ася, - записав пару неудобоваримых формул с доски, шепотом продолжила Леля. - Что у вас с Ленчиком? Что-то случилось?

- Нет, все нормально. А что?

- Ладно, потом…

- Что потом? - выкрикнула Ася.

Преподаватель отпустил в ее сторону укоризненную шуточку, однокашники бросили удивленные взгляды.

- Я… я выйду, - пробормотала она, схватила сумку, бросила в нее так и не раскрытую тетрадь и ринулась прочь.

Леля выбежала следом.

- Ты прости меня, - начала подруга, когда они, после короткой пробежки по коридору,  остановились у окна. Внизу, за пыльным стеклом, гудел Московский проспект.

- Мишка просил не говорить тебе, хотя это глупо… ты и так ведь знаешь, что Ленька бросает институт и уезжает.

- Что? - выдохнула Ася.

- Ты… ты не знала?

- Нет…

Ася сжала кулаки и часто задышала, откинув голову - пыталась таким дурацким способом сдержать нахлынувшие штормовой волной слезы.

- Но что у вас произошло?

- Мы… мы расстались, все кончено, - прошептала Ася, ненавидя себя за дрожь в голосе. - И поэтому он мне ни слова не сказал о своих планах. Да мне и плевать. Пусть хоть на луну летит.

- Подожди, как это… расстались? Ну вот, я так и знала, то есть я не могла этого знать, черт, Аська…

Лелька бормотала какие-то утешительные растерянные слова, Ася кивала, глупо радуясь, что удалось справиться со слезами, повторяя про себя отчаянный рефрен «Ленька бросает институт и уезжает…» Куда? Почему?

- Ася, пойдем сегодня к нам, есть раскладушка, устроишься. Вечером куда-нибудь сходим, - услышала онa, как сквозь туман, Лелькин голос.

- А? Нет, мне нужно сегодня… съездить кой-куда. Спасибо, Леночка, но со мной все хорошо. Я потом к вам приду, ладно?

Добравшись домой, она, в лихорадочном возбуждении, начала собираться в поездку в Заходское. Собирать было особо нечего, лишь себя. Выложив из сумки тетради, взяла с полки пластинку и достала нарды. Чемоданчик-проигрыватель укоризненно смотрел на нее с тумбочки блестящими кнопками-застежками. Почему Леня бросает институт и уезжает? И бросает ее? Бросает все… и всех. Что делать? А что, если она приедет в Заходское, а там - Леня? И он решит, что она преследует его.

Гвоздь в груди заворочался, раскаляясь; гнев, обида и… страх захлестнули ее, и она швырнула на кровать коробку с нардами, которую держала в руках. Та ударилась о спинку кровати, отлетела и… рассыпалась на части. Ася, ахнув, кинулась к ней - шкатулка была цела, но сбоку выдвинулся ящичек, узкий, неглубокий - тайник, о существовании которого она и не подозревала. На дне виднелся сложенный листок бумаги. Она осторожно развернула его. Коричневатая на цвет, с водяными знаками бумага. Это было письмо, точнее, короткая записка, начертанная витиеватым, но ровным почерком. Ася опустилась на стул и, шевеля губами, как первоклассница, что постигает первые азы чтения, начала разбирать текст записки, ощущая, что позорно читает чужое письмо.

 

Дорогая моя!

 

Ничего не бойтесь, любите и будьте счастливы, пока живы.

 

Вашъ С.

 

Она осмотрела тайник. Поверхность ящичка была оклеена такой же бархатистой тканью, что и внутреннее поле для игры. Ася принялась искать, как и где открывается и закрывается тайник, и, далеко не сразу, нашла узкую панельку, на которую нужно было надавить с достаточной силой, чтобы скрытый механизм вытолкнул или принял внутрь потайной ящичек. Убрав записку на место и закрыв нарды, она долго сидела, изумляясь открытию и повторяя слова таинственной записки.

В конце концов, собравшись с духом, положила нарды в пакет, умылась и сделала макияж, так тщательно, как могла, размышляя в процессе, что если вдруг заплачет, тушь непременно потечет, и это будет катастрофой. Переоделась, облачившись в любимые брюки и новую цветастую блузку - красные и желтые тюльпаны на коричневом фоне - тетушкин подарок. Зеркало не радовало, терзали стыд и сомнения, но внутренняя пружина уже разжалась и задала импульс движению, которому оставалось лишь подчиниться.

На Финляндском пришлось ждать, пока пройдет час перерыва в расписании электричек. Бродя по просторному вокзальному залу и безлюдному перрону, Ася думала лишь о том, как доедет до Заходского, но, добравшись до жесткой вагонной скамьи, начала размышлять, как вести себя и что говорить, если вдруг там окажется Леня. Мысли переходили с этапа на этап - некий внутренний механизм отделял одну ступень от другой, будто при взлете космического корабля. Не зная реплик партнера, трудно написать диалог, но она старалась изо всех сил, взяв в основу гордое безразличие или безразличную гордость - как кому нравится.

Дорога по лесному проспекту далась ей с трудом, словно каторжнику, влачащему пудовые кандалы. Пейзаж теплого осеннего дня был отвратительно прекрасен: еще теплые стволы сосен уносили в небесную голубизну шапки вечно зеленой хвои. Зелень оттенялась яркими вкраплениями уже поредевшего красного золота осин, блеклой желтизны берез да золотистого шелка нечастых лиственниц. Тишину и великолепие картины нарушали творения человеческих рук - автомобили, которые то двигались навстречу, то обгоняли Асю, а один сердобольный водитель даже остановился, предложив довезти ее до поселка, но она отказалась, желая оттянуть час икс. Прошла мимо руин старых дач и наконец вышла к потрепанному ветрами и временем дому с мезонином - владению Владлена Феликсовича.

Сердце, что до сих пор стучало ровно, затаившись, вдруг вырвалось из своего приюта, и нанесло удар, прервав дыхание и бросив краску в лицо. Она постояла, прячась у забора за углом, и развернулась, чтобы бежать обратно, на станцию. Сделала несколько шагов к отступлению, поправляя сползающий с плеча ремешок сумки, и уронила пакет с нардами. «Нет, - сказала она себе, - я приехала к его дяде, просто узнать, все ли в порядке с ним и все. Я могу узнать это, и никто не может мне запретить. Я вовсе не бегаю за ним, не плачу и ничего не прошу. Просто узнать и вернуть дорогую вещь, которая мне не нужна».

Ася прошла через калитку к дому, точнее, побрела, задыхаясь от собственной отваги. На стук в дверь никто не отозвался, и она, повторив его дважды, опять застряла меж небом и землей, не зная, куда сделать следующий шаг. Назад, на ступеньки крыльца, где они сидели с Леней, обнявшись, молчали, болтали, курили. Она опустилась на ступеньку и почти реально ощутила тепло его руки, обнимающей ее за плечи. Это продолжалось одно мгновенье, спустя которое порыв прохладного ветра смахнул мистическое ощущение.

Позади скрипнула дверь, и она почти подпрыгнула на ступеньке, когда знакомый надтреснутый голос произнес:

- Что ты здесь сидишь, девочка? Заходи.

Ася вскочила.

- Здравствуйте, Владлен Феликсович… Вот… я приехала… по делу.

- По какому такому делу? - спросил тот, пропуская ее в дверь. - Поставлю чайник, а ты располагайся.

Ася расположилась на старом скрипучем диване с выцветшей, потрепанной обивкой - когда-то по гобелену рассыпались яркие крупные пионы, ныне превратившиеся в грязно-розовые пятна среди листьев бледно-болотного оттенка. В комнате, как обычно, стоял холостяцкий дух мужского пожилого одиночества - душноватая смесь запахов и печали. С некоторым облегчением Ася поняла, что Лени в доме нет. Затем ей стало жаль, что его нет, жаль до приступа тоски по нему. В таком состоянии и застиг ее хозяин дома, явившийся с горячей чашкой в руках. Ася вскочила и запротестовала, уверяя, что могла бы пойти на кухню, но Владлен коротко отклонил ее возражения.

- У меня там не прибрано, угощайся здесь, садись за стол.

Ася смирившись, устроилась за столом и, чтобы оценить гостеприимство хозяина осторожно хлебнула чаю, обожглась, несмотря на осторожность. Владлен не пустил ее на кухню, не предложил, как прежде пойти туда и похозяйничать, и это могло означать только одно - он все знает или понимает. Впрочем, если так, то именно это ей и нужно - проще начать разговор, который она не знала, как начать.

- Что приехала? Соскучилась? - тем временем спросил Владлен, насмешливо, но без злобы.

- Владлен Феликсович… - начала она и замолчала, сражаясь с собой, затем повторила имя собеседника, словно рефрен.

- За Леньку, небось, узнать хочешь.

- Нет… да…. - промямлила она.

- Только не говори, девушка, что приехала проведать старика.

- Нет, не скажу, - призналась Ася. - Но я… хотела сказать… спросить.

Она вскочила, вытащила из пакета коробку и начала торопливо и горячо рассказывать, как случайно обнаружила тайник с запиской. Владлен слушал, кивал, улыбаясь.

- Нашла-таки, - сказал он, когда Ася, выговорившись, замолчала.

- А вы знали? Конечно, знали.

- Знал, а как же. Здесь колье хранилось, бриллиантовое.

- Так уж и бриллиантовое? - засомневалась Ася. - И куда же оно делось? Вы его видели?

- Видел, - кивнул Владлен. - Сейчас расскажу.

И он, покашливая и посмеиваясь сам себе, рассказал Асе историю, часть которой она уже слышала от Лени. Родители Владлена погибли в первые революционные годы, ему же удалось спастись стараниями сердобольной и довольно отважной горничной Глафиры. Она забрала мальчика, а заодно и вещи, каким-то образом оставшиеся неконфискованными в пользу революции и ее творцов. Вещей было немного, и почти все она позже продала, чтобы выжить. Осталась шкатулка с нардами, не слишком примечательная для покупателей, во всяком случае, скорее, к несчастью, чем к счастью. Владлен совершенно случайно, играя, обнаружил тайник, а в нем - бриллиантовое колье невероятной красоты.

- Я до сих пор его помню, хоть и мальцом тогда был, - говорил он. - Сияние такое, словно чистый снег под солнцем. Мать когда-то надевала его, смутно помню мать, но это колье отчетливо, как на фотографии. Видимо, отец как-то успел спрятать его в шкатулку. Либо там и хранил.

- И что, что с ним произошло? - спросила Ася.

- Что произошло? Украли… Тетю Глашу мою по голове отоварили, а меня дома не было. Тайник открыли, шкатулку бросили. Тетка потом долго сокрушалась, но главное, хоть жива осталась. Думаю, сболтнула она где про такую ценную вещь. Или продать кому пыталась.

- А что потом?

- А что потом… Щи с котом. Глаша замуж вышла, я так у них в старших сыновьях и остался. Да Ленька тебе рассказывал, а?

- Рассказывал, немного, - кивнула Ася.

Одно звучание его имени вызвало такое сердцебиение, что впору не удержать сердце в груди, вот-вот улетит.

- Он, смотрю, много тебе рассказывал.

- Владлен Феликсович… - начала Ася и замолчала. Горло вдруг перехватило, словно после первых слов на публичном выступлении.

- Что? Все нарды желаешь вернуть? Ну решай сама, но это подарок. Мало ли сгодится. Все равно после меня некому их оставить. Леньке все это ни на грош не нужно. Или… что?

- Вы… вы не знаете? Я давно не видела Леню, и… он, кажется, бросил институт, - ей потребовалось усилие, чтобы выдавить эту фразу.

- Вот как? Не видела, стало быть…

Владлен вздохнул, что-то процедил сквозь зубы, возможно, относящееся к горе-племяннику, затем продолжил вслух:

- Не сказал тебе, значит. Ну, таков и есть. Уезжает он, мерзавец, уехал уже, верно, в Сибирь, на этот, как его… БАМ.

- На БАМ? - выдохнула Ася. - Но почему? Он же бросил институт… а как же…

- Так ты, девонька, ничего не знаешь? - нахмурился Владлен Феликсович.

- Ничего, - кивнула Ася, густо покраснев, словно была виновата в своей неосведомленности.

Владлен покачал головой, помолчал, словно что-то обдумывая, затем мрачно глянул на Асю.

- Он говорил, что у него мать… пьет, - сказала она, настигнутая вдруг какой-то смутной догадкой.

- Так и есть, запилась совсем. Так запилась, что пожар учинила в доме, в квартире своей. Все сгорело, вещи… все. Едва выскочили, хорошо, Галинки, младшей дома не было, в школу ушла.

Ася охнула, прижала ладони к пылающим щекам. Она ничего, ничего не знала… И он, он не захотел делиться с ней своими невзгодами! Не захотел, не верил ей, не… «любил» - это слово не выговариваемо ударилось о незримый барьер и сползло по нему, словно капля воды. А она не спрашивала, не хотела знать, боялась спросить, считала неловким вторгаться туда, куда он не желал ее пускать. Не желал, потому что не доверял ей. «Ох, что это я, - одернула она себя. - Ему, ему плохо, а ты о чем?»

- А сестра, Галина? Как она, что с ней?

- У бабки пока, по материнской линии. Не знаю, что и как там у них будет, но этот негодяй укатил деньгу зарабатывать. Может, что и заработает, кто его знает. Давай, что ли еще чайку тебе налью. Я бы выпил чего покрепче, да не с девкой же пить. Ты девушка хорошая, я вижу, Ленька тебе не пара. Не переживай, все путем.

Ася механически кивнула, сидела оглушенная, пылая жаром, словно у нее поднималась температура.

Температура, действительно, поднялась, и когда Ася, добравшись до своей комнаты, бросила пакет с нардами и сумку на Лелькину кровать и рухнула, не раздеваясь, на свою, перед глазами поплыли разноцветные круги, как в детстве, во время частых болезней.

***********

Заключенная в четырех стенах непогодой и инспектором, я из любопытства побродила по дому. Поднялась по узкой лестнице на второй этаж на крошечную площадку с парой дверей, за одной из них оказалась маленькая спальня в весьма аскетичном исполнении, за другой - комната неясного предназначения, по обстановке напоминающая ту, в которой я провела несколько ночей в доме Монтгомери. Полежала на диване в лечебных и психоаналитических целях и даже вздремнула. А потом занялась размышлениями, самобичеваниями и приведением в порядок пошатнувшегося под влиянием травмы и неуловимого английского обаяния рассудка.

Я сказала суровое «нет» необоснованной симпатии, которую вызывал у меня инспектор Нейтан. Симпатии и доверия, основанных на чувствах, которое так часто меня подводили. Пора научиться фильтровать эмоции, оставляя лишь чистые, практические и взвешенные. Те, что называются не эмоциями, а защитой от них. Я думала о странных совпадениях и гадала, почему столь неотвратимо меня преследует эта игра, эта коробка с фишками и костями в исполнении в голландского мастера Ван Майера? Почему она непременно оказывается там, где рушится то, что я любила, или хотела и пыталась любить? Зачем нужно было тащить с собой эти нарды? Как талисман своих невзгод? Как символ истории, что подкосила меня на долгие годы? Как воспоминание о мальчишке, моем первом мужчине, из-за которого я так и не смогла устроить свою жизнь, потому что… потому что так долго не могла его забыть и всех сравнивала с ним. Сентиментальная дура! Все давно поросло быльем, и дочери Марии, что так похожа на своего отца, уже далеко за двадцать, не говоря уже обо мне. Пора подумать о покое и подвести итоги, а не гоняться за эфемерным счастьем, которого по определению не существует в природе. Лишь мгновенья озарения, что приходят и уходят, как зори на востоке.

Существуют или нет вторые нарды с тайником и хранится ли что-нибудь в том тайнике, как то пропавшее бриллиантовое колье - какое это имело значение? Страшно лишь сознавать, сколько несчастий произошло из-за вещи, существующей в воображении сумасшедшей старухи. Пол погиб, а Джеймс пострадал из-за жадности, глупости или зависти - главных движителей несчастий человечества. Здесь я впала в невыносимый пафос, от которого была спасена естественными позывами - жизнь и организм всегда, так или иначе, все расставляют по местам. Немного похозяйничала на кухне, вскипятила воду в электрическом чайнике и, обнаружив в шкафу банку с молотым кофе, а на плите - турку, сварила себе порцию. Этот напиток богов, пусть и в моем бездарном исполнении, как всегда, подействовал позитивно. Снаружи столь же угрожающе завывал ветер, а дождь хлестал по стеклам так, что, казалось, наступает потоп, если не всемирный, то островной.

Подступил вечер. Я металась по чужому дому, дремала на диване, просыпалась, снова бродила,  как привидение. Хорошо хоть, здесь меня не ожидали никакие опасности в лице ночных пришельцев - искателей чужих сокровищ.

Щелчок замка и звук открывающейся двери заставили почти вихрем выскочить в маленькую прихожую, чтобы встретить промокшего инспектора Нейтана. Он замер в дверях, уставившись на меня, словно не ожидал увидеть или узрел за моей спиной местное привидение.

- Я все еще здесь, у вас. Не могла уйти… непогода, - начала оправдываться я, испугавшись, что он позабыл, что оставил меня в своем доме, и вдруг в ужасе подумав, что, возможно, он ожидал, что я уйду, и удивляется, почему я до сих пор здесь. Подоплека возникшей перед глазами картины ввела в ступор. Так мы и стояли с ним несколько мгновений, глядя друг на друга, каждый думая о своем, и не умея читать чужие мысли. К счастью, надеюсь.

- Я… рад, - вдруг сказал он. - Я… мне…

Так и не договорив фразу, снял шляпу, начал снимать пальто - все в темных мокрых пятнах - буря успела нашвырять в него воды и снега за те минуты, что он спешил от машины к крыльцу дома.

- Вы рады… - пробормотала я по-русски. - Это правда?

- Когда вы говорите на своем языке…

Он привычно оборвал фразу и отправился в гостиную, я хвостиком последовала за ним, рассыпая оправдания:

- Я просто удивилась, что вы рады, и растерялась.

- Удивились? Почему?

- Нет, я не сомневалась в вашем гостеприимстве, вы мне так помогли, инспектор… Нейтан…

Я увяла на этой фразе, почувствовав неловкость формальных излияний. Строго напомнила себе о фильтрации эмоций.

- Простите, я переоденусь, и мы поужинаем…- сказал Нейтан. - И… мое имя Питер, так меня зовут, родители так назвали.

- Да? Да, я это поняла. Официантка, там, на берегу, называла вас по имени…

- А, Мэри?

- Да, Мэри… простите, я вас отвлекаю. Я сварила кофе, пока вас ждала, и... выпила его. У вас есть экономка? Или вы сами готовите?

- Нет… да, - пробормотал инспектор и ушел, кажется, помрачневшим.

С какой стати он заговорил об имени? Питер… Неловкость моя разрасталась, толпа внутренних тараканов пустилась в поход, ловко увертываясь от любых попыток покончить с ними. Может, мне убежать? В бурю? В шторм… в непогоду… Пока сражалась с тараканами и не могла ни на что решиться, явился инспектор… Питер Нейтан. В джинсах и слегка помятой майке неопределенно серого цвета. С приглаженными остатками рыжеватых волос, ставших темными от влаги. Направился на кухню, достал из морозилки упаковку какого-то полуфабриката и сунул в микроволновку. Мне оставалось лишь наблюдать.

- Располагайтесь в гостиной, Анастасиа, - сказал он.

- Не нужно, - запротестовала я. - Лучше на кухне. Дома мы всегда едим на кухне…

Давайте же я помогу вам… Питер.

Он бросил на меня быстрый взгляд, улыбнулся, если подергивание уголков рта можно назвать улыбкой, и приглашающе кивнул.

Совместный труд, неформальная одежда и кухня сыграли свою роль. Мне полегчало, и ему, кажется, тоже. Когда на столе расположились разнокалиберные инспекторские тарелки с ужином - разогретыми стейками со спагетти - он достал откуда-то, из «закромов родины», бутылку красного вина, против которого я не стала возражать.

А потом стало легко. Не оттого, что я напилась вина - всего-то пригубила четверть половины бокала - нет, просто легко, впервые за все эти дни. Я даже почти не напрягалась, слушая чужую речь, все было понятно. Мы начали с темы, чем питаются одинокие люди, и какую важную роль в их рационе и образе жизни играют полуфабрикаты. Я похвасталась, что вполне прилично готовлю, но не слишком часто, потому что нет повода. Он сообщил, что готовить не умеет, но варит хороший кофе. Я посетовала, что кофе варить не умею, но очень люблю, когда удается попробовать хорошо приготовленную порцию, на что Питер пообещал сей же час сварить, чтобы я смогла еще раз оценить его умение. Затем мы, невзначай, затронули уже поднятую ранее тему о детях и внуках, но не стали на ней задерживаться. Инспектор… Питер спросил, где и как я так хорошо научилась говорить на английском языке. Чистосердечно призналась, что языками интересуюсь еще со школьных лет, но не решилась пойти в филологи, так как испугалась перспективы оказаться в роли школьного учителя. Выбрала иную стезю и лишь в зрелом возрасте, оказавшись без места, занялась английским, сначала теоретически, а потом и практически, подрабатывая гидом в туристической фирме.

- Значит, если я вдруг приехал бы в Россию, то вы бы могли организовать мне экскурсию по красивым местам? - спросил Питер, когда ароматы кофе, разлитого в одинаковые чашки, которые он притащил откуда-то из гостиной, наполнили кухню.

На мгновенье растерявшись, я горячо заверила его, что это не составит для меня труда и будет удовольствием.

- Впрочем, - вдруг сказал он, - Вы же приехали сюда к мистеру Монтгомери, видимо, с определенными планами.

Я не сразу нашлась, что ответить. «Фильтрация эмоций, не забывай!» - возопил внутренний голос. Он прав, совершенно прав, я приехала к мистеру Монтгомери, который сейчас лежит в больнице, с отравленным наркотой организмом, а я в это время распиваю кофе с инспектором полиции. И это в мои то годы!

- Да, вы совершенно правы, Питер, - согласилась я. - Приехала к Джеймсу Монтгомери, но…

Здесь я опять замолчала. Да, я приехала к Монтгомери, и если бы не произошла вся эта жуткая история, то сейчас бы сидела за столом с ним, и, возможно, обсуждала бы наши дальнейшие планы. Но жизнь все перевернула с ног на голову.

- Прекрасный кофе, Питер, - наконец сказала я. - Чудесный кофе, никогда не пила такого.

- Так уж и никогда? - спросил он, вновь дрогнув уголками рта.

- Никогда, - решительно подтвердила я. - Но мне надо идти, я и так замучила вас собой и своими проблемами.

- Хм…получилось так, что у нас с вами общие проблемы, Анастасиа.

- Были общие, а теперь… я вам очень благодарна.

- Куда же вы пойдете? В ночь и бурю?

- Но можно ведь вызвать такси…

- Вряд ли найдется много желающих заводить мотор в такую погоду… да я и сам мог бы вас отвезти в гостиницу. Но я с трудом добрался сюда, видимости никакой. И я устал, - заявил он, довольно решительно.

Аргумент был веским, оставалось только подчиниться.

- И еще, - вдруг, помолчав, добавил он, - Возможно, сегодня ночью, появятся новости… по нашему делу.

- Какие? - вскинулась я. - Почему ночью?

- Дождь смывает все следы, а буря дает ощущение безопасности для того, кто хочет пройти незамеченным, - заявил он.

Боже, он еще и поэт! Этот инспектор Нейтан… Питер.

- Что вы хотите этим сказать?

Он усмехнулся, глотнул кофе, поставил чашку на стол.

- Мой сержант, бедолага, и двое парней дежурят сейчас у дома Монтгомери. А я… мы… ждем здесь его сигнала.

- Значит… дело еще не закончено, и вы еще кого-то подозреваете? - выдохнула я.

- Смутно, но догадки есть. Давайте подождем. Возможно, ничего и не произойдет, а, может, и случится. И разрешится загадка вашей шкатулки. Но пока больше ничего не скажу. Вы умеете играть в триктрак?

Мы устроились в гостиной, и инспектор поставил на стол мои нарды, не преминув лаконично объяснить, почему держит дома вещественное доказательство.

- Изучал на досуге.

Как будто у него в последние дни был досуг? По ночам, что ли, изучал?

Кошка, что пряталась где-то в недрах, пока я хозяйничала в доме, явилась в гостиную и уселась на спинке дивана, словно египетская статуэтка в полоску, уставившись в пространство немигающими желтыми глазами.

Я напряглась, вспоминая правила игры, хотя, более всего мне хотелось спросить, зачем у дома Монтгомери дежурит «бедолага» сержант, каких разгадок Нейтан ждет от ночи и бури, и озвучить свои догадки, но не решилась, поскольку на тему был временно наложен запрет.

 

Триктрак - старинная французская игра восточного происхождения. На квадратной доске, разделенной пополам, 24 треугольные клетки двух разных цветов. Каждому из двух игроков дается 15 белых или черных шашек и пара игральных костей. Выбрасывая поочередно кости, играющие передвигают по одной или по две шашки, начиная от первой клетки слева, в клетку, отстоящую от первой, через столько клеток, сколько очков выпало на костях. Кто первый занял двенадцать клеток, выигрывает одну фишку; 12 фишек составляют одну партию. Мы сыграли две партии. Нейтан выиграл обе из них. В первой попытался подсказывать, но я потребовала равноправия и свободы проигрыша или выигрыша, на что он безропотно согласился. Начали третью.

- Видите, Питер, оказывается, я не напрасно привезла с собой эти нарды, - подытожила я, выбирая на которую клетку практичней поставить свою черную фишку.

- Зачем же вы все-таки их привезли, Асья? - спросил он, перекатывая в широкой ладони кубики-кости.

- Но я же объясняла вам… хотела подарить их Джеймсу. Хотя…

Он оторвал глаза от доски, взглянул на меня своей синевой.

- Что… хотя?

- Честно говоря, я и сама не знаю, зачем взяла их с собой. Вернее, знаю, но не знаю, как объяснить.

- Попытайтесь, - нахально заявил инспектор, не оставляя мне пространства для отступления, ни на ровном бархатном красно-черном поле, ни на изрытом снарядами разноцветном жизненном. Профи, что тут скажешь.

- Я… я придумала, что хотела подарить их. Потому что, наверное, это выглядит странно - везти с собой игру. Они у меня как… как… - здесь я позабыла, как звучит по-английски «талисман» и пустилась в обход, рассуждая о вещах, приносящих удачу или оберегающих в трудное время.

- Ваш ход, - сказал Питер, когда я замолчала, исчерпав словарный запас.

Просчитав варианты, сделала свой ход под хмыканье Нейтана.

- Насколько я понял, вы взяли нарды, чтобы они сберегли вас от неприятностей. Вы ожидали их? Сомневались?

- Таких не ожидала. А сомневалась ли? Конечно, я сомневалась. А как бы вы чувствовали себя на моем месте? Поехать в чужую страну, чтобы… чтобы…

- … выйти замуж, - закончил он фразу, не глядя на меня. Старательно изучил позицию своих белых и перенес фишку, победно заполнив очередное поле.

- Я не мог оказаться на вашем месте, - добавил он.

- Разумеется, не могли. Вы бы даже и не подумали ехать за тридевять земель - последнюю идиому я произнесла на родном языке, тут же исправившись, - в другую страну, чтобы жениться.

- Гм… - сказал он, - … как вы сказали: за тридьяв земел?

За тридевять земель, так говорится, это значит, очень далеко, три и девять земель, - объяснила я.

- Три и девять, гм…

Ухватившись за тему, начала рассказывать о сакральном значении числа три в русском фольклоре, он слушал, поглядывая на меня, не забывая между тем напоминать о необходимости бросать кости и передвигать фишки, чтобы успешно добраться до конечного поля.

Ветер и дождь за окном, кажется, начинали стихать. Совсем стемнело. Мы сидели за столиком в кругу света, что бросала лампа с круглым матовым абажуром. Партия подходила к концу.

- Вот видите, - сказала я. - Мои нарды пригодились даже для того, чтобы провести время.

Мне так хотелось сказать по-русски «скоротать время». Питер улыбнулся своей мальчишеской улыбкой. Наверное, в детстве у него были веснушки. И что он имел в виду, заведя этот разговор о нардах? Это был профессиональный интерес или он просто что-то хотел выведать у меня? Или упрекнуть за недостойные поиски мужчины в чужой стране? Вероятно, и первое, и второе, и третье. И что мне делать дальше? Что, если сегодня ничего не произойдет? Оставаться ночевать в его доме? Во второй раз? Что он думает обо мне? Хотя, судя по его репликам, можно сделать вывод, что он, совершенно справедливо, считает меня легкомысленной искательницей приключений и мужа-иностранца, желающей устроить свою неудавшуюся на родине жизнь и попользоваться чужими достижениями. И держит меня здесь, в своем доме, чтобы я своим легкомыслием не помешала проведению полицейской операции по поимке преступника. Или не помогла этому преступнику. Собравшись с духом, я открыла было рот, чтобы поблагодарить за гостеприимство, сообщить, что намереваюсь покинуть его общество и тихо-мирно отправиться в свой номер в гостинице, но так и не успела, потому что в этот миг зазвонил телефон. Инспектор встал и взял трубку. Слушал, время от времени кивая словам далекого абонента. Затем сказал: «Собираюсь выезжать», положил трубку и уставился на меня.

- Что? - выдохнула я.

- Мышеловка захлопнулась, - глубокомысленно заявил он. - Едете со мной?

- А как же буря?

- Хм… шторм стих, прорвемся.

- Вы… вы хитры, как лис, - заметила я.

- Я? - удивился он. - И в чем же я хитер, Анастасиа?

- Вы… ладно, еду, конечно, еду!

- Так-то лучше, - бросил Нейтан и, помедлив, спросил: - Вы чувствуете себя достаточно хорошо, чтобы ехать?

- Достаточно, - кивнула я.

Дождь совсем прошел, но ветер все еще упорно гнул ветви деревьев, бил своим воздушным кулаком то в спину, то, внезапно сменив направление, в лицо. Прекрасный Мини Купер Нейтана, блестя мокрыми стального оттенка боками, стоял напротив дома. Инспектор захлопнул за мной дверцу и, протерев ветровое стекло, сел на свое место.

- Что произошло? Что там? - сгорая от любопытства, спросила я, когда он вырулил на дорогу.

- Увидите, - коротко бросил он, вновь превратившись в неразговорчивого полицейского, не желающего до поры до времени делиться информацией.

Я послушно замолчала, злясь и волнуясь. Кого поймал сержант со товарищи? Джеймса? Кадогена Раскина? Или кого-то еще? Будет ли конец у этой бесконечной истории? И каков он будет?

Улицы города были ветрены и пустынны. Добрались мы довольно быстро, и оттого мои подозрения в коварстве инспектора упрочились и усилились. Возле уже хорошо знакомого дома Монтгомери нас встретил молодой полицейский. В гостиной, куда мы вошли втроем, стало очень людно. Там уже находились сержант Уиллоби, незнакомый молодой человек, видимо, его помощник и… Кадоген Раскин, собственной персоной. Последний сидел на стуле, спиной к дверям, и обернулся при нашем появлении. Сержант вскочил с дивана и быстро заговорил, показывая на журнальный столик. Там лежала до боли знакомая коробка, обтянутая кожей с вытисненными на ней буквами Backgammon.

- Присядьте, миссис Сверева, - обратился ко мне инспектор официальным тоном, и я, не сводя глаз с коробки, опустилась на предложенный стул.

- Итак, - заговорил Нейтан, став непроницаемым и суровым, словно вождь индейского племени, - мистер Раскин, вы проникли в этот дом с целью похитить вещь, вам не принадлежащую.

Тот зябко повел плечами, губы его скривились то ли в улыбке, то ли в гримасе отвращения.

- Как видите, сэр, - и торопливо добавил: - Но я не имею никакого отношения ни к Хоуп, ни к ее подручному. И ничего не знал о том, что они сделали с Джеймсом.

- Так ли? Откуда вы узнали о нардах и тайнике?

- Откуда… От миссис Клей, разумеется. Старуха болтала о них направо и налево. Никто не обращал внимания, считая это старческим бредом.

- А вы решили, что это не бред?

- Она показала мне документ, письмо, написанное прадедом Монтгомери. Нашла его, когда жила здесь, в доме.

Старик Монт твердил, что это лишь семейная легенда, позор семьи. Сам не пытался ничего искать и ей запретил.

- Отец Джеймса? - уточнил инспектор.

- Он самый, - скривился Раскин. - Старик был упрям и глуп. А я никогда не оставляю без внимания факты. И если бы не… - он посмотрел на меня и замолчал, глубоко вздохнув.

- … если бы не миссис Сверева, так неудачно объявившаяся как раз тогда, когда вы наметили осуществить свой план с проникновением в дом… - продолжил инспектор.

- Да! - воскликнул, оживляясь, Раскин. - И глупая дура Хоуп, которой старуха разболтала все.

- А она тоже поверила?

- Я не собирался причинять вред Джеймсу! Я хотел убедить его, что в доме есть очень ценная вещь, очень ценная. Если бы он поверил, если бы я успел, ничего бы не случилось. И Пол бы остался жив.

- Зачем вы пригласили Пола?

- Зачем? Мы всегда собирались вместе, втроем. И я собрал всех, на встречу.

- Или хотели обеспечить себе алиби?

- Все пошло наперекосяк… Хоуп опередила меня, потом… эта русская. Я искал Джеймса, не знал, что предпринять.

Раскин заговорил быстро, глотая слова, и я почти перестала его понимать, улавливая лишь отдельные фразы. Затем он достал бумажник, открыл его, извлек на свет сложенный вчетверо, пожелтевший, обугленный с краю лист бумаги и протянул Нейтану. Тот развернул его и углубился в чтение, чуть шевеля губами.

- Весьма любопытный документ, - сказал он. - Ну что ж, давайте взглянем на этот «позор семьи».

Он взял со стола коробку с нардами, взглянул на меня и нажал на потайную панель. С легким шуршанием, чуть тормозя, выдвинулся секретный ящичек, и я невольно зажмурилась от сияния, исходящего оттуда. Там, на бархатной подложке, лежала брошь. Центром ее был большой - огромный на мой неискушенный взгляд - бриллиант в форме сердечка, от него сканью расходились лучи, обрамленные по периметру завитушками из мелких сверкающих камушков. Свет лампы падал на брошь, и она отражала лучи сотнями своих граней. Если это была подделка, то очень искусная.

Сержант присвистнул, Раскин выругался, и в комнате на миг наступила тишина. Нейтан бросил суровый взгляд на сержанта и поставил коробку на стол.

- Как вам удалось найти их, мистер Раскин? - спросил он. - Миссис Клей подсказала? Или Монтгомери?

Раскин ответил не сразу, ухмылялся, будто гордясь собой. В сторону шкатулки не смотрел, видимо, боясь эмоций, которые вызывало сумасшедшее сияние, исходящее от броши.

- Я был в доме несколько раз и хорошо его знаю. Миссис Клей никогда не видела эту вещь, только послание. Джеймс же и слышать ни о чем не хотел… Если бы я успел немного раньше, все было бы иначе!

Раскин сжал и резко разжал кулак, словно сломал и отшвырнул то, что помешало ему  осуществить задуманное. Меня обуревали два не очень совместимых чувства - вины и любопытства. Мой приезд и присутствие в доме волей-неволей стали толчком к негативному развитию событий. «Нам не дано предугадать» как отзовутся на чужих судьбах наши, вроде бы невинные, шаги, слова и мысли. Старые нарды чудом связали меня, случайную здесь чужестранку, и фамильную брошь, некий позор семьи, спрятанную в шкатулке-близнеце. Я замерла, придавленная невероятностью совпадений, упавших грузом на мои, пусть и не хрупкие, плечи, и в результате чуть не потеряла нить текущего разговора-допроса.

- Я волновался за Джеймса, когда он не пришел на встречу, - говорил Раскин.

- Вы были там, в замке? - изумившись, я решилась вступить в разговор.

- Хороший вопрос, - поддержал меня инспектор.

Раскин замер, словно птица на проводе.

- Да, был, ждал, но не дождался.

- Вы встретились с Полом? - спросил Нейтан.

- Я… да, мы встретились, ждали Джеймса, наблюдали за мадам, а потом я предложил ему подойти и поговорить с ней… с вами, миссис Зверева. Но я не знал… если бы я знал, что такое случится! - волнение его казалось искренним.

- И на следующий день, не дождавшись Пола в условленном месте, вы пришли сюда? - продолжил инспектор.

- Да, именно так. Я волновался за Джеймса, - повторил Раскин.

- И за судьбу драгоценности, спрятанной в доме…

- Да! Я был уверен, что вещь где-то здесь.

- Хорошо, - кивнул Нейтан. - И обнаружили миссис Звереву, от которой нужно было избавиться.

- Да, и я не придумал ничего лучшего, как отправить ее в Истборн. Неплохая идея, не так ли, инспектор? - с неким самодовольством спросил Раскин.

- Неплохая, - согласился Нейтан. - Чисто сработано.

- Ничего дурного я ей не сделал, тем более что миссис Зверева сама приняла решение… - добавил Раскин.

- Но меня там усыпили… - пробормотала я на родном языке.

- Что? Что вы сказали? - взвился Раскин, оказавшись обладателем отличного слуха.

Я осторожно повторила фразу. Кадоген взвился орлом.

- Усыпили… Нонсенс! У старой леди сейчас прекрасная сиделка - в отличие от мерзавки Хоуп - она увлечена гомеопатией, а вы просто надышались ароматами. От усталости или волнения. Наверное, вас угощали чаем?

- Угощали, - подтвердила я. - Уснула, выпив его.

- Между прочим, я заезжал за вами, но мы разминулись, - заявил Раскин, усмехнувшись в ответ на реплику о чае, выпитом в доме на Райской улице.

- А я вас не дождалась.

- Итак, - взял в свои руки бразды правления инспектор Нейтан, - вы, Раскин, отправили миссис Звереву в Истборн, предварительно похитив ключ из ее сумки, а затем проникли в дом, в уверенности, что никто не помешает вашим поискам.

- Если бы… - криво усмехнулся Раскин, даже не отрицая факт похищения ключа. - Зато я узнал, что у меня имеются конкуренты. Вскоре явилась Хоуп со своим головорезом. Я понял, что с Джеймсом что-то неладно, раз они так уверенно шарят по дому. Успел спрятаться наверху, в ванной комнате и, как идиот, сидел там, пока они обыскивали дом.

- Туда они не зашли? - поинтересовался сержант.

- Представьте, нет, хотя ждал этого каждую секунду, - огрызнулся Раскин. - Этот громила без конца шатался вверх-вниз по лестнице, и едва я открывал дверь, как слышал его шаги.

- И когда они наконец ушли, вы приступили к своим поискам? - спросил инспектор.

- Было уже начало третьего, и я не знал, нашли ли они вещь или нет. Зашел в комнату, где вас разместили, - Раскин кивнул в мою сторону.

- Вы заходили в ту комнату? - подала я голос. - Рылись в моих вещах?

- Рылся, - как ни в чем ни бывало, подтвердил он. - Полагаю, вы даже не заметили этого, но приношу свои извинения. Я был потрясен, обнаружив в вашем чемодане нарды, один в один совпадающие с описанием, данном в письме. Но как, когда, откуда вы могли знать о них? Я терялся в догадках, обнаружив потайной ящичек и записку в нем - записку на русском! языке. Мистика, сумасшествие… Хозяин дома не знает и не желает знать, где находится тайник, а иностранка, явившаяся невесть откуда, уже нашла его! Бред… Значит, либо она сообщница Хоуп, либо действует сама по себе.

- Как вы могли подумать такое? - возмутилась я.

Инспектор бессовестно молчал, и мне пришлось продолжить защитительную речь.

- Это какая-то мистическая история. Мои нарды не имеют к этим никакого отношения.

- Мистическая, гм… - повторил Раскин, недобро глядя в мою сторону. - Многовато мистики.

- Итак, вы обыскали вещи миссис Зверевой, нашли нарды и… - все-таки вступил в беседу инспектор.

- … и решил, что она, каким-то образом обыграв всех, удрала с брошью, а я, как болван, сам же и отпустил ее.

«Не зря он описывал красоты и опасности меловых скал Бичи Хэд», - мелькнуло у меня в голове.

- И вы ринулись в Истборн? - продолжал инспектор.

- Ринулся… - усмехнулся Раскин. - Сильно сказано. Колесо моего Лэнда действительно спустило, это чистая правда. Я бросился в гараж, решив воспользоваться машиной Джеймса, но в баке не оказалось ни капли бензина. Я был в бешенстве. Пока добрался до Истборна, было уже поздно.

Раскин достал носовой платок в яркую красную клетку и вытер вспотевшую лысину, видимо, заново переживая те эмоции.

- Как вы могли подумать, что я украла эту брошь? - повторила я.

- А что я должен был подумать? Ваши нарды в точности совпадали с описанием старухи Клей! И я нашел тайник внутри!

Я открыла было рот, но, вздохнув, промолчала, не найдя, что сказать, кроме уже произнесенных слов о мистике и роковых совпадениях. Продолжил инспектор:

- Что же вы предприняли дальше ради спасения своего друга?

- Иронизируете, сэр? Да, я должен был узнать, где Джеймс, и раскрыть тайну нард и миссис Зверевой. Признаюсь, сначала запаниковал. На следующий день вернулся сюда и был потрясен, обнаружив, что мадам, как ни в чем не бывало, сидит в библиотеке, а нарды лежат в ее комнате.

Краем глаза я заметила, как усмехнулся инспектор. Признаться, край моего глаза постоянно фокусировался на нем, он притягивал меня, как нарды притягивали Раскина.

- Ваше потрясение было вполне справедливым, - вставила я свои пять копеек или, учитывая местоположение, пять пенсов, - и поэтому вы заперли меня в библиотеке?

- У меня не было времени. Я поднялся наверх и обнаружил нарды. Взял их и, спустившись, ушел через заднюю дверь кухни.

- И отдали нарды Хоуп, подставив миссис Звереву? - поинтересовался Нейтан.

- У меня была другая цель. Я подозревал, что исчезновение Джеймса как-то связано с Хоуп, и решил, что если покажу им пустые нарды и скажу, что брошь все равно пропала, они расскажут, что знают о Джеймсе. Или предпримут какие-то действия, выдав себя.

- Вы стратег, мистер Раскин, - усмехнулся инспектор. - Отчего же они не заподозрили, что именно вы и забрали брошь из тайника?

- Постарался убедить их.

- Итак, нарды миссис Зверевой стали загадкой для вас и приманкой для Хоуп, - плел свою паутину Нейтан.

- Да, и на следующий день я узнал, что все разрешилось вполне удачно. Прошу прощения, миссис Зверева, что я использовал вас… вашу игру, но, согласитесь, это сработало.

Я кивнула, прощая его - а что мне оставалось делать? Виновна, по всем статьям виновна. Марионетка, которую дергают за ниточки, заставляя то шагнуть в неизвестность, то протянуть руку злоумышленнику. Каждый подергал за эти ниточки - и Кадоген Раскин, и миссис Хоуп, и Питер Нейтан. Последнему я нужна была, чтобы разыграть все это представление и раскрыть преступление - вот где истоки его «теплого» отношения. Намерения благие, но от этого не легче. Впрочем, все это уже неважно, скоро я буду далеко отсюда, в родном Питере и забуду все, как страшный сон. Или буду вспоминать, как о забавнейшем приключении, случившемся в жизни. Не с каждым такое происходит, мне даже можно позавидовать - все, как в детективном романе, ни больше, ни меньше. Я размышляла, уравновешивая обиду и восторг, а расследование продолжалось.

- Итак, вы узнали, что Монтгомери жив, и направились к нему в больницу, чтобы выяснить все, представив себя его спасителем, - говорил Нейтан.

- А я и есть его спаситель! - уверенно заявил Раскин. - Если бы я не запустил механизм с нардами, вам было бы не поймать Хоуп на преступлении.

- Как знать…

Дверь распахнулась, и вошедший полицейский обратился к инспектору:

- Он приехал, сэр!

Нейтан удовлетворенно кивнул. Раскин завертел головой. Сержант переместился к окну. Я вскочила со стула. В комнату вошел Джеймс Монтгомери. Спектакль разыгрывался на хорошем профессиональном уровне. Джеймс был бледен, но выглядел намного лучше, чем утром в больнице, - доблестная английская медицина поставила его на ноги. Он поздоровался, оглядывая присутствующих. Инспектор в ответ на приветствие осведомился о его самочувствии.

- Благодарю. Вполне пришел в себя, - ответил Монтгомери и уставился на брошь, сияющую из потайного ящичка.

- Ты все-таки нашел ее! - воскликнул он, обращаясь к Раскину. - Нашел, - повторил потрясенно и, взяв брошь, положил ее на ладонь. - Этого не может быть. Как тебе удалось, Кадоген?

Раскин что-то пробормотал, вновь вытирая вспотевшую лысину. Джеймс вернул брошь на место и опустился на диван.

- Как видите, - сказал инспектор. - С разрешения хозяина дома я продолжу. Как вы понимаете, мистер Монтгомери, тайна раскрыта вашим приятелем.

Джеймс бросил в сторону приятеля весьма выразительный взгляд и вновь уставился на брошь.

- И где она была? Где ты ее нашел? Это невозможно, невероятно!

- Если бы ты меня послушал… - взвыл Раскин.

- Где она была?

- А ты не знаешь?!

- Нет, не знаю и никогда не знал.

- Хорошо, поверю, - сказал Раскин. - Твоя русская миссис подсказала мне… вернее, - быстро добавил он в ответ на мой протестующий жест и вытянувшееся лицо Монтгомери, - подсказал ее триктрак.

- Каким же образом?

- Посмотрите сюда, - Раскин указал на портрет рыжебородого, висящий на стене возле камина. Все присутствующие развернулись в указанную сторону и уставились на грозного предка Монтгомери, который недружелюбно смотрел на них с полотна.

- Я обратил внимание на некоторую особенность портрета… случайно, после того как осмотрел коробку с нардами.

- Что? Что там с ним? Этому портрету четыреста лет, а алмаз был найден в начале прошлого века! - воскликнул Монтгомери, поднимаясь с дивана.

- В том-то и дело. Взгляни, посмотрите сюда!

Раскин сгреб со стола лампу-летающую тарелку и приблизил ее к портрету. Неужели нарды были спрятаны в тайнике за картиной? Но это же так просто. Удивительно, что никто из желающих найти клад не заглянул за нее! Мои сомнения озвучили инспектор и хозяин дома.

- Неужели никто не заглянул за картину? - спросил первый.

- Этого не может быть! - воскликнул второй.

Раскин обернулся, сияя самодовольством. Возможно, этот миг хоть как-то уравновесил его разочарование от потери драгоценности, добытой такой ценой.

- Смотрите, - он ткнул пальцем в круглый живот рыжебородого красавца, обтянутый узорчатым дублетом. Вся компания сгрудилась у картины. Сгорая от любопытства, я присоединилась к мужчинам. Среди затейливых завитушек узора явственно читались два слова «Ван Майер», имя, которое вполне можно было принять за подпись художника, автора картины.

- Это подпись живописца! - воскликнул Монтгомери.

- Это же имя мастера! - воскликнула я.

- Да! - торжествующе объявил Раскин. - Имя мастера, сделавшего нарды. Загляните внутрь коробки и найдете его. Написанное тем же шрифтом. Увидев это имя в нардах, я понял, что видел его прежде, и вспомнил где - на картине! Вчера я бросился к портрету, было мало времени, но я успел осмотреть и сфотографировать подпись. Видите, она расположена под углом и заканчивается подобием стрелки. Она может служить указателем, подумал я.

Несколько пар наших глаз последовали в указанном направлении, туда, где потолок был окаймлен бордюром. В двух местах на нем виднелись черные поперечные трещины, которых прежде, насколько я помнила, не было.

- Я поднялся под потолок и, простучав бордюр, обнаружил пустоту. Оставалось лишь найти скрытые под окраской места стыков и вытащить фрагмент, закрывающий тайник под потолком, - гордо объяснил Раскин.

- Уиллоби, проверьте! - скомандовал бесстрастный Нейтан.

Пока сержант с помощью стола и стула забирался под потолок, чтобы извлечь фрагмент бордюра и продемонстрировать темное нутро тайника, Монтгомери и Раскин обменивались репликами, содержание которых я здесь приводить не стану, в них сконцентрировалось слишком много личного, и это понятно.

Наконец все угомонились, переваривая кульминацию загадочной истории. Инспектор произнес короткую речь о степени виновности каждого из участников. Раскин мог быть привлечен к ответственности в случае, если Монтгомери обвинит его в проникновении в свой дом. Но, возможно, я не все поняла, поскольку мера наказания Кадогена не слишком меня волновала. Я эгоистично думала о себе, о том, что Питер Нейтан использовал меня, как приманку, стимулятор для признаний; о Джеймсе Монтгомери, которого мне было очень жаль и с которым, вероятно, предстояло объяснение. Гадала, что же написано в письме его прадеда, и почему прекрасная брошь стала позором семьи. А еще мне хотелось ускользнуть из этого дома так, чтобы никто не заметил, добраться до гостиницы и лечь в постель - ушибленная голова давала о себе знать. Только сейчас я заметила, что буря за окном совсем стихла, и наступила удивительная тишина, словно природа замерла, озираясь и оглядывая содеянное ею.

Ускользнуть мне, разумеется, не удалось, потому что ко мне вдруг и сразу обратились двое из присутствующих.

- Довезти вас до гостиницы, миссис Зверева? - спросил инспектор Нейтан.

- До гостиницы? - переспросил Джеймс Монтгомери. - Какая гостиница! Вы моя гостья, Анастасия!

Взгляды их пересеклись, затем оба уставились на меня. Альтернатива часто доводит меня до панического состояния, а в данный момент сложность выбора зашкаливала.

- Выбор за вами, миссис Зверева, - равнодушным голосом произнес инспектор.

- Я очень виноват перед вами, Анастасиа, - сказал Монтгомери со страстью в голосе.

Он был бледен и подавлен, и я не могла оттолкнуть его в столь тяжелый для него момент. Хотя, вероятно, я преувеличивала свой потенциал. Может, с его стороны это была просто дань вежливости. Тем не менее, я приняла решение и кивнула Монтгомери.

- Да, Джеймс, я понимаю и останусь здесь, на сегодня.

Сказав это, я ощутила себя скорее матерью Терезой, чем влюбленной женщиной.

Нейтан сухо кивнул и распрощался. Как жаль, подумала я, что знакомство с ним оказалось лишь официальным, и что я, вероятно, больше не увижу его. Хотя, и хорошо, что не увижу.

Через несколько минут полицейские и Раскин покинули дом, а мы остались вдвоем с Джеймсом. Собственно, ради этого я и приехала сюда, на этот далекий чужой остров.

- Не думал, что вновь окажусь дома, - произнес он. - Весьма благодарен вам, Анастасиа, за помощь, и очень хочу компенсировать ваши переживания.

Я была искренне рада, что с ним все в порядке, почти в порядке. Об этом и поспешила сообщить ему, на что он с улыбкой кивнул. Его улыбка немного ослабила мое напряжение.

- Прекрасная вещь, - сказал он, взяв брошь. - Великолепная работа, чудесные бриллианты.

- Но почему она была спрятана? - осторожно спросила я.

- Видите ли, Анастасиа, это требование прадеда, не желавшего разглашения своей тайны.

- Понимаю, - кивнула я.

- Но тайна уже раскрыта, и я расскажу вам. Но сначала нужно отдохнуть. Меня отпустили из больницы с условием соблюдения покоя, да и вы пострадали. Наверху для вас приготовлена спальня, еще перед вашим приездом.

Он проводил меня, но не в комнату под крышей, а на второй этаж, в небольшую, довольно уютную спальню с широкой кроватью, покрытой клетчатым пледом. Проводил и ушел, оставив в желанном одиночестве.

 

Это письмо предназначено лишь для членов семьи Каллиган и их потомков, и содержит подлинную историю моего падения и позора, который я навлек на себя, поддавшись искушению. В 1905 году я служил на руднике в Кимберли в Южной Африке. Однажды, и этот день я запомнил на всю свою жизнь, рабочий принес обнаруженный им огромный алмаз, весом более трех тысяч каратов. Алмаз был столь велик, что поначалу я не поверил в его подлинность и выбросил в окно, но затем, засомневавшись в своей оценке, подобрал, внимательно осмотрел и понял, что он настоящий. В камне имелись трещины, и я, отколов кусок, спрятал его. Алмаз оказался подлинным, но место скола вызвало подозрения, что рабочий похитил его часть. Тот отрицал все обвинения, заявив, что, когда отдавал алмаз мне, никаких сколов на нем не было. Я отрицал свою вину. Рабочий был уволен, а я неисправимо потерял свою репутацию честного человека. Спустя месяц я покинул рудник и вернулся в Англию, являясь обладателем целого состояния, которое не мог использовать из страха быть разоблаченным. Я узнал, что алмаз преподнесен королю Эдуарду к качестве подарка к дню рождения, и девять самых крупных из частей алмаза украсили регалии и драгоценности королевской семьи, и даже скипетр и корону Британской Империи. Моя же часть алмаза стала моим проклятьем. Тщеславие в конце концов толкнуло меня на опасный шаг. Я тайно отнес алмаз к ювелиру, и тот сделал чудесную брошь. Долгие месяцы я любовался драгоценностью, теша себя сознанием, что обладаю вещью, достойной украшать наряд принцессы. Я подарил эту брошь дочери в день ее бракосочетания, потребовав никогда не носить и передать старшему сыну или дочери. Я надеялся, что по прошествии времени история похищения части алмаза забудется, и мои потомки смогут воспользоваться этой прекрасной вещью. Но дочь ослушалась отца и однажды надела эту брошь. На мою беду драгоценность была замечена человеком, служившим со мной на рудниках, и он, явившись в мой дом, бросил мне в лицо обвинение в краже, угрожая раскрыть всю историю. Я уговорил его молчать - каким образом, пусть это останется моей тайной.

Мне ничего не оставалось, как изъять брошь и спрятать ее навсегда, дабы сохранить честь семьи. Я приобрел шкатулку с триктраком, в которой имелся тайник, спрятал туда брошь, а шкатулку поместил в надежное место, отдав проклятый алмаз воле судьбы и времени. Если моим потомкам или тем, кто будет жить рядом с ними, удастся обнаружить тайник, пусть они поступят так, как подскажет им сердце или совесть, но лучше бы им совсем его не искать.

 

Своей подписью удостоверяю подлинность этого письма,

Томас Каллиган,

Сентябрь, 14, 1913 года

 

Я читала и перечитывала это удивительное письмо, пришедшее из прошлого. Нелегко было вникать его в стиль и разбирать рукописные строки, хотя Томас Каллиган имел ровный и четкий почерк. Джеймс дал мне это письмо на следующий день, когда мы устроились в гостиной после завтрака. Он выглядел намного лучше, чем вчера, видимо, помогли родные стены. Я же тихо переживала из-за отсутствия косметички и прочих необходимых утром вещей.

- Это мой прадед, отец моей бабушки, - сказал Джеймс, когда я дочитала письмо.

- Той, что надела брошь, нарушив предупреждение?

- Да, той самой. Томас умер в тринадцатом году, в октябре, от сердечного приступа. Я ничего не знал о существовании этого завещания. Никто никогда о нем не упоминал.

- А миссис Клей, как она узнала?

- Мачеха… Доротея Клей весьма умная женщина, - сказал Монтгомери с какой-то горечью. - Всегда хотела знать, обо всех и обо всем. Впрочем, совсем неплохо, что она нашла это письмо. Но вот тайник найти не смогла.

- А Раскин… он, какое он отношение имеет к вашей мачехе? Почему она рассказала ему?

- Кадоген… - мрачно пробормотал Джеймс. - Он же ее родственник, дальний. На острове все друг другу родственники. Но я не могу себе простить, что вы, Асья, оказались в такой ситуации. Расскажите, что было с вами. Если, конечно, это не слишком неприятно для вас.

Он был сама вежливость, сама учтивость, само сочувствие.

- Когда никто не встретил меня в Гатвике, я села на автобус, приехала очень поздно, дверь дома была не заперта, - начала я, стараясь быть краткой, но и не упускать детали. Когда я закончила свой рассказ, Джеймс долго молчал, то ли переживал, то ли что-то обдумывал. Или растерял слова от неловкости положения.

- Как все случилось с вами? - спросила я, чтобы поддержать его и удовлетворить собственное любопытство.

- Со мной? О, это было ужасно! Я уже собирался выехать в Гатвик встречать вас, как появилась эта Хоуп. Сказала, что она сиделка моей мачехи и приехала по ее поручению - та просит срочно приехать. Я впустил ее в дом, объяснил, что смогу быть в Истборне лишь на следующий день, а что дальше… плохо помню. Пока я объяснялся с нею, в дом вошел ее подручный, мне сунули в лицо платок, видимо, с хлороформом. Очнулся в подвале собственного магазина.

- А записка? Та записка, что вы написали?

- Записка? Не помню. Я не помню, чтобы писал записку, - он виновато посмотрел на меня.

Он не помнил о записке, и я не стала расспрашивать его о том, что происходило с ним в подвале, решив, что эти воспоминания слишком тяжелы для него. Но я бы предпочла продолжать разговор об алмазе и событиях вокруг него. Меня пугало предстоящее объяснение на тему наших с Джеймсом дальнейших отношений или отсутствия таковых. Я изначально сделала ошибку, приехав к человеку, который мне нравился, но не вызывал желания жить рядом с ним. Поддалась заманчивой перспективе попытаться изменить свою жизнь за пределами родной страны, вкусить от сладкого английского пирога, который на поверку оказался горьковатым. Меня пугало, что я не знала, не могла понять, как бы сложилось у нас с Джеймсом, не случись всей этой фантастической истории. Возможно, было бы по-другому, позитивно, без потерь. Но сослагательное наклонение имеет коварство перекидывать события туда, где все происходит иначе.

- На этом портрете… - я махнула рукой в сторону рыжего джентльмена в кружевном воротнике, хранителя семейной ценности, - изображен ваш предок?

Кажется, об этом я уже спрашивала. Или нет?

- Это? Да, прапрапра… дед, - кивнул Монтгомери. - Мне очень жаль, что все так вышло, очень жаль. Но сейчас все неприятности позади, все… то есть почти все, живы и здоровы.

- Джеймс, - пробормотала я.

- Я понимаю, что вам может быть не по себе - приехали в… гости, а здесь такое…

- Джеймс… - повторила я.

- Но вы словно судьбой мне посланы, в столь трудный час… «Сейчас еще скажет, что я его ангел-хранитель», - подумалось мне. К счастью, не сказал.

- Пообедаем в городе? - продолжил он. - Куда бы вам хотелось?

- По вашему выбору, - промямлила я.

Возможно, в ресторане будет проще объясниться. И есть повод сбежать на какое-то время, побыть одной, привести себя в порядок.

- Может быть, лучше поужинаем? - уточнила я, - завтрак был таким плотным, да и мне нужно в гостиницу, переодеться…

- Ах да, забрать ваши вещи! - Монтгомери вскочил с дивана и замер на мгновение.

- Вам нехорошо? - вскинулась я.

- Все в порядке, немного не рассчитал силы.

Используя все подходящие к ситуации эпитеты, какие удалось вспомнить, бросилась убеждать его, что ему следует принять лекарство и прилечь отдохнуть. А я тем временем съезжу в гостиницу. Решение же об ужине вне дома примем позже, исходя из его состояния. В конце концов Джеймс согласился, вероятно, просто не выдержав моего дурного английского.

 

Некоторое время спустя я открыла дверь своего номера в гостинице, скинула пальто и сапоги, рухнула в кресло и просидела так с полчаса, наслаждаясь тишиной и одиночеством. Затем выпила таблетку и, отправившись в ванную, попыталась разглядеть состояние наклейки на голове. Боль в ушибленном месте прошла, но срывать пластырь я побоялась. Забралась под душ, использовав весь флакончик пахучего геля, и чистая, и душистая, завернутая в толстое гостиничное полотенце, снова села в кресло - сохнуть и размышлять.

Итак, все, или почти все, тайны раскрыты, преступники пойманы, Джеймс Монтгомери спасен, оказавшись обладателем сокровища национального значения. А я все-таки сыграла не только негативную, но и позитивную роль, невольно став помехой на пути злоумышленников. Поставив фоном эту успокоительную мысль, я приняла первое решение: объяснить Джеймсу, что мой приезд был ошибкой, обосновав это чем угодно - тоской по родине, несовместимостью, недостаточностью одной симпатии, чтобы строить совместную жизнь и так далее. И пусть думает обо мне, что угодно: что я испугалась, что меня смущают его тайны - в конце концов, какая разница, что будет думать обо мне мужчина, живущий в другой стране, за тысячи километров или миль, если угодно. Объясниться нужно сегодня, не откладывая, за ужином, рубить сплеча и не оглядываться. Логично подступила мысль, что он, возможно, хочет сообщить мне то же самое - что я ему не подхожу и так далее. Такой расклад сразу облегчил бы задачу, точнее, свел бы ее к нулю. Но я тотчас поймала себя на мысли, что если бы так случилось, мне было бы обидно, немножко. Бабское свойство - собака на сене. А Джеймс - богатый жених, и как бы было хорошо пожить хоть немного, не задумываясь о средствах к существованию. Циничная мысль о богатстве Джеймса потянула за собой нервное хихиканье над собой и необходимость подсчитать свои ресурсы. Если не менять билет, то до отъезда остается чуть больше недели, и больше половины моих наличных уйдет на оплату гостиничного номера. Есть еще кредитка, которая, возможно, сработает, а возможно, и нет. Во всяком случае, как-нибудь выживу. В крайнем случае, рискну попроситься к миссис Боу сделать уборку или… займу у инспектора Нейтана. Мне вдруг стало весело, словно девчонке, пускающейся в неведомое, но желанное путешествие. Может быть, перед отъездом, даже удастся съездить в Лондон, побродить по Уайт Холлу и Трафальгарской площади, взглянуть на здания Парламента, Тауэр и Вестминстерское аббатство, на Эроса, что стреляет из лука на Пикадилли, на… Я одернула себя, тормознув неуместные в сложившейся ситуации мечты, что вечно выскакивают в самый неподходящий момент, словно поджидая его. Сейчас нужно собраться перед разговором с Джеймсом, а прочее - потом. «Прочее» было смутно, глупо, наивно, и его следовало принять, как овеянную романтикой и моим воображением историю, нежданно-негаданно случившуюся со мной в столь зрелом возрасте. Но я не смогла остановиться и начала перебирать в памяти встречи с суровым инспектором Нейтаном, Питером. Вот я засыпаю в его автомобиле на пути из Истборна, и он несет меня на руках в свой дом. Впрочем, последнего я не помнила, и это придавало моменту еще большую пикантность. Вот мы завтракаем вместе в его доме и обедаем в рыбной харчевне на берегу. Вот он приходит сюда, в этот номер. Я огляделась, впав в легкую панику, словно инспектор мог материализоваться из мыслей, обнаружив меня сидящей в кресле, в неглиже. Ах, да что там, это было бы… забавно. Вот мы играем с ним в нарды, и я все время проигрываю...

Я отказываюсь от Джеймса не только из-за понимания, что не могу и не хочу жить с ним, я отказываюсь от него из-за эфемерной влюбленности, да-да, влюбленности в полицейского инспектора Питера Нейтана, которому я, разумеется, совершенно безразлична - мне пришлось признать этот очевидный факт, как бы по-девичьи он не звучал. Ну что ж, не в первый раз мне не везет в любви. И не везет в триктраке. Кстати, у него так и остались мои нарды, так что у меня есть все шансы увидеть его еще раз… или два.

 

Стрелки часов приближались к двум, когда я начала собираться. Нужно отправить письмо дочери, да и просто прогуляться по улице, чтобы прийти на ужин с Джеймсом в компании с более-менее свежей головой. Оделась тщательно, перебрав весь имеющийся гардероб. Остановилась на строгой паре - узкая серая юбка-джерси длиной чуть ниже колен и трикотажный блузон лилового оттенка, удачно скрадывающий мою полноту. Испорченную раной прическу прикрыла шарфом, постаравшись завязать его более-менее затейливо. Когда застегивала молнию на левом сапоге, зазвенел телефон. Допрыгала до стола на одной ноге - дежурная сообщила, что меня вызывают, и она переключает абонента на мой номер. Пока я жалко пыталась что-то сказать, в трубке раздался мужской голос. Переспросив пару раз, поняла, что звонит сержант Уиллоби. Никогда бы прежде не поверила, что так обрадуюсь звонку полицейского. Сержант напомнил, что требуются мои показания по делу Монтгомери, и меня ждут в полицейском участке по адресу, который он старательно продиктовал мне пару раз.

- Приеду сегодня, - сказала я, прикинув, что времени до ужина еще достаточно, и можно расспросить девушку-портье, как добраться до полиции.

Сержант распрощался и повесил трубку, а я чуть не запела во весь голос, словно меня пригласили не на допрос-беседу, а на свидание. Суматошно пометавшись по номеру, - в ванную комнату, к зеркалу, к окну, снова в ванную - я рухнула в кресло и несколько минут сидела, охлажденная внезапной мыслью, что, возможно, разговаривать со мной будет вовсе не инспектор Нейтан, а тот или иной сержант, поэтому радости и волнения мои более чем напрасны. Вполне вероятно, что старший инспектор не обязан, присутствовать при столь формальной процедуре, когда дело уже закончено. Так или иначе, но нужно было ехать, и я надела пальто, взяла сумку и вышла из номера. Спустившись в приемную, расспросила, как добраться до места, и вышла на свет божий, зажмурившись от нежданного солнца, что вдруг блеснуло в прорехе меж лохматых туч. Итак, налево по Певенси Роуд, пять минут ходьбы до Площади Воина, а оттуда еще десять по Магдален Роуд. Спустилась с крыльца, повернула налево и зашагала вперед, мысленно составляя текст своих показаний. Хорошо бы не допустить слишком много ошибок. Я так увлеклась своими раздумьями, что не сразу заметила знакомый темно-серый Мини Купер, тормознувший возле меня. Инспектор Нейтан опустил стекло.

- Добрый день. Куда направляетесь, миссис Зверева?

- Здравствуйте. К вам, в полицию, инспектор Нейтан.

- Садитесь, подвезу.

- Но вы же едете в другую сторону.

- Это не имеет значения. Садитесь, - отрезал он и поднял стекло.

Я не стала сопротивляться и забралась на заднее сиденье. Инспектор взял с места в карьер и свернул в какой-то переулок, двигаясь собственными путями.

- Мне объяснили, что отсюда совсем недалеко, - сказала я, чтобы нарушить молчание.

- Правильно объяснили, - коротко ответил он.

- И куда же вы едете?

- Ко мне домой, - отрезал он.

- Почему? Почему к вам домой? Сержант пригласил меня в участок…

- Гм… - сказал инспектор, делая очередной поворот в очередной переулок. - Впрочем, могу отвезти вас в участок.

- Не понимаю вас, - пробормотала я.

Он что-то пробурчал и, проехав несколько метров, остановил машину возле ограды какого-то сада. Открыл и закрыл бардачок, ничего не взяв оттуда, протер стекло тряпицей, очень смахивающей на носовой платок в крупную бордовую клетку. Все эти телодвижения, вероятно, демонстрировали необходимость остановки. Когда я открыла рот, чтобы задать очередной вопрос, он обернулся ко мне.

- Видите ли, Анастасиа, я пытался нарушить процедуру дознания.

- Процедуру… дознания? Я правильно вас поняла?

- Да, - кивнул он.

- Нарушить? Как? Почему?

- Я не склонен нарушать закон, и в силу своей профессии, и по натуре.

- Что вы хотите этим сказать?

- Гм… Нарушая процедуру, хотел, чтобы вы составили свои показания не в участке, а в иной обстановке. Подумал, что моя гостиная более… гм… комфортабельна для этого.

Несколько секунд я переваривала его слова. То есть Нейтан не хотел подвергать меня этой самой процедуре в полицейском участке, думая, что мне будет неприятно, и решил, нарушив правила, сделать это в своей гостиной? Считая, что там более приемлемая атмосфера?

- Но я… - продолжил инспектор. - Все это ерунда, чушь. Везу вас в участок.

- Нет! - воскликнула я, слишком громко, слишком эмоционально.

- Нет, не нужно, - добавила я тише, - я очень благодарна вам… за…

Подходящее слово напрочь вылетело из головы, поэтому добавила по-русски: - … за участие.

Он ничего не ответил, кивнул и тронул свой Купер с места.

Так я вновь оказалась в гостиной Нейтана, за столом, вооруженная ручкой и листами бумаги. Минут через сорок я закончила свой труд. За пределами гостиной было слышно, как инспектор время от времени беседовал по телефону, иногда довольно пылко. Видимо, держал руку на пульсе закона и порядка.

Перечитал мой опус, кивнул.

- Что ж, вы неплохо изложили.

- Писать проще, чем говорить, - сказала я.

- Кому как, - усмехнулся он.

- Мне проще.

- Чашку кофе?

- Да, если можно.

Нейтан отправился варить кофе, а я нахально последовала за ним наблюдать, как он возится с туркой. Зрелище мужчины, трудящегося у плиты, само по себе увлекает, а если мужчина вам симпатичен - вдвойне.

- Итак, Анастасиа, дело закончено, и полиция более не станет докучать вам, - сказал он, когда мы приступили к кофепитию.

- Но она вовсе не докучала, - ляпнула я.

- Правда? Впервые встречаю свидетеля, который заявляет подобное.

- Я… я просто хотела сказать, что вы очень… вежливый и внимательный полицейский.

- Я? Не часто приходится слышать такое от свидетеля.

- Но вы были очень внимательны ко мне, спасали меня… - пробормотала я.

- Спасибо.

- Пожалуйста, - ответила я.

Я встала, понимая, что аудиенция закончена, и настал тот момент, когда нужно уйти, чтобы не попасть в неловкое положение.

- Спасибо за все. За прекрасный кофе.

- Да, вы уже говорили это, - сказал Нейтан, поднимаясь со стула. - Мне нужно на службу. Еще одно. Должен вернуть вам вашу вещь.

- Триктрак? - вспомнила я.

- Да, мэм.

В гостиной он подал мне коробку.

- Мы так и не доиграли тот гейм, - сказала я, чувствуя, что флиртую.

- Что поделать? Такова игра, - суховато ответил он, не принимая моего флирта. - Подвезу вас. Куда?

- К гостинице, - не задумываясь, ответила я.

- О'кей, Анастасиа.

В пути он молчал, сосредоточившись на вождении, а я смотрела на его рыжий затылок и хотела начать какой-то разговор, но не могла. Я вышла на Певенси Роуд, у гостиницы, коротко попрощавшись с Питером Нейтаном и, поднявшись в свой номер, поняла, что позабыла нарды на заднем сидении Мини Купера. Мне вдруг стало удивительно легко - и предстоящий разговор с Джеймсом уже не казался столь сложным, - чувство вины, застегнув пальто и надев шляпу, отклонялось, выйдя за дверь. Хотя, я знала, что оно не ушло далеко, ожидая в ближайшем переулке, но его временное отсутствие принесло облегчение и возможность действовать. Бывает такое состояние легкости, которое может наступить по разным причинам - утреннее солнце, свежий ветер, живописное полотно, покупка наряда, доброе слово, неожиданный поступок… мелкие детали и важные вещи, калейдоскопом меняющиеся картинки, здоровый эгоизм и надежда. С возрастом я научилась ценить эти короткие мгновения невыносимой легкости бытия. В таком настроении я и села в машину Монтгомери, когда он заехал за мною в половине шестого вечера.

Ресторан, расположенный недалеко от замка, был красив и уютен, блюда и вино, вероятно, вкусны, но я не очень замечала, что ем, поскольку все силы и эмоции ушли на разговор с Джеймсом. Я сказала ему, что благодарна за возможность побывать в его стране, что приключение, которое случилось со мной, возможно, станет одним из самых ярких воспоминаний - ведь далеко не каждый может оказаться в центре такой авантюрной истории - что я желаю ему встретить ту, что сможет стать хорошей подругой, и хочу, чтобы он не стыдился своего предка, который и так расплатился за свой поступок. В общем, наговорила массу банальностей, какие обычно произносят в таких случаях. Разумеется, я сделала множество грамматических и жизненных ошибок, но кто из нас не делает тех или других. Монтгомери выслушал меня, почти не перебивая, изредка покашливая. Ответил в том же духе, витиевато выразив сожаление и надежду, что возможно, я все же передумаю, и настаивая, чтобы я пожила в его доме оставшиеся до отъезда дни. Я вежливо и старательно отказалась, объяснив, что уже приняла решение и хочу побыть одна, чтобы отдохнуть и обдумать все случившееся. Он, вздохнув, согласился, заказал мне порцию мороженого, которое я машинально съела, и на этом наш ужин закончился. Джеймс отвез меня в гостиницу и галантно распрощался.

Зайдя в номер, я изобразила несколько танцевальных па, явно побеспокоив живущих этажом ниже, и, сдурев от облегчения, полезла в мини-бар, открывать который до сих пор избегала, дабы не понести лишние расходы. Откупорив бутылку пива, наполнила стакан и с наслаждением выпила. Заснула рано, пьяная и свободная, но проснулась ночью, в половине третьего. Долго не могла уснуть, думала о том, что было не воспоминанием, а частью моей жизни, что всегда неотступно шагала рядом, иногда вызывая легкий приступ боли или сожаления, иногда - всплеск радости, оттого, что радость была. В те далекие дни я была больна любовью, и эта болезнь, отъезд, бегство Леньки сбили меня с ног, уложив в постель на две недели. Я не могла ходить, подкашивались ноги, температура упорно держалась около 38-ми. Встала лишь после того как подруга Леля, усевшись на кровать, открыла коробку с нардами. «Поиграем?» Я нажала на потайную панельку и, достав записку, прочитала ее и протянула изумлённой подруге.

 

Дорогая моя!

 

Ничего не бойтесь, любите и будьте счастливы, пока живы.

 

Вашъ С.

 

«Кто этот С? - спросила она. - Смолич из прошлого, небось?» - добавила, улыбнувшись.

Я читала и перечитывала записку из прошлого, словно адресованную мне. Нашла листок с рисунком и автографом Смолича «Девушке, проливающей кофе», и мне стало легче, словно слова помогли избавиться от тяжелой гнетущей пелены.

Я обнаружила, что жду ребенка, когда моей беременности шел уже третий месяц - по неопытности и дурости не сразу поняла, что происходит со мной. Ждала писем от Лени, которые он не писал, ездила в Заходское к Владлену Феликсовичу, он всегда был отчего-то очень добр ко мне. Вероятно, считал, что я стала бы хорошей женой его племяннику, если бы все сложилось.

А потом родилась Маша, черноволосая, синеглазая, потрясающе похожая на отца. Друзья помогли мне выбить отдельную комнату в общаге, где я растила дочь, писала, потом защищала диплом, в общем, жила. Я перестала ждать писем, и не написала Акулову о рождении дочери, загнала свою болезнь в самое нутро и закрыла на замок. Закрыла так, что не смогла открыть, когда он приехал следующим летом и пришел ко мне, повзрослевший, богатый, другой, не тот Ленька, которым я болела. По молодости, по дурости, из-за обиды и недоверия показался мне не тем, чужим, и я не простила его, да он и не просил прощения. Долгое время я так и жила, запечатанная, сравнивая встречавшихся на пути мужчин с Акуловым. Они не выдерживали сравнения. Он остался во мне, да и рядом - живым напоминанием.

Я не вспоминала о нем в эту бессонную ночь, просто думала о себе.

 

На следующий день я все же добралась до интернета и написала письмо дочери, без подробностей, но бодрое и позитивное. А назавтра, приобретя карту, отправилась в Лондон. Купила билет туда и обратно, села в поезд на станции Площадь Воина и через полтора часа оказалась на вокзале Чаринг-Кросс, вспоминая несравненные романы Агаты Кристи, где столь часто упоминаются лондонские вокзалы. Отсюда, из центра Лондона, я вышла на Трафальгарскую площадь, где, запрокинув голову, пыталась разглядеть фигуру адмирала, вознесенного над городом; послушала, как шумят струи фонтана, поднялась по ступеням Национальной галереи. С площади двинулась по знаменитой улице Уайтхолл, навстречу башне Биг Бена, что виднелась вдали. Полюбовалась готикой зданий Парламента и Вестминстера, усыпальницы королей и знаменитостей. Сверившись с картой, повернула в сторону парка Святого Джеймса, пообщалась там с утками и прочей живностью, населяющей парк, и вышла прямо к Букингемскому дворцу. Здесь постояла у памятника королеве Виктории, думая об обломке алмаза, похищенного Томасом Каллиганом, и не доставшегося семейству Виндзоров. Странными путями судьба свела меня с этой историей.

Изрядно устав от ходьбы и впечатлений - да и недавнее сотрясение давало о себе знать - я съела пиццу в попавшейся на пути пиццерии, вернулась на вокзал и, спустя полчаса, сидела в поезде, уносящем меня обратно в Гастингс.

 

А на другой день - то было воскресенье - в гостиницу позвонил инспектор Нейтан и сообщил, что я забыла в его машине нарды, и он хотел бы вернуть их. Я милостиво согласилась встретиться. Он заехал через час, на своем Мини Купере.

- Вы нарочно оставили нарды в машине? - спросил он напрямик, как на допросе, едва я устроилась на переднем сиденье и справилась с ремнем безопасности.

- Нарочно? Вы имеете в виду специально, с умыслом? - возмущенно переспросила я. - Разумеется, нет. Вы так спешили, а я так переживала, что не вспомнила о них.

-  Хорошо, - кивнул он. - У меня выдался выходной. Я звонил вчера, но вас не было.

- Ездила в Лондон, смотреть достопримечательности, - ответила я.

- Понятно, - он чуть улыбнулся. - Давно там не был. Вам понравился Лондон?

- Разве Лондон может не понравиться?

- Всякое бывает, - ответил он. - Вы ездили… одна?

- Да, конечно, - сказала я, словно иных вариантов не было.

- Хорошо, - повторил он.

- Вы меня допрашиваете?

- В какой-то степени… Простите, это профессиональная привычка.

- Нет, что вы, я вас очень понимаю. И… Питер, - добавила я, озаренная вдруг нахальной мыслью. - Если вы свободны сегодня, давайте съездим на Бичи Хэд.

- На Бичи Хэд? - переспросил он. - Вас все еще влечет опасность?

- Меня она вовсе не влечет, просто хочется посмотреть, что это за место.

- Весьма впечатляющее место. Ну что ж, едем, Анастасиа, - он весело взглянул на меня своими синими глазами и завел мотор.

Мини Купер двигался по уже знакомой мне дороге, в сторону Истборна. Среди зеленого холмистого простора Нейтан свернул с шоссе и заглушил мотор.

- Выходите, приехали. Отсюда пешком вон по той тропе.

Мы выбрались из машины и двинулись по покрытой асфальтом дорожке. Дух захватывало от подъема и открывающегося впереди вида. Справа - морской простор, где небеса почти сливались с водной безбрежностью, смазывая линию горизонта, слева - холмистая зеленая равнина, чуть затянутая туманом, обрывающаяся в море вертикальной белой меловой стеной, и полосатый маяк вдали, внизу, на мысе, уходящем в море. Мы подошли к краю обрыва настолько близко, насколько было возможно - дальше путь преграждала табличка, извещающая об опасности.

- Никогда не видела такого, только в кино, - сказала я.

- А я давно здесь не был, очень давно.

- Работа?

- Да, работа занимает много времени…

- А как вы отдыхаете? - спросила я.

- Гм… Езжу на север.

- На север?

- На Шетландские острова, знаете, на север. Любимое мое место. Море, птицы, простор. Снимаю коттедж на берегу, на острове Фэр-Айл, рыбачу, отдыхаю.

- Но и здесь достаточно простора, - сказала я.

- Вот так же говорила моя жена, - усмехнулся он.

- Ваша жена… да, понимаю, - произнесла я с глубокомысленным видом, словно что-то понимала. - А мне бы хотелось поехать туда, я читала об этих островах.

- Там очень красивые места, но я не был уже несколько лет, недосуг. Вы скоро уезжаете, Анастасиа? Вернетесь в Англию? - Нейтан спросил и уставился в морские дали, словно его внимание привлек какой-то невидимый мне объект. Парус? Паром? Чайка над волной?

- Да, я уезжаю через три дня. И не вернусь, потому что у меня нет причины возвращаться.

Фраза получилась пафосной, но я сделала себе скидку - воздействие грандиозных меловых скал и естественное волнение от присутствия такого расслабленного Нейтана.

- Нет причин? - обратился он к морю. - А та, по которой вы сюда приехали?

- Ее нет, Питер, - почти прошептала я его шляпе.

- Вы не выходите замуж за Монтгомери? Ведь вы же приехали ради этого, - сказал он небу.

- Да, я думала… но я поняла, что… В общем, мы все обсудили…

- Хм… - сказал Нейтан, поворачиваясь ко мне. - Я… я рад.

- Вы рады? Чему?

Он несколько секунд смотрел на меня, затем подхватил под руку и потащил за собой.

- Хотите сбросить меня с обрыва? - спросила я, упираясь, немного, совсем чуть-чуть.

- Хочу, очень хочу! - рявкнул он. - Вы лишили меня покоя! То засыпаете в машине, то на вас нападают, то играете в триктрак! Нашумели, перевернули все вверх дном и уезжаете?

- Почему вы сердитесь, Питер? - вскричала я.

Парочка молодых людей, идущих далеко впереди, оглянулась на наши крики. Инспектор снял шляпу, пригладил волосы.

- Я не сержусь. Я… обеспокоен, - сказал он.

- Я… я тоже.

И тут я сделала то, что никогда в жизни не делала первой. Я поднялась на цыпочки и поцеловала инспектора в суровую чисто выбритую щеку. Питер воспринял мой поступок как сигнал к действию.

 

Итак, история моих английских приключений подходила к концу. Через три дня я распрощалась со «своими» мужчинами на станции Площадь Воина. Питер и Джеймс, оба, намеревались доставить меня до Гатвика, но я отговорила и того, и другого, убедив, что прекрасно доберусь поездом, что не люблю долгих прощаний и лучше уехать быстро и сразу. Джеймс сообщил, что намерен передать бриллиантовую брошь королевской семье, дабы закрыть эту позорную страницу своей семьи и избавиться от вещи, приносящей невзгоды, хотя и надеется на хорошее вознаграждение. Обсудив этот вопрос, мы на какое-то время застряли на перроне в неловком молчании.

- Я узнал, кто написал ту записку, - вдруг сказал Джеймс. - Скажите, инспектор.

- Миссис Хоуп, - ответил тот. - Когда вы, Анастасиа, оказались в доме, чего она никак не ожидала, то в панике написала эту записку, не успев толком закончить, и подсунула вам.

- Не слишком умно, - произнес Монтгомери.

- Согласен, очень по-женски, - ответствовал Нейтан.

Я промолчала, решив не демонстрировать природного феминизма.

Джеймс, распрощавшись, удалился, словно специально оставив меня с инспектором. Не знаю, догадывался ли он или нет, что я предпочла ему полицейского, впрочем, это было уже неважно.

- Мне придется освоить компьютер, чтобы писать тебе письма, - сказал инспектор.

Я полагала, что он говорил мне именно «ты», как и я - ему, хотя в его родном языке вариантов «ты» и «вы» не было.

- Освоишь, Питер.

- Ты приедешь летом, и мы отправимся на Фэр-Айл. Увидишь, как там замечательно.

- Да, и мы успеем все обдумать за эти месяцы, - сказала я.

До отправления оставались минуты. Поезд тронулся, едва я успела заскочить в вагон. Питер поднял руку в прощальном жесте.

 

Ничего не бойтесь, любите и будьте счастливы, пока живы.


Конец

Август, 2013 г.

Copyright © 2013 Ольга Болгова

Другие публикации автора

Обсудить на форуме

Исключительные права на публикацию принадлежат apropospage.ru. Любое использование материала полностью или частично запрещено

В начало страницы

Запрещена полная или частичная перепечатка материалов клуба  www.apropospage.ru  без письменного согласия автора проекта. Допускается создание ссылки на материалы сайта в виде гипертекста.


Copyright © 2004 apropospage.ru


      Top.Mail.Ru