Примерно в то же самое время Диксон вернулась из Милтона и вновь стала служанкой Маргарет. Она привезла бесчисленные милтонские истории: как Марта переехала в дом к мисс Торнтон, когда та вышла замуж; подробный рассказ о подружках невесты, платьях и завтраках; и о том, что люди в Милтоне считают, что мистер Торнтон устроил слишком пышную свадьбу, учитывая, что он много потерял из-за последней забастовки и ему пришлось платить за нарушение контрактов; и о том, как мало денег выручили с продажи мебели, за которой Диксон так заботливо ухаживала, досадно, если вспомнить, сколько богатых людей живет в Милтоне; как миссис Торнтон пришла однажды и дешево купила две или три вещи, а на следующий день пришел мистер Торнтон и, желая приобрести несколько вещей, предложил вопреки ожиданиям и к удовольствию очевидцев большую цену, чем, как заметила Диксон, восстановил справедливость. Если миссис Торнтон заплатила мало, мистер Торнтон заплатил слишком много. Мистер Белл прислал всевозможные указания относительно книг, но их было трудно понять – он был таким привередливым. Если бы он приехал сам, все было бы сделано правильно, но письма всегда были и всегда будут только запутывать дело. Диксон мало рассказывала о Хиггинсах. Ее память обладала склонностью к аристократизму и была ненадежна всякий раз, когда дело касалось простолюдинов. Она полагала, что с Николасом было все в порядке. Он несколько раз приходил и спрашивал, нет ли весточки от мисс Маргарет… единственный человек, который справлялся о ней, кроме мистера Торнтона. А Мэри? О, конечно, она в порядке - рослая, здоровая и неряшливая девица. Она слышала или, возможно, это ей только привиделось, хотя было бы странно, если бы ей являлись видения, связанные с такими людьми, как Хиггинсы, что Мэри пошла работать на фабрику мистера Торнтона, потому что ее отец хотел, чтобы она научилась готовить. Но что эта бессмыслица могла означать, она не знала. Маргарет согласилась с ней, что история слишком непонятна, чтобы быть видением. Все же ей было приятно, что теперь рядом с ней есть та, с которой она могла поговорить о Милтоне и о людях, живущих там. Диксон не очень любила разговоры на эту тему, желая оставить ту часть своей жизни в тени. Ей больше нравилось вспоминать слова мистера Белла, в которых он намекнул ей, что хочет сделать Маргарет своей наследницей. Но молодая хозяйка не одобряла и не потакала ее лукавым расспросам, в какую бы форму – подозрения или утверждения – они ни были облечены. Все это время Маргарет испытывала странное, необъяснимое желание услышать, что мистер Белл уехал по своим делам в Милтон. Из разговора, состоявшегося между ними в Хелстоне, они оба хорошо понимали, что объяснение, о котором она просила, должно быть дано мистеру Торнтону только на словах, но никоим образом не должно быть ему навязано. Мистер Белл был не любитель вести переписку, но время от времени, пребывая в хорошем настроении, писал длинные или короткие письма, и хотя Маргарет, получая от него весточки, не питала никакой определенной надежды, она всегда откладывала их с легким сожалением. Он не собирался в Милтон – во всяком случае, он ничего об этом не писал. Что ж, ей придется быть терпеливой. Рано или поздно туман должен рассеяться. Письма мистера Белла были совсем на него не похожи. Это были короткие жалобы, каждый раз с легкой ноткой горечи, что так не вязалось с его натурой. Он не надеялся на будущее, а, скорее, сожалел о прошлом и тяготился настоящим. Маргарет подумала, что он, должно быть, неважно себя чувствует, но в ответ на свой вопрос о его здоровье она получила короткую записку, в которой говорилось, что эта старомодная жалоба называется хандрой. Он страдает от этого, и пусть она сама решит, душевная это тоска или физическая, но ему хотелось бы побаловать себя ворчанием и не докладывать каждый раз о своем здоровье.
Следуя просьбе мистера Белла, Маргарет больше не спрашивала его о здоровье. Как-то Эдит случайно проболталась о своем разговоре с мистером Беллом во время его последнего визита в Лондон, из которого Маргарет заключила, что он намерен взять ее с собой осенью в Кадис, чтобы она навестила брата и невестку. Она спрашивала и переспрашивала Эдит до тех пор, пока кузина не устала и не заявила, что больше ничего не помнит. «Он сказал лишь только, что подумывает поехать и лично услышать рассказ Фредерика о мятеже. И что это была бы неплохая возможность для Маргарет познакомиться со своей невесткой. Что он всегда куда-нибудь ездил во время летних каникул, и не понимает, почему он не должен ехать в Испанию. Это все». Эдит надеялась, что Маргарет не хочет покидать их, она так беспокоилась из-за этого. А потом, не зная, что еще особенного сделать, она расплакалась и сказала, что заботилась о Маргарет больше, чем Маргарет о ней. Маргарет успокаивала кузину, как могла, но едва ли могла объяснить ей, как эта мысль о поездке в Испанию – всего лишь Chateau en Espagne[1] - привлекала и радовала ее. Эдит была склонна считать удовольствие, получаемое без ее участия, невысказанным оскорблением или, в лучшем случае, доказательством безразличия. Поэтому Маргарет пришлось утаивать свою радость, но она находила отдушину, расспрашивая Диксон, когда та одевала ее к обеду, не хотелось бы той увидеть мастера Фредерика и его жену? − Она – католичка, мисс, верно? − Полагаю, что… да, конечно! – ответила Маргарет, на мгновение обескураженная этим вопросом. − И они живут в католической стране?
− Да. − Тогда, боюсь, я должна сказать, что мне моя душа дороже, чем мастеру Фредерику – его собственная. Я бы находилась в постоянном страхе, мисс, как бы меня не обратили в их веру. − Ну, – ответила Маргарет, - я еще не знаю, поеду ли я, но если я поеду, думаю, что я не настолько утонченна, чтобы не обойтись без тебя в путешествии. Нет, добрая старая Диксон, у тебя будет длинный отпуск, если мы поедем. Но я боюсь, придется долго ждать этого «если». Диксон не понравились эти слова. Во-первых, ей не нравилось, когда Маргарет в шутку назвала ее «доброй старой Диксон» всякий раз, когда была сильно взволнована. Она знала, что мисс Хейл была склонна ласково называть всех людей, что пришлись ей по душе, «старыми», но Диксон всегда содрогалась, когда это слово применяли к ней. Ей было немногим больше пятидесяти, и как она считала, это была самая лучшая пора жизни. Во-вторых, ей не понравилось, что ее слова так легко приняли на веру. Несмотря на весь ужас, втайне она испытывала интерес к Испании, Инквизиции и католическим таинствам. Поэтому, откашлявшись, словно показывая свою готовность покончить с трудностями, она спросила мисс Хейл, не думает ли та, что если постараться не встречаться со священником и не входить в их церкви, будет не так опасно, что ее обратят в другую веру? Мастер Фредерик, без сомнения, принял странное решение. − Я полагаю, что именно любовь склонила его к тому, чтобы переменить веру, - ответила Маргарет, вздыхая. − И правда, мисс! – сказала Диксон. – Что ж! Можно держаться подальше от священников и церквей, но любовь подкрадывается неожиданно! Думаю, я бы не поехала. Маргарет боялась позволить себе часто думать об этой поездке в Испанию. Но эти мысли отвлекали от охватившего ее настойчивого желания все объяснить мистеру Торнтону. Мистер Белл, кажется, сейчас безвыездно живет в Оксфорде и не собирается в ближайшее время поехать в Милтон, и что-то необъяснимое, казалось, удерживало Маргарет от вопросов или намеков на вероятность такой поездки. Как и не позволила она себе упомянуть о том, что Эдит рассказала ей о его намерении – возможно, всего лишь о минутном порыве – поехать в Испанию. В тот солнечный, беззаботный день в Хелстоне он ни разу не обмолвился об этом. Возможно, это был всего лишь каприз, но если бы он оказался правдой, какой бы это был замечательный способ уйти от монотонности настоящего, которое начало угнетать ее.
Одним из самых больших удовольствий в жизни Маргарет в это время был ребенок Эдит. Он был гордостью и игрушкой для обоих родителей пока вел себя хорошо. Но он был очень упрям, и как только начинал громко капризничать, Эдит сдавалась от отчаяния и усталости и вздыхала:
− О, боже, что мне с ним делать? Маргарет, пожалуйста, позвони в колокольчик, чтобы пришла Хэнли.
Но Маргарет больше любила малыша, когда он проявлял свой характер, чем когда был паинькой. Она уносила его в комнату, где они вдвоем справлялись с этим. Проявляя непреклонность, иногда действуя обаянием или хитростью, Маргарет усмиряла его, целовала и гладила до тех пор, пока он, потершись своим раскрасневшимся и заплаканным личиком о ее щеки, не засыпал у нее на руках или на плече. Это были самые приятные моменты для Маргарет. Ей довелось испытать то чувство, которого, она полагала, будет навсегда лишена. Частые визиты мистера Генри Леннокса добавляли приятной новизны в привычный уклад дома. Маргарет находила его более равнодушным, если не более блестящим, чем прежде. Но его развитый интеллектуальный вкус, богатые и разнообразные знания придавали иной оттенок довольно скучным беседам. Маргарет заметила, что он с легким презрением относится к своему брату и невестке, к их образу жизни, который он, казалось, считал легкомысленным и бесцельным. Один или два раза в присутствии Маргарет он спросил своего брата довольно резким тоном, всерьез ли тот намерен оставить службу. И на ответ капитана Леннокса, что у него достаточно средств к существованию, губы мистера Леннокса искривились и он спросил: − Это все, для чего ты живешь? Но братья были сильно привязаны друг к другу, как два человека, один из которых всегда ведет другого, а этот последний терпеливо довольствуется тем, что его ведут. Мистер Леннокс преуспел в своей деятельности, с точным расчетом укрепляя все те связи, что могли со временем сослужить ему службу. Он был человек проницательный, дальновидный, здравомыслящий, саркастичный и гордый. С того долгого разговора о деле Фредерика, который состоялся в первый вечер в присутствии мистера Белла, Маргарет мало с ним общалась, и только лишь потому, что они состояли в родственных отношениях с одной и той же семьей. Но для нее этого было достаточно, чтобы отбросить робость, а для него – смирить обиженную гордость и тщеславие. Они, конечно, постоянно встречались, но ей казалось, что он избегает оставаться с ней наедине. Маргарет предполагала, что он так же, как и она, чувствует, что они странным образом во многом разошлись в своих прежних мнениях и вкусах. И все же, когда он говорил необычайно хорошо или шутил в своей замечательной остроумной манере, ей на мгновение казалось, что его взгляд в первую очередь останавливается на ее лице. И что в семейных беседах, в которых им постоянно приходилось вместе участвовать, ее мнение было единственным, к которому он прислушивался с уважением, более внимательно, потому что оно высказывалось неохотно и далеко не всегда.
* * * [1] Chateau en Espagne – воздушный замок (фр.)
декабрь, 2008 г.
Copyright © 2007-2008 Все права на перевод романа
Элизабет Гаскелл "Север и Юг" принадлежат:
переводчик − Валентина Григорьева;
редакторы − Елена Первушина (Helmi Saari), miele.
Исключительные права на публикацию принадлежат apropospage.ru. Любое использование материала полностью
или частично запрещено |
