Глава первая Мистеру Джонсону когда-то было пятьдесят три года; через двенадцать месяцев исполнилось пятьдесят четыре, отчего он пришел в восторг и вознамерился отпраздновать грядущий день рождения, устроив Маскарад для своих Чад и Друзей. В согласии с чем, в день, когда ему исполнилось пятьдесят пять[2], всем соседям разослали приглашения. Круг его знакомых в той части света был невелик, и включал только леди Уильямс, мистера и миссис Джонс, Чарльза Адамса и трех девиц Симпсон – все они жили в окрестности Паммидидл и явились на Маскарад. Прежде чем приступить к описанию вечера, следует ознакомить читателя с внешностью и характером персон, ему представленных. Мистер и миссис Джонс были оба высокие и вспыльчивые, но во всех прочих отношениях сама уживчивость и любезность. Чарльз Адамс - привлекательный, изысканный, обворожительный молодой человек столь ослепительной Красоты, что лишь Орлы дерзали смотреть ему в Лицо[3]. Старшая мисс Симпсон блистала приятной внешностью, Манерами и Нравом; лишь необузданное честолюбие не красило ее. Средняя сестра, Сьюки, была Завистлива, Язвительна и Зловредна, толстая уродливая коротышка. Сесилия, младшая, хоть и красивая, слишком жеманилась, чтобы всем нравиться.
В леди Уильямс совместились все добродетели. Она была вдова с замечательным Доходом и остатками замечательной красоты. Хотя Щедрая и Открытая, она отличалась Великодушием и искренностью; Хотя Набожная и Приветливая, она отличалась Благочестием и любезностью; Хотя Утонченная и привлекательная, она отличалась Элегантностью и Приятностью. Джонсоны составляли Любящее семейство, и – несмотря на некоторые пристрастие к Бутылке и Азарту - славились многими прекрасными Качествами. Вот такое общество собралось в роскошной Гостиной особняка Джонсон-корт, и среди женских Масок более всего привлекала взоры прелестная Султанша. Из мужчин - Маска, изображающее Солнце[4], вызвала всеобщее восхищение. Лучи, льющиеся из его Глаз, соперничали с сим великолепным Светилом, будучи не в пример превосходнее. Они так сияли, что никто не смел подойти ближе, чем на полмили; мужчина занимал почти всю залу один, поскольку в длину она не превышала три четверти мили, и полмили в ширину. Наконец, Джентльмен, обнаружив, что слепящий свет исходящих от него лучей не благоприятствует общению, отгоняя всех в тесный угол комнаты, полуприкрыл глаза, благодаря чему Собрание различило Чарльза Адамса в простом зеленом Фраке, совершенно без маски.
Когда всеобщее изумление немного улеглось, внимание обратилось на две маски в домино, будто в Пылу спора; оба высокие, но во всех прочих отношениях сама уживчивость и любезность. "Вот, - заметил остроумный Чарльз, - вот мистер и миссис Джонс", что соответствовало истине.
Никто и вообразить не мог, кем была Султанша! Пока наконец, обращаясь к грациозной Флоре[5], лежавшей на софе в заученной позе, она не сказала: "Ах, Сесилия, если б я была той, которую изображаю", - чем обнаружила себя пред неистощимым гением Чарльза Адамса как элегантная, но честолюбивая Кэролайн Симпсон. Та, к которой она обращалась, была, по его справедливому мнению, не кто иная, как ее миловидная, но жеманная сестра Сесилия.
Общество затем направилось к Игорному Столу, поглотившему внимание трех масок в домино (каждая с бутылкой в руках); однако дама в наряде Добродетели бежала от возмутительной сцены, в то время как толстая коротышка, изображавшая Зависть, присаживалась поочередно на головы троих Игроков. Чарльзу Адамсу не изменила ясность ума; он скоро догадался, что за столом члены семейства Джонсонов, Зависть представляет Сьюки Симпсон, а Добродетель – леди Уильямс.
Засим Маски сняли, и Общество перешло в другую комнату, чтобы отведать изысканное и прекрасно приготовленное Угощение, после чего, благодаря троим Джонсонам, беспрестанно подливавшим из Бутылок, все собрание (не исключая и Добродетель) развезли по домам, Мертвецки Пьяными. Глава вторая Добрых три месяца Маскарад давал пищу разговорам среди населения Паммидидл; но более всего распространялись о Чарльзе Адамсе. Своеобразие внешности, лучи, исходящие из его глаз, блеск Остроумия и весь tout ensemble[6] затронули сердца множества юных леди, так что из шести, присутствующих на Маскараде, лишь пять вернулись непокоренными. Алиса Джонсон оказалась несчастной шестой, чье сердце не смогло устоять пред силой его Обаяния. Однако если мои Читатели сочтут странным, что такая бездна достоинств и Совершенств, принадлежащих ему, завоевала лишь ее, стоит напомнить, что девиц Симпсон защитили Честолюбие, Зависть и Самолюбование. Все желания Кэролайн сходились на титулованном Супруге; в Сьюки столь превосходные совершенства могли вызвать одну только Зависть, а не Любовь; а Сесилия была слишком привязана к собственной персоне, чтобы восхищаться кем-то еще. Что до леди Уильямс и миссис Джонс, одной хватало благоразумия не влюбляться в человека настолько ее Моложе, а другая, хоть и высокая, а также вспыльчивая, обожала мужа и ни о чем таком не думала. Вопреки поползновениям мисс Джонсон обнаружить в нем к себе привязанность, холодное и равнодушное сердце Чарльза Адамса, по всей видимости, еще хранило прирожденную свободу; вежливый со всеми, он не отличал никого, и оставался милым, любезным, но нечувствительным Чарльзом Адамсом. Однажды вечером, подогретая вином (нередкий случай) Алиса решилась искать утешения расстроенному Уму и томящемуся Сердцу в Беседе с разумной леди Уильямс. Она застала ее светлость дома, как обычно, поскольку та не любила выходить, и – как достославный сэр Чарльз Грандисон – считала ниже своего достоинства отказывать в приеме, находясь Дома[7], поскольку рассматривала сей фешенебельный метод скрываться от неприятных Посетителей чуть ли не как откровенное Двоеженство[8]. Несмотря на выпитое вино, несчастная Алиса пребывала в расстроенных чувствах; она не могла думать ни о чем, кроме Чарльза Адамса, не могла говорить ни о чем, кроме него, и, словом, выразилась столь открыто, что леди Уильямс вскоре догадалась о ее безответной привязанности, возбудившей в ней Жалость и Сочувствие, и обратилась к гостье следующим образом: − Я вижу, увы, слишком явно, дорогая мисс Джонсон, что ваше Сердце не в силах противостоять притягательному Очарованию сего Юноши, и искренне вам сочувствую. Это что, первая Любовь?
− Да. − Тем печальнее слышать; я сама могу служить примером Страданий, обыкновенно сопровождающих первую Любовь, и твердо решила в будущем сторониться подобного Несчастья. Надеюсь, еще не слишком поздно и вам сделать то же; если так, попытайтесь, моя дорогая, избегнуть столь серьезной Опасности. Вторая привязанность редко влечет за собой значительные последствия; здесь я ничего не имею возразить. Остерегайтесь первой Любви, и вам не нужно будет бояться второй. − Вы упомянули, мадам, что и сами пострадали от несчастья, которого в своей доброте желаете мне избегнуть. Не поведаете ли свою Жизнь и Приключения[9]? − С охотой, Душа моя. Глава третья «Мой отец был беркширский джентльмен с немалым Состоянием; я и мои братья с сестрами – его единственные Дети. Мне было всего шесть лет, когда я имела несчастье лишиться Матери, и, снисходя к моему Нежному возрасту, отец не отослал меня в Школу, а нанял дельную Гувернантку надзирать за моим Образованием под домашней Кровлей. Братьев разместили по Школам в соответствии с их Возрастом, а сестры, все моложе меня, оставались на Попечении своей Няньки. Мисс Дикинс оказалась превосходной Гувернанткой. Она учила меня ступать Путями Добродетели; под ее руководством день ото дня я становилась все лучше и лучше; возможно, к сему дню уже почти достигла бы совершенства, не будь моя драгоценная Наставница вырвана из моих объятий, едва мне исполнилось семнадцать. Никогда не забуду ее последние слова: «Милая Китти, - сказала она, - спокойной ночи». Больше я никогда ее не видела, - продолжала леди Уильямс, утирая слезы. – Той же ночью она сбежала с дворецким. На следующий год дальняя родственница отца пригласила меня провести Зиму с нею в Лондоне. Миссис Уоткинс была светская леди, родовитая, богатая; слыла вполне миловидной, но я, со своей стороны, никогда не считала ее особенно красивой. Лоб у нее был высоковат, глаза маловаты, и еще - она была слишком румяная». − Как такое может быть? – прервала мисс Джонсон, багровея от гнева. – Думаете, можно быть слишком румяной[10]? − Верно, думаю, и скажу вам, почему, дорогая Алиса; если у кого-то слишком много красноты на щеках, это придает лицу, по-моему, слишком красный вид. − Но может ли, леди Уильямс, лицо быть слишком красным?
− Конечно, дорогая мисс Джонсон, и скажу вам, почему. Когда лицо слишком красное, оно не столь хорошо выглядит, как более бледное.
− Пожалуйста, мадам, продолжайте ваш рассказ. − Что ж, как уже сказано, я получила приглашение провести несколько недель у нее в Лондоне. Многие джентльмены считали ее Красивой, но, на мой взгляд, лоб у нее был высоковат, глаза маловаты, и она была слишком румяная.
− Вот здесь, мадам, как я упомянула, ваша светлость ошибается. Миссис Уоткинс не могла быть слишком румяной, поскольку это невозможно.
− Прошу меня извинить, Душа моя, если чуточку не соглашусь с вами. Позвольте мне объяснить подробнее; мое представление таково: если у Дамы избыточно много красноты на Щеках, она, следует признать, слишком румяная. − Но, мадам, я не считаю, что у кого-то может быть избыточно много красноты на Щеках. − Как, Душа моя, даже если кто-то слишком румяный? Мисс Джонсон вконец потеряла терпение, не в последнюю очередь, возможно, оттого, что леди Уильямс хранила непоколебимое хладнокровие. Следует помнить, однако, что ее светлость в одном отношении имела явное преимущество перед гостьей; я имею в виду, в трезвости, поскольку, разгоряченная вином и возбужденная Страстью, Алиса утратила остатки Самообладания.
Наконец Спор стал таким жарким со стороны Алисы, что «чуть к кулакам от слов не перешел»[11], но, к счастью, появился мистер Джонсон и с некоторым усилием увлек ее прочь от леди Уильямс, миссис Уоткинс и красных щек. Глава четвертая Если Читатели воображают, что после описанной перепалки дружеские отношения между семейством Джонсонов и леди Уильямс должны были прекратиться, они ошибаются; ее светлость была слишком разумна, чтобы сердиться из-за поступка, который – как невольно бросилось ей в глаза – был естественным следствием подпития, Алиса же питала глубокое уважение к леди Уильямс и нежные чувства – к ее бордо, с чем и постаралась пойти на уступки. Через несколько дней после примирения леди Уильямс навестила мисс Джонсон и предложила прогуляться по Цитроновой Роще[12], ведущей от свинарника ее светлости к лошадиной поилке в имении Чарльза Адамса. Алиса приняла предложение с изъявлениями восторга, покоренная добротой леди Уильямс и надеждой полюбоваться лошадиной поилкой Чарльза. Они отошли совсем недалеко, когда Алису внезапно отвлекли от мыслей о грядущем развлечении такие слова леди Уильямс: − Я до сих пор пренебрегала возможностью, дорогая Алиса, продолжить рассказ о моей Жизни, не желая вызвать у вас в Памяти сцену, которую (поскольку она скорее бросает на вас тень, чем выставляет в выгодном свете) лучше забыть, чем помнить. Алиса вспыхнула и открыла было рот, но ее светлость, заметив такое неудовольствие, продолжала: − Боюсь, дорогая, что мои слова вас задели; позвольте вас уверить, что ни в коей мере не желаю никого огорчать воспоминаниями о том, что все равно не изменишь; принимая во внимание обстоятельства, я не виню вас настолько, как прочие; ведь если некто под Хмельком, он не отвечает за свои действия. − Мадам, это невыносимо; я настаиваю... − Дорогая, не давайте воли раздражению; уверяю вас, я целиком простила все случившееся; да я и тогда не сердилась, поскольку с самого начала заметила: вы едва держались на ногах. Понятно, что вы не контролировали свои странные речи. Кажется, я привожу вас в уныние; ничего, я сменю тему, не будем больше об этом; помните, что все забыто – продолжу свой рассказ; но настаиваю на том, чтобы не возвращаться к описанию миссис Уоткинс; незачем поминать старое, да и вы никогда ее не видели, вам без разницы, если лоб у нее был высоковат, глаза маловаты, а сама она была слишком румяная. − Опять! Леди Уильямс, это уж слишком...
Несчастная Алиса была вне себя при возобновлении прежнего рассказа, и не знаю, к чему бы это привело, если бы их внимание не занял другой предмет. Прелестная юная Девица, лежавшая, явно страдая от боли, под цитроновым деревом, не могла не броситься им в глаза. Забыв собственные разногласия, они поспешили к ней с нежным сочувствием и приветствовали ее в следующих выражениях: − Кажется, прелестная Нимфа, вас постигла некая невзгода, каковую мы были бы счастливы облегчить, если вы только сообщите, в чем она заключается. Не поведаете ли свою Жизнь и Приключения? − Охотно, леди; будьте любезны, присядьте. Они уселись, и начался рассказ. Глава пятая
«Я уроженка Северного Уэльса, мой отец среди самых известных там Портных. Обремененный многочисленной семьей, он согласился, чтобы сестра моей матери, обеспеченная вдова и владелица пивной в соседней деревне, взяла меня на воспитание собственным коштом. Я провела у нее восемь лет Жизни, за это время она предоставила мне лучших Учителей, которые наставляли меня во всех совершенствах, требуемых от девицы в моем положении[13]. Под их руководством я изучила Танцы, Музыку, Рисование и многочисленные Языки, благодаря чему стала образованнейшей среди Дочерей Портных в Уэльсе. Не было никого счастливее меня, пока полгода назад... Но мне следовало сообщить вам ранее, что самое богатое имение в нашем околотке принадлежит Чарльзу Адамсу, владельцу того кирпичного Дома, что виднеется вдалеке». − Чарльзу Адамсу! – воскликнула Алиса в изумлении. – Вы знаете Чарльза Адамса? − Увы, да, мадам. Он приехал в упомянутое мной имение полгода назад собрать арендную плату[14]. Тогда я впервые его увидела; поскольку вы, очевидно, с ним знакомы, мне нет необходимости описывать его. Я не смогла противостоять его чарам... − Ах! кто бы смог, - вздохнула Алиса.
"Моя тетя, лучшая подруга его кухарки, решилась, по моей просьбе, узнать у нее, есть ли у меня надежда на ответное чувство. С этой целью она отправилась однажды вечером выпить чаю у миссис Сьюзен; та в ходе разговора распространялась о своем удачном Месте и Доброте своего Хозяина; а когда моя тетя стала весьма тонко выспрашивать ее, Сьюзен вскоре призналась, что, по ее мнению, Хозяин никогда не женится, "потому что (объясняла она) он частенько говаривал, что его жена, кто бы она ни была, должна соединять в себе Юность, Красоту, Знатность, Остроумие, Достоинство и Богатство. Много раз (продолжала она) я пыталась наставить его на путь истинный и убедить, как мала вероятность встретить подобную Леди, но мои объяснения ни к чему не привели, и он все так же тверд в своем решении, как и раньше". Можете себе представить, дамы, сколь печально мне было это слышать; я боялась, что хотя и соединяю Юность, Красоту, Остроумие и Достоинство, а также унаследую Дом и торговое предприятие моей тети, он может счесть недостаточной мою Знатность, а тем самым и меня – недостойной его руки. Однако я решилась на рискованный шаг и отправила ему чрезвычайно любезное письмо, нежно предлагая руку и сердце[15], на что получила суровый и безоговорочный отказ. Посчитав, что здесь сыграла роль его скромность, и ничто другое, я стала вновь настаивать. Но он более не отвечал на мои Письма и спешно покинул наши Края. Узнав о его отъезде, я написала сюда и сообщила, что вскоре буду иметь честь нанести ему визит в Паммидидл, но ответа не получила. Решив, что Молчание – знак Согласия, я покинула Уэльс, без ведома тети, и прибыла сюда после утомительного Путешествия не далее как сегодня Утром. Меня направили к его Дому, в виду которого мы находимся, через Лес. Я вступила в рощу с легким сердцем, в ожидании счастья его увидеть, и дошла до этого места, где внезапно обнаружила неподвижность в ноге; изучив причину такого явления, я пришла к выводу, что попала в капкан, какие встречаются в частных владениях у джентльменов[16]." − Ах, - воскликнула леди Уильямс, - как удачно, что вы оказались на нашем пути; иначе мы могли бы сами пасть жертвой подобного несчастья... − Действительно, вам повезло, леди, что я вас опередила на некоторое время. Я кричала, как легко можно себе представить, пока эхо не стало отдаваться во всей роще, и пока один из служителей жестокого Негодяя не пришел мне на помощь, высвободив меня из ужасного заключения, но, увы, не раньше, чем нога была сломана. Глава шестая От сего горестного повествования прекрасные глаза леди Уильямс наполнились слезами, а Алиса невольно воскликнула: − О, жестокий Чарльз! Как ранит он сердца и ноги всех прелестниц.
Леди Уильямс перебила ее, заметив, что ногу юной Девицы необходимо вылечить безотлагательно. Осмотрев перелом, соответственно, она тут же приступила к делу и провела операцию с блеском, и тем более поразительно, что никогда раньше ничем подобным не занималась. Люси поднялась с земли и, обнаружив, что может передвигаться с величайшей легкостью, пошла вместе с ними к дому леди Уильямс, по настоятельной просьбе ее светлости.
Идеальная фигура, красивое лицо и элегантные манеры Люси окончательно покорили сердце Алисы, и при расставании после Ужина та уверяла, что – за исключением Отца, Брата, Дядьев, Теток, Кузенов, Кузин и другой родни, леди Уильямс, Чарльза Адамса и еще нескольких десятков лучших друзей – она обожает ее больше всех на свете. Подобные лестные уверения вполне справедливо принесли бы немалое удовольствие слушательнице, если бы той не бросилось в глаза, что любезная Алиса слишком обильно вкусила от бордо леди Уильямс. Ее светлость (проницательная, как всегда) прочла мнение Люси на ее здравомыслящем лице, и как только мисс Джонсон попрощалась, обратилась к ней: − Когда вы ближе познакомитесь с моей дорогой Алисой, вас перестанет изумлять, что милое создание пьет, не зная меры, и так каждый день. У нее множество необыкновенных и обворожительных качеств, но Трезвость к ним не относится. Да и вся Семейка, что говорить, сплошные выпивохи. Как ни печально признать, и трех таких заядлых Игроков, как они, особенно Алиса, тоже поискать. Но она – само очарование. Не лучший нрав, правда; видывала я такие вспышки! Однако, она неиспорченная юная Особа. Уверена, вам она понравится, Люси. Я не знаю никого, столь же приветливого. Ах, если б вы слышали ее недавно Вечером! Как она бушевала! Да еще по столь ничтожному поводу! Нет, в самом деле, она очень приятная Девица! Я буду любить ее вечно!
− Судя по отзыву вашей светлости, у нее великое множество достоинств, - отвечала Люси.
− О, тысячи! – согласилась леди Уильямс. – Хотя я пристрастна, возможно, слепая привязанность и не дает мне заметить ее истинные недостатки. Глава седьмая На следующее утро три девицы Симпсон нанесли визит леди Уильямс, были приняты с отменной вежливостью и представлены Люси, которая столь понравилась старшей, что на прощанье та заявила о своем единственном стремлении: взять ее с собой в Бат на следующее же утро; сестры отправлялись туда на несколько недель. − Люси, - заявила леди Уильямс, - сама себе хозяйка, и если она решит воспользоваться столь любезным приглашением, надеюсь, не станет колебаться из деликатности по отношению ко мне. Не знаю, смогу ли я когда-нибудь с ней расстаться. Она ни разу не была в Бате, и, смею полагать, поездка покажется ей весьма приятным Увеселением.
− Ну, Душа моя, - обратилась она к Люси, - что вы скажете на предложение сопровождать этих леди? Вы оставите меня в печали... путешествие вас очень порадует... надеюсь, вы поедете; если вы меня покинете, я зачахну... позвольте вас убедить... Люси отклонила честь их сопровождать, с многочисленными выражениями благодарности Мисс Симпсон за любезное приглашение. Мисс Симпсон казалась весьма разочарованной отказом. Леди Уильямс настояла на согласии – объявила, что никогда ей не простит, если та не поедет, и что не переживет, если та поедет; словом, прибегла к убедительнейшим аргументам подобного рода, и в конце концов было решено, что Люси отправляется. На следующий день сестры Симпсон заехали за ней в десять утра, и леди Уильямс, к своему удовлетворению, вскоре получила от юной подруги радостное известие об их благополучном прибытии в Бат. Теперь следует вернуться к Герою сего Романа, брату Алисы, о котором, по-моему, мы еще не имели случая поговорить; главным образом потому, что ввиду злополучной склонности к Напиткам он не имел никакой возможности проявить способности, дарованные ему Природой, и не свершил ничего достойного упоминания. Вскоре после отъезда Люси наступила его Смерть, естественное следствие упомянутой слабости. Кончина брата привела к тому, что сестра стала единственной наследницей большого состояния, и это – придав ей новую Надежду оказаться подходящей супругой в глазах Чарльза Адамса – не могло не радовать ее, а поскольку следствие было Отрадным, о Причине вряд ли стоило скорбеть. Обнаружив, что сила ее чувства возрастает день ото дня, наконец, она открылась отцу и просила его предложить Чарльзу союз между ними. Отец согласился и утром направился обсудить вопрос с молодым Человеком. Мистер Джонсон всегда был молчалив, изложил дело в немногих словах и получил следующий ответ: − Сэр, возможно, мне и следует предстать радостным и благодарным за предложение, которое вы мне сделали; но позвольте заметить, что рассматриваю его как оскорбление. Я считаю себя, сэр, воплощением Красоты – где вы найдете фигуру величественней или лицо привлекательней? Далее, сэр, мои Манеры и Обхождение самые изысканные; в них есть некая элегантность, особая приятность, какую невозможно ни имитировать, ни описать. Без всякого пристрастья, я превосхожу всех в Европе в любом Языке, любой Науке, любом Искусстве и прочем. Благонравие мое неизменно, добродетели неисчислимы, я не имею себе равных[17]. Раз моя личность такова, с чего вам в голову взбрело женить меня на своей Дочери? Позвольте кратко обрисовать вас и ее. Вас я рассматриваю, сэр, как человека в целом неплохого; конечно, напиваетесь вы как свинья, но меня это не касается. Ваша дочь, сэр, недостаточно красива, недостаточно любезна, недостаточно остроумна, недостаточно богата для меня. От своей супруги я ожидаю не меньшего, чем найдет она во мне – Совершенства. Таковы, сэр, мои чувства и я себя за них уважаю. У меня один лишь друг, и я горжусь тем, что лишь один. В настоящее время она готовит мне Обед, но, буде вы пожелаете с нею увидеться, то непременно явится и подтвердит, что мои чувства всегда были неизменны. Мистер Джонсон удовлетворился сказанным и, выразив благодарность мистеру Адамсу за характеристику, что тот изволил дать ему и его Дочери, отправился восвояси.Несчастная Алиса, получив от отца досадный отчет о провале, которым увенчался его визит, едва могла сдержать разочарование – она поспешила к Бутылке и вскоре забылась. Глава восьмая Пока шли события в Паммидидле, в Бате Люси покоряла все Сердца. Пленительный образ Чарльза почти изгладился из ее памяти за две недели. Воспоминания, как пострадало Сердце от его чар, а Нога – от его капкана, также способствовали забвению, чего она достигла с необычайной Легкостью, отводя пять минут каждый день на то, чтобы изгнать его из мыслей. Во втором Письме к леди Уильямс содержалось приятное известие, что ей удалось полностью преуспеть в своем начинании; кроме того, она упомянула о предложении руки от герцога ***, пожилого, но с изрядным состоянием, поправлявшего в Бате расстроенное здоровье. «Ума не приложу (писала она), собираюсь ли принять его. Брак с герцогом сулит тысячи преимуществ, поскольку – не считая столь незначительных как Знатность и Богатство – я наконец заживу своим домом, чего желаю более всего на свете. Участливое побуждение вашей светлости навсегда оставить меня при себе благородно и великодушно; однако невыносимо даже представить, как я стану обузой той, кого безгранично люблю и почитаю. Моя достойная тетя постаралась внушить мне с младых ногтей, что принимать благодеяния следует лишь от тех, кого презираешь, чего я намерена строго придерживаться. Достойная женщина, о которой зашла речь, по слухам, чрезвычайно раздражена из-за моего опрометчивого отъезда из Уэльса и не примет меня назад. Я искренне желаю покинуть Дам, у которых сейчас пребываю. Правда, мисс Симпсон (если не принимать во внимание честолюбия) ведет себя любезно, но средняя сестра, завистливая и зловредная Сьюки, невыносима в домашнем кругу. У меня есть некоторые основания полагать, что восхищение, которым я пользуюсь здесь среди Высших кругов, вызвало ее Ненависть и Зависть; поскольку она часто грозила, а временами и пыталась перерезать мне горло. Посему ваша светлость признает мою правоту, если я стремлюсь покинуть Бат и заиметь собственный кров, куда приклонить голову. С нетерпением жду вашего совета касательно герцога, остаюсь навеки признательной и т.д.Люси». Леди Уильямс послала ей свое мнение о предмете в таких Выражениях: «Отчего вы колеблетесь хоть мгновение, дражайшая Люси, касательно герцога? Я навела справки о его Личности и узнала, что он беспринципный, безграмотный Невежа. Никогда моя Люси не соединит себя узами брака с таким! У него сказочное состояние, и оно возрастает что ни день. Как превосходно вы станете его тратить! Какой кредит вы придадите ему в глазах окружающих! Как его станут уважать благодаря Жене! Но почему, дражайшая Люси, вы не разрешите проблему раз и навсегда, вернувшись опять ко мне? Хоть я и восхищаюсь вашими благородными понятиями о благодеяниях, все же позвольте умолять вас не поддаваться им, не лишать меня такого счастья. Разумеется, если вы постоянно будете жить у меня, мне это обойдется недешево – просто не по карману - но что это в сравнении со счастьем пребывать в вашем обществе? – я разорюсь, понимаю – нет, вы не сможете устоять перед моими аргументами, и оставить в одиночестве вашу преданную и т.д. К.Уильямс». Глава девятая Как повлиял бы на Люси совет леди Уильямс, дойди он до нее вовремя, неизвестно, поскольку письмо прибыло в Бат через несколько Часов после того, как она испустила последний вздох. Она пала жертвой Зависти и Злобы, когда Сьюки, ревнуя к ее недосягаемым чарам, с помощью яда заставила ее покинуть восхищенный Мир в семнадцать лет. Так погибла прелестная Люси, чья Жизнь не была отмечена никаким злодеянием, никаким проступком, за исключением безрассудного бегства от тети, и чью смерть искренне оплакивали все, кто ее знал. Среди ее друзей более всего страдали леди Уильямс, мисс Джонсон и герцог; названные дамы испытывали к ней чистосердечную привязанность, особенно Алиса, что провела в ее обществе целый вечер и больше никогда о ней не вспоминала. Объяснить печаль его сиятельства ничуть не сложнее, поскольку он утратил ту, к которой последние десять дней питал нежные чувства и беспримерное расположение. Он оплакивал свою потерю с непоколебимой верностью еще две недели, а затем порадовал честолюбивую Кэролайн Симпсон, сделав ее герцогиней. Вот так она обрела, наконец, совершенное счастье, удовлетворив свои амбиции. Ее сестра, коварная Сьюки, также достигла высокого положения, которого всемерно заслуживала, а может быть, и желала, судя по ее всегдашнему поведению. Ее жестокое Убийство было раскрыто, и, несмотря на попытки друзей вмешаться, она очутилась на высокой Виселице. Красивая, но жеманная Сесилия была такого мнения о своем бесподобном обаянии, что решила: если Кэролайн может выйти за герцога, ее-то никто не сможет порицать за поиски Принца – а зная, что в родной стране незанятых не осталось, покинула Англию и, говорят, теперь любимая Султанша Великого Могола. Тем временем обитателей Паммидидл поверг в величайшее Изумление неожиданный слух о предстоящей женитьбе Чарльза Адамса. Имя леди оставалось тайной. Мистер и миссис Джонс полагали, что невеста – мисс Джонсон, но та лучше всех знала обратное; все ее страхи обратились к его Кухарке, и, наконец, ко всеобщему удивлению, он публично сочетался браком с леди Уильямс...[18]
* * *
Примечания «Джек и Алиса» представляет собой пародию на сентиментальные романы вообще и на «Историю сэра Чарльза Грандисона» (1753-1754) Сэмюэла Ричардсона (1689-1761) в частности. Автор пользуется "чувствительной" орфографией, расставляя для выделения отдельных слов заглавные буквы вне всякой связи с грамматикой (так было принято и в русской литературе в соответствующую эпоху). Примечания во многом позаимствованы из "Ювенилий" издания "Oxford World's Classics".
[1] Фрэнсис Уильям Остен – брат Джейн, Фрэнк (1774-1865).
[2] В 1787 г. преподобному Джорджу Остену исполнялось 55 лет; возможно, начало "Джеку и Алисе" положило празднование дня рождения.
[3] Согласно поверью, только орлы могут прямо смотреть на солнце.
[4] Чарльз Адамс, представляющий Солнце, - пародийная версия сэра Чарльза Грандисона; другие персонажи неоднократно упоминают солнце, говоря о нем: то его лицо осветилось; то он коснулся самых темных уголков сердца, как солнечный луч; то Гарриет уклонилась от его блистающего взора – и все прочее в том же роде.
[5] Флора – богиня цветов, вообще зеленых насаждений.
[6] tout ensemble (франц.) – общий эффект
[7] Как и леди Уильямс, герой Ричардсона "никогда не разрешает слугам отказывать в приеме, если он дома" ["Сэр Чарльз Грандисон", II.388]
[8] Двоеженство здесь упомянуто, наверное, потому, что это единственный выход, который приходит в голову читателю, ну очень долго следящему за тем, как сэр Чарльз разрывается между англичанкой и итальянкой.
[9] Жизнь и Приключения, как водится, персонажи сентиментальных романов готовы рассказывать по всякому поводу и без повода.
[10] Джейн Остен, по многочисленным свидетельствам, никогда не отличалась интересной бледностью; наверное, ей были знакомы суждения, что можно быть слишком румяной.
[11] Цитата о столь одушевленном споре (лишь слегка измененная) – из Джеймса Меррика "Хамелеон" [James Merrick, "The Chameleon: A Fable, after Monsieur De La Motte"], где два джентльмена спорят о цвете хамелеона.
[12] Цитроновая роща может означать и буквально деревья вида Citrus Medica, и любые цитрусовые деревья. В Англии не растут, но весьма популярны в романах, действие которых происходит за границей. В частности, в итальянских сценах "Сэра Чарльза Грандисона" появляется апельсиновая роща [II, 150].
[13] Общество не настолько сурово к дочерям портных, и никаких особенных требований к их талантам не предъявляет.
[14] Обычно арендную плату собирал управляющий; для джентльмена это считалось недостойным.
[15] Предложение Люси предназначено вызвать в памяти у читателей предложение Оливии сэру Чарльзу Грандисону: "Она призналась, что главной причиной ее приезда в Англию было бросить свое состояние к его ногам" [II, 365].
[16] Капканы ставили против браконьеров; однако были и гуманные владельцы, которые старались не прибегать к такому сильному средству (способному раздробить кости).
[17] То, что Чарльз Адамс говорит о себе, о сэре Чарльзе Грандисоне говорят другие персонажи Ричардсона. Так, первое впечатление Гарриет Байрон: "Если бы королей выбирали за красоту и величие, у сэра Чарльза Грандисона мало оказалось бы соревнователей. ... Это величие в его виде и поведении сочетается с такой легкостью и свободой обращения, что вызывает любовь наряду с благоговением" ("Сэр Чарльз Грандисон", I, 181).
[18] Думается, столь неожиданная и краткая концовка - тоже в пику велеречивому Ричардсону; в первоисточнике не только было ясно, с кем сэр Чарльз (в конце-то концов!) обвенчается, но и из самого бракосочетания был выжат весь материал до последней капли; одно описание подвенечного платья Гарриет занимает две страницы.
Опубликовано на сайте «Литературные забавы» - октябрь, 2008 г.
Copyright © 2008 Все права на перевод принадлежат deicu
 |
