Одним прекрасным августовским утром, когда Дарси отправился объезжать дальние маноры своего поместья, чтобы проверить, как идет уборка урожая, Элизабет приказала заложить для себя легкую прогулочную коляску и поехала навестить Джейн, которая в последние дни неважно себя чувствовала.
Был один из тех теплых и пасмурных дней позднего лета, когда от земли, кажется, исходит едва различимый золотистый свет, над озерами собирается в ленты туман, в лесу уже пахнет прелой листвой и грибами, а в воздухе стоит влажная морось − не дождь, а обещание дождя.
Дороги в Пемберли были в отличном состоянии, их регулярно подсыпали мелким гравием и выравнивали, рессоры коляски также были отменного качества, и ничто не мешало прогулке Элизабет.
Она будто в первый раз любовалась полями спелой пшеницы, зелеными пригорками и рощами, окружавшими поместье ее мужа. Разница была лишь в том, что теперь она знала здешние места наизусть, как содержимое собственной корзинки с рукоделием, как зубы Уильяма-младшего и Черри-Джейн, а потому могла заранее предвкушать ожидавшее ее удовольствие. Вот сейчас она увидит стоящую на излучине реки старую мельницу, белые буруны воды между камней, и плакучую иву, что купает свои волосы в потоке. Вот сейчас за поворотом дороги покажется место, где две рощи березовая и дубовая сбегают со склонов холмов навстречу друг другу. В кронах берез уже наверняка появились желтые листья, словно искры, а дубы все еще блещут темной глянцевой зеленью.
Несмотря на все усилия Джорджианы, Элизабет так и не научилась толком разбираться в живописи, но годы жизни среди естественной, почти не тронутой человеческой рукой красоты Пемберли, исподволь и незаметно отточили ее природный вкус, и теперь ее зорким глазам и сердцу могли бы позавидовать иные художники. Она никогда бы не смогла запечатлеть картины, представшие перед ее взором, не смогла бы даже толком рассказать о них, но она многое видела, и это доставляло ей огромную радость.
Лишь одно чувство нарушало безмятежное спокойствие Элизабет в это утро. Она казалась самой себе одним из портретов в Пемберлийской галерее − богатая леди в элегантном платье для прогулок, восседающая в роскошном экипаже. «Будь я Лиззи Беннет, что бы я подумала об этой леди? Что бы я рассказала вечером своей сестре Джейн?» − этот довольно бессмысленный вопрос никак не желал покидать голову Элизабет. Будто у нее не было забот поважнее!
Больше всего ей хотелось натянуть поводья, остановить коляску и пройтись пешком, как в старые времена. Ноги затекли, они требовали движения, тогда может быть и мысли в голове придут в порядок. Но, увы! Что невозможно, то невозможно! Элизабет знала, что несмотря на кажущееся безлюдье, вокруг − за домами, оградами, в полях множество внимательных глаз и экстравагантная манера миссис Дарси «преодолевать по утрам необыкновенно большие расстояния пешком», немедленно сделается притчей во языцех, и когда они с Дарси в следующий раз появятся в обществе, им, скорее всего, придется услышать как бы между прочим, высказанное замечание о «свойственном провинциалам пренебрежении всем приличиями». Бедный Уильям! Незачем подвергать его новым испытаниям. Он и так ужасно переживает, из-за того случая с Мэри.
«Ох, Мэри! − Элизабет вздохнула. − Уж от тебя-то мы не ожидали такой выходки! От кого угодно, только не от тебя! Что с тобой творится в самом деле?!»
Действительно, таинственное исчезновение мисс Беннет с праздничного ужина и ее не менее таинственное проявление спустя несколько часов − в грубых крестьянских башмаках, домотканом платке и бальном платье, перепачканном не хуже слюнявчиков Черри-Джейн, произвело настоящий взрыв в замкнутом мирке Пемберли. Кажется, только Джейн сумела тогда искренне обрадоваться. Дарси вовсе ничего не сказал, видимо, чтобы не сказать слишком много. Джорджиана была в ужасе: она-то прекрасно понимала, как отнесется ее брат к такому нарушению приличий. Что же до Лиззи... Когда слуги под дождем обыскивали сад, когда она уже готова была приказать принести невод и спустить на пруд лодку, она чувствовала только страх, а когда прибежал привратник и сказал, что Мэри вернулась и с ней все в порядке, Элизабет была просто счастлива, ей хотелось побежать вслед за Джейн, чтобы обнять найденную сестру. Конечно, ведь в Лонгборне все этим бы и кончилось. Мэри пожурили бы, папа сказал бы какую-нибудь едкую остроту, матушка и Джейн бросились бы защищать невинную овечку, и вечером за пудингом все были бы снова веселы и безмятежны. Но здесь в Пемберли, все было масштабнее и... трагичнее.
И в тот вечер, когда Лиззи, обернувшись, увидела удивленные лица гостей, расширившиеся от ужаса глаза Джорджианы, побледневшего и стиснувшего зубы Дарси, она вдруг поняла что да, провинциалам действительно свойственно не считаться с мнением общества. Но она, Элизабет Дарси, хозяйка Пемберли, не может позволить себе таких легкомысленных поступков. И она повернулась и направилась твердым шагом к самому осином гнезду: к дивану, где сидела миссис Ричмонд − вдова с тремя немолодыми незамужними дочерьми, − и завела непринужденный светский разговор так, как будто ничего не случилось. И только вечером, глядя в зеркало, пока горничная расшнуровывала бальное платье, Элизабет вдруг впервые спросила себя − а осталось ли в ней хоть что-то от прежней Лиззи Беннет?
«Дарси − это Пемберли, − думала она, глядя на поля и рощи, сверкающие последней летней красотой, прежде, чем погрузиться в глубокий омут осени. − А я? Я теперь − тоже Пемберли?»
Джейн сидела на террасе в кресле, накрывшись клетчатым шотландским пледом. Двухлетний Роджер − ее младший сын бегал по саду, смеясь, пиная надутый бычий пузырь. Трехлетний Чарли предпочел остаться в доме.
− Управляющий финансами Чарльза в Лондоне с успехом играл на бирже, и мы еще немного разбогатели,- с улыбкой пояснила Джейн. − Чарльз на радостях привез из города целый набор солдатиков, ужасно дорогой, с пушками и обозом, так что у нас теперь свое Ватерлоо. Чарли играет с ними уже третий день и не желает убирать свои войска даже вечером. Пришлось отдать бальный зал в его полное распоряжение − иначе нам пришлось бы ходить по дому на цыпочках, переступая через храбрых английских солдат.
«Благословенная тяжесть», едва заметная на балу в Пемберли, теперь стала очевидной. К сожалению, Джейн была не из тех женщин, которых красит беременность: за последний месяц она заметно побледнела и похудела. Но глаза светились тем самым теплым и золотистым светом, что так щедро дарила сегодня земля колосящимся полям, и Элизабет, не покривив душой, могла бы поклясться, что никогда прежде не видела сестру такой красивой. «Но видят ли это другие? − вдруг спросила она себя. − Чарльз... Он видит? Он так восхищался красотой Джейн, а что теперь?». Вдруг ей вспомнилось, как матушка говорила отцу: «Когда-то, возможно, я была красива, но теперь я больше не претендую на это... Женщина с пятью взрослыми дочерьми, не должна слишком много думать о своей красоте», а отец отвечал что-то вроде: «Вряд ли при таких обстоятельствах, у нее останется достаточно красоты, чтобы о ней думать». Элизабет тряхнула головой: «Ну что за глупости?! Что со мной сегодня? Конечно, конечно, у нас все будет по-другому!»
Она отказалась от чая, и вообще запретила Джейн вставить и хлопотать. Сама позвонила в колокольчик, позвала слугу и велела принести на террасу еще одно кресло.
− Ну что Дарси? − спросила Джейн, когда они остались одни. − Он остыл? Помирился с Мэри?
Элизабет покачала головой:
− У мистера Дарси слишком развито воображение, − сухо сказала она. − Ему все время кажется, что стоит ему отвернуться, как все незамужние девушки из его семьи табуном помчатся в Гретна-Грин.
И неожиданно для самой себя добавила:
− И если он будет продолжать в том же духе, то скоро этого добьется.
Она сама не знала, что в глубине души так сердится на мужа. Ей казалось, что она понимает его тревогу и сочувствует ему. И все-таки он не должен! Он не должен быть таким... непробиваемым.
Джейн быстро наклонилась вперед и обняла Элизабет за плечи.
− Не надо так говорить, Лиззи, дорогая, у тебя лицо сразу... будто постарело. Как... как у бедняжки Шарлоты. Не надо, прошу тебя!
− Он не должен был так вести себя с Мэри, − упрямо сказала Элизабет. − Она совершила ошибку, да. Но она не сделала ничего плохого. Просто помогла девочке добраться домой. Не надо вести себя так, будто она − великая грешница, а он − праведный судья.
− Но, Лиззи, милая, ты сама говорила, что Дарси давным-давно предупреждал тебя, как трудно ему прощать людей.
− Да, но я думала... что, прожив со мной все эти годы, он... он мог бы научиться, хоть немного доверять женщинам... А теперь он и с Джорджианой снова стал холоден как лед, и она опять сама себя изводит, а я... − Элизабет почувствовала, что может расплакаться, но усилием воли заставила себя улыбнуться и повыше подняла подбородок − она понимала, что плакать в присутствии Джейн никак нельзя. − Но, как всегда, нет худа без добра, − сказала она весело. − Мне удалось уговорить папу не возвращаться в этом году в Лонгборн, а поехать в Лондон. Кажется, он наконец понял, что Мэри нужны развлечения, иначе она со скуки выкинет что-нибудь такое, что даже Лидия позеленеет от зависти.
− О, это правда хорошая новость! − Джейн тоже улыбнулась. − Жаль, что я в этом году не смогу вас сопровождать.
− Конечно, жаль, но я надеюсь, что папе и Мэри понравится в столице, и мы будем ездить туда вместе каждый сезон. Только вот что... Я хотела кое-что с тобой обсудить.
− Конечно, Лизи! Что случилось?
− Нет, больше никаких плохих новостей. Это насчет приданого Мэри. Ты знаешь, папа давно откладывает деньги для нее, но в этом году, после того, как прорвали блокаду, цены на хлеб упали и вряд ли Лонгборн в этом году получит хоть какой-то доход.
− Ого, ты разбираешься в этом?
− Ты же знаешь, я всегда мечтала узнать, о чем говорят мужчины, когда рядом нет женщин, и Уильям, когда ему нет охоты играть в буку, частенько удовлетворяет мое любопытство на сей счет. Так вот, мы с папой решили, что можем сдать дом. А деньги... Знаешь, мне не хочется, чтобы они лежали мертвым грузом. Мне хочется предложить папе вложить их в какие-нибудь надежные акции, вот я решила посоветоваться с тобой. Может, друзья Чарльза что-нибудь подскажут? Что насчет Ост-Индской компании?
Джейн с сомнением покачала головой.
− Это хорошо для больших капиталов, −ответила она. − Кроме того, там все время эти ужасные восстания, ты же не хочешь, чтобы в приданое Мэри пошли деньги, омытые кровью бедных индийцев.
− Пожалуй, не хочу, − согласилась Лиззи. − Я думала, о какой-то компании, которая будет торговать с Америкой. Теперь, когда нет континентальной блокады, это должно быть очень выгодно. Но я не знаю толком, как к этому подступиться.
− Я тоже, − сказала Джейн. − И мне это кажется ненадежным делом. К тому же они тоже все время воюют... с индейцами.
− Да, и к тому же Уильям недолюбливает американцев. Но что еще мы можем предложить папе? Что-нибудь более мирное.
− Дай-ка подумать! Постой! Пироскафы! Точно, кажется это то, что надо.
− Пироскафы?
− Ну да, корабли с гребными колесами. Кажется прошлой зимой один из друзей Чарльза, хвастался, что ему удалось получить разрешение от мистера Уатта и мистера Болтона на то, чтобы установить их паровую машину на барже. Ты же знаешь, сколько грузов перевозят по каналам, а пироскафы позволят делать это гораздо быстрее, чем на лошадиной тяге. Там небольшая компания, они будут рады любому взносу, а прибыль скорее всего будет большой. Знаешь что, я напишу миссис Гардинер, пусть она поговорит с дядей. Уж его-то никто вокруг пальца не обведет. Если он решит, что дело стоящее, то сам поговорит с папой, а тебе даже не придется самой ничего предлагать.
− Спасибо Джейн, вижу, ты куда больше меня преуспела в изучении мужских разговоров. Если все получится, это будет просто чудесно.
− Ну мы же все-таки Беннеты, и должны присматривать друг за другом.
Элизабет вскочила и чмокнула сестру в щеку.
− Джейн, что бы я без тебя делала?! Ты так хорошо умеешь высказать то, что у меня на сердце.
Copyright © 2007-2009 Елена Первушина
Исключительные права на публикацию принадлежат apropospage.ru. Любое использование
материала полностью или частично запрещено
|
