Элизабет Гаскелл Пер. с англ. Валентина Григорьева
Редактор: Елена Первушина Жены и дочери
Часть IV Глава XLII
Гроза разражается
Осенние картины сменяли друг друга. Прошла золотая пора уборки хлеба, пешие прогулки по сжатым полям заменили прогулки в ореховые рощицы за орехами; начался сбор румяных фруктов в яблоневых садах среди радостных криков наблюдательной детворы; и вот наступили короткие дни великолепной, окрашенной в цвет тюльпанов последней поры осени. В округе царила тишина, разве что ее нарушали далекие выстрелы да шум куропаток, поднятых с полей. Со времени неприятного разговора с мисс Браунинг дела в доме Гибсонов пошли в разлад. Синтия, казалось, держала каждого на расстоянии и особенно избегала любых разговоров наедине с Молли. Миссис Гибсон, по-прежнему лелеяла неприязнь к мисс Браунинг, и ее надзор за бедной девушкой стал почти невыносимым. «Где ты была, дитя?» «Кого ты видела?» «От кого было последнее письмо?» «Почему тебя так долго не было, если ты только пошла к такой-то?» - расспрашивала мачеха, словно Молли и в самом деле уличили в том, что она поддерживает какие-то тайные знакомства. Она отвечала на каждый заданный ей вопрос просто и правдиво, как совершенно невиновный человек; но расспросы невыносимо ее раздражали (хотя она разгадала их причину и знала, что они возникали совсем не из особых подозрений, а только для того, чтобы миссис Гибсон могла сказать, что она хорошо присматривает за своей падчерицей). Очень часто она вовсе не выходила из дома, потому, что вынуждена была рассказывать о своих планах на время прогулки, когда, возможно, у нее совсем не было планов, она только хотела прогуляться на воле и испытать удовольствие, наблюдая за ярким, торжественным увяданием года. Для Молли это было тяжелое время - живость и энергия покинули ее, оставив от стольких прежних радостей всего лишь оболочки. Ей казалось, что ее молодость исчезла, и это в девятнадцать лет! Синтия больше не была прежней, и, возможно, перемена в отношениях с ней не понравилась бы Роджеру. Мачеха казалась Молли почти доброй по сравнению с отдалившейся Синтией. Миссис Гибсон беспокоилась за нее и, разумеется, использовала всевозможные способы, чтобы наблюдать за падчерицей, но во всех других отношениях она оставалась прежней. Синтия казалась измученной заботами, хотя и не рассказывала о причинах своего беспокойства Молли. И тогда бедная девушка по доброте душевной стала винить себя в изменившемся поведении Синтии. Как сказала себе Молли: «Если мне так тяжело от постоянного беспокойства за Роджера и размышлений, где он, и как он, каково должно быть ей?»
Однажды мистер Гибсон пришел сияющий и стремительный.
- Молли, - спросил он, - где Синтия?
- Пошла выполнить какие-то поручения…
- Что ж, жаль… но ничего страшного. Надень свою шляпку и плащ, как можно скорее. Мне пришлось одолжить тележку старого Симпсона… там было бы достаточно места и для тебя, и для Синтии. Но раз так, ты должна будешь вернуться назад пешком. Я отвезу тебя на Барфорд Роуд, а там тебе придется сойти. Я не могу взять тебя к Броадхерсту, поскольку могу задержаться на несколько часов.
Миссис Гибсон не было в комнате, и, возможно, ее не было в доме, но Молли это не волновало, теперь у нее было позволение и требование отца. Надев свою шляпку и плащ, она уже через две минуты сидела рядом с отцом, заднее сиденье было сложено, и легкая повозка катилась быстро и весело, подпрыгивая на вымощенных камнем дорожках.
- О, это очаровательно! - воскликнула Молли, после того, как ее подбросило на сиденье из-за огромной выбоины.
- Для молодых, но не для ворчливых стариков, - ответил мистер Гибсон. - Мои кости страдают от ревматизма, и я охотнее проехал бы по улицам, мощеным щебнем.
- Это измена по отношению к этому восхитительному пейзажу и этому прекрасному, чистому воздуху, папа. Только я не верю тебе.
- Благодарю. Раз уж ты столь расточительна на комплименты, думаю, я высажу тебя у подножья этого холма. Мы проехали второй мильный камень от Холлингфорда.
- О, разреши мне подняться на вершину! Я знаю, оттуда мы сможем увидеть среди лесов голубую гряду холмов Малверна[1] и Дорример Холл. Лошадь немного отдохнет, и тогда я сойду без лишних слов.
Они доехали до вершины холма, и там посидели несколько минут, наслаждаясь пейзажем, почти не разговаривая. Леса стояли в золоте; старые дома из темно-красного кирпича, с покосившимися трубами, возвышались среди листвы, выходя окнами на зеленые лужайки и на безмятежное озеро. Позади раскинулись холмы Малверна.
- Теперь спрыгивай, дорогая, и постарайся добраться домой еще засветло. Просека через Кростон Хит будет короче, чем дорога, по которой мы приехали.
Чтобы добраться до Кростон Хит, Молли пришлось спуститься по узкой тропинке, затемненной деревьями, то там, то здесь на крутой песчаной насыпи были разбросаны живописные старые коттеджи. Затем нужно было пройти небольшую рощицу, там перейти ручей по дощатому мостику, и на противоположной стороне подняться на луг по вырезанным в дерне ступеням. Поднявшись, она оказалась на Кростон Хит, широко раскинувшемся выгоне, окруженном жилищами работников, мимо которых проходила ближайшая дорога на Холлингфорд.
Поначалу дорога была малолюдна. Но Молли искала уединения. Она шла под нависшими дугой ветвями вязов, с которых то здесь, то там слетали желтые листья и, проплывая, опускались ей на одежду. Прошла мимо последнего коттеджа, где маленький ребенок скатился по покатому берегу и огласил округу испуганными криками. Молли наклонилась, чтобы поднять его, и взяла на руки так нежно, что тревога в груди малыша уступила место сильному удивлению, она понесла его наверх, по грубо вырезанным в дерне ступенькам, к коттеджу, который, как она полагала, был его домом. Мать выбежала из сада, располагавшегося позади дома, все еще держа в руках последние ягоды тернослива, которые она собирала в фартук. Но, увидев мать, малыш протянул к ней свои ручки, и она, уронив все сливы, начала успокаивать его, перемежая свои «баю-бай» благодарностями Молли. Она назвала ее по имени, и Молли спросила женщину, откуда она ее знает, та ответила, что перед замужеством была служанкой миссис Гудинаф и потому была «обязана знать дочку доктора Гибсона в лицо». Обменявшись еще парой-тройкой слов с женщиной, Молли бегом спустилась на дорогу и продолжила свой путь, останавливаясь местами, чтобы собрать букетик тех листьев, что поразили ее своей яркой окраской. Она вошла в рощицу. Повернув на пустынную тропинку, она услышала пылкую речь, полную боли, и через мгновение узнала голос Синтии. Молли стояла неподвижно и оглядывалась. Густые кусты падуба сверкали темно-зеленой листвой среди янтаря и пурпура листвы. Если кто-то и был в рощице, то он, должно быть, находился за этим густым кустарником. Поэтому Молли сошла с тропинки и пошла напрямик, погружаясь в коричневые, спутанные заросли папоротника и подлеска, а затем повернула к кустам падуба. Там стояли мистер Престон и Синтия. Он держал ее крепко за руку, оба выглядели так, словно только что замолчали после пылкого разговора, заслышав шорох шагов Молли.
Минуту никто не разговаривал. Затем Синтия сказала:
- О, Молли, Молли, подойди и рассуди нас!
Мистер Престон медленно отпустил руку Синтии с улыбкой, которая была больше похожа на презрительную усмешку. И все же он был сильно взволнован, каким бы ни был предмет спора. Молли вышла вперед и взяла Синтию за руку, сосредоточив взгляд на лице мистера Престона. Было прекрасно видеть неустрашимость ее совершенной невинности. Он не смог выдержать ее взгляда и обратился к Синтии:
- Предмет нашего разговора не вполне позволяет присутствие третьего лица. Так как мисс Молли, кажется, желает составить вам компанию, я должен просить вас назначить другое время и место, где мы могли бы закончить наш спор.
- Я пойду, если Синтия разрешит мне, - сказала Молли.
- Нет, нет. Останься… я хочу, чтобы ты осталась… я хочу, чтобы ты слышала все… Мне стоило рассказать тебе раньше.
- Вы имеете ввиду, что сожалеете о том, что она не знала о нашей помолвке… что вы давно обещали стать моей женой. Прошу запомнить, что именно вы просили меня соблюдать секретность, а не я вас!
- Я не верю ему, Синтия. Не плачь, не плачь, если можешь. Я не верю ему.
- Синтия, - сказал он, внезапно меняя суровый тон на пылкую нежность, - прошу вас, не продолжайте. Вы не представляете, как это мучает меня! - он шагнул вперед, пытаясь взять ее за руку и успокоить, но она отшатнулась от него и зарыдала еще безудержнее. Синтия чувствовала, что присутствие Молли является для нее настолько сильной защитой, что теперь она осмелилась позволить себе ослабеть, дав волю эмоциям.
- Уходите! - сказала Молли. - Разве вы не видите, что делаете ей еще хуже? - Но он не пошевелился, он смотрел на Синтию так пристально, что, казалось, не слышал слов Молли. - Уходите! - настойчиво повторила Молли, - если вам на самом деле мучительно видеть, как она плачет. Разве вы не видите, что именно вы являетесь этому причиной.
- Я уйду, если Синтия попросит меня, - произнес он, наконец.
- О, Молли, я не знаю, что делать, - сказала Синтия, отнимая руки от заплаканного лица, и, обращаясь к Молли, зарыдала еще сильнее, чем прежде. У нее началась истерика, и хотя она пыталась говорить разборчиво, от нее не услышали ни одного вразумительного слова.
- Бегите в тот коттедж за деревьями и принесите ей воды, - сказала Молли. Он немного замешкался.
- Почему вы не идете? - нетерпеливо спросила Молли.
- Мы не закончили наш разговор. Вы не уйдете до того, как я вернусь?
- Нет. Разве вы не видите, что она не может идти в таком состоянии?
Он ушел быстро, хоть и неохотно.
Синтии понадобилось некоторое время, чтобы унять свои рыдания и заговорить. Наконец, она произнесла:
- Молли, я ненавижу его!
- Но что он имел ввиду, говоря, что вы с ним помолвлены? Не плачь, дорогая, а расскажи мне. Если я смогу помочь тебе, я помогу, но я не представляю, что происходит на самом деле.
- Это очень долгая история, чтобы рассказывать ее сейчас, у меня недостаточно сил. Посмотри! Он возвращается. Как только я смогу идти, давай вернемся домой.
- Со всей душой! - ответила Молли.
Он принес воды, и после того, как Синтия выпила, к ней вернулось спокойствие.
- Теперь, - сказала Молли, - нам лучше вернуться домой как можно быстрее. Уже быстро темнеет.
Если она надеялась увести Синтию прочь так быстро, она ошибалась. Мистер Престон был решительно настроен. Он сказал:
- Я думаю, с тех пор, как мисс Гибсон ознакомилась с этим, нам лучше позволить ей узнать всю правду - что вы помолвлены и выйдете за меня замуж, как только вам исполнится двадцать. Иначе ваша встреча со мной, и к тому же свидание, может показаться странной… даже подозрительной.
- Насколько я знаю, Синтия помолвлена… с другим человеком, вы едва ли заставите меня поверить в то, что говорите, мистер Престон.
- О, Молли, - пробормотала Синтия, вся дрожа, но стараясь быть спокойной. - Я не помолвлена… ни с тем человеком, которого ты имеешь ввиду, ни с мистером Престоном.
Мистер Престон выдавил улыбку: - Думаю, у меня есть письма, которые убедят мисс Гибсон в правоте моих слов, и которые убедят мистера Осборна Хэмли, если нужно… я полагаю, именно на него она намекала.
- Вы оба совершенно меня озадачили, - ответила Молли. - Единственное, что я знаю, что нам не следует находиться здесь так поздно, и что мы с Синтией немедленно пойдем домой. Если вы хотите поговорить с мисс Киркпатрик, мистер Престон, почему бы вам не прийти в дом моего отца и не повидаться с ней открыто, как подобает джентльмену?
- Я не возражаю, - ответил он. - Я только буду рад объяснить мистеру Гибсону, в каких отношениях я нахожусь с ней. Если я не покончил с этим прежде, то только потому, что уступил ее желаниям.
- Пожалуйста, не надо, не надо. Молли… ты не знаешь всего… тебе не все известно об этом. Ты думаешь о хорошем и добром, я знаю, но ты только причиняешь вред. Я вполне могу идти пешком, давай пойдем. Я все тебе расскажу, когда мы будем дома, - она взяла Молли за руку и попыталась побыстрее увести ее? но мистер Престон последовал за ними и говорил, пока шел рядом.
- Я не знаю, что вы скажете дома, но разве вы можете отрицать, что обещали стать моей женой? Разве вы можете отрицать, что единственно вашей настойчивой просьбой было сохранить помолвку в тайне?
Он поступил неразумно - Синтия остановилась и приготовилась защищаться.
- Раз уж вы обнародовали это… раз уж я должна говорить здесь, я признаю, что ваши слова абсолютная правда, что когда мною пренебрегали в шестнадцать лет, вы… которого я считала другом, одолжили мне денег на мои нужды и заставили меня дать вам обещание выйти за вас.
- Заставил вас?! - воскликнул он, делая ударение на первом слове.
Синтия покраснела:
- Заставил, не совсем правильное слово, признаю. Тогда вы мне нравились… вы были почти единственным моим другом… и если бы стоял вопрос о немедленном замужестве, я бы не возражала. Но теперь я лучше вас узнала, и вы столько преследовали меня в последнее время, что я вам скажу раз и навсегда (как я сказала вам прежде, пока не устала от самих слов), ни за что на свете я не выйду за вас. Ни за что! Я понимаю, что нет возможности избежать разоблачения, и я, полагаю, потеряю свою репутацию и всех своих друзей.
- Только не меня, - ответила Молли, тронутая стоном отчаяния в голосе Синтии.
- Это тяжело, - сказал мистер Престон. - Вы можете верить во все плохое, что говорят обо мне, если хотите, Синтия, но не думаю, что вы можете сомневаться в моей настоящей, пылкой, бескорыстной любви к вам.
- Я сомневаюсь в этом, - ответила Синтия, вспыхивая с новой силой. - Ах! Когда я думаю о любви, приносящей себя в жертву, которую я видела… которую узнала… о любви, когда думают о других прежде себя…
Мистер Престон прервал паузу, которую допустила Синтия. Она испугалась, что слишком обличила его.
- Вы не называете любовью добровольное ожидание в течение многих лет… молчание, которого требуют от вас… страдания от ревности и пренебрежения, и все это лишь полагаясь на клятву шестнадцатилетней девушки… клятва оказалась непрочной, когда эта девушка стала старше. Синтия, я любил и люблю вас, и я не оставлю вас. Если вы останетесь верны своему слову и выйдете за меня, я клянусь, заставлю вас полюбить меня в ответ.
- О, мне бы хотелось… хотелось никогда не брать этих несчастных денег, они были началом всему. О, Молли, я откладывала и экономила, чтобы вернуть их, а теперь он их не берет. Я думала, если смогу расплатиться с ним, это освободит меня.
- Кажется, вы полагаете, что продались за двадцать фунтов, - сказал он. Они были уже почти у выгона, рядом с ограждением коттеджей, в пределах слышимости их обитателей. Если никто из них двоих не подумал об этом, то это сделала Молли, и решила зайти к одному из рабочих, чтобы попросить защиты. Во всяком случае, его присутствие должно положить конец этой несчастной ссоре.
- Я не продала себя, тогда вы мне нравились. Но как же я ненавижу вас сейчас! - вскричала Синтия, не в состоянии сдержаться.
Он поклонился и повернул назад, быстро спустившись по лестнице. Во всяком случае, его уход стал облегчением. И, тем не менее, обе девушки торопились вернуться, словно он все еще преследовал их. Один раз, когда Молли что-то сказала Синтии, последняя ответила:
- Молли, если тебе жалко меня… если ты любишь меня… больше ничего не говори сейчас. Когда мы окажемся дома, нам придется сделать вид, что ничего не случилось. Приходи ко мне в комнату, когда мы поднимемся наверх, чтобы ложиться спать, и я расскажу тебе все. Я знаю, ты будешь очень осуждать меня, но я расскажу тебе все.
Поэтому Молли не произнесла ни слова, пока они не добрались до дома. Затем каждая из девушек поднялась в свою комнату, чтобы отдохнуть и успокоиться перед переодеванием к неизбежному семейному обеду. Молли чувствовала себя так, будто ее сильно встряхнули, она совсем не спускалась бы вниз, если бы ее собственные интересы не были поставлены на карту. Она сидела за туалетным столиком, обхватив голову руками, не зажигая свечей, в затемненной комнате, пытаясь унять свое бьющееся сердце и вспомнить все, что она услышала, и понять, как все это скажется на жизнях тех, кого она любила. Роджер, о, Роджер! - на краю света в таинственном мраке расстояния - любящий (ах, что это была за любовь! Это была любовь, о которой Синтия упомянула как о достойной!), а на предмет его любви предъявлял требования другой - с которым она должна притворяться! Как это могло произойти? Что он подумает и почувствует, если ему доведется узнать? Бесполезно было пытаться представить его боль - это не принесло бы пользы. Молли оставалось только попытаться разгадать Синтию, если она могла помочь ей мыслью, или советом, или действием, а не слабеть, позволяя фантазии рисовать картины возможных страданий.
Когда она вошла в гостиную перед обедом, то застала там Синтию и ее мать. В комнате стояли свечи, но они были не зажжены, поскольку огонь камина горел весело и порывисто, и возвращения мистера Гибсона ожидали с минуты на минуту. Синтия сидела в тени, поэтому только благодаря своему тонкому слуху Молли могла судить о ее состоянии. Миссис Гибсон рассказывала о своих дневных приключениях: кого она застала дома, совершая визиты; кого не было дома; и те небольшие обрывки новостей, которые она услышала. Голос Синтии казался Молли вялым и уставшим, но она отвечала надлежащим образом и выражала должный интерес в нужных местах, правда, Молли приходила ей на помощь и с усилием вступала в разговор. Но миссис Гибсон была не из тех, кто замечает мельчайшие отличия или изменения в поведении. Когда вернулся мистер Гибсон, стороны поменялись местами. Теперь на Синтию напало оживление, отчасти для того, чтобы он не заметил уныния, и отчасти потому, что Синтия была одной из тех прирожденных кокеток, которые от колыбели до могилы инстинктивно выставляют все свои приятнейшие манеры для того, чтобы поладить с любым мужчиной, молодым или старым, который может оказаться рядом. Она выслушала его замечания и рассказы с приторным вниманием, и Молли, молчаливая и удивленная, едва могла поверить, что Синтия, сидящая перед ней, та самая девушка, которая рыдала и кричала, словно ее сердце разрывалось, не более двух часов назад. Правда, она выглядела бледной, и глаза у нее были уставшие, но это был единственный признак ее прошлых тревог. После обеда мистер Гибсон отправился к своим городским пациентам. Миссис Гибсон затихла в своем кресле, держа перед собой газету «Таймс», за которой она по-женски вздремнула. Синтия держала книгу в одной руке, а другой прикрыла глаза от света. Одна Молли не могла ни читать, ни спать, ни работать. Она сидела у полукруглого окна, жалюзи еще не были опущены, поскольку не было опасности, что за ними подглядывают. Она всматривалась в мягкую темноту за окном и поймала себя на том, что пытается разглядеть очертания предметов - коттедж в конце сада, огромную скамью вокруг дерева, проволочную арку, по которой вились вверх летние розы - все казалось едва видимым и тусклым в темном бархате воздуха. Некоторое время спустя принесли чай, и началась обычная вечерняя суматоха. Со стола убрали, миссис Гибсон поднялась и сделала несколько замечаний о дорогом отце, которые она делала в тот же самый час несколько недель назад. Синтия тоже не выглядела иначе, чем обычно. «И все же что за тайна скрывалась за ее спокойствием!» - думала Молли. Наконец пришло время ложиться спать и время привычных бесед перед сном. И Молли, и Синтия поднялись в свои комнаты, не обменявшись ни словом. Оказавшись в своей комнате, Молли не могла вспомнить, она ли должна идти к Синтии, или это Синтия должна идти к ней. Она сняла платье и, надев пеньюар, стояла и ждала, и даже присела на пару минут; но Синтия не приходила, поэтому Молли пошла и постучала в дверь напротив, которая, к ее удивлению, оказалась запертой. Когда она вошла в комнату, Синтия сидела за туалетным столиком, словно только что поднялась из гостиной. Она склонила голову на руки и, казалось, почти забыла, что назначила Молли встречу, поскольку выглядела испуганной, на ее лице отпечатались беспокойство и душевные страдания; оставшись наедине, она больше не делала усилий над собой, уступив тревожным мыслям.
[1] Холмы Малверна располагаются в графстве Вустершир, считаются территорией выдающейся природной красоты.
декабрь, 2012 г.
Copyright © 2009-2012 Все права на перевод романа
Элизабет Гаскелл «Жены и дочери» принадлежат:
переводчик - Валентина Григорьева,
редактор - Елена Первушина 
Исключительные права на публикацию принадлежат apropospage.ru. Любое использование материала полностью
или частично запрещено |
