Элизабет Гаскелл Пер. с англ. Валентина Григорьева
Редактор: Елена Первушина Жены и дочери
Часть III Глава XXVIII
Соперничество
Спустя несколько дней после бала Синтия была очень молчаливой. Молли, которая пообещала себе вволю наговориться с ней о прошедшем развлечении, была разочарована. Правда, миссис Гибсон была готова говорить об этом столько раз, сколько будет угодно, но ее слова всегда напоминали готовую одежду, в которой отсутствует всякая индивидуальность. Каждый мог бы воспользоваться ими и описать любой бал, лишь изменив имена собственные. Она неоднократно использовала одни и те же выражения, пока Молли не стали раздражать сами предложения и их очередность.
- Ах, мистер Осборн, вы должны были быть там! Я много раз говорила себе, что вам следовало быть там… вам, и вашему брату, конечно.
- Я часто думал о вас в тот вечер!
- Правда? Как вы добры! Синтия, дорогая! Ты слышала, что сказал мистер Осборн Хэмли? - Синтия как раз вошла в комнату. - Он думал о нас весь вечер бала.
- Он не просто вспомнил о нас в тот вечер, - ответила Синтия, мягко улыбнувшись. - Мы обязаны поблагодарить его за те прекрасные цветы, мама.
- О! - воскликнул Осборн, - вы не должны благодарить только меня. Конечно, это была моя идея, но Роджер взял на себя все хлопоты.
- Я считаю, что идея - это главное, - заметила миссис Гибсон. - Мысль - духовна, тогда как действие всего лишь материально.
Это прекрасное изречение удивило саму говорящую, но в подобном разговоре нет нужды точно определять значение всего того, что произносится.
- Я боюсь, что цветы слишком запоздали, чтобы ими смогли воспользоваться, - продолжил Осборн. - На следующее утро я встретил Престона, и, конечно, мы поговорили о бале. Я сожалею, что он опередил нас.
- Он послал всего лишь один букет, и тот предназначался Синтии, - сказала Молли, отвлекаясь от рукоделия. - И его принесли уже после того, как мы получили цветы из Хэмли.
Девушка бросила взгляд на лицо Синтии, прежде чем снова склониться над шитьем. Лицо той пылало, а в глазах вспыхивали огоньки гнева. И она, и ее мать поспешили заговорить, как только Молли замолчала, но Синтия задохнулась от эмоций, поэтому миссис Гибсон взяла слово.
- Букет мистера Престона оказался одним из тех формальных букетов, который можно купить в питомнике, и в самом подарке не было ни капли искреннего чувства. Я бы охотнее приняла две или три лилии из долины, собранные для меня человеком, который мне нравится, чем самый дорогой букет, который можно купить.
- Мистер Престон не имел права говорить, что он опередил вас, - заметила Синтия. - Его букет принесли как раз в ту минуту, когда мы уже были готовы ехать, и я немедленно бросила его в огонь.
- Синтия, дорогая моя! - воскликнула миссис Гибсон, которая до этого ничего не знала об участи, постигшей цветы. - Что о тебе подумает мистер Осборн Хэмли. Но, разумеется, я вполне понимаю твой поступок. Ты унаследовала мои предубеждения… которые я питаю по отношению к покупным цветам.
Синтия молчала минуту, затем сказала:
- Я использовала несколько ваших цветов, мистер Хэмли, чтобы украсить прическу Молли. Это было великое искушение, потому что они так подходили по цвету к ее коралловому ожерелью. Но полагаю, она посчитала, что нарушать целостность букета вероломно, поэтому я должна взять всю вину на себя.
- Мой брат составлял букеты, как я уже сказал вам. Но я уверен, он бы скорее предпочел увидеть цветы в прическе мисс Гибсон, чем в огне камина. Мистер Престон потерпел поражение.
Осборна скорее позабавило произошедшее, и ему бы хотелось разузнать мотивы поведения Синтии немного подробнее. Он не слышал, как Молли тихо произнесла, словно говорила сама с собой: «Я взяла свой букет, как только его прислали», поскольку миссис Гибсон полностью поменяла тему.
- Говоря о лилиях из долины, правда, что это полевые цветы, растущие в Херствуде? Хотя сейчас для них еще не время цвести, но когда оно придет, я думаю, мы должны прогуляться туда… взять с собой корзину с ланчем… и устроить маленький пикник. Вы ведь к нам присоединитесь? - она повернулась к Осборну. - Я думаю, это замечательная идея. Вы могли бы приехать в Холлингфорд и оставить здесь свою лошадь, а мы бы провели целый день в лесу и вернулись к ужину… и в центре стола у нас бы стояла корзина лилий.
- Мне бы очень это понравилось, - ответил Осборн, - но меня может не оказаться дома. Скорее Роджер будет дома в то время… через месяц, - он подумывал съездить в Лондон, чтобы продать свои стихи, а затем поехать в Винчестер, чего он так ждал - для подобного удовольствия подходил конец мая, Осборн не просто думал об этом, но и писал в своих письмах к жене.
- О, но вы должны быть с нами! Мы должны дождаться мистера Осборна Хэмли, правда, Синтия?
- Я боюсь, лилии не станут ждать, - ответила Синтия.
- Что ж, тогда мы должны отложить прогулку, пока не расцветет шиповник и жимолость. Тогда ведь вы будете дома? Или лондонский сезон предоставляет слишком много приманок?
- Я точно не знаю, когда цветет шиповник.
- Вы, поэт, и не знаете? Разве вы не помните строки…
«Встречали розы нас с тобою
Улыбкой в парках и садах»?[1]
- Да, но эти строки не определяют время года, когда цветут розы; я считаю, что в своей жизни я больше руководствуюсь лунным календарем, нежели цветочным. Вам лучше взять в спутники моего брата, он лучше разбирается в цветах, я же только знаком с ними теоретически.
- Подразумевает ли это прекрасное слово «теоретически», что вы не разбираетесь в цветах? - спросила Синтия.
- Разумеется, мы будем рады видеть вашего брата, но почему бы вам не присоединиться к нам тоже? Признаюсь, я немного робею в присутствии такого серьезного и образованного человека, как ваш брат. Подарите мне немного очаровательного незнания, если мы должны назвать его тем грубым словом.
Осборн поклонился. Ему было очень приятно, что его балуют и льстят ему, даже если он все время знал, что это всего лишь лесть. Ему нравилось приходить в этот дом, где обстановка так приятно отличалась от гнетущей атмосферы его собственного жилища, и где общество двух милых девушек и успокаивающая сладость речей их матери всегда ожидали его. Не говоря уже о гостиной, что поразила его поэтические чувства, - в ней было полно цветов, все кресла были удобными, а столы заставлены милыми безделушками в отличие от роскошных комнат его дома, где портьеры были изношенными, стулья неудобными, и женская рука не придавала изящества строгой обстановке. К тому же блюда, легкие и хорошо приготовленные, пришлись ему по вкусу и утоляли его изысканный аппетит намного лучше, чем обильные и тяжелые яства, приготовленные слугами из поместья. Осборн стал немного побаиваться, что слишком частые визиты к Гибсонам войдут у него в привычку (не потому, что он боялся последствий, к которым могло привести общение с двумя молодыми девушками, поскольку он никогда не думал о них иначе, как о друзьях, - он никогда не забывал, что он женат, а Эме так прочно царила в его сердце - что даже не представлял, что другие могут смотреть на него как на возможного мужа); но порой задумывался, не слишком ли часто он злоупотребляет оказываемым ему гостеприимством, не имея возможности отплатить тем же.
Но миссис Гибсон по своему неведению истинного положения вещей втайне ликовала, что есть приманка, которая заставляет его так часто приходить и праздно проводить время в их доме и в саду. Она не сомневалась, что именно Синтия влечет его в этот дом, и если бы последняя немного прислушивалась к разумным доводам, ее мать делала бы намеки немного чаще. Но Клер сдерживало подсознательное убеждение, что если бы ее дочь осознавала то, что надвигается, и хорошо понимала предупреждения миссис Гибсон и ее скромные попытки ускорить происходящее, то упрямая дочь противилась бы ей изо всех сил. Миссис Гибсон верила, что привязанности Синтии увлекут ее прежде, чем она сама это поймет, и что в этом случае она не попытается помешать искусным планам своей матери, пусть даже и разгадает их. Но Синтия столько раз флиртовала, восхищала и даже страстно влюблялась, что не могла хоть на мгновение усомниться в спокойной и дружеской природе ухаживания Осборна. Она всегда привечала его, как сестра - брата. Совсем иначе она встретила Роджера, когда он вернулся после избрания его в члены Тринити Колледжа. Трепетная скромность, едва сдерживаемая пылкость его манер заставили Синтию вскоре понять, с какой любовью ей пришлось столкнуться. Она не облекала ее в многочисленные слова - нет, даже в глубине своего сердца - но она поняла разницу между отношением к ней Роджера и Осборна задолго до того, как об этом догадалась миссис Гибсон. Молли, тем не менее, первая заметила источник привязанности Роджера. Впервые, когда они увиделись после бала, это не укрылось от ее наблюдательного взгляда. Синтия с того вечера выглядела не слишком хорошо, она медленно слонялась по дому, бледная, с синяками под глазами, и ее, так любившую движение и свежий воздух, трудно было убедить выйти на прогулку.
Молли наблюдала за этим увяданием с чутким беспокойством, но на все ее вопросы, не переутомилась ли Синтия от танцев, или не случилось ли чего, что беспокоит ее, та отвечала вялым «нет». Как-то Молли упомянула имя мистера Престона и поняла, что эта тема причиняет боль Синтии: она еле сдерживала волнение, но произнесла только несколько резких слов, выражающих далеко не доброе отношение к джентльмену, и попросила Молли больше никогда не упоминать при ней его имени. Все же, последняя не могла представить себе, что он больше неприятен ее подруге, чем ей самой, и что он мог быть причиной нынешнего нездорового состояния Синтии. Но это нездоровье длилось уже столько дней без изменений и улучшений, так что даже миссис Гибсон это заметила, и Молли не на шутку встревожилась. Ее мачеха считала молчание и вялость Синтии естественным последствием «танцев с каждым, кто приглашал ее» на балу. Партнеры, чьи имена числились в «Красной книге»[2] не довели бы девушку до такого изнеможения. Но позднее, когда в состоянии Синтии не было заметно улучшений, миссис Гибсон вышла из себя и обвинила дочь в капризности и лености; в конце концов, и отчасти по просьбе Молли, она обратилась к мистеру Гибсону, чтобы тот как доктор обследовал предполагаемую больную, а это Синтия ненавидела больше всего на свете, особенно, когда вынесли вердикт, что у нее нет ничего серьезного, а всего лишь обычное вялое настроение и упадок сил, который вскоре восстановится после применения укрепляющего средства, а тем временем ей не стоит слишком переутомляться.
- Есть одна вещь, которая мне не нравится, - сказала Синтия мистеру Гибсону после того, как он назначил ей укрепляющее средство - когда доктора дают по чайной ложке отвратительную микстуру как верное лекарство от печалей и забот, - она рассмеялась; у нее всегда находились для него приятные слова и улыбки, даже если она была не в духе.
- Полно! Этими словами ты признаешь, что у тебя есть «печали». Давай заключим сделку - если ты мне расскажешь о своих печалях и заботах, я постараюсь найти от них другое средство и не давать тебе то, что ты соизволила назвать «отвратительной микстурой».
- Нет! - ответила Синтия, краснея, - у меня никогда не было печалей. Я говорила в общем. О чем я должна сожалеть, если вы и Молли так добры ко мне, - ее глаза наполнились слезами.
- Ну, ну, не будем говорить больше об этом, тебе нужно будет выпить что-нибудь сладкое, чтобы ослабить горечь лекарства, к которому я вынужден прибегнуть.
- Пожалуйста, не нужно. Если бы вы только знали, как я не люблю приторные микстуры. Мне нужно горькое лекарство… и если иногда… если мне придется… если я не честна с собой, я люблю правду в других… по крайней мере, иногда, - она закончила предложение с другой улыбкой, скорее слабой и бледной.
Первый посторонний человек, который заметил перемены во внешности и поведении Синтии, был Роджер Хэмли - хотя он и не видел ее до того, как она стала принимать «отвратительную микстуру», и понемногу приходить в себя. Первые пять минут, после того, как он вошел в комнату, он не сводил глаз с Синтии, пытаясь отвечать на вежливые банальности миссис Гибсон. В первый же удобный момент он подошел и встал перед Молли, словно прикрывая ее собой от присутствующих в комнате, - после его прихода появились еще несколько гостей.
- Молли, какой нездоровой выглядит ваша сестра! Что с ней случилось? Ей нужен совет? Вы должны простить меня, но те, кто живет вместе в одном доме, не замечают первых признаков болезни.
Молли полюбила Синтию крепкой и стойкой любовью, и если что-то и могло подвергнуть ее испытанию, так это привычка Роджера называть Синтию сестрой Молли всякий раз, как он говорил с последней. Услышь она это от кого-нибудь другого, ей было бы безразлично, она едва ли обратила бы внимание на такие слова. Но такое выражение из уст Роджера резало ей слух и терзало душу; ее ответ прозвучал кратко.
- О! Она всего лишь переутомилась на балу. Папа осмотрел ее и говорит, что она скоро придет в себя.
- Может, ей нужно сменить обстановку? - задумчиво спросил Роджер. - Я бы хотел… мне бы хотелось пригласить ее в Хэмли Холл; конечно, вашу матушку и вас тоже. Но я не знаю, возможно ли это… и все же, как это было бы замечательно!
Молли почувствовала, что визит в поместье в подобных обстоятельствах будет так отличаться от ее прошлых визитов, что она едва ли смогла бы ответить, понравится он ей или нет.
Роджер продолжил:
- Вы вовремя получили наши цветы? Ах, вы не знаете, как часто я думал о вас в тот вечер! Вам он понравился? У вас было много приятных партнеров, а все это делает первый бал восхитительным? Я слышал, что ваша сестра танцевала каждый танец.
- Бал был приятным, - тихо ответила Молли. - Но несмотря на это, я не уверена, хочу ли я пойти туда еще раз. Кажется, что балы доставляют так много хлопот.
- А, вы думаете о своей сестре и ее недомогании?
- Нет, вовсе нет, - довольно резко ответила Молли. - Я думала о платье, наряде и усталости на следующий день.
Если ему хочется, пусть думает, что она бесчувственная. Она поняла, что только что выказала слишком много чувства, и у нее странно сжалось сердце. Но он был слишком добр по своей природе, чтобы услышать излишнюю резкость в ее словах. И перед тем как уйти он, якобы, держа ее за руку и прощаясь с ней, произнес очень тихо, чтобы не услышали другие:
- Я могу что-нибудь сделать для вашей сестры? У нас много книг, как вы знаете, если она любит читать, - не получив от Молли подтверждения своим словам ни взглядом, ни словом, он продолжил: - А цветы? Она любит цветы. О, наша клубника как раз поспела… Я принесу ее завтра.
- Без сомнения, она понравится ей, - ответила Молли.
По той или иной причине, неизвестной Гибсонам, Осборн непривычно долго не навещал их, тогда как Роджер приходил почти каждый день и всегда с каким-нибудь новым подношением, которым он пытался облегчить недомогание Синтии, насколько это было в его силах. Ее отношение к нему было таким мягким и любезным, что миссис Гибсон встревожилась, как бы, несмотря на «отсутствие утонченности», как она соизволила это назвать, его не предпочли бы Осборну, который, непонятно почему, пренебрегал своей выгодой. Втайне она придумывала, как разными способами проявить неуважение к Роджеру, но дротики отскакивали от его благородной натуры, которая не могла постичь ее мотивов, и обрушивались на Молли. В детстве ее часто называли непослушной и вспыльчивой, и теперь ей казалось, что она начала понимать, какой, в самом деле, у нее вспыльчивый характер. То, что, казалось, не причиняло вреда Роджеру и не раздражало Синтию, приводило Молли в ярость. А теперь, когда она обнаружила, что миссис Гибсон задумала сделать визиты Роджера более короткими и менее частыми, она всегда следила за проявлениями этого желания. Она понимала, что имеет в виду мачеха, намекая на то, как одиноко сейчас сквайру, когда Осборна нет в поместье, и когда Роджер так часто уезжает к друзьям в течение дня.
- Мистер Гибсон и я были бы так рады, если бы вы смогли остаться на ужин, но, разумеется, мы не можем быть так эгоистичны и попросить вас остаться, когда понимаем, как должно быть одиноко вашему отцу. Вчера мы говорили о том, как он сносит свое одиночество, бедный старик!
Или как только Роджер приезжал с букетом ранних роз, Синтии было желательно подняться в свою комнату и отдохнуть, тогда как Молли приходилось составлять компанию миссис Гибсон по какому-то выдуманному поручению или просьбе. И все же Роджер, с самого детства всегда пользовавшийся несомненным уважением мистера Гибсона, не торопился понять, что он нежелателен в этом доме. Если он не виделся с Синтией, это было его неудачей, во всяком случае, он узнавал, как она себя чувствует, и оставлял для нее какие-нибудь безделушки, которые, как он полагал, ей понравятся, и охотно рисковал своим удовольствием, наезжая четыре-пять раз в день, в надежде снова ее увидеть. Наконец, настал день, когда миссис Гибсон вышла за рамки.
Синтии стало намного лучше. Укрепляющее средство справилось с душевным недугом, хотя она отказывалась это признать. К ней вернулся милый румянец и беззаботность, и для беспокойства не осталось причин. Миссис Гибсон сидела за вышиванием в гостиной, а обе девушки - у окна: Синтия смеялась над настойчивыми попытками Молли сымитировать французский акцент, с которым та читала страницу из Вольтера. По обязанности или ради фарса так сложилось, что теперь по утрам они занимались «полезным чтением», хотя лорд Холлингфорд, неосознанно предложив саму идею, вернулся в город, не сделав больше попыток снова увидеться с Молли, чего так ожидала миссис Гибсон в ночь, когда состоялся бал. Это видение Альнаскара[3] разбилось вдребезги. Было еще довольно рано: восхитительный, свежий, прекрасный июньский день только начинался, воздух благоухал ароматом распустившихся цветов. Почти все время пока девушки якобы занимались чтением французских книг, они, на самом деле высунувшись из открытого окна, пытались достать куст вьющейся розы. Наконец, им это удалось, букет лежал на коленях у Синтии, но многие лепестки опали, и хотя с подоконника доносился их аромат, вся красота цветов исчезла. Миссис Гибсон несколько раз побранила их за веселый шум, который мешал ей сосредоточиться на подсчете стежков в образце. Она назначила себе вышить определенное количество стежков этим утром, прежде чем выйти, оказавшись из той породы людей, которые придают огромную важность выполнению незначительных решений, занимаясь маловажными пустяками без какой-либо видимой причины.
- Мистер Роджер Хэмли, - объявила горничная.
- Так утомительно! - произнесла миссис Гибсон почти в его присутствии, откладывая пяльца с вышивкой. Она протянула ему холодную, неподвижную руку, едва пробормотав слова приветствия, по-прежнему не отрывая взгляда от рукоделия. Он не обратил на это видимого внимания и прошел к окну.
- Какая прелесть! - воскликнул он. - Больше не нужно приносить вам розы из Хэмли, раз ваши уже распустились.
- Я согласна с вами, - сказала миссис Гибсон, отвечая ему, прежде чем Синтия или Молли смогли произнести хоть слово, хотя он обращался именно к ним. - Вы были очень добры, так долго принося нам цветы, но теперь распустились наши собственные, и нам больше не нужно вас беспокоить.
Он взглянул на нее с удивлением, его честное лицо омрачилось, скорее из-за тона, нежели из-за слов. Миссис Гибсон, тем не менее, оказалась достаточно смелой, чтобы нанести первый удар и решилась продолжить, раз представилась возможность. Молли, возможно, была бы более уязвлена, если бы не заметила, как покраснела Синтия. Она ждала, что та заговорит, если понадобится, поскольку знала, что защиту Роджера, если в таковой возникнет необходимость, можно будет всецело возложить на готовое остроумие Синтии.
Он протянул руку за облетевшей кистью роз, что лежала на коленях Синтии.
- Во всяком случае, - ответил он, - мое беспокойство - если уж миссис Гибсон считает, что это причиняет мне беспокойство - будет возмещено с избытком, если мне отдадут это.
- Старые лампы на новые, - произнесла Синтия, улыбаясь и протягивая ему цветы. - Мне бы хотелось, чтобы букеты, которые вы приносили нам, можно было купить дешево.
- Вы забываете о бесполезной трате времени, что, я полагаю, мы должны включить в счет, - сказала ее мать. - Право слово, мистер Хэмли, нам придется запирать двери, если вы будете приходить так часто и так рано! Я регулярно после завтрака и до ланча занимаюсь собственными делами, и мне хочется, чтобы Синтия и Молли придерживались занятий полезным чтением и наукой, что так желательно для юных девушек их возраста, если они когда-нибудь надеются стать образованными, общительными женщинами. Но из-за ранних гостей совершенно невозможно придерживаться устоявшихся традиций.
Все это было произнесено тем приторным, притворным тоном, который последнее время Молли сравнивала с царапанием карандаша по грифельной доске. Роджер изменился в лице. Его красноватый румянец на мгновение побледнел, он стал серьезным и недовольным. В следующее мгновение привычная открытость выражения вернулась. Почему бы ему, спрашивал он себя, не поверить ей? Было слишком рано для визита, он мог прервать обычные занятия. Поэтому он произнес:
- Полагаю, я был очень беспечным… Я больше не приду так рано, но сегодня у меня есть извинения: мой брат рассказал мне, что вы задумывали отправиться посмотреть Херствуд, когда розы распустятся, а в этом году они распустились раньше обычного… Я заезжал посмотреть. Он говорил, что вы хотите провести там весь день, поехать до ланча…
- План был придуман с мистером Осборном Хэмли. Я не думала ехать без него! - холодно произнесла миссис Гибсон.
- Этим утром я получил от него письмо, в котором он упоминал о вашем желании, и он пишет, что боится, что не сможет вернуться домой, пока они цветут. Смею сказать, их не так много можно увидеть, но день такой прекрасный, и я подумал, что это замечательная возможность побывать на свежем воздухе.
- Благодарю вас. Как вы добры! И так любезно, что вы пожертвовали собственным желанием провести как можно больше времени с отцом.
- Я рад сообщить, что моему отцу сейчас стало намного лучше, чем зимой, и что он проводит много времени на воздухе, в полях. Он привык гулять один, а я… мы думаем, что возвращение к его прежним привычкам, раз уж он был вынужден так сделать, пойдет ему на пользу.
- А когда вы возвращаетесь в Кэмбридж?
Роджер немного поколебался, прежде чем ответить:
- Время еще неопределено. Возможно, вам известно, что теперь я член научного общества. Я едва ли знаю, каковы мои планы на будущее. Я подумываю скоро отправиться в Лондон.
- Ах! Лондон - подходящее место для молодого человека, - решительно сказала миссис Гибсон, словно она много размышляла над вопросом. - Если бы мы не были так заняты этим утром, я бы поддалась искушению сделать исключение для нашего обычного правила, еще одно исключение, поскольку ваши ранние визиты уже вынуждали нас делать их много раз. Возможно, мы снова увидим вас, прежде чем вы уедете?
- Конечно, я приеду, - ответил он, поднимаясь, чтобы уйти, но все еще держа осыпавшиеся розы в руке. Затем, обращаясь больше к Синтии, он добавил: - Мое пребывание в Лондоне не продлится дольше двух недель… я могу что-нибудь сделать для вас… или для вас? - он чуть повернулся к Молли.
- Нет, премного благодарна, - ответила Синтия очень приветливо, а затем, повинуясь какому-то внезапному порыву, она высунулась из окна и сорвала для него полураспустившиеся розы. - Вы заслуживаете этих цветов, выбросьте этот жалкий потрепанный букет.
Его глаза засветились, на щеках вспыхнул румянец. Он взял протянутые бутоны, но прежний букет не выбросил.
- Во всяком случае, я могу прийти после ланча, а послеполуденное время и вечера будут самым прекрасным временем дня в следующем месяце, - он сказал это и для Молли, и для Синтии, но в душе обращался к последней.
Миссис Гибсон притворилась, что не слышала того, что он сказал, но еще раз протянула ему безвольную руку.
- Полагаю, мы увидим вас по вашем возвращении. Прошу, передайте вашему брату, как мы ждем, что он снова нанесет нам визит.
Когда он вышел из комнаты, сердце Молли переполнилось. Она наблюдала за его лицом и читала его чувства: его разочарование от того, что они не согласились провести день в Херствуде, понимание, что его присутствие неприятно жене его старого друга, которое так медленно доходило до него - возможно, все эти вещи затронули Молли намного сильнее, чем его самого. Его выразительный взгляд, когда Синтия протянула ему розовые бутоны, указывал на прилив внезапной радости, заставивший его забыть о прошлых огорчениях.
- Не могу понять, зачем он пришел в такое неподходящее время, - сказала миссис Гибсон, как только услышала, что он вышел из дома. - Он так отличается от Осборна, с ним мы более близки: он приходил и дружил с нами все это время, пока этот его глупый брат попусту тратил свой ум на математику в Кэмбридже. Подумать только, член научного общества! Лучше бы он остался там, а не приходил, вторгаясь без разрешения, и полагая, что раз уж я просила Осборна присоединиться к нам на пикник, то мне все равно, с каким братом идти.
- Короче говоря, мама, один может украсть лошадь, а другой даже не может заглянуть за изгородь, - заметила Синтия, немного надувшись.
- К обоим братьям друзья всегда относились одинаково, между ними была такая крепкая дружба, и неудивительно, что Роджер мог подумать, что его могут приветливо встретить там, куда Осборну позволялось приходить в любое время, - продолжила Молли в глубоком возмущении. - «Роджер впустую тратил ум», помилуйте! Роджер - «глупый»!
- Очень хорошо, мои дорогие! Когда я была молодой, девушки вашего возраста не подумали бы спорить. И они бы предположили, что должно быть есть разумные причины, почему их родители не одобряют визитов некоторых джентльменов, даже когда они рады видеть членов той же самой семьи.
- Но именно это я и сказала, мама, - заметила Синтия, посматривая на мать с выражением невинного смущения на лице. - Одному можно…
- Помолчи, дитя! Все пословицы вульгарны, а эта, я считаю, самая вульгарная из всех. Ты нахваталась грубости от Роджера Хэмли, Синтия!
- Мама! - сказала Синтия, раздражаясь. - Мне все равно, что ты оскорбляешь меня, но мистер Роджер Хэмли был добр ко мне, пока я была нездорова. Мне невыносимо слышать, как его унижают. Если он грубый, я тоже не против быть грубой, поскольку мне кажется, что она должна означать доброту и любезность, а также приносить прекрасные цветы и подарки.
При этих словах слезы Молли хлынули из глаз; она могла бы поцеловать Синтию за ее горячую поддержку, но, боясь выдать свои чувства и «закатить сцену», как миссис Гибсон это называла, она поспешно отложила книгу и бегом поднялась в свою комнату. Заперев дверь, она вздохнула свободнее. На ее лице были заметны следы слез, когда она вернулась в гостиную спустя полчаса, подошла к своему прежнему месту, где все еще сидела Синтия и лениво смотрела в окно, обиженная и недовольная. Миссис Гибсон тем временем, энергично и отчетливо вслух подсчитывала свои стежки.
[1] Из баллады «Это было не зимой» («It was not in the winter», 1827) Томаса Худа (1799-1845). Пер. Марины Маровской.
[2] «Красная книга» - родословная книга дворянских родов.
[3] В сказке из «Тысячи и одной ночи» нищий Альнаскар, мечтает разбогатеть, продавая стеклянную посуду, и жениться на дочери Великого Визиря. Но замечтавшись и изображая походку визиря, он случайно взмахивает ногой и разбивает всю посуду.
октябрь, 2011 г.
Copyright © 2009-2011 Все права на перевод романа
Элизабет Гаскелл «Жены и дочери» принадлежат:
переводчик - Валентина Григорьева,
редактор - Елена Первушина 
Исключительные права на публикацию принадлежат apropospage.ru. Любое использование материала полностью
или частично запрещено |
