Интервью подготовила Надежда Ажгихина

В Центральном доме журналиста в Москве в 2001 году состоялась презентация книги "Женщины: свобода слова и свобода творчества", в которой представлены статьи писательниц России, Украины и Белоруссии. Сборник без преувеличения можно назвать феминистским манифестом сложившейся творческой группы. О новой инициативе рассказывает составитель книги известный прозаик и первый секретарь Союза российских писателей Светлана Василенко

    - Cветлана, в книгу вошли статьи и эссе, написанные участниками Первой международной конференции писательниц в Доме творчества писателей в Переделкине. Почему произошла эта встреча? Что ей предшествовало?

- Встреча женщин-писателей России, Украины и Белоруссии задумывалась давно. За последние десять лет повсюду сформировалась женская волна в литературе - прозе, поэзии, драматургии, - и не считаться с этим явлением сегодня уже нельзя. А началось все в 1988 году, когда в России появилась первая литературная группа женщин-писательниц под условным названием "Новые амазонки". Осмелюсь утверждать, что это первая группа в России за всю ее долгую историю женщин-писателей, осознавших, что они творят именно женскую литературу. Десять лет назад нам удалось с большим трудом выпустить два сборника прозы и поэзии - "Не помнящая зла" (1990) и "Новые амазонки" (1991). В манифесте к первому сборнику мы писали: "Женская проза? А что это такое? На какого читателя рассчитаны? Стоит ли вообще делить художественное творчество на мужское - женское, не лучше ли следовать привычной шкале оценок хорошо-плохо? Отвечая на вопросы скептиков, в том числе и противоположного пола, мы говорим вполне утвердительно: женская проза есть. Она существует не как прихоть эмансипированного сознания, во что бы то ни стало пытающегося возвести самое себя в категорический императив. Она существует как неизбежность, продиктованная временем и пространством". Этими сборниками мы хотели доказать, что женская проза и поэзия - явление уникальное, не похожее ни на что, и называли это - "Великая немая заговорила". Под Великой немой подразумевали женщину, молчащую тысячелетия. Мы тогда ничего не слышали о феминизме, не знали, что в мире изучают женскую литературу, и делали все с энтузиазмом первооткрывателей. Как я сейчас понимаю, идеи феминизма держали от нас за семью запорами, боясь их больше, чем идей антикоммунизма, так как они потрясали не только социальные основы, а основы основ нашего патриархального общества. И поэтому мы были очень удивлены, когда на нас после выхода сборника "Не помнящая зла" обрушился целый шквал предложений и приглашений из зарубежных издательств, женских обществ и университетов.

    - А в России началась длительная дискуссия о женской прозе, о том есть она или нет, - и некоторые весьма известные критики заявляли - мол, нет, так как женская душа находится слишком близко к телу...

- Да, многие не готовы были признать новую волну. Ведь до выхода этих сборников нас не печатали просто потому, что мы - женщины. Редакторы-мужчины, к которым я приносила свои рассказы, отказывались печатать эти "бабьи сопли-вопли", говорили, что "чисто женские проблемы никому не интересны", или даже так - "нас не интересует женская психопатология". Это было похоже на травлю - тем более что эти все слова мне говорили мои бывшие сокурсники по Литературному институту имени А.М. Горького, которые писали похуже, и всегда высоко отзывались на творческих семинарах о моих - тех же самых, которые я им приносила в редакцию, - рассказах. Но получив властное издательское место, повторяли общепринятые фразы: "Женщина не может написать полноценное художественное произведение. Это доказала мировая история литературы". Уже вовсю шла перестройка, а мужчины продолжали политику дискриминации: талантливейшая выпускница Литературного института Галина Володина, ученица Юрия Трифонова, тогда работала дворником, не печаталась; Нина Садур, прекрасный драматург и прозаик, в то время работала уборщицей в театре имени А.С. Пушкина, ее не печатали; Лариса Ванеева, прозаик, тончайший стилист, работала сторожем на стройке, не печаталась; в Перми с четырьмя детьми голодала удивительный прозаик Нина Горланова, ее не печатали, хотя в столе у нее лежали рукописи нескольких повестей и множества рассказов; бродила по Москве ненапечатанная Валерия Нарбикова, хотя все ее друзья по андерграундной тусовке были уже тогда напечатаны и не раз; Ирина Полянская, прозаик от Бога, судилась с редактором издательства, который не публиковал ее книгу), пролежавшую в издательстве (в очереди!) много лет; сторожем работала Елена Тарасова, чья повесть "Не помнящая зла", тоже нигде не напечатанная и написанная еще до Литинститута, сделала ей громкое имя... (правда, тогда уже прорвались на страницы журналов Татьяна Толстая и Людмила Петрушевская, прорвались благодаря не только своему таланту, но и бурному темпераменту - но это были снова исключения). На мужскую агрессию мы решили ответить своей - женской - агрессией: мы решили работать сообща. Хорошо помню фразу составительницы первого сборника Ларисы Ванеевой: "Я заметила, что если женщины начинают работать вместе, то их силы растут не в арифметической, а в геометрической прогрессии".

    - "Новые амазонки" прогремев в начале 90-х, не создали больше общих сборников. В литературе работают сейчас несколько известных писательских имен, некоторые из них выпустили книги в интереснейшей серии издательства "Вагриус" - "Женский почерк", но о группе трудно говорить. Что же случилось?

- Нашу прозу признали. Признали, что женщины-писатели могут писать не хуже, а может быть, даже в чем-то и лучше, чем мужчины. Теперь, если женщина-писатель придет в издательство со своей рукописью, она может не бояться, что ей там скажут - это "бабья проза". Более того, почти каждое издательство имеет сейчас свою - женскую - серию. И печататься в ней престижно. Мы вправили мозги мужчинам. Это первое. А второе - это то, что как декабристы разбудили когда-то Герцена, так мы этими своими сборниками разбудили женщин-писателей в провинции. Возникли новые женские имена. Это прозаики - Алиса Поникадовская в Омске, Ольга Славикова в Екатеринбурге, Алла Бархоленко, Татьяна Тайганова, Нина Веселова в Вологде, поэтессы - Галина Умывакина в Воронеже, Вера Иванова в Смоленске, Светлана Кекова в Саратове, Галина Летягина в Норильске, Марина Кулакова в Нижнем Новгороде, Татьяна Третьякова-Суханова в Ставрополе... Кроме того, многие из них руководят творческими организациями. Раньше ими повсеместно руководили мужчины, но за последнее время многое поменялось - мужчины уползли в какие-то свои норы, а женщины из них выползли. Это было заметно, когда мы собирались на писательские конференции, съезды, совещания молодых писателей.

     - О чем говорили на конференции?

- В Переделкине присутствовали как писательницы-феминистки, так и противницы самой идеи эмансипации, известные писательницы и совсем неизвестные. Честно говоря, я не думала, что будет так интересно. Чувствовалось, что за общим столом мы творим какую-то новую реальность. От теоретических докладов двух харьковчанок - Екатерины Карпенко "Женщина и творчество: экофеминистский дискурс" и Виктории Суковатой "Гендерные политики в бытовом фольклоре: женщина и власть", вызвавших бешеный спор, переходили к обсуждению вологодского самиздата (об опыте литературного альманаха в отдельно взятой квартире рассказали Ната Сучкова и Галина Щекина). После докладов белорусских поэтесс Валентины Ковтун и Ольги Ипатовой о женской белорусской поэзии, докладов Елены Трофимовой о феминистском журнале "Преображение" слушали песни Татьяны Жмайло - барда из Череповца. В последний день конференции необычное шоу устроила Людмила Петрушевская - она пригласила всех собравшихся принять участие в психодраме: отрешиться от своего "я" и выступить с монологом от выдуманного персонажа. После вечера поэзии, в котором приняли участие все поэтессы, наступил вечер частушек и перепляса, где отличились Нина Веселова и Людмила Петрушевская. Короче, женщина, если она талантлива, талантлива во всем.

    - Многие говорят - "я не писательница, я писатель". Оформилось ли осознание себя как писательницы?

- С трудом. Существует стойкий стереотип: творец - это мужчина, и поэтому женщина, которая пишет, соотносит себя с ним. Мне кажется, в этом наша беда: мы не осознаем, что мы - негры. Когда к черным пришло понимание того, кто они такие и каково их истинное положение - положение рабов, появилась борьба за равенство рас. Интересно, что им помогли тогда белые. То же самое с крепостным правом - свобода пришла сверху - закрепощенных крестьян освободили их же поработители. Мне кажется, что участие мужчин в феминистском движении - обязательно (что на Западе давно поняли, и у нас потихоньку начинают понимать). По сути феминизм - часть постмодернистской модели мира, в которой равенство рас, полов - вещь принципиальная. И поэтому, конечно же, в феминистском движении должны участвовать мужчины, хотя бы потому, что достаточно противно сосуществовать высокодуховному сознанию с рабским. Но пока это устраивает нашего мужчину.

    - Ну, это пока достаточно удобно.

- Сознание нашего мужчины глубоко консервативно, там безраздельно царят стереотипы XIX, а то и XVIII века. Вообще советский мужчина был так устроен, что всегда нуждался в своем Савельиче, как Гринев из "Капитанской дочки" Пушкина: он чувствовал себя дворянином при одном Савельиче - своей жене, или при двух-трех, включая мать и любовницу. Мать, которая его боготворила, жену, которую он часто выбирал из карьерных соображений, и любовницу - отдушину. Или наоборот - женился по любви, а выбирал любовницу, которая ему помогала делать карьеру. Это аристократическое отношение к миру осталось и сейчас. Но только сейчас "савельичи" захотели наравне с мужчинами делать свою карьеру и существовать на равных. Так что назвать себя писательницей становится почти что делом принципа. Хотя русский язык тоже, как мужчина, консервативен и сопротивляется нам, женщинам. Вот как, например, называть женщину-прозаика: прозаичка? Или (если вспомнить знаменитый анекдот про заек) - прозайчиха? В слове "писательница" есть некоторое снижение, не правда ли? За словом сразу встает такой образ детской писательницы, ну типа Марии Прилежаевой с рассказами о Ленине. Ее, кстати, всегда называли писательницей. Феминистки говорят: надо ломать стереотипы и называть себя писательницей. Но я, человек, работающий со словом, не могу ничего ломать, - я лучше уйду от стереотипа, от довлеющего над словом смысла, и придумаю новое слово или словосочетание. Мне удобнее называть себя женщиной-прозаиком, женщиной-писателем... Если есть женская литература, значит есть и женщины-писатели. Все явления, если они существуют или только что появились должны быть структурированы, они должны быть названы. И не всегда уже существующими, старыми словами.

    - Каковы все же основные черты женской литературы в России? Жанры, с стиль? На Западе многие считают, что женскому творчеству присущ открытый сюжет, исповедальность. Что это такое, по-вашему, - женская проза, женская литература?

- Женская литература расширила границы прозы, со всей свойственной женскому темпераменту эмоциональностью заговорила о тех вещах, которые были пограничными, маргинальными. Расширились тематические рамки: многие закрытые темы, связанные с чисто женским опытом - опытом женской телесности, а также с опытом женской ментальности - вошли в литературу. Написать об этом может только женщина. Хотя попытки описать физиологический женский опыт были и у мужчин - например, Лев Толстой в романе "Война и мир" описывает роды, Борис Пастернак в "Детстве Люверс" появление у девушки первых месячных, Алексей Варламов - это уже сегодня - блестяще описывает в романе "Рождение" беременность и роды. Но мне в прозе, написанной мужчиной и описывающей женщину, всегда чего-то не хватало. Последней правды, что ли. Это все равно, если бы я стала описывать солдатский опыт, не будучи никогда солдатом. Моя писательская биография началась с того, что я прочитала "Войну и мир", и мне не хватило в Наташе Ростовой того, что было во мне тогда, ее ровеснице. Лев Толстой, гений, думала я, и так бледно написал, на мой взгляд, жизнь девочки, не понял жизни ее тела - ведь в подростковом возрасте соревнуются созревание тела и созревание духа. И я решила тогда, что буду писать о жизни женщины всю правду, которую - через свою жизнь, через жизнь других - узнаю. И этому принципу по мере сил я следовала. Ведь даже женщины-писатели боялись тогда писать правду о женщине. Их бы просто не печатали, как всех нас. Я читала Веру Панову, Викторию Токареву - и не находила в их книгах того опыта, который имела сама. По-моему, в русской литературе о женщине со всеми ее женскими грехами первой заговорила Петрушевская, она описывала раздавленную женщину - бытом, семьей, болезнями - со всеми мучительными подробностями, из которых состояло и состоит женская жизнь. Был открыт, если не новый язык, то уж во всяком случае, новый, "другой", особый, женский взгляд. По Виктору Шкловскому современная проза тогда становится прозой, если к ней применяется прием, который он называл "остранением", то есть если существует некий взгляд со стороны, преломление зрения, когда предметы и явления преображаются от этого другого неожиданного взгляда. Так вот, женской литературе совершенно не нужно придумывать героя, который бы "остранил" бы все происходящее. Она предлагает такой взгляд изначально. Все, что написано талантливой женщиной, уже интересно: женский взгляд всегда пристален, неожиданен и парадоксален. Подробное зрение также присуще женской литературе: ведь женщина всегда видит, как одета другая женщина, как устроен дом, что подавали на стол, как налажен быт, - мужчина (кроме Гоголя - о, эти исключения!) этого не видит.

    - Можно сказать - расширение границ литературы, о котором много говорила Лидия Гинзбург.

- Можно и так сказать. Но есть помимо этого у женской литературы и шире - у женского творчества - своя сверхзадача. Поскольку мы живем в цивилизации, построенной преимущественно мужчинами, в обществе, созданном мужчинами, в том духовном пространстве, сотворенном мужчинами, наша задача - создать свой - женский - мир, равный по творческому потенциалу в него вложенному, - мужскому. Иначе равенство будет неполным. Поскольку женский мир еще толком не создан, не артикулирован, и только-только начал создаваться, то вместо равенства двух равноценных миров - женского и мужского - мы просто можем слиться до неразличения с мужским. У женского есть опасность просто превратиться и мужское, и тем самым как бы уравняться. Кстати, пример перед глазами, так как равенство мужчин и женщин по-советски таким и было: женщины как бы подражали мужчинам, садясь за руль трактора, таская мешки на плечах, укладывая шпалы на железных дорогах, потому я считаю, что женское уникальное творчество надо поддерживать, поощрять, лелеять его, как редкий и пока, увы, слабый цветочек в оранжерее, а не высмеивать и не вытаптывать его. Да, среди женских имен не появилось еще фигур, равных Толстому и Достоевскому. Но ведь у женщин все еще впереди, они только начинают свой путь.

Опубликовано в Независимой газете
(http://life.ng.ru/woman/2001-05-25/6_new.html)
от 25.05.2001.  Оригинал: 
 http://life.ng.ru/woman/2001-05-25/6_new.html

Обсудить на форуме

В начало страницы