Метель в пути,
или
Немецко-польский экзерсис на
шпионской почве
Пан Вуйцик старательно делал вид, что увлечен перебиранием ножей и вилок. Лишь раз он покосился в сторону кабинета, вытянув шею, чтобы лучше видеть происходящее. То, что происходящее приобретает черты вулканического процесса, было понятно по тональности слов пана Казимира и немецкого гостя. Грохот упавшего стула, внезапно раздавшийся из-за перегородки, прозвучал в зале завершающим или, точнее, вступительным аккордом. Больших скандалов тут давненько не видели, с той самой поры, как подрались пан Шишкевич и пан Лозовский, перебравшие сливовицы. Голоса в зале смолкли, и все головы, как по команде, повернулись в сторону кабинета, откуда доносились звуки возни и жалобный звон стекла. Приятели Пржанского зашумели, поднимаясь из-за стола. Компания офицеров тоже зашевелилась, готовясь внести свой вклад по мере необходимости. Пан Вуйцик понял, что нужно действовать незамедлительно. Приезжий – не пан Шишкевич, которого удалось усмирить несколькими чувствительными тычками под ребра и рюмкой наливки под утро. «Скандалов нам не надобно!» – пробормотал он с досадой на себя и, бросив в корзину недосчитанные вилки, шепнул что-то половому. Тот, изобразив на лице понимание, исчез за дверью. Сам же хозяин, глубоко вдохнув, рысью преодолел расстояние от стойки до кабинета и ринулся разнимать дерущихся, пригибаясь, и уворачиваясь, дабы не получить по голове очередным предметом мебели. − Matka Boska! – причитал пан Вуйцик, ужом протискиваясь меж дерущихся и пытаясь отпихнуть их друг от друга, – пан Казимир… Ваше благородие… Право, что вы, как дети малые! Сейчас вам принесут шампанского, выпить за здоровье всех подданных Государя, да вишневый штрудель… Лех просительно заглядывал в глаза немцу, надеясь соблазнить штруделем, крутился волчком, оборачиваясь к раскрасневшемуся пану Казимиру, и подавая тому знаки – мол, успокойтесь, милостивый пан, не погубите, не дайте пойти по миру – ведь житья не даст немчура проклятая! Пржанский, у которого шумело в голове не только от возбуждения и хмеля, но и от весьма чувствительного удара, который он получил, врезавшись в перегородку, отделяющую «кабинет» от общей залы – сия тонкая конструкция едва устояла, но зато посыпались фарфоровые статуэтки и полетели стаканы из стоящего рядом буфета. Перед глазами Казимира неприятно мельтешил пан Вуйцик, у которого все время дергался глаз, – и пан, и его глаз мешали Пржанскому добраться до противника, чтобы нанести тому ответный удар. В конце концов ему удалось оттолкнуть хозяина заведения, но он так и не сумел достать курляндца, поскольку перед глазами вдруг побежали черные точки, и он рухнул на ловко подставленный паном Вуйциком стул, тяжело дыша и зачем-то поминая вишневый штрудель. Вестхоф перевел дыхание, получив ощутимый удар в живот, ухватил поляка за грудки и со всей силы шмякнул того о перегородку. Но едва барон решил закрепить успех и, пока драчун не очухался, уложить его ударом в челюсть, как невесть откуда взявшийся трактирщик помешал довести дело до конца. Он встрял между Вестхофом и шляхтичем, путаясь под ногами и распихивая их в разные стороны. Барон, неожиданно для себя вошедший в раж и желавший во что бы то ни стало добраться до поляка и показать ему, что означают немецкое уважение и немецкая гордость, попытался убрать с дороги это живое препятствие, наткнулся на стоящий боком стул, споткнулся и с размаху сел на него. Напротив него, что он с удивлением обнаружил, на другом стуле сидел его соперник-шляхтич. − Das ist ja unerhort! [1] , – сквозь зубы пробормотал Вестхоф, сверля глазами противника. – При чем здесь вишневый штрудель?! − Какой еще, пся крев, вишневый штрудель? – прохрипел Пржанский, уставившись на своего боевого визави, который совершенно неожиданно рухнул на стул напротив него. Боевой пыл вдруг прошел, да и глупо было продолжать драку с человеком, пусть и немцем, который спрашивает про вишневый штрудель. − А вы знатно деретесь, пан! – одобрительно сказал Пржанский, потирая скулу. – Где выучились таким приемам? И удар крепок, не хуже, чем у поляка! Пан Вуйцик! – обратился он к хозяину заведения. – Неси-ка сюда свой вишневый штрудель, да выпить, что познатней! Только поляки посреди драки могли вдруг заговорить о еде: паны были известными чревоугодниками. «Ни в чем не знают меры, – с презрением подумал Вестхоф. – Хотят выпить – вливают в себя столько горилки, что не могут стоять на ногах. Ежели им угодно подраться, то налетают на первого встречного под любым, на их взгляд, благовидным предлогом. А уж когда дело касается еды, то в разгар потасовки усаживаются за стол и требуют вишневый штрудель... Неугомонная нация – ни себе, ни другим покоя не дают... » − У вас тоже неплохо получается, – был вынужден признать барон, невольно дотрагиваясь до левого бока, куда получил весьма ощутимый удар. – Почти как у немца... Этот короткий бросок... И да, от штруделя, пожалуй, не откажусь. И от того рейнвейнского... Вестхоф поискал глазами бутылку – увы, осколки от нее лежали на полу в луже вина. − Жаль, хорошее вино, должно быть было, – заметил он со свойственной всем немцам бережливостью. Коньяк, впрочем, остался цел. − Французский, – сообщил Вестхоф поляку, зная их приверженность Бонапарте. – Что, примем по рюмочке, пан вельможный, в ожидании штруделя? О том, как его новоявленный сотрапезник расплескал рюмку этого чудного напитка, барон великодушно решил не напоминать. «А он вполне сговорчивый, этот немец, и дерется отменно! – подумал Пржанский. – И горяч, хоть и чванлив. Все у них, у немцев, не по-людски, не выпить, не закусить, без куража живут. Это ж сколько сил надо потратить, чтоб нутро их человеческое вытрясти наружу...» Довольный тем, что последнее ему все-таки удалось, Пржанский поудобнее устроился на стуле, промокнул носовым платком кровоточащую скулу и поднял рюмку с коньяком. − Французский – это славно, сударь! Что ж тех французов не любят в государстве Российском, а коньяк их потребляют, да нахваливают... И не зря. Выпьем... – он вовремя остановился, чуть было не провозгласив тост за успехи Наполеона. – Выпьем за крепкий кулак и твердый отпор, чтоб не было в битвах слабины у союзников наших! Пржанский во хмелю становился отменно красноречив. Пан Вуйцик, настороженно поглядывая на сидящих противников, настроенных, похоже, вполне благодушно, продолжал успокаивающе бормотать: − И штрудель будет, все будет… – Он самолично поставил на стол ведерко со льдом и шампанским, принесенное человеком, открыл бутылку и разлил по фужерам шипучий напиток. И пан Пржанский, и немец выглядели немного помятыми и пристыженными, однако кто знает, что бродит в головах панов, которые только что мутузили друг друга, позабыв о приличиях и положении? Лех отрезал от пирога, напоминающего улитку, по солидному куску, водрузив их на чистые тарелки; парнишка-половой тем временем шустро вымел осколки, поменял скатерть и приборы, и исчез с подносом со стремительностью свежей тройки, запряженной в сани. Пан Вуйцик потянул носом, вдыхая терпкий и сладкий аромат томленой вишни, с гордостью за повара, способного своим искусством примирить все противоречия любого рода противников, ухмыльнулся в пшеничные усы и вышел из кабинета. Опыт подсказывал ему, что продолжение застолья не обещает нового скандала. За перегородкой воцарился пусть хрупкий, но мир, наполненный ароматом коньяка и вишневого штруделя.
Вестхоф кивнул сотрапезнику и выпил. Крепкий, живительный коньяк разлился по его телу, унял боль в боку, расслабил мышцы и сознание, отчего драка со шляхтичем отошла куда-то на задний план, в прошлое, а настоящее предстало в виде восхитительно пахнущего штруделя, пенящегося в высоких бокалах шампанского и общества вполне сносного, хоть и чрезмерно разговорчивого пана. Отведав кусок еще теплого пирога, Вестхоф и вовсе пришел в благодушное настроение. − Вы, вельможный пан, проживаете в этих местах? – спросил он и потянулся за шампанским. В другое время и в другой ситуации барон никогда бы не стал смешивать столь разные напитки, но именно сейчас ему было жарко и хотелось выпить холодного, искристого вина, так славно утоляющего жажду. − За благодатный виленский край и его гостеприимных жителей! – провозгласил Вестхоф очередной тост. Пузырьки шампанского приятно защекотали в носу и ударили в голову. «Лучше худой мир, чем добрая ссора», – подумал он, слегка затуманенным взором глядя на неожиданного своего сотрапезника.
* * *[1] - Черт знает что! (нем.)
декабрь, 2010 г.
Copyright © 2010 С.Архипова, О.Болгова, Е.Юрьевa
Исключительные права на публикацию принадлежат apropospage.ru. Любое использование
материала полностью или частично запрещено
|
