графика Ольги Болговой

Литературный клуб:


Мир литературы
  − Классика, современность.
  − Статьи, рецензии...
  − О жизни и творчестве Джейн Остин
  − О жизни и творчестве Элизабет Гaскелл
  − Уголок любовного романа.
  − Литературный герой.
  − Афоризмы.
Творческие забавы
  − Романы. Повести.
  −  Сборники.
  − Рассказы. Эссe.
Библиотека
  − Джейн Остин,
  − Элизабет Гaскелл,
  − Люси Мод Монтгомери
Фандом
  − Фанфики по романам Джейн Остин.
  − Фанфики по произведениям классической литературы и кинематографа.
  − Фанарт.

Архив форума
Форум
Наши ссылки


Впервые на русском языке:

Элизабет Гаскелл
"Север и Юг


Первые впечатления, или некоторые заметки по поводу экранизаций романа Джейн Остин "Гордость и предубеждение"



Раннее творчество Джейн Остин


Наташа Ростова - идеал русской женщины?


Хронограф жизни и творчества Джейн Остин был опубликован в первом издании Джейн Остин на русском языке в серии «Литературные памятники»



Герой ее романа



Что читали наши мамы, бабушки и прабабушки?


 Киномания (Хелга) «Ужин с Федором сегодня все-таки состоится, правда, с другим Федором. Держи своих друзей близко. А врагов ещё ближе.
— Итак, — говорит Федор, опрокинув в себя рюмку коньяка. — Расскажи, что там за Федор Журавин объявился.
— Я бегала трусцой с утра, он присоединился, познакомился. Потом оказалось, что твой дом вовсе не твой, а его...»
 Башмачок (Apropos) «Муравский стоял с заложенными за спину руками, до боли сжимая деревяшку протеза, и делал вид, что рассматривает высаженные кусты, опасаясь не только подойти к ней, но ненароком выдать свои чувства взглядом или голосом. Княжна также пребывала в странном беспокойстве и смущении, и он, кажется, догадывался, чем это могло быть вызвано: она наверняка не случайно увела его в это уединенное место, где, похоже, рассчитывала услышать от него пылкие признания, коих не дождалась зимою в Петербурге...»
 Сэндинтон - обсуждение экранизации «...вся его загадочность и грубоватость - это были дешевые понты, а на самом деле он именно что импульсивен, безрассуден, эгоистичен и туповат.
Шарлотту ужасно хочется причесать и надеть ей шляпку. Джорджиана дико раздражает. Стрингер зачем-то остался в Сэндитоне, когда мог поехать в Лондон на хорошую работу. В память об отце, что за ерунда. Единственная пара порадовала - Эстер и Бабингтон. Птица Феникс леди Денем тоже радует.
Злодеи, Денем и Клара, совсем тупые, сами себя уничтожили.
В общем, уныло...»
 Эмма. - обсуждение экранизации (Эмма с точкой (2020) «Эмма - играет стерву (первую половину фильма, потом чет вся слезами умывается). Неприятна как внешне, так и в образе. Играет неплохо, но не Эмма Остин - и близко.
Найтли - его-то я вообще не приметила. Вместо описанного Остин джентльмена - бегает (а чего они опять бегают? ) мальчишка с большими глазками, пухлыми губками и растрепанными кудельками...»
 Виленские игры - авантюрно-любовный роман «Евпраксия Львовна не находила себе места. Маялась меж радостью и смятением, мучилась угрызениями совести, что Николай Иванович берет ее замуж не по любви, а из благородства, потом радовалась, что он берет ее замуж и, может быть, все-таки любит, затем вновь страдала. Волновалась, как рассказать сыну. Думала, что нужно сшить платье для венчания, даже посетила портниху, пересмотрела кучу журналов, приобрела в лавке отрез славного бледно-розового барежа и рулон кружева цвета молодой листвы и каждый вечер раскидывала ткани, воображая себя невестой, а затем, краснея и рыдая...»


Pоманы Джейн Остин:

- "Мэнсфилд-парк"
- "Гордость и предубеждение"
- "Нортенгерское аббатство"
- "Чувство и чувствительность" ("Разум и чувство")
- "Эмма"


История в деталях:

Правила этикета: «Данная книга была написана в 1832 году Элизой Лесли и представляет собой учебник-руководство для молодых девушек...»
- Пребывание в гостях
- Прием гостей
- Приглашение на чай
- Поведение на улице
- Покупки
- Поведение в местах массовых развлечений
- Брак в Англии начала XVIII века «...замужнюю женщину ставили в один ряд с несовершеннолетними, душевнобольными и лицами, объявлявшимися вне закона... »
- Нормандские завоеватели в Англии «Хронологически XII век начинается спустя тридцать четыре года после высадки Вильгельма Завоевателя в Англии и битвы при Гастингсе... »
- Моды и модники старого времени «В XVII столетии наша русская знать приобрела большую склонность к новомодным платьям и прическам... »
- Старый дворянский быт в России «У вельмож появляются кареты, по цене стоящие наравне с населенными имениями; на дверцах иной раззолоченной кареты пишут пастушечьи сцены такие великие художники, как Ватто или Буше... »
- Одежда на Руси в допетровское время «История развития русской одежды, начиная с одежды древних славян, населявших берега Черного моря, а затем во время переселения народов, передвинувшихся к северу, и кончая одеждой предпетровского времени, делится на четыре главных периода... »


Французская писательница маркиза Мари де  Рабутен - Шанталь Севинье(1626-1676).
Знамениты “Письма” (1669 - 1677). Эмоциональное структурирование повседневности. Эстетика “необязательного”. Проблема разграничения “частного” и “интимного” существования (противопоставление мужского/женского, времени/пространства, Мари де Севиньи оказалась одной из жертв знаменитой куртизанки Нинон де Ланкло. Сначала та забрала у нее мужа, а в 60-летнем возрасте и сына


алоэ, алое

К Алоэ обращались известные истории личности, целители, ученые, философы, врачи, медики, биологи... Удивительное растение!


 

Мир литературы

Вирджиния Вулф - известная английская писательница и феминистка начала ХХ века. Ее перу принадлежат не только художественные произведения, но и эссе, рецензии, статьи о литературе, живописи, проблемах женской эмансипации.

 

Мы предлагаем вашему вниманию отрывки из эссе Вирджинии Вулф "Своя комната" (1928 г.), в котором писательница размышляет о женщинах и литературе.

Название эссе довольно красноречиво. По мнению писательницы - "у каждой женщины, если она собирается писать, должны быть средства и своя комната".

И это - основная проблема женщин в литературе, потому что до 20 века у женщин не было ни собственных денег, ни возможности получить образование, ни "своей комнаты", где они могли бы заниматься творчеством. Поэтому, рассматривая явление "женщина и литература", речь, в первую очередь, - по мнению Вирджинии Вулф - должна идти о социальном положении женщины в "мужском" обществе.

"Если бы только наши матери научились в свое время великому искусству делать деньги и завещали их потом своим дочерям на звания и стипендии, как это делали для своих сыновей отцы, (…) будущее представлялось бы нам надежным и безоблачным под сенью какой-нибудь высокооплачиваемой профессии. Мы бы исследовали, писали, бродили по древним уголкам земли, сидели у подножия Парфенона или шли бы к десяти на службу и в половине пятого возвращались пописать стихи", - пишет Вирджиния Вулф.

Но "делать деньги и рожать дюжину детей - ни один человек такое не вынесет", - считает писательница. - "Без толку размышлять о том, что было бы, если б наши матери накопили деньги и вложили их в строительство колледжа или библиотеки: женщинам ведь негде было зарабатывать, а если кому-то и случилось бы заработать, эти деньги по закону им не принадлежали. Только в 1880 году, то есть сорок восемь лет назад, женщина стала законной хозяйкой своих пенсов. Во все предыдущие века ее деньги были собственностью мужа".

Как действует на сознание человека нищета? Как влияет на его развитие достаток? Почему один пол процветает, а другой нищ и неуверен в завтрашнем дне? Почему у одних - традиция, а за другими - пустота, и как это может сказаться на развитии писателя? - вот вопросы, которые задает себе Вирджиния Вулф и пытается на них ответить.


OCR - apropospage.ru «Литературные забавы», 2004 г.

Отрывки из эссе: Вирджинии Вулф


"Своя комната"

Глава 2

 

(…) Почему мужчины пьют вино, а женщины воду? Почему они процветают, а мы остались нищими? Как влияет на литературу нищета? Какие условия необходимы для создания произведений искусства? Но все ищут ответы, а не вопросы. За ответами же идут к ученым, к тем умудренным и беспристрастным, что, поднявшись над бренной суетой, оставили человечеству плоды своего разума в трудах, собранных в библиотеке Британского музея. Если истины нет на полках Британского музея, то где ж ее искать? - спросила я, беря блокнот и карандаш.

И с этими вопросами я пустилась за истиной. (…)

Открывается входная дверь, и человек, встав под громадный музейный купол, чувствует себя ничтожной мыслью в гигантском лбу, обвитом пышной вязью прославленных имен. Идет к конторке, берет бланк, открывает томище каталога - и..... Это пятиточие означает пять долгих минут столбняка, удивления и, наконец, озадаченности. Представляют ли женщины, сколько о них ежегодно пишут мужчины? Известно ли им, что они самый обсуждаемый на свете зверь? Я пришла в библиотеку с блокнотом и карандашом, рассчитывая: почитаю утро, и в полдень истина будет у меня. Но я вижу, надо быть стадом слонов, скопищем пауков, чтобы все это осилить, - в ужасе я представила самых выносливых и многоглазых животных. Чтобы только отделить зерна от плевел, мне понадобились бы стальные когти и железный клюв. Искать крупицы истины среди этой бумажной массы? - спросила я растерянно и пробежала глазами длинный список книг. Названия - и те ставили в тупик. Понятно, когда вопросами пола занимаются биологи и медики, но, к моему неизъяснимому удивлению, женским полом интересовались все, кому не лень: эссеисты и ловкие писаки, молодые люди со степенью магистра искусств и люди без степени, все достоинство которых только в том, что они мужчины. Некоторые заглавия были с виду легкомысленными и шутливыми, но большинство серьезными и назидательными. В воображении рисовались строгие директора школ и священники на трибунах и амвонах, рассуждающие о женщинах с таким красноречием, что никаких регламентов не хватит. Странное явление, причем свойственное лишь мужчинам, - я специально проверила на букву Ж. Женщины не пишут о мужчинах, вздохнула я облегченно, потому что если бы мне пришлось прочитать все, что те и другие на­писали друг о друге, боюсь, что кактус, который расцветает раз в столетие, успел бы дважды отцвести, а я бы все сидела. И вот, выбрав наугад несколько книг, я отослала заполненные бланки и стала ждать за своим столиком среди таких же, как я, охотников до истины.

 

И все же чем объяснить эту разницу? - думала я, черкая каракули на чистых бланках. Почему, судя по каталогу, женщины больше интересуют мужчин, чем мужчины женщин? Очень странный факт, и я попробовала себе представить, кто пишет о женщинах. Старики или молодые, женатые или холостяки, алкоголики, горбатые... В каком-то смысле лестно оказаться в центре внимания, если, конечно, его оказывают не одни лишь уроды и калеки, - предавалась я вольным мыслям, пока на мою конторку не обрушилась лавина книг. И начались мучения. Разумеется, оксбриджский студент умеет прямо гнать вопрос, пока не найдет ответ, словно баран - загончик. Рядом, например, сидел студент и старательнейше списывал с учебника.

 

Чувствовалось, что он каждые десять минут извлекает не крупицы - слитки благородного металла. Он даже покряхтывал от удовлетворения. А тот, кто не прошел университетской выучки? Его вопрос не побежит овцой в загон, а шарахнется в сторону, как стадо, перепуганное сворой гончих. Профессора, директора, социологи, священники, романисты, эссеисты, журналисты, господа, все достоинство которых только в том, что они мужчи­ны, - все травили мой простой вопрос: «Почему женщины нищие?» - пока он не рассыпался на пятьдесят вопросов и все пятьдесят не бросились очертя голову в поток и сгинули. Мой блокнот был весь исписан. Чтобы вы лучше поняли мое состояние, я зачитаю страничку. Она называлась ясно и просто «Женщины и бедность», но дальше шло нечто такое...

    Положение в средние века...
    Амазонки Фиджи...
    Были предметом культа...
    Морально неустойчивы...
    Идеалистки...
    Более ответственны...
    Половая зрелость у жительниц тихоокеанских островов...
    Хороши собой...
    Приносились в жертву...

      Малый объем черепной коробки...
      Большая активность подсознания...
      Меньший волосяной покров...
      Моральная, умственная и физическая неполноценность...

        Любовь к детям...
        Дольше живут...
        Более слабая мускулатура...
        Сила привязанности...
        Тщеславны...
        Легче поддаются воспитанию...
        Мнение Шекспира...
        Мнение лорда Беркенхеда...
        Мнение декана Айнджа...
        Мнение Лабрюйера...
        Мнение д-ра Джонсона...
        Мнение г-на Оскара Браунинга...

Здесь я перевела дух и приписала на полях: «И почему это Сэмюел Батлер говорит: «Умный мужчина никогда не скажет, что он думает о женщинах»? По-моему, умные мужчины ни о чем другом и не говорят». Но главное, что они думают все по-разному, - я откинулась на спинку стула, уже обозлено глядя в необъятный купол библиотеки. Например, Поуп: «У большинства женщин нет ни капли характера». А вот Лабрюйер: «Les femmes sont extremes, elles sont meiUeures ou pires que les hommes» ("Женщина сама крайность, она либо лучше, либо хуже мужчины" (фр.). Явное противоречие у проницательнейших наблюдателей-современников. Способны женщины к наукам? Наполеон считал, что не способны. Д-р Джонсон был другого мнения («Мужчины чувствуют в женщинах слишком сильного соперника и поэтому выбирают глупеньких или невежественных. Иначе чего бы им было бояться образованных женщин? ...Справедливости ради добавлю, что впоследствии, возвращаясь к этому разговору, Джонсон уверял меня, что вовсе не шутил». - Босуэлл. Дневник одного путешествия на Гебридские острова. {Примеч. автора.).

 

Есть ли у женщины душа? Находятся дикари, которые говорят: нету. Другие, наоборот, считают женщин чуть не святыми и поклоняются им (Древние германцы верили, что в женщинах есть что-то священное, они для них были чем-то вроде оракулов. (Фрейзер. «Золотая ветвь»). (Примеч. автора.). Одни мудрецы заявляют, что женщины неразумнее мужчин, другие - что они глубже. Гёте чтил их, Муссолини презирает. Кажется, во все времена мужчины думали о женщинах, и думали по-разному. Ничего не поймешь - с досадой я глядела на соседа, аккуратненько выводившего итог под А, В и С, тогда как мой блокнот бунтовал противоречивыми цитатами. Неприятно, глупо, обидно. Истина прошла сквозь пальцы, как песок. Вся до крупинки.

 

Нельзя же мне пойти домой, размышляла я, и выдать за серьезное изучение проблемы женщины и литературы рассуждения о том, что у женщин волосяной покров меньше, чем у мужчин, или что у жительниц тихоокеанских островов половая зрелость наступает в девять... или девяносто лет? - даже почерк совсем развинтился. Стыдно после целого утра работы показывать какую-то чепуху. И если я не откопала истину о Ж в прошлом (так я сокращенно стала называть женщину), то зачем беспокоиться о ее будущем? Нет, видно, пустая это трата времени - обращаться к многочисленным ученым, крупным специалистам в области женского вопроса и влияния женщин на политику, детей, зарплату, нравственность и так далее. Их книг и раскрывать не стоило.

 

Размышляя, я рассеянно водила карандашом по бумаге вместо того, чтобы писать заключение, как мой сосед. Вырисовывалось чье-то лицо, чья-то фигура. Да ведь это же профессор фон X, высиживающий свой монументальный опус «Умственная, нравственная и физическая неполноценность женского пола». Профессор вышел у меня очень некрасивым. Толстый, с огромной челюстью, глазки узкие, лицо багровое. По его выражению было видно - он рассержен; всаживает перо в листок, словно хочет прикончить одну зловредную букашку - и уже прикончил, да показалось мало, требует новой жертвы, и все равно у него, видно, оставался повод сердиться и раздражаться. Может, из-за супруги? - подумала я, разглядывая набросок. Она влюбилась в кавалериста? Стройного, элегантного, в каракулевой бурке? А может, если принять Фрейда, над его колыбелью расхохоталась прелестная шалунья? Потому что и в детстве, наверное, профессор на всех дулся. Как бы ни было, у меня он вышел очень злым и очень гадким со своей книгой об умственной, нравственной и физической неполноценности женского пола. Рисовать картинки - конечно, праздный способ подводить итоги. Но, бывает, именно в минуту праздности, полудремы правда и выходит наружу. Простейшее психологическое действие - не сравнить с психоанализом - открыло мне, что своего профессора я набросала осерчав. Моим карандашом незаметно овладел гнев. Только откуда он взялся? Интерес, растерянность, веселье, скуку - все эти чувства хорошо помню. Но гнев?.. Неужели он затаился гадюкой? Да, отвечал рисунок. Он ясно указывал, откуда исходил этот злой дух: из безоговорочного заявления профессора о моей умственной, нравственной и физической неполноценности. И - заколотилось сердце, запылали щеки. Я вспыхнула от гнева. Естественная человеческая реакция, хотя, может, и глупая. Кому понравится, если про него за глаза сказать, что он от природы ниже самого скромного представителя человеческого рода? Я взглянула на сопящего рядом студента, в мятом галстуке, две недели не бритого. В каждом сидит какое-то глупое тщеславие. Так уж устроен человек, подумала я, быстро зачеркивая свой набросок сердитого профессора. И вот он уже не профессор, а неопалимый куст или хвост пылающей кометы - словом, при­зрак, лишенный смысла и человеческого подобия. Вязанка хвороста, зажженная на Хемсед-Хит. Итак, я нашла причину своего гнева, и его как рукой сняло. Но любопытство осталось.

Чем объяснить негодование профессоров? Чего они сердятся? Когда доходило до анализа их сочинений, в них всегда оказывалась примесь пыла. Эта запальчивость принимала различную окраску - сатирическую, сентиментальную, прорывалась то в излишней строгости, то в любопытстве.

И был еще один элемент, который сразу не распознаешь. Гнев - так я его определила. Только он давно уже перекидал и смешался с разными другими чувствами. Судя по странным последствиям, то был каверзный и замаскированный гнев, а вовсе не праведный и искренний.

 

Как бы ни было, все эти книги мне ни к чему, подумала я, оглядев кипу на моем столе. Они никчемны, так сказать, в научном плане, хотя житейски в них очень много поучительного, развлекательного, скучного и очень странного насчет островитянок Фиджи.

Они написаны в запальчивости, а не в плодном свете истины. Поэтому пусть лучше возвращаются на стол библиотекаря и разбегаются по своим ячейкам в громадном улье книгохранилища. Я же из утренних поисков вынесла один-единственный факт: профессора сердятся. Но почему - я уже вернула книги и стояла под колоннадой среди голубей и доисторических каноэ, - почему они сердятся? И, не переставая задавать себе этот вопрос, побрела завтракать. Что в действительности скрыто за профессорским гневом? Над этой задачкой поломаешь голову, пока тебя обслуживают в кафе неподалеку от музея. Кто-то из посетителей забыл на стуле утренний выпуск вечерних новостей, и скуки ради я начала его просматривать, дожидаясь своей очереди. Через всю страницу заголовок: кому-то повезло в южноафриканской партии. Буквочки помельче сообщали что Чемберлен прибыл в Женеву. В подвале мясника найден топор с присохшими человеческими волосами. Г-н судья по делам разводов выступил вчера в суде с речью против бесстыдного поведения женщин. Мелькали и другие новости. Где-то в Калифорнии с головокружительной высоты спустили кинозвезду - она повисла в воздухе.

Погода сохранится пасмурная. Попадись газета инопланетянину, он даже из этих разрозненных фактов понял бы, что Англия под башмаком у патриарха. Только безголовые не замечали повсеместного засилья профессора. Ему принадлежат власть, и деньги, и влияние. Он - владелец этого утреннего выпуска, его редактор и замредактора. Он - министр иностранных дел и судья. Он - удачливый игрок в крокет и хозяин яхт. Он стоит во главе компании, что выплачивает пайщикам двести процентов прибыли. Он завещает миллионы на нужды богаделен и колледжей, в которых сам же председательствует. Он подвесил в воздухе киноактрису. И он будет решать, человеческие ли волосы на топоре, виновен или невиновен подсудимый, казнить его или оправдать. Ему подвластно все, кроме, разумеется, погоды. И тем не менее он сердится. И я знаю почему. Читая его книгу о неполноценности женщин, я невольно думала о нем самом, а не о предмете разговора. Там, где спор ведется беспристрастно, спорящий думает лишь о сути, и тогда читатель тоже начинает думать о сути. Напиши профессор бесстрастно о женщинах, приведи он неопровержимые доказательства их неполноценности, не пожелай он с самого начала представить результат именно таким, а не другим, никто и не вспылил бы. Принял бы за факт, как то, что горох зеленый, а канарейки желтые. Быть посему, ответила бы я. Но я рассердилась, ибо он горячился. Нелепо все-таки, думала я, читая обратную сторону газеты, у человека столько власти, а он сердится. А может, гнев - это бес в услужении у власти?

Например, богатые часто гневаются, потому что видят в нищих угрозу своему богатству. Профессора, или точнее назвать их патриархами, возможно, сердятся поэтому же или по другой причине, спрятанной чуть глубже. Они могут быть и не гневливы - часто, наоборот, восторженны, преданны, безупречны в личной жизни. Возможно, нажимая на неполноценность женщин, профессор фон Х пекся не столько об истине, сколько о своем личном первенстве. Для него это бесценный алмаз, потому он защищал его с такой запальчивостью. Людская жизнь - вон за окном идут прохожие, выставив вперед плечо, - это борьба, напряженная бесконечная.

Она требует гигантской силы и отваги. А еще больше, при нашей привязанности к иллюзиям, - уверенности в самом себе. Без самоуверенности мы как младенцы в колыбели. А как быстрей развить в себе это загадочное, бесценнейшее свойство? Считать других ниже себя.

Чувствовать за собой врожденное превосходство - скажем, богатство, или титул, или римский нос, или дедушкин портрет кисти Ромнея - фантазия человеческая неистощима на всевозможные уловки самовозвышения. Так и патриарху, чтоб ему и дальше подчинять себе других, дальше властвовать, жизненно необходимо ощущение, что огромная масса людей, фактически половина человечества, ниже его патриаршего высочества. Должно быть, это и вправду один из главных источников его силы. Но перейдем от этого наблюдения к реальной жизни. Не послужит ли оно ключом к ежедневно отмечаемым психологическим загадкам? Например, недавний случай с Z - культурнейший, скромнейший из мужчин листал книгу Ребекки Уэст и вдруг вскочил как ужаленный: «Отъявленная феминистка! Она считает мужчин снобами! Восклицание изумило меня - если мисс Уэст и отозвалась нелестно по адресу другого пола, отчего сразу «отъявленная»? Это не просто крик уязвленного самолюбия, это протест против малейших нарушений его веры в себя. Все эти века женщина служила мужчине зеркалом, способным вдвое увеличивать его фигуру. Без такой волшебной силы земля, наверное, и по сей день оставалась бы джунглями. Мир так никогда бы и не узнал триумфов бессчетных наших войн. Мы по-прежнему сидели бы в пещерах и царапали фигурки оленей на обглоданных костях либо меняли кремень на овчину или какое-нибудь другое незатейливое украшение, пленившее наш детский вкус.

История не знала бы ни Суперменов, ни отмеченных Перстом Судьбы. Некого было бы короновать и обезглавливать. Не знаю, как в цивилизованных галактиках, а в мире жестких и сильных личностей без зеркал не обойтись.

Потому Наполеон и Муссолини и настаивают на низшем происхождении женщины: ведь если ее не принижать, она перестает возвеличивать. Отчасти это объясняет, почему мужчинам так необходима женщина. И почему им так не по себе от ее критики. Почему ей нельзя сказать им: это скучная книга, это слабая картина. Любое ее слово обидит и разгневает куда больше, чем если б то же самое сказал критик-мужчина. Слово правды - и господин в зеркале съеживается; он уже не столь жизнеспособен. Как же ему дальше жить, слыть знатоком, сеять свет среди непросвещенных, издавать законы, писать книги и, вырядившись, говорить спич на торжественном банкете, если дома за завтраком и обедом ему не дали вырасти в собственных глазах по крайней мере вдвое? Так думала я, катая хлебный мякиш, помешивая кофе, глядя на людей за окном. Зеркальный призрак жизненно необходим, он подстегивает мужчину, стимулирует его нервную систему. Отставьте зеркало, и мужчина, того гляди, умрет, как наркоман без дозы кокаина. Под властью этой иллюзии, думала я, половина прохожих шагает на работу. Утром под ее теплыми лучами надевают они пальто и шляпы. На улицу выходят бодрые, уверенные, что будут желанными гостями на званом чае у мисс Смит; они, еще стоя на пороге гостиной, внушают себе: «Здесь каждый второй ниже меня» - и вступают в разговор с тем самомнением, с той самоуверенностью, которые так глубоко сказываются на жизни общества и наводят человека на любопытные мысли.

 

Эти размышления на опасную и увлекательную тему психологии другого пола - я надеюсь, вы исследуете ее, когда у вас будет пятьсот фунтов в год, - прервал официант со счетом. С меня пять шиллингов и девять пенсов. Даю официанту десятишиллинговую банкноту, и он идет за сдачей. А в кошельке лежит еще одна купюра. Я ее потому заметила, что до сих пор дивлюсь способности своего кошелька автоматически выдавать банкноты. Общество кормит меня, поит, дает мне постель и крышу над головой в обмен на известное число бумажек, оставленных мне тетей - тоже Мэри Бетон.

 

Дело в том, что моя тетя свернула себе шею, гарцуя перед изумленной бомбейской публикой. Известие о наследстве дошло до меня ночью, почти одновременно с принятым законом об избирательном праве женщин. По почте пришло письмо поверенного, из которого я узнала, что мне завещано пятьсот фунтов в год. Из двух этих событий - обретения наследства и права голоса - деньги казались куда важнее. На что я раньше жила? Попрошайничала по редакциям, тут сообщишь о выставке ослов, там о бракосочетании, конверты надписывала, слепым старушкам читала, искусственные цветы делала, детишек азбуке учила за гроши. Вот, собственно, почти все занятия, доступные женщинам до 1918 года.

Описывать этот поденный труд нет надобности, - вероятно, вы знали женщин, которые им занимались; рассказывать о трудностях жизни на такой заработок тоже, думаю, нет смысла, возможно, вы пробовали. Но что меня до сих пор преследует хуже любых напастей, так это яд страха и озлобленности, который постепенно во мне вызрел. Все время делать работу, противную себе, и делать по-рабски, льстя и заискивая, - тогда это казалось необходимым, и ставки слишком высоки, чтоб рисковать. И постоянная мысль, что твой дар - невелик он, но скрывать его самоубийственно, - дар твой гибнет, и с ним ты, твоя душа - все это словно ржой поедало весенний яблоневый цвет, точа у дерева самую сердцевину. Впрочем, как я сказала, тетя умерла, и отныне с каждой разменянной банкнотой ржавчина понемногу сходит, нет уже того страха и той озлобленности. Удивительно, подумала я, пряча серебро в кошелек и вспоминая былую горечь, какую перемену настроения вызывает надежный годовой доход. Никакая сила в мире не сможет отнять у меня моих пятисот фунтов - моей свободы. Еда, дом и одежда навсегда мои. Покончено не только с напрасными усилиями, но и с ненавистью, горечью. Мне незачем ненавидеть мужчин, они не могут задеть меня. Мне незачем им льстить, они ничего не могут дать мне. И незаметно во мне вырабатывался новый взгляд на другую половину рода человеческого. Винить класс или пол в целом бессмысленно. Огромные массы людей не ответственны за свои поступки. Все движимы силами, обуздать которые в одиночку никто не в состоянии. Патриархам и профессорам тоже приходится бороться с бесконечными трудностями. Их воспитание столь же ущербно, как и мое.

Развило в них не меньшие изъяны. Да, они имеют деньги и власть, но слишком дорогой ценой: вскармливая в себе хищника, терзающего им печень и легкие, - инстинкт обладания, страсть добычи, порождающие ненасытное желание отбирать у людей землю и добро, устанавливать границы и вешать флаги, строить линкоры и изобретать отравляющие газы, жертвовать своей жизнью и жизнями своих детей. Пройдите под Адмиралтейской аркой (а я как раз подошла к ней) или любой другой дорогой, прославляющей пушки и трофеи, и подумайте, что за доблесть там увековечена. Или понаблюдайте на весеннем солнце за маклером и знаменитым адвокатом, как прячутся они в тень делать деньги, деньги, деньги, хотя известно: человеку для жизни нужно всего пятьсот фунтов в год. Воспитанный человек не стал бы вынашивать в себе эти дикие инстинкты. Их порождают условия жизни.

Недостаток цивилизованности, подумала я, глядя на статую герцога Кембриджского, особенно на его петушиный плюмаж. Я открывала эти недостатки, и мало-помалу мои горечь и страх уступили место жалости и терпимости; а через год-другой и они прошли, и наступило величайшее освобождение, свобода думать о сути вещей. То здание, скажем, - нравится мне или нет? А та картина - она прекрасна или нет? А эта книга - как, на мой взгляд, интересная или так себе? Воистину, тетино наследство открыло для меня горизонты, научив видеть мир свободно, без страха (…).


(Продолжение)

Вирджиния Вулф: Глава 2   Глава 3   Глава 4   Глава 5   Глава 6

Русская точка зрения

Джейн Остен

Впервые опубликовано на сайте
APROPOS в «Литературные забавы»: 2004 г.


Обсудить на форуме

В начало страницы

Запрещена полная или частичная перепечатка материалов клуба  www.apropospage.ru  без письменного согласия автора проекта.
Допускается создание ссылки на материалы сайта в виде гипертекста.


Copyright © 2004  www.apropospage.ru


      Top.Mail.Ru