| 
Тур Хейердал
Художники: П. Бунин, Н. Гришин
Перевел с норвежского Якуб В. Л.
Издательство "Молодая Гвардия", Москва, 1956 г.
OCR -
ТАЙНА ОСТРОВА ПАСХИ
(аку-аку)
Глава IX
Среди Богов и Дьяволов в преисподней острова Пасхи
В те дни, когда мы проникали в тайные пещеры, по острову в обществе аку-аку бродил опасный призрак. Появившись несколько недель тому назад, призрак ходил из дома в дом, и никто не мог закрыть перед ним двери. Он становился все более и более назойливым и вскоре объявился и у нас в Анакене. Проникая внутрь через дыхательные пути, этот призрак бесновался по всему телу. Приехав зайцем из-за океана, он пробрался на сушу под именем к о к о н г о.
Всего лишь два раза сходил староста в пещеру за камнями, как к о к о н г о постучался к нему в дверь. Несколько дней он крепился, а затем слег в постель. Когда я пришел к нему, дон Педро весело улыбнулся и сказал, что обычно к о к о н г о свирепствует гораздо сильнее; он, конечно, скоро поправится.
Через неделю я снова пошел проведать старосту, на этот раз в сельскую больницу. Поздоровавшись с новым доктором, который приехал на "Пинто" на смену прежнему. Я прошел в небольшую палату, где, кашляя, лежали больные к о к о н г о. Я не смог найти среди них старосту и начал уже беспокоиться, как вдруг в углу на локтях приподнялся тощий, как щепка, старик и хриплым голосом произнес:
- Сеньор Кон-Тики, я здесь.
Увидев его, я страшно испугался.
- Воспаление легких,- прошептал врач.- Он был очень плох, но я надеюсь, что мы его спасем.
Староста лежал мертвенно бледный, с ввалившимися щеками и судорожно улыбался своими тонкими губами. Слабым кивком головы он поманил меня к кровати и шепнул на ухо:
- Все будет хорошо. Когда я поправлюсь, мы вместе совершим большие дела. Вчера от к о к о н г о умерла моя внучка. Она покажет мне с неба путь. Я понимаю, это не возмездие. Подождите только, сеньор, мы совершим большие дела.
С тяжелым сердцем вышел я из больницы. Как страшно видеть когда-то веселого старосту в таком состоянии! Какой странный у него вид! Я даже как следует не понял, что он говорил. Может быть, лихорадочный взгляд и бессвязная речь объясняются температурой? Конечно, очень хорошо, что этот суеверный человек, хотя это и казалось маловероятным, не толковал свою болезнь как возмездие со стороны а к у.
Шли дни. Внучка старосты была единственной жертвой этой волны к о к о н г о, сам же он вскоре настолько поправился, что переехал домой. Когда я зашел его проведать, он улыбался все той же странной улыбкой, и хотя температура спала, повторил все сказанное им в больнице. В первые дни староста был слишком слаб, чтобы снова вернуться к своей бригаде. Он оставался дома, и мы постоянно посылали ему масло и другую питательную пищу, чтобы он быстрее поправлялся.
Младший брат старосты, маленький Атан, на этот раз не заболел к о к о н г о, и он перестал бояться наказания со стороны аку-аку. Освободившись от ответственности за пещеру и от страхов, связанных с ней, он чувствовал себя совсем другим человеком: вместо возмездия он получил щедрое вознаграждение и мог теперь спокойно смотреть в будущее, став, по местным понятиям, состоятельным человеком. И деньги и одежду он спрятал под землей во вместительном природном сейфе. Атан был далек от того, чтобы объяснить тяжелую болезнь старосты как наказание за нарушение табу пещеры, да он и не подозревал, что брат носил из своей пещеры камни. Атан по-прежнему советовал мне, когда староста выздоровеет, обязательно разузнать о его пещере, ибо из всех пещер она самая важная.
Ласарус тоже едва не заболел. На другой день после нашего посещения его пещеры он появился рано утром перед моей палаткой и, кашляя, охрипшим голосом спросил, как я себя чувствую.
- Превосходно,- ответил я.
Он обрадовался. Хорошо, что он не спросил о здоровье Билля, ибо тот чувствовал себя сегодня далеко не важно. Два дня Ласарус покашливал и принимал лекарства, но через несколько дней, так и не поддавшись болезни, снова стал бодрым и здоровым. Он тоже получил щедрое вознаграждение для себя и для своих сестер.
В то время как сельский врач боролся против к о к о н г о в Хангароа, врач экспедиции был по горло занят нашим собственным персоналом, который насчитывал теперь около ста человек. Мы имели большое количество антибиотиков и
других лекарств, которые очень пригодились работавшим у нас островитянам. Все они очень любили таблетки от головной боли, и если мы не присматривали за ними, то глотали их, как леденцы.
Мы отражали одну волну коконго за другой и вскоре снова почувствовали себя увереннее. Но беда редко приходит одна, и скоро произошло событие, наделавшее в то время много шума в деревне.
За день до того, как заболеть, староста сидел у себя дома в окружении принесенных из пещеры камней и ожидал их отправки в лагерь.
В дверь неожиданно вошел Гонсало и заметил каменного омара, которого староста не успел убрать.
- Он старинный!- воскликнул Гонсало, жадно хватая скульптуру с пола.
- Нет, он новый,- солгал староста.
- Я же вижу, что он старинный,- недоверчиво сказал Гонсало.
- Я сам нарочно сделал его таким,- настаивал староста.
В конце концов, Гонсало пришлось сдаться.
Приехав на "виллисе", староста тотчас же рассказал мне об этом случае с Гонсало, напомнив, чтобы я ни в коем случае никому не говорил, что он взял камни из родовой пещеры.
- Сеньор Гонсало, должно быть, что-то знает,- тревожно сказал староста,- Он никак не хотел мне верить, когда я сказал, что сам сделал омара.
Затем в палатку пришел Гонсало и рассказал о том же эпизоде, считая, что тем самым раскрыл тайну пещер.
- Староста тебя надувает,- сказал Гонсало.- Я видел изумительно красивого омара, и он утверждает, что сделал его сам; будь осторожен, если он придет и скажет, что эта фигурка из пещеры.
Гонсало был поражен, услышав, что староста уже принес мне омара, да к тому же еще рассказал о визите Гонсало.
Теперь староста был осторожен и в целях самозащиты по-прежнему распускал слухи, что сам делает удивительные каменные скульптуры. Когда начался к о к о н г о и старосте пришлось слечь в постель, к нему зашли однажды вечером Гонсало и Эд. Во дворе они встретили зятя старосты, Риро-роко, и не успели с ним поздороваться, как тот вовсю принялся хвастать, какие чудесные фигурки староста делает из камня; он рассказал, что у старосты есть специальные орудия, которыми он изготовляет омаров, зверей и лодки, а затем моет их и натирает банановыми листьями, чтобы они выглядели старыми.
Ни Эд, ни Гонсало сами ничего о камнях старосты не расспрашивали и были поэтому тем более удивлены этим чистосердечным признанием, тотчас дав мне знать обо всем услышанном. Сам староста тем временем беспомощно лежал в постели с высокой температурой и не был в состоянии ни делать фигурки, ни приносить их из пещеры. Но Гонсало был настороже и старался что-нибудь выведать у островитян, Он жил сейчас в деревне, а работал с Биллем в Вганапу.
Как раз в эти дни поправлялась красивая жена Эстевана. Она излечилась от своего недуга, и каждую ночь они с Эстеваном ходили в пещеру и приносили причудливые фигурки, складывали их в сарайчике и запирали на замок. Я отказался от попыток попасть в ее родовую пещеру - ту самую пещеру, содержимое которой стало известно мне раньше других.
Я рассказал Гонсало, что ожидаю целый воз скульптур из пещеры жены Эстевана. Однажды вечером, разгуливая близ дома Эстевана, он заметил на соседнем дворе кучу необработанных кусков лавы. Возникшее у него ранее подозрение еще более окрепло, и он решил действовать.
В тот же день в деревне случилось несчастье. Одна женщина сидела около своего домика и растапливала в большом чугуне свиное сало; вокруг бегал, играя, ее мальчик, Внезапно ребенок споткнулся и упал головой прямо в чугунок. Мать принесла сына в больницу, и он лежал сейчас там весь в бинтах.
На следующий день ко мне с мрачным видом пришел Энлике, тот самый, что позднее ходил с нами в пещеру Атана. Несколько дней тому назад он сам принес мне из пещеры небольшой мешок со скульптурами. Я знал, что Энлике - дядя пострадавшего мальчика. Судя по его мрачному виду, он намеревался теперь взвалить на меня вину за несчастье: ведь это я уговорил его пойти в пещеру.
Дело принимало плохой оборот. На этом острове почти все так или иначе состояли друг с другом в родстве, и любое несчастье могло теперь толковаться как возмездие тем, кто ходил в пещеру.
Энлике попросил меня отойти с ним за а х у, воздвигнутой недавно статуи.
- Случилась беда,- начал он низким голосом.-В деревне поднимут шум. Эстеван и его жена сидят дома и плачут. Сеньор Гонсало сказал, что они надували сеньора Кон-Тики и делали фигуры сами.
- Чепуха,- сказал я.- Стоит ли из-за этого плакать? Поезжай и скажи Эстевану и жене, что все в порядке, пусть не беспокоятся. Я не сержусь.
- Нет, не все в порядке,- ответил расстроенный Энлике.- Скоро всю деревню охватит возмущение. Если камни новые, люди обозлятся на Эстевана и его жену за попытку обмануть сеньора Кон-Тики, если же камни старые, то все еще больше разозлятся за то, что они раскрыли тайну своей пещеры. Все теперь будут на них сердиться.
Энлике не упомянул о несчастном случае с ребенком - он, несомненно, считал это бедой брата, а не своей собственной. Брат же камни не приносил, хотя позднее я узнал, что и у него есть своя пещера.
В тот вечер я обрабатывал образцы пылинок, добытые нами на болоте в кратере, и не мог выехать из лагеря, но следующей ночью капитан отвез меня в деревню, и я вошел в домик Эстевана.
Хозяин сидел на скамейке, жена его лежала на постели; у обоих глаза были красными от слез. Мы приветливо поздоровались, но Эстеван вновь разразился слезами. Успокоившись, он рассказал, что вот уже два дня и две ночи они не опят, ее едят и все время плачут. Сеньор Гонсало сказал, что Эстеван делал фальшивые камни, чтобы обмануть сеньора Кон-Тики. На соседнем дворе он увидел груду камней и решил, что Эстеван собирает материал дли изготовления скульптур. Но он не видел, что сосед делает пристройку к дому и использует камни для кладки.
Я постарался утешить их и успокоить. У нас было несколько вещиц, которые мы им подарили; когда мы прощались, оба пообещали нам поесть, лечь в постель и постараться все забыть.
Спустившись по той же улице, мы постучали в дверь к старосте. Войдя внутрь, мы застали хозяина в постели в угнетенном состоянии. К нему приходила его могущественная тетка Таху-таху и вне себя от гнева рассказала, что по дошедшим до нее слухам староста меня надувает. Староста, сказала она, хороший парень, сеньор Кон-Тики тоже хороший, поэтому стыдно продавать мне подделку. Рассказать же ей, что он принес мне старые камни, староста не мог: тетка не дала ведь еще разрешения вынести что-нибудь из древней родовой пещеры Оророины. Поэтому он лишь ответил ей, что болен, и, как только поправится, все объяснит.
- Другие люди сердятся недолго,- сказал староста.- Но такие старики злятся так, что три дня слова вымолвить не могут.
Он преподнес тетке рулон материи и пачку сигарет в качестве дружеского подарка от меня, но она швырнула их на пол, заявив, что не желает брать вещи, полученные жульническим путем. И лишь после того, как он сказал, что вещи эти не его, а подарок ей прямо от меня, старуха подняла их и выскочила за дверь.
Мы попытались успокоить больного старосту, но убедить его оказалось куда труднее, чем Эстевана. Старая тетка представляла старшее поколение, и это давало ей особые права, да и мудрость старого человека надо уважать. Таху-таху была женщиной опасной. Если она рассердится, то может убить человека, стоит ей только закопать для этого в землю куриную голову.
Слухи относительно Эстевана и старосты взбудоражила умы островитян. Некоторые из них приходили и божились, что тайных пещер на острове не существует: стоит ли верить в подобные россказни? А если какие-то пещеры и существовали, то вход в них давным-давно затерян. Если кто-нибудь приносил мне камни, то эти люди делали их сами; на острове таких скульптур нет.
Некоторые из приходивших к нам людей отрицали существование пещер столь искренне, что, несомненно, говорили то, что думали. Но многие производили на нас иное впечатление: пытаясь нас разубедить, они нервничали, казались испуганными и проявляли паническое усердие. Особенно выделялись среди них несколько старых островитян, которые всячески старались убедить нас, что на острове нет теперь ничего, кроме овец и статуй.
В течение многих дней все, кто хоть как-то был связан с местными жителями, осторожно пытались выяснить, где же правда, но полученные сведения были крайне противоречивы и исключали друг друга.
Однажды Эд, спустившись к нам из Оронго, заявил, что, по его мнению, родовые пещеры должны все же существовать; надо только остерегаться фальшивых подделок. Он сумел выяснить у своих рабочих, что обычно хранимые в пещерах фигурки выносятся. время от времени для просушки, некоторые из них упакованы в камыш тотора.
Слухи, которыми жила деревня, сбили с толку и Билля. Чтобы лучше познакомиться с жизнью островитян, он переехал от губернатора в дом островитянина. Однажды в воскресный день он остановил меня около церкви и шепотом произнес:
- Я обещал хранить молчание, но одну вещь все же могу тебе сообщить: тайные пещеры на острове есть, и в них хранятся такие же предметы, какие ты уже получил.
Затем ко мне пришел Гонсало. Он много пережил из-за шума, поднятого им в деревне. Он искренне верил тогда, что вскрывал надувательство, но теперь произошло событие, которое его кое в чем убедило и заставило переменить свое мнение. Один местный мальчишка рассказал Гонсало, что старая островитянка послала его слазить в тайную пещеру в Ханга Хему: она хотела достать несколько скульптур для сеньора Кон-Тики. В первой части пещеры мальчик нашел каменную курицу и два черепа, некий ключ к пещере. Но тоннель, ведущий во второе помещение, обвалился, и мальчик не сумел добраться до фигурок, которые старуха велела ему взять.
Услышав эту историю, Гонсало так загорелся, что обнял парня и тискал его до тех пор, пока тот ее пообещал показать, где находится пещера. Гонсало отправился на поиски и нашел пещеру точно такой, как описывал ее мальчишка: с двумя черепами и искусственной дверью в боковой стене, где ведущий дальше тоннель действительно обвалился. Но Гонсало заметил тут и нечто большее. Кто-то был здесь после мальчика и отчаянно копал в полу и на потолке над местом обвала. Гонсало удалось протиснуться сквозь трехметровую трещину над местом обвала, и на дне этой трещины он увидел, что кто-то прокопал отверстие прямо в проходящий ниже тоннель. Просунув в отверстие руку, он вытащил горсть рыхлой земли и нашел в ней остатки сгнившего т о т о р а. Кто-то уже побывал здесь и вынул камни из камыша.
Я спросил Гонсало, известно ли ему, кто была эта старая женщина. Да, известно. Это мать Аналолы.
Для меня это было весьма ценным открытием: это мать и сестра Аналолы с пеной у рта защищали четыре каменные головы, когда двое молодых парней нашли их около ограды деревни и хотели продать мне. Старая женщина отчаянно ругала воришками тех, кто нашел изображения, и страшно обрадовалась, когда я, так и не прикоснувшись к камням, велел перевернуть их причудливыми лицами вниз.
Теперь же она хотела меня отблагодарить и принести фигурки из своей пещеры.
Поблагодарив Гонсало за важное сообщение, я вместе с капитаном выехал из деревни. Сидя в машине, я невольно улыбался. Итак, мать Аналолы имеет пещеру. У меня были особые основания хорошенько это запомнить.
Вечернее солнце уже опустилось в океан, и кругом было темно. По дороге домой нам предстояло заехать на овцеферму Ваитеа и захватить воды для лагеря. Управляющей на ферме была Аналола, и она всегда выходила поболтать, когда мы приезжали за водой. На острове она считалась самой влиятельной женщиной - стройная красавица с пышными черными волосами и улыбчивыми карими глазами. Нос ее, быть может, чересчур широк, а губы слишком толсты, чтобы получить приз за красоту в нашей части света, но здесь, в Тихом океане, она была некоронованной королевой острова. Все уважали эту умную и честную женщину.
Когда мы остановились в Ваитеа у крана единственного на острове водопровода, Аналола и две ее подруги вышли с карманным фонариком помочь нам набрать воды. Обычно за водой приезжал один капитан, и в последние дни Аналола все время бубнила, что староста надул сеньора Кон-Тики.
- Никаких тайных пещер не существует. Ни у кого на острове нет каменных фигур,- уверяла Аналола.- Я здесь родилась и прожила всю жизнь, капитан. Скажи сеньору Кон-Тики, чтобы он не верил в подобную болтовню.
Аналола была честная женщина, не способная на обман, и в конце концов капитан действительно начал сомневаться.
- Понимаешь, раз это говорит Аналола...- сказал он мне озабоченно.- Ведь староста ужасный плут.
Аналола, по выражению местных жителей, была "дитя века". В ней мало оставалось от наследия предков, ее причастность к цивилизации проявлялась не только в одежде и манерах: всего лишь раз довелось мне заметить в ее карих глазах искорку суеверия.
- Правда, что ты разговаривал с каменной статуей?- спросила она меня однажды, после того как староста, Ласарус и я обнаружили изображения китов близ аху в Анакене.- Мать говорит, что по ночам к тебе в палатку приходит каменная статуя и рассказывает, где надо искать.
- Чушь,- ответил я.- Разве каменная статуя может прийти ко мне в палатку?
- Почему же, может, вот такая маленькая?- сказала Аналола.
Поеживаясь от ночной прохлады, она светила фонариком до тех пор, пока шланг не был втиснут в отверстие бака.
- Как поживает твоя мать, Аналола?- осторожно начал я.
- Интересно, почему ты спрашиваешь об этом именно сейчас? Она только что пришла сюда в Ваитеа и лежит в моей кровати.
Внезапно меня осенила мысль. Я знал полинезийцев, их фантазию и пристрастие к скрытым, таинственным формам выражения, когда речь идет о священных предметах, о которых не принято говорить открыто. Я знал, что мать Аналолы принесла из своей пещеры каменную курицу, и догадывался, что в пещере должна находиться также и скульптура собаки. Эти фигуры были в пещере Ласаруса и в пещере Атана. Взяв Аналолу под руку, я шепотом попросил ее отойти со мной за машину, пока остальные наливают воду.
Мы остановились под темным эвкалиптом.
- Аналола,- прошептал я. Она посмотрела на меня недоумевающе.- Пойди к своей матери, передай от меня привет и скажи: "Курица хорошая, но собака лучше".
У Аналолы был такой вид, будто она свалилась с луны. Она долго смотрела на меня, широко раскрыв рот, затем медленно поднялась на крыльцо и тихо вошла в дом. Бак уже наполнился водой, мы помахали остальным женщинам и тронулись домой в Анакену.
Вечером следующего дня капитан, как обычно, поехал за водой и возвратился в лагерь с подробным донесением, Аналола сообщила ему все, что произошло с ней накануне вечером, и капитан в точности воспроизвел мне ее рассказ. По словам Аналолы, когда я тихо заговорил с ней ночью, сердце ей подсказало: "Сеньор Кон-Тики хочет любви". Но потом, когда я шепнул, что курица хороша, но собака лучше, она подумала: "Наверное, сеньор Кон-Тики выпил много вина". Но все же пошла к магери и передала ей эти слова. Никогда мать не выглядела еще такой странной! Она быстро приподнялась в кровати и ответила:
- Потому-то я и здесь, чтобы пойти в пещеру с тобой и Даниэлем Ика.
Аналола была поражена, ничего подобного она не ожидала. Мать ее приходилась Даниэлю Ика маматиа, теткой по линии отца. Аналола в связи с предстоящим посещением пещеры была настолько возбуждена, что всю ночь не сомкнула глаз. На другой день мать попросила принести ей двух кур, кусок телятины и четыре стеариновые свечи. На вопрос Аналолы, ждет ли она гостей, мать ничего не ответила.
В следующий вечер капитан привез новое донесение. Минувшей ночью на ферму пришел Даниэль Ика и там заночевал. Аналола заглянула в замочную щель его комнаты и увидела, что там сидит ее мать. Они говорили о походе в пещеру, и Даниэль сумел убедить мать не брать с собой Аналолу, которая, по словам Даниэля, может принести "плохое счастье": Аналола - дитя века и откроется любому, кто близок ее сердцу.
Оба условились пойти в пещеру две ночи спустя и договорились, где выкопать уму, чтобы зажарить кур. Аналола догадалась, что пещера эта находится в Ваи Тара Каи Уа, чуть западнее долины Анакены.
- Забавно,- сказал первый машинист, когда капитан повторил за завтраком эту историю.- Мы со вторым машинистом часто совершали вечерние прогулки в это место с таким странным названием. Там очень красиво, есть небольшой островок зеленых деревьев, нередко там можно увидеть диких кур. Каждый раз мы встречали там старого Тимотео, того самого, что сделал лодку из камыша. Говорит, что очень любит курятину и поэтому там ночует.
Ночной вахтенный на судне рассказал, что видел в последние дни в этом направлении слабый дымок по утрам.
Наконец наступила ночь, когда мать Аналолы и Даниэль Ика собрались пойти в пещеру. На другое утро они вернулись обескураженные, и Аналола рассказала, что кур они, видимо, где-то зажарили, но в пещеру так и не проникли, обнаружив, что всю ночь в Ваи Тара Каи Уа лежал какой-то человек. То же самое повторилось на следующую ночь. Они разглядели, что "таинственной личностью" был старый Тимотео, и решили, что у него там тоже пещера н он охраняет ее от людей Кон-Тики. Мать решилась на третью попытку: если и на этот раз их тоже постигнет неудача, значит ходить в пещеру больше не следует. В таком случае она и Даниэль Ика откажутся от своего замысла я возвратятся в деревню.
Аналола сообщила нам, когда они в третий раз отправятся в Ваи Тара Каи Уа, и я решил выманить в эту ночь Тимотео с его места.
Море с вечера было тихим и спокойным. Накануне несколько наших парней вместе со своими местными приятельницами ловили при лунном свете лангустов. Эти животные похожи на крупных омаров без клешней и считаются на острове большим лакомством. Пользуясь легким водолазным снаряжением, мы часто накалывали их в норах под водой. Но проше всего ловить лангуста ночью, двигаясь в воде вдоль берега с факелом в руке. Островитянки - большие мастерицы этого дела. Заметив добычу, они наступают на нее ногой, хватают и кладут в мешок.
В этот вечер в котелке нашего кока варилось двадцать одно большое красное чудовище, мы собрались лакомиться лангустами в палатке-столовой. Ласарус принес мешок только что сорванных ананасов, таких свежих и сочных, каких нам никогда не приходилось есть.
Весь день.старый Тимотео находился на судне и чинил свою камышовую лодку, которая долго лежала на палубе и была сильно повреждена. Когда наступил вечер и Тимотео собрался на берег занять свой пост в Ваи Тара Каи Уа, я привез ему за борт обильный ужин и попросил подежурить ночь на судне.
- В лагере у нас фиеста,- объяснил я.- Весь экипаж поедет вечером на берег кушать лангустов. Море совсем спокойно, ничего не может случиться.
Тимотео недовольно огляделся вокруг. Я подумал, что старик сможет взять пора и добраться на ней до берега, а потому подвел его к барометру и поставил перед ним стул.
- Если стрелка упадет до этой черты,- сказал я, показывая на всякий случай на деление "тридцать",- ты должен немедленно подать сигнал сиреной.
К этому поручению Тимотео отнесся с глубочайшей серьезностью. Усевшись на стул и уткнувшись носом в самое стекло барометра, он неподвижно уставился на стрелку" отправляя вилкой в рот еду. Теперь я был уверен, что он не шелохнется. Когда ночной вахтенный и машинисты возвратятся на судно, они уложат Тимотео спать.
Пока Тимотео, исполненный чувства долга, сидел, уставившись на барометр, участники экспедиции собрались в палатке-столовой вокруг блюда с лангустами. А где-то в горах, над Ваи Тара Каи Уа, пробирались, крадучись, в пещеру Даниэль и старая мать Аналолы. Теперь уж они, конечно, откопали из земляной печи куриное жаркое и, наверное, прихватили с собой стеариновые свечи, чтобы светить в темной сокровищнице.
Миновала ночь.
Рано утром следующего дня на моторной лодке приехал с машинистом Тимотео. Едва ступив на берег, он сказал, что ему надо съездить поговорить с женой.
- А где она?- спросил я.
- В деревне,- ответил он, не спеша обернулся и посмотрел на меня, как-то странно улыбаясь. Затем добавил:
- Но кто знает, может быть, сегодня ночью она спала в Ваи Тара Каи Уа.
Я был поражен услышанным.
- Как зовут твою жену?- спросил я.
- Виктория Атан. Но она любит называть себя Таху-таху[1]. И она в самом деле немного колдунья.
Тимотео взобрался на коня, дернул поводья и ускакал.
Капитан раньше обычного поехал за водой в Ваитеа. Возвратившись назад, он сообщил, что Даниэль и мать Аналолы вернулись в деревню, отказавшись от попыток незамеченными проникнуть в пещеру в Ваи Тара Каи Уа. Когда они минувшей ночью вновь пробрались в долину, Тимотео там не оказалось, но на его месте сидела его старая жена.
Каким образом Тимотео удалось предупредить Таху-таху, мы так никогда и не узнали. Она сменила его всего на одну ночь, но до тех пор, пока мы находились на острове, старик ревностно продолжал нести вахту в этой маленькой долине.
Завеса таинственности продолжала незыблемо лежать на обеих родовых пещерах в Ваи Тара Каи Уа. Передадут ли Тимотео, Таху-таху и старая мать Аналолы тайну родовых пещер своим собственным "детям века", зависит теперь от них. А решать им надо будет вскоре, ибо случись что-нибудь с этими стариками, еще две пещеры со всем их бесценным содержимым исчезнут в бездне острова Пасхи.
У Даниэля был родной брат-близнец и молочный брат. Первый из них, Альберто, показал нам однажды две дощечки р о н го-р он г о, но после того как к нему явился целый рой аку-аку, отнес их назад в пещеру. Молочного брата звали Энлике Ика, он происходил из королевского рода и имел право на дворянский титул Арики-пака. Отец Себастьян и губернатор говорили, что это настоящий уникум - он совсем не умеет лгать, а на острове Пасхи это редкая добродетель. В лагере мы называли его "сын вождя" за гордый нрав, статную внешность и знатное происхождение. Читать он не умел, но благодаря своей непоколебимой честности был самым уважаемым пастухом на ферме военно-морских сил. Жил он в маленьком каменном домике у дороги, ведущей на Рано Рараку.
Однажды он приехал верхом в лагерь и предложил нам сделку. У нас имелись огромные сосновые бревна, которыми мы подпирали статуи во время раскопок. Энлике хотел построить себе новый дом, но леса на острове нет, а ему нужны бревна. Если я согласен меняться, то могу получить рослого быка за каждые три бревна.
- Ты получишь все бревна, если согласишься обменяться на камни из пещеры,- ответил я.
Сказал я это наобум, мне просто внезапно пришла в голову такая мысль. Я не знал, есть ли у "сына вождя" какая-нибудь пещера, но слова мои застигли его врасплох. Некоторое время он всячески изворачивался, пытаясь перевести разговор на другую тему, но я твердо стоял на своем предложении. Энлике понял, что ему не уйти от прямого ответа, и, наконец, решительно произнес:
- Но я, сеньор Кон-Тики, не знаю, где находится вход. Я бы сам очень хотел это знать.
- Пробовал ли ты жарить курицу в уму такапу?- спросил я лаконично.- Пробовал ли ты делать перед пещерой т а х у?
Он был ошеломлен и даже изменился в лице.
- Я поговорю с братьями,- произнес он вдруг негромко.- Сам я не распоряжаюсь, я только совладелец.
Он рассказал, что в одну из его родовых пещер вход затерян, но вместе с братом Даниэлем он является "бесправным совладельцем" другой пещеры, вход в которую знает лишь Альберто. Энлике слышал, что камни в этой пещере лежат в мешках из камыша тотора и что там хранятся также дощечки ронго-ронго и несколько старинных весел. Но самым замечательным из всех предметов в этой пещере являются парусное судно из камня, которое он назвал вака охо, и статуя из отполированного до блеска черного камия, величиной в половину человеческого роста.
Опасаясь гнева аку-аку, Альберто отказывается показать, где находится вход в эту пещеру, и ограничивается лишь устными объяснениями. Энлике сам много раз искал этот тайник, но безуспешно.
Прошло несколько дней, а "сын вождя" не появлялся. Но в один прекрасный день он привез несколько больших арбузов. Сгружая их с лошади, он шепнул мне, что теперь сумеет достать старинные фигурки. Жена его проплакала много дней подряд, сетуя на то, что муж не способен найти вход в свою родовую пещеру. Но слезы не помогли, и он по-прежнему приходил домой с пустыми руками. От бабушки жена Энлике слышала, что после смерти отца та получила в наследство часть пещеры и дядя знает в нее вход. Она принялась обрабатывать своего старика дядю, умоляя помочь им получить бревна для нового дома. Последний живет сейчас с ними в каменном домике, и все это нытье ему страшно надоело. Дело кончилось тем, что старик пообещал показать дорогу в пещеру.
Этим дядей был старый Сантьяго Пакарати, тот самый, что помогал своему брату Тимотео строить камышовый плот. Теперь все четверо братьев ловили для нас рыбу. Рабочие, занятые на раскопках в Рано Рараку, находились у меня на полном обеспечении, и я добывал им пропитание, как это было принято у древних каменотесов. Я нанял группу рыбаков, которые, чередуясь, день и ночь ловили рыбу для снабжения работавших в карьере островитян. Это позволяло нам сократить выдаваемые местным рабочим пайки мяса, риса и сахара, которые все время доставлялись с судна на берег и поглощались в угрожающих количествах. Муку нам пришлось теперь приберечь для собственного потребления, и только четверо старых братьев по-прежнему приходили в лагерь и получали там сухари; они макали их в кофе и ели, как пирожное. За хлебом и табаком для своих братьев в лагерь ежедневно приходил старый Сантьяго, и мы с ним особенно подружились.
Чтобы упростить дело, мы попытались выдавать нашим землекопам паек не на один день, а на целую неделю. Но такой порядок неприемлем на острове Пасхи, и после первой же выдачи рабочие всю ночь просидели за едой и курением, а на другой день вышли на работу сонные и зеленые. Они чудесно провели ночь, съели весь свой недельный паек, но теперь, объяснил нам Сантьяго, им надо еще сигарет, иначе целую неделю они останутся без курева. Мы снова перешли к выдаче суточной нормы, и все были этим довольны.
Понятие бережливости островитянам чуждо. Ведь завтра другой день. X а к а-л е - такова характерная поговорка жителей острова. Это примерно то же самое, что "не имеет значения". Эту фразу местный житель употребляет при каждом удобном и неудобном случае: если потеряет нож, разобьет чашку и даже если сгорит весь его дом. Как-то раз Арне лежал на кровати в доме старого Сантьяго и курил. Нечаянно он обронил сигарету и стал в поисках окурка лихорадочно ворошить соломенный матрац, от которого уже поднимался вверх угрожающий дымок.
- Хака-ле,- сказал Сантьяго, с наслаждением продолжая дымить своей сигаретой.- Закури другую!
В этой своеобразной атмосфере х а к а-л е и беззаботных улыбок аку-аку были совершенно неуместны. Поэтому островитяне сторонились их, но не предпринимали ничего, чтобы с ними разделаться. Аку-аку подстерегали их в скалах, омрачали людям радость.
Старый Сантьяго, этот беззаботный и веселый оригинал, всегда был доволен жизнью, вечно смеялся и улыбался. Но когда Арне выразил желание разбить палатку близ кратерного озера в Рано Рараку и пожить там в одниночестве, лицо Сантьяго тотчас же стало суровым. Сам он ни за что на свете не спустится ночью в этот кратер: аку-аку прячутся здесь за каменными статуями, свистят в зарослях камыша.
Вот почему я так удивился, когда старый Сантьяго предложил провести нас в пещеру. Из археологов я решит взять с собой Арне, он лучше других знал старого Сантьяго. Кроме того, с нами отправились капитан, штурман и чилиец Санчес в надежде, что и им представится возможность посетить пещеру.
Поздно ночью наш "виллис" остановился у маленького каменного домика. Из двери вышел настороженный "сын вождя", его жена и молодой человек, которого он представил нам как сына Сантьяго.
- Но где же Сантьяго?
- Он заболел и не может с нами поехать. Но он объяснил сыну, где пещера.
Знакомая история! Неожиданное изменение программы, никогда не приводившее к хорошему результату. Я решил проверить, действительно ли болен Сантьяго, и вошел в домик. Хозяин с унылым видом сидел в углу на корточках. Увидев маня, он начал сухо и напряженно кашлять. Никакой температуры у Сантьяго не было, равно как и других признаков заболевания. Но на лице его было написано, что старик горько раскаивается в своем обещании.
- Сантьяго, ты здоров как бык, старый ты плут! Неужели ты боишься аку-аку, если я с тобой?
Он с жадностью схватил сигарету и затянулся с таким наслаждением, что все лицо, вплоть до ушей, изрезалось морщинками, как настоящая гармонь.
- У меня болит спина, сеньор.
- Тогда ты должен бросить курить.
- Но она не очень болит.
Я долго шутил и балагурил со стариком, пока он, нехотя, с гримасой, не забрался в машину. Теперь нас в "виллисе" было девять человек. Молчаливый и суровый Сантьяго оидел рядом со мной и показывал дорогу. После Рано Рараку мы направились южным берегом по едва заметной колее вдоль обрыва. Дороги мы почти не видели, зато гораздо лучше ее чувствовали - приходилось крепко держаться, чтобы не вылететь из машины.
- Сеньор, это не такая пещера, в каких прячут вещи,- неожиданно промолвил старик, надеясь, что у меня пропадет к ней интерес.
- В ней, значит, ничего нет?
- Нет, кое-что есть. Я не был там с семнадцатилетнего возраста. Это место показала мне перед своей смертью одна старуха.
Не доезжая Ваиху, старик попросил остановить машину, и остаток пути мы проделали пешком.
Была ясная лунная ночь, когда мы спустились к краю обрывавшихся к берегу скал. И снова увидел я внизу под нами серебристо-серые волны прибоя, с шумом набегавшие на глыбы лавы. Сантьяго нес самодельную веревочную лестницу - две тонкие веревки с редко укрепленными между ними перекладинами. На самом краю обрыва жена "сына вождя" передала ему пакет, из которого Сантьяго извлек жареного цыпленка, завернутого в банановые листья, и попросил меня съесть гузку, "потому что пещеру он показывает мне". В пакете лежал также печеный батат, но съеден был лишь куриный копчик. Кроме меня, никто к еде не притронулся, и остаток дивной курятины положили на камни.
Затем, повернувшись лицом к морю, старик неожиданно запел приглушенным голосом какую-то монотонную песню. Внезапно прервав ее, Сантьяго повернулся лицом ко мне и тихо сказал, что я должен пообещать ему оставить одну из вещей в пещере - все равно какую, но одна вещь обязательно должна там остаться. "Таков закон",- пояснил он. Пещера принадлежит ему, а там внутри покоятся его далекие предки. Поэтому он нараспев сообщил аку-аку имя нового законного владельца пещеры.
Закончив объяснение, Сантьяго зацепил верхнюю перекладину веревочной лестницы за кусок лавы на краю обрыва, остальную ее часть сбросил вниз.
Я лег на живот и, свесив голову с обрыва, посветил фонариком. Прямо под нами болталась в воздухе веревочная лестница - значит, мы находились на нависавшем над океаном карнизе, Сантьяго приказал своему сыну раздеться и остаться в одних трусах. Ему предстояло спуститься вниз первым. Браться за перекладины лестницы в тех местах, где она плотно прикасалась к скале, было больно, а расстояние между редкими ступеньками было довольно большим. Высота обрыва от бурлящих внизу волн до карниза составляла лишь десять метров, но и двух было бы достаточно, чтобы разбиться об острые камни.
Спустившись вниз примерно на два человеческих роста, сын Сантьяго вдруг исчез, виднелась лишь пустая лестница, Мы высунулись с фонарем, но его не было видно - вероятно, парень оставил лестницу и проник в незаметное сверху отверстие. Вскоре вниз направился "сын вождя" и исчез в том же самом месте. Когда же очередь дошла до третьего, мы, к своему ужасу, увидели, что "сын вождя" поднимается по лестнице обратно с быстротой, какую только позволяют ему редкие ступеньки.
- Увидел что-нибудь?- спросил я его.
- Да, в пещеру ведет длинный тоннель.
- А что в пещере?
- О, этого я не видел. Внутрь я не вошел, потому что не привык к пещерам.
- Если не привык к пещерам, значит боится дьяволов,- заметил старый Сантьяго, и Энлике подтвердил эти слова. Жена с волнением смотрела на него, явно радуясь тому, что он благополучно вернулся.
Спускаясь по веревочной лестнице, я испытывал не меньший страх, чем мой предшественник, но совсем по другой причине. Я думал о том куске лавы, на КОТОРОМ висела лестница, и о моих собственных уставших пальцах, с трудом находивших опору там, где веревка была плотно прижата к скале. Чтобы достать носком ноги до следующей ступеньки, мне приходилось сгибать другую ногу в колене до самого подбородка. Вскоре я достиг того места, где лестница свободно болталась в воздухе, и тотчас же заметил посреди обрыва узкое отверстие, в котором исчезали сын Сантьяго и Энлике. Держась изо всех сил за обе веревки, я протиснулся между ними лицом вверх, пока не попал ногами в маленькое отверстие. Мне удалось просунуть их до колен, а тело в ужасно неловком положении продолжало висеть в воздухе. Цепляясь руками и локтями за лестницу, я попытался протиснуться глубже. Но не было ни одной твердой точки, от которой можно было оттолкнуться, а лестница от моих движений лишь дальше отходила от скалы. Мне приходилось подтягиваться, цепляясь пятками я носками за щель, пока живот, наконец, не оказался в тоннеле. Спина совсем онемела, когда я, наконец, протиснулся настолько, что смог освободить одну руку и стал на ощупь искать какую-нибудь опору в скале. Только я собирался отпустить вторую руку, как лестница откачнулась и чуть было не вытащила меня обратно из отверстия. Я повис лицом вверх, лишь наполовину втиснувшись внутрь. А ведь "сыну вождя" ничего не стоило преодолеть этот же путь!
Очутившись, наконец, целиком внутри прохода, я почувствовал себя в безопасности, на душе стало легче. Продвигаясь ногами вперед, я прополз еще на несколько метров в глубину и облегченно вздохнул, очутившись в низкой пещере. Как раз в этом месте Энлике почудилось что-то дурное, лишь здесь он испугался и полез назад.
Сын Сантьяго зажег стеариновую свечу. Выпрямившись, я увидел вокруг себя скелеты. Они принадлежали умершей родне Сантьяго и были завернуты в циновки из прогнившего и побуревшего камыша; от малейшего прикосновения камыш рассыпался на кусочки. Часть костей приобрела от времени необычную синезеленую окраску. Возле двух скелетов, лежавших у самых моих колен, я заметил несколько небольших свертков, завернутых в такой же прогнивший камыш. Я осторожно дотронулся пальцами до одного из них; гнилой камыш рассыпался, но внутри я нащупал что-то твердое.
В этот миг на нас едва не обрушилась большая беда. Стараясь попасть с веревочной лестницы в узкое отверстие щели, Арне, балансируя как акробат, поломал себе ребро. Он почувствовал резкую боль, и ему стоило огромных усилий не выпустить из рук опору. Перелом был далеко не шуточным. Арне потом вполне серьезно утверждал, что сам слышал хруст.
Мы помогли Арне пролезть в пещеру, и то, что он там увидел, заставило его на время забыть о своей боли. Он терпеливо ходил по низкому и неприятному гроту. Просто уму непостижимо, как в прежние времена островитянам удавалось спускать с обрыва в это узкое отверстие покойников. Правда, отец Себастьян рассказывал мне, что после введения здесь в прошлом столетии христианства с принудительным захоронением умерших на кладбище в Хаига-роа, некоторые старики пробирались заблаговременно в свои тайные пещеры, чтобы там умереть и оставаться лежать после смерти. Последним, кому удалось спрятаться, похоронив себя таким способом заживо, был старый Теа-ве, дед здравствующих ныне внуков.
Но здесь все окружавшие нас скелеты были завернуты в камышовые циновки. Родичи, очевидно, спускали их сверху на веревке до уровня входа, а затем ранее забравшиеся в щель люди втягивали тела внутрь.
Капитан, штурман и Санчес тоже спустились в пещеру, и, наверху остались лишь Сантьяго и "сын вождя" со своей женой. Мы делали снимки и наброски, насколько позволял низкий потолок, а затем принялись исследовать содержимое пещеры, Тут и там на каменном полу беспорядочно лежали скелеты, а рядом - небольшие свертки из камыша, составлявшие все имущество, оставленное здесь вместе с телами умерших. Стоило прикоснуться к ним рукой, как оболочка превращалась в труху. Два свертка развалились еще до того, как мы к ним притронулись, и можно было рассмотреть содержимое.
Самый крупный из свертков содержал вырубленную из камня фигуру женщины. Из другого торчало двойное лицо с четырьмя глазами и двумя длинными носами, причем носы изгибались вокруг камня и встречались вновь с другой его стороны в виде наконечников копья. В глубине пещеры лежал скелет, а рядом с ним сверток, причем упаковка тут настолько сохранилась, что когда мы ее развертывали, камыш не рассыпался.
Внутри этого свертка лежала скульптура омара, точная копия фигурки из пещеры ста,росты, наделавшей столько шума. Может быть, скелет, рядом с которым мы нашли изображение омара, принадлежал когда-то рыбаку, заинтересованному, конечно, в том, чтобы омар был особенно плодовитым.
Во всей пещере имелось всего десять фигур, и все были обернуты в камыш. Две из них, небольшого размера, очень похожие друг на друга, изображали стоящего человечка с клювом. Выполняя данное старому Сантьяго обещание, мы оставили в пещере одну из этих фигурок.
Чтобы выбраться наружу, мы опять должны были лечь плашмя на спину и, отталкиваясь ногами головой вперед, высунуться из отверстия настолько, чтобы, повиснув неподвижно, как жердь, и вытянув вперед руки, достать веревочную лестницу. Затем предстояло выбраться из отверстия и подняться вверх по веревочной лестнице. Это был малоприятный акробатический номер над освещенным лунным светом ревущим прибоем, особенно для Арне с его сломанным ребром. Но все прошло хорошо, и те трое, что с беспокойством ожидали нас наверху, подумали лишь, что тело у Арне ноет от непривычки лазить по скалам.
Хорошенько запаковав все фигурки, мы переправили их на веревках наверх. Наконец был поднят последний груз, и Сантьяго убедился, что одну из вещей мы оставили в пещере. Тут я заметил лежавшего на камне жареного цыпленка. Трудно было устоять перед запахом этого прекрасного жаркого; не оставив цыпленка для аку-аку, я взял его долю и по-братски поделился с остальными.
Но островитяне к еде не притронулись и испуганно держались в сторонке до тех пор, пока обглоданные кости не полетели в море.
А к у-а к у не мстил, женщина набралась теперь мужества, стала смеяться и потешаться над своим мужем за то, что тот побоялся залезть в пещеру. Чем дальше мы уходили от скал, тем она становилась храбрее. Когда мы втиснулись в "виллис" и покатили при свете луны обратно, мне даже стало жаль сидевшего позади нас статного парня. Жена шумела, смеялась и поддразнивала его до тех пор, пока и сам он не начал над собой смеяться. Покачивая головой, он уверял нас, что стал теперь умнее и никогда больше не даст запугать себя духами и дьяволами. А теперь скорей домой, строить новый дом!
На острове был человек, который в отличие от "сына вождя" привык общаться с дьяволами. И случилось так, что младший брат старосты Атан, сам того не подозревая, привел меня прямо в осиное гнездо. Разделавшись сам со своей пещерой и получив взамен более полезные вещи, Атан уже не сомневался, что такая сделка приносит "хорошее счастье". В деревне у Атана было много друзей и совсем не было врагов. Все любили его. Соблюдая величайшую осторожность, Атан попытался теперь разузнать, у кого еще из островитян имелись тайные пещеры.
Под предлогом необходимости сделать фотосъемки при закате солнца наш фотограф, капитан, три машиниста, кок и его подручный однажды вечером покинули лагерь. Староста, маленький Атан, Ласарус, а также члены экспедиции стояли возле палаток и приветливо махали им вслед. Будучи приглашены в тот же вечер к губернатору, мы, оставшиеся в лагере члены экспедиции, тоже вскоре выехали из лагеря на своем "виллисе". Староста и Атан просили подвезти их до деревни.
Не успели мы скрыться из виду, как Ласарус вскочил на коня и поскакал вдоль северного побережья к месту условленной тайной встречи с фотографом и его спутниками. Другие островитяне ничего не должны знать. Всадники имели при себе рюкзаки, полные картонных коробок и мешковины,- они намеревались забрать в пещере Ласаруса оставшиеся скульптуры и под покровом ночи незаметно доставить их в лагерь.
Сам же я в сопровождении Атана собирался в эту же ночь на новое приключение. Атан давно уже подозревал, что зять его Андрес Хаоа имеет свою пещеру, а теперь, наконец, подозрения его подтвердились.
- Помнишь ты Андреса Хаоа, сеньор Кон-Тики? Он принес тебе осколки ипу маенго. И осколки, и целые кувшины, которые он показывал отцу Себастьяну, спрятаны в его пещере.
Знакомство с Андресом Хаоа было для меня самой большой неудачей. Он был смертельно на меня обижен за то, что я обвинил его в мошенничестве и лишил вознаграждения за находку в раскопочной яме около Аху Тепеу осколков керамики. Маленький Атан все это понимал. Он посоветовал мне послать дружеский подарок Андресу Хаоа, тогда все уладится. Я передал ему несколько долларов и две коробки сигарет, и мы договорились, что после окончания вечера у губернатора я приду ночью к Атану, а тем временем последний постарается подготовить встречу.
Около полуночи я попрощался с губернатором, рассказав ему, что принимаю участие в тайных походах в подземелье острова, но до окончания работ на острове я не могу сообщить ему никаких подробностей. Губернатор поблагодарил меня за эти сведения. До него доходили удивительные слухи, но в Хангароа всегда рассказывают так много небылиц, что никто не верит этим разговорам.
Ровно в полночь я вошел в маленький домик Атана. Он сам открыл мне дверь, и первым, кого я увидел при неверном свете стеариновой свечи, был мой старый "недруг" Андрес Хаоа, владелец загадочных черепков. Он сидел небритый и взлохмаченный, уставившись на меня своими налитыми кровью глазами. Вскочив со скамейки, он вдруг заключил меня в свои объятия, называя братом и уверяя, что готов оказать мне любую помощь. Маленький добродушный Атан гордо выпятил грудь, хвастаясь своей собственной м а н а; она помогла ему сберечь нашу дружбу с Андресом, благодаря ему, Атану, мы вновь встретились в этом доме.
Свою сильную м а н а Атан унаследовал от матери. Хотя он был самым младшим в семье, она любила его больше остальных детей и решила передать ему всю свою магическую силу. Атан рассказал мне, что, увидев мой дружеский подарок, Андрес Хаоа очень растрогался. Сам Андрес Хаоа признался мне, что заплакал от радости, получив подарок, и послание о дружбе и примирении. Он объяснил мне, что когда в тот раз принес осколки настоящего маенго, то попал в очень затруднительное положение: я сразу же потребовал показать мне место находки, а ведь он взял осколок в своей родовой пещере и показать ее мне не мог. Чтобы мы не догадались об этой пещере, он был вынужден повести нас в другое место.
Рассказанная Андресом история звучала вполне правдиво. Теперь же, продолжал Андрес, он столько наслышался обо мне от Атана, что охотно готов вручить "ключ" от пещеры, чтобы я своими собственными глазами смог увидеть керамику. Но младший брат Андреса тверд как камень, и сначала надо его склонить в мою пользу. Хотя брат и не был старшим, все же он получил "ключ" от своего отца и распоряжался пещерой. У него в доме живет аку-аку, и он страшно разозлился, когда Андрес предложил ему сегодня вечером передать "ключ" сеньору Кон-Тики.
- Пойдемте сейчас вместе к его брату,- предложил маленький Атан.- С помощью нашей совместной м а н а нам, быть может, удастся его уломать.
По случаю вечера у губернатора на мне был белый костюм. Я сменил его на предусмотрительно захваченные с собой рубашку и темные брюки хаки, после чего мы все трое выбрались из дому и пошли из деревни в северном направлении. Долго путешествовали мы в эту лунную ночь, и чем дольше шли, тем больше шептались, тем пламеннее звучали слова, уверения в дружбе и братстве. Атан питал к нашей совместной мана безграничное доверие и утверждал, что является еще более чистокровным норвежским длинноухим, чем я сам. Оба спутника объяснили, что если младший брат Андреса, Хуан Хаоа, попытается подстроить мне ловушку и сразу же отдаст "ключ" от пещеры, я должен сказать "нет!" и скрестить руки на груди. А если он затем передаст "ключ" своему старшему брату Андресу, то я должен с благодарностью принять его из рук последнего.
Выйдя за черту деревни, мы попали в пустынную местность и остановились, наконец, перед высокой каменной оградой. Позади нее на фоне звездного неба неподвижно раскинул свои блестящие листья банан, наполовину скрывая собой небольшой побеленный каменный домик. В нем не было окон, и он казался нежилым. Ничто не обнаруживало здесь признаков жизни. Полусгнившая лестница, отдельные ступени которой были сломаны, вела вверх на каменную ограду, а с обратной стороны другая лестница спускалась вниз. Маленький Атан набрался духу - он первым войдет внутрь и предупредит о нашем приходе. Перебравшись по зловеще скрипевшим ступеням через каменную стену, Атан вскоре подошел к двери и осторожно постучал. Кто-то приоткрыл дверь, впуская его внутрь, и мы заметили полоску света.
Пять минут спустя Атан вышел один и вернулся к нам. Вид у него был жалкий и растерянный. Младший брат Андреса был непоколебим. Надо идти туда всем троим, и, объединив наших аку-аку, попробовать его убедить.
Мы перелезли через ограду и вместе подошли к домику. Я вошел первым, двое других шли за мной по пятам. В помещении, всю обстановку которого составляли выкрашенный в белый цвет стол и три короткие скамейки, стояли два здоровенных мрачных типа. Они упрямо и враждебно глядели нам в лицо. Казалось, эти люди способны на все, кроме шуток. Одному из них было на вид лет тридцать с лишним, другому чуть за сорок.
Я поздоровался, они ответили неприязненно, даже не шелохнулись. У младшего брата Лндреса была осанка, как у индейца из американского кинофильма, упрямое выражение лица и колючие глаза. Рот и подбородок окаймляла черная щетинистая борода, точь-в-точь как у брата, стоявшего позади меня. Борода на этом острове была редкостью, хотя староста, Атан, а также ряд других жителей сумели отрастить усы. Бородач стоял, широко расставив ноги, засучнув руки за пазуху, частично обнажая грудь. Пронзив меня взглядом своих полуоткрытых глаз, он медленно, словно находился в трансе, произнес:
- Посмотри моего аку-аку. Это его дом.
Теперь надо держаться крепко: судя по лицам этих людей, борьба предстояла нелегкая.
- Знаю,- ответил я.- Я вижу.
Казалось, моя реплика его только рассердила. Взглянув мне злобно в лицо, он вызывающе сделал два шага в мою сторону. Сдерживая кипевшую внутри ярость, он прошипел:
- Покажи мне силу твоего аку-аку.
Было ясно, что Атан много наговорил обо мне и моем аку-аку и все четверо ожидали увидеть чудо. Лица их выдавали взволнованное ожидание, а бородатый человек, стоявший в непосредственной от меня близости, не маг скрыть вызова, смешанного с презрением. Он казался пьяным, но это было не так; то было самовнушение, почти транс. В этот момент он был своим собственным аку-аку.
Я подошел дюйма на два поближе, так что мы едва не касались друг друга грудью.
- Если твой аку-аку так же силен, как и мой,- сказал я. придавая своему голосу оттенок сдержанного презрения,- то пошли его из дома на вершину Оронго, в кратер Рано Као; через стену в Винапу; к статуям Рано Рараку; в Анакену; Хангароа, по всему острову. Спроси его, изменился ли остров, не стало ли все вокруг лучше. Спроси, не появились ли древние стены и сооружения, не поднялись ли из земли незнакомые статуи. Когда ты получишь от своего аку-аку ответ, я спрошу тебя: нужны ли тебе еще доказательства силы моего а к у-а к у?
Это доказательство оказалось для него достаточным, он отбросил свои сомнения и предложил мне сесть рядом с ним на скамейку.
Маленький Атан снова почувствовал себя уверенно. Вместе с Андресом они принялись настойчиво упрашивать Хуана передать мне "ключ". Вскоре второй угрюмый парень присоединился к нашим просьбам и учтиво предложил Хуану предоставить "ключ" в мое распоряжение.
Но главный герой, восседавший на воображаемом золотом троне, не удостаивал нас своим вниманием. Он сидел выпрямившись, со сложенными накрест руками, стиснутыми зубами, выпятив вперед губы, точь-в-точь как на каменных изваяниях. Самовнушением он возвеличивал себя, возвышаясь в собственных глазах и в глазах своих друзей, напоминая упоенного собой шамана или верховного Жреца, которого вдруг перенесли из прошлого в наши дни и облачили в современную одежду.
Три человека стояли перед ним в унизительной позе, убеждая отдать "ключ". Они просили, умоляли, один даже стал на колени, но он сидел, наслаждаясь чужим унижением, медленно поворачивая голову из стороны в сторону, словно купаясь в лучах яркого солнца. Изредка он важно поворачивался в мою сторону, стараясь подчеркнуть свою огромную духовную мощь, свою м а н а. В его жилах текла кровь именитейших племен, и в этом он видел источник своей сверхъестественной силы. К тому же он находился а доме, где а к у-а к у окружали и надежно защищали его со всех сторон. Позади дома обитал самый могущественный из всех а к у-а к у острова: дом Хуана стоял перед хижиной старой Таху-таху, тетки его жены. Никаких других живых соседей у брата Андреса и его жены не было. Правее и ниже по склону виднелся одинокий, заброшенный домик; хозяйка его умерла, и жил в нем теперь лишь один а к у-а к у. Один а к у-а к у жил позади дома, по одному с каждой стороны, и один обитал в самом доме. В глазах бородатого человека появился зловещий огонек; чем больше он себя возвеличивал, тем становился все более несговорчивым, и я поспешил прервать эту церемонию.
Воспользовавшись его же методом, я начал пыжиться и хвастаться, и бородатый фанатик, чем больше меня слушал, становился все более смирным, исчезал его важный и напыщенный вид.
Я рассказал, что унаследовал сильнейшую мана а от своего могущественного названного отца Терииероо, последнего большого вождя на Таити. Умирая, он дал мне королевское имя Тераи Матеата, что значит "синее небо". Кроме того, всю свою м а н а передал мне также последний из вождей на Фату-Хиве, Теи Тетуа. А когда я пристал на плоту к Рароиа, то получил еще более сильную м а н а: все жители устроили празднество в память первого короля острова, Тикароа, и приняли меня в свою общину под именем В а р о а Тикароа, или "Дух Тикароа".
Мой рассказ возымел свое действие. Противник мой все более и более смягчался и в конце концов сдался. Он медленно поднялся с места, встали и мы. Затем, обратившись к своему суровому другу, произнес:
- Туму, будь свидетелем!
Слово т у м у мне встречалось в книгах. Это было не имя, а титул. Предыдущие исследователи упоминали о нем, как о загадочном слове, оставшемся от первоначального, общественного строя острова Пасхи, слове, которое, мол, сами островитяне больше не понимают и не могут объяснить.
Теперь же передо мной предстал живой туму; оказывается, он отнюдь не забыт и даже развивает активную деятельность. Позднее Атан рассказал, что Хуан Нахое является туму для семьи Хаоа, то есть поаредником и судьей между братьями в семейных делах.
Бородатый фанатик стал прямо передо мной, а Туму расположился рядом.
- При сем вручаю тебе ключ от одной из моих двух пещер,- произнес он таким замогильным голосом, словно выносил смертный приговор.
Остальные стояли тише воды, ниже травы: не |раздавалось ни звука, даже пламя стеариновой свечи застыло неподвижно.
Передо мной возникла новая проблема: что делать? Сложить руки накрест и сказать "нет" или подождать? Ведь он предложил мне "ключ", но не показал его. Поколебавшись какое-то мгновение, я сухо ответил "спасибо", продолжая степенно стоять я не двигаясь с места. Он тоже долго не шевелился, вперив в меня свои черные, как смоль, колючие глаза. Затем круто повернулся и вышел в дверь с горделивой торжественноетью.
Остальные трое почувствовали невыразимое облегчение. Маленький Атан вытер пот, который струился у него со лба, хотя единственным источником тепла в ночной прохладе была маленькая стеариновая свеча, мигавшая сейчас вслед вышедшему в дверь человеку. Отделавшись от напряжения и усердно жестикулируя, эти трое являли собой резкий контраст чопорному субъекту, только что покинувшему помещение.
Прошло несколько минут, и угрюмый хозяин вернулся, неся под мышкой плоский легкий сверток, а в руке тяжелую корзину. И то и другое было сплетено из камыша тотора, Плоский сверток он передал брату, чтобы тот положил его на стол, а сам вновь неподвижно стал передо мной, вперив в меня свой взор.
Корзинку он держал в руке, но передать ее мне не спешил. Я тоже стоял неподвижно, не выражая на лице ничего, кроме гордого презрения и полного безразличия. Внезапно он круто повернулся к своему брату Андресу и передал корзинку ему, а тот тут же протянул ее мне. Я взял корзинку, поблагодарив Хуана за то, что он сначала передал "ключ" не мне, а своему старшему брату. Слова мои, однако, на смягчили сурового выражения его лица. Постояв немного в нерешительности, он неожиданно показал на лежавший на столе сверток и подверг меня новому испытанию.
- Что в этом свертке?- не спеша спросил он.- Покажи силу твоего а к у-а к у!
И снова все четверо устремили на меня нетерпеливые взоры. От напряжения у меня буквально трещали мозги. Я чувствовал, что если не выдержу этот похожий на кошмарный сон экзамен, то может случиться все, что угодно. Сверток величиной с портфель, слишком плоский для того, чтобы содержать какое-нибудь изделие из камня или дерева, был изящно сплетен из камыша, и когда Андрес клал его на стол, сверток показался мне легким и мягким, как большой конверт. Я понял, что камень-"ключ" от пещеры - лежит в корзине, и решил, что сверток на столе также наверняка взят из той же пещеры. Плетение в обоих случаях было совершенно одинаковым.
И тут я вспомнил красивые изделия из перьев, какие нам часто приносили местные жители. То были копии старинных головных уборов из перьев и длинных лент - украшения для пляски. Прежним .путешественникам приходилось видеть, что именитые жители острова Пасхи носят накидку и корону из перьев, в точности как у предводителей индейцев обширных районов Мексики и Южной Америки. Может быть, что-нибудь подобное от более поздних времен имелось в пещере Андреса? Изделия из перьев - далеко не глупая затея. Но что же находится тогда в свертке: лента на голову или что-нибудь другое? Остальные сгорали от нетерпения услышать мой ответ. Надо решаться.
- Мой а к у-а к у говорит: "Кон п л у м а"- "с пером",- сказал я осторожно, не углубляясь в детали.
- Нет!- прошипел фанатик и подпрыгнул, как тигр.- Нет!-повторил он яростно.- Спроси своего аку-аку еще раз!
Он нагнулся, как готовая к прыжку кошка, и состроил язвительную гримасу, выдавая свое торжество. Маленький Атан снова вытирал пот и совсем приуныл. Он умоляюще смотрел на меня, как бы желая сказать, что теперь я во что бы то ни стало должен вразумить своего аку-аку. Туму и Андрес с угрожающим видом медленно приближались ко мне. Мне стало не по себе. Эти люди были фанатиками, а я невзначай забрался в самый глухой уголок их тайника. Если что-нибудь со мной случится, ни одна душа не узнает, где я нахожусь. Ни один звук из этого уединенного домика не долетит до деревни. Мои друзья будут думать, что я свалился с обрыва или застрял в тайной пещере. Нигде в мире нет такого множества тайников, где человек может совершенно бесследно исчезнуть.
Я не представлял себе содержимое этого свертка. Оставалось лишь отгадывать. Может быть, там лежит т а п а или луб?
- Что-нибудь из одежды,- попытался я.
- Нет! Спроси своего аку-аку еще раз, и спроси хорошенько!
Теперь все они угрожающе еще ближе придвинулись ко мне; одна половина моего мозга стала обдумывать возможности борьбы или бегства, тогда как другая продолжала размышлять над тем, что же могло быть, наконец, в этом свертке.
- Материал,- сделал я последнюю попытку, действуя по методу норвежских радиовикторин.
В ответ раздалось странное ворчание, и меня попросили развернуть сверток. Съедаемый взглядами островитян, обступивших меня, как грозовые тучи, я развязал шнур из камышового волокна и достал непереплетенную книжку, полную изящных значков р о н г о-р о н г о. Она напоминала ту драгоценную тетрадь, которую я уже однажды видел у "деревенского капитана". Похожие на иероглифы фигурку были нарисованы выцветшими от времени чернилами. И вдруг, словно молния, меня осенила мысль, что одно и то же слово означает по-испански перо птицы и то перо, которым мы пишем.
Я швырнул книгу на стол, едва не загасив свет, и в негодовании выпрямился.
- Мой аку-аку был прав!-воскликнул я.- Он сказал кон плума, а это ведь и написано кон п л у м а, "пером"!
Лица у всех мгновенно изменились. Они выпрямились и, как идиоты, посмотрели друг на друга. Ошибка допущена: ими. Сурового парня с черной бородой и свирепыми глазами словно подменили. О возможности такого толкования он и не подумал.
Первым молчание нарушил маленький Атан. Он чуть не лишился дара речи и смог лишь буркнуть, заикаясь:
- Ох, ну и сильный же у тебя аку-аку!
Эти слова зажгли в моем бородатом противнике небольшую искорку ревности.
- Посмотри на аку-аку в книге,- сказал он.- Гляди!, Он начал перелистывать большие страницы книги, похожей на фантастическое иллюстрированное издание, пока не остановился на одной из них. Левая сторона была вся исписана значками загадочных пиктограмм без каких-либо пояснений. С правой стороны повторялось двадцать значков-картинок, переведенных на язык местных жителей при помощи неуклюжих латинских букв. Внизу страницы выцветшими бурыми чернилами была написана одна-единствеаная строчка.
- Вот а к у-а к у,- буркнул он, показывая на эту строчку.
Я прочитал:
- К о к а в а а р о, кокава т у а, те игоа о т е аку-аку, е р у а.
- "Когда истреплется спереди и истреплется сзади, сделай новую", вот как зовут в книге аку-аку,- с гордостью сказал владелец, давая приблизительный перевод древней фразы. Меня поразила гениальность этой простой мысли. Тот, кто некогда создал книгу, дал здесь мудрый практический совет грядущим поколениям: снять своевременно копию, предупредить этим гибель книги. Совет свой он превратил в аку-аку, чтобы никто не посмел ослушаться.
- Это и есть аку-аку,- гордо повторил человек, ткнув пальцем в мудрое изречение: восхищайтесь, мол, все.
- Какая сильная книга!- сказал я, понимая, что эпитет этот определяет ее гораздо ярче, чем слова "интересная", "красивая" или "прекрасно сделанная". Было ясно, что читать свою книгу владелец не умеет, она лишь является для него магическим предметом.
С этого момента все мы стали друзьями, меня называли "братом" и не сводили с меня восторженных взглядов. И все же полной уверенности здесь я не чувствовал.
- Теперь мы братья,- сказал Хуан, положив руки мне на плечи. - Теперь мы выпьем кровь друг друга.
Маленький Атак бросил на него взгляд, в котором смешались страх и восхищение. Я же старался казаться невозмутимо спокойным и ничем не выдать своего состояния. Если мне удавалось до сих.пор преодолевать все психологические пытки, то никто в эту ночь не сможет испугать меня царапиной. Но мысль о необходимости пить кровь этого неприятного субъекта была невыносима. Я вспомнил, как староста и Атан однажды рассказали нам с Эдом, что они иногда подмешивают к воде костяную муку своих предков, и пьют ее для большей "силы". Видимо, сейчас мне предстояло нечто подобное.
С важной осанкой зловещий человек прошел в другую комнату. Я полагал, что назад он вернется с ножом, но вместо ножа он с угрюмым видом принес бутылку с красной жидкостью и пять стаканов. Откупорив ее, он налил мне целый стакан, а остальным - на донышке. Каждый из нас должен был несколько раз повторить слово такапу. Атан уже рассказывал мне, что слово это придает человеку ману, оно делает аку-аку зрячим. Прежние исследователи переводили его как "ритуальная земляная печь", но это неверно: оно не имеет ничего общего с земляной печью, если впереди не стоит уму, но тогда именно уму означает "земляная печь".
После того как мы достаточное число раз произнесли это магическое слово, я украдкой понюхал свой грязный стакан. Настоящее красное вино, полученное на "Пинто"! Прежде чем выпить, главный герой зловещим голосом произнес;
- Теперь мы выпьем нашу смешанную вместе кровь.
Мысль о том, что вино отождествляет кровь, он, видимо, позаимствовал из церкви. Когда мы осушили стаканы, он налил снова: глоток себе и остальным, полный стакан мне.
- Ты наш главный брат, пей больше,- добродушно произнес бородач, и я был рад, что он наливает себе так мало.
Правда, теперь между нами царила тесная дружба, раздавались высокопарные слова о наших аку-аку и братстве.
Я был их начальником, и у меня находился "ключ" к одной из их пещер, к "хорошему счастью" для всех пятерых. На сколько я понимал, ответственность за вторую пещеру лежала теперь на Туму. Если я возвращусь сюда и поселюсь среди них навсегда, пещера эта станет моей.
Вскоре бутылка была пуста, и большую ее часть выпил я.
- Взгляни на мою бороду,- похвастался чернобородый разбойник, мой новоиспеченный младший брат.- В ней моя сила,- добавил он торжественно.
Я пожалел, что вид у меня сейчас был не такой, как после проведенных мною сто одного дня на плоту. Но ведь теперь они все равно признали мою силу, хотя я и был гладко выбрит.
Я снова почувствовал себя превосходно. Никогда выпитое вино не доставляло мне такого наслаждения! Я взглянул на часы - три часа ночи. До лагеря далеко, и надо подумать о возвращении. Я дружески поблагодарил всех, с жадностью схватив драгоценную книгу ронго-ронго и корзину с "ключом" от пещеры. Братья заявили, что мне следует устроить для них угощение и они придут на другой день в лагерь. Я ответил, что рад буду видеть их всех у себя, и вышел вместе с Туму, Андресом и Атаном на свежий, прохладный ночной воздух.
На следующий день мои новые братья зашли за мной и проводили на вершину какой-то горы. Отсюда открывалась прекрасная перспектива на большую часть острова. Фанатик взобрался на земляной пригорок, повернувшись лицом в сторону океана, и, обращаясь то вправо, то влево к невидимым слушателям, приглушенным голосом начал произносить речь. Под мышкой левой руки он держал в папке из камыша книжку ронго-ронго, а правой посылал в небо какие-то сигналы. Говорил он по-полинезийски низким, почти беззвучным голосом, но походил на оратора, взобравшегося в Гайд-парке на ящик из-под мыла. Взволнованно жестикулируя, он словно старался удержать внимание большой, никому не видимой аудитории, которая мерещилась ему в море и на лежащей под нами равнине. В расстегнутой рубашке и развевавшейся на ветру распахнутой куртке, он стоял одной ногой в прошлом, другой среди нас, словно живой символ народа, переживающего переходный этап своего развития.
Закончив речь, разгоряченный Хуан спустился к нам в канаву и подарил мне изумительную рыбу-парус, вырезанную им из дерева. Затем достал тетрадь ронго-р он го и начал энергично ее листать, пока не дошел до той страницы, где находился аку-аку. Держа палец на нужной строке, он опять тихим голосом обратился с речью в пространство, после чего попросил меня взять книгу и громко прочесть изречение аку-аку. Трое островитян благоговейно меня окружили, под нами раскинулся удивительный остров, а я читал:
- Кокава аро, кокава туа, те игоа о те аку-а к у, еруа.
Все трое сосредоточенно и с удовольствием меня прослушали, и на этом церемония закончилась. Предки были призваны в свидетели законной передачи книги в мое владение. Мы спустились с горы вниз, к зеленым палаткам, где нас ожидал накрытый стюардом стол с холодными закусками.
Наша трапеза напоминала завтрак, состоявшийся уже однажды перед тем, как идти в пещеру маленького Атана. Но эта церемония была более своеобразной, а сиплые голоса, шептавшие о присущей блюдам "мощи" и "силе", звучали еще грубее. Сегодня каждый из нас сидел со своей вахиной. Ивонна страшно перепугалась, когда я тоже начал говорить неприятным сиплым голосом и вести себя столь же странно, как и остальные. Ивонна решила, рассказывала она мне потом, что у меня помутился разум.
В самый разгар еды мой угрюмый брат поднялся с места и, поглаживая свою черную бороду, уставился на небольшой норвежский настольный флажок.
- Вот где твоя сила, брат мой,- обратился он вдруг ко мне, хватая флажок.- Вот где твоя сила, отдай его мне!
Я подарил ему флажок и в придачу небольшую коробочку из целлофана с моделью плота "Кон-Тики", которую ему очень хотелось иметь. С этими подарками под мышкой он первым торжествующе вышел из палатки. Гости сели на коней и исчезли в направлении деревни.
Энлике Теао, принимавший участие в походе в пещеру Атана, решил, наконец, показать нам и свою пещеру. Нам предстояло идти в ту же ночь. До наступления полуночи мне удалось несколько часов поспать. Помимо Атана, с нами собирались идти Ивонна, Карл, фотограф и Тур младший. Пещера оказалась великолепно замаскированной, но пройти к ней оказалось нетрудно через заросшую сверху каменную осыпь у подножья скалы на западном берегу острова. Опять пришлось съесть куриную гузку и по тесному проходу спуститься в подземелье. В "прихожей" на чисто выметенном полу нас встретили два черепа. Дальше шла подковообразная ниша, напоминающая рождественские ясли: пол был застлан сухой травой, а вдоль стен на камышовых циновках лежало множество фантастических фигурок. Здесь было просто уютно! Энлике держался мило, скромно и наивно; пребывание в его пещере было для меня настоящим отдыхом после тяжелого визита предыдущей ночью к братьям-фанатикам.
Выбравшись на поверхность, мы почувствовали легкое дуновение ветерка. В небе светила полная луна, отражаясь в зеркальной поверхности черного как деготь моря.
На другой день на равнине в Анакене состоялось народное празднество с плясками. Оба доктора сидели в палатке-столовой, выжимая скудные капли крови из ушных мочек тех островитян, которых отец Себастьян называл чистокровными. Когда очередь дать кровь дошла до старосты, его братьев и сестер, они имели такой вид, словно врач тащит у них из ушей бриллиантовые серьги. Они ни секунды не сомневались, что капля крови настоящего длинноухого может продаваться за баснословные цены людям, которые владеют музеями. Наблюдая, как тщательно крохотные красные капельки смешивались с химикалиями и отправлялись затем в специальных сосудах в холодильник на судно, они всем своим видом говорили, что мы их бессовестно обманули, но ради старой дружбы они готовы для нас на все.
По равнине, среди всеобщего шума и веселья в своей соломенной шляпе расхаживал староста, выбирая по очереди намеченных им для исследования крови островитян. Повсюду раздавались песни и смех, звон гитар и ржание лошадей. В тот момент, когда я подошел к котлу, чтобы выбрать себе сочный кусок мяса, прямо передо мной остановил коня тощий старик в старой форменной куртке, оборванный и беззубый. Его ввалившиеся щеки были покрыты серой щетиной. Он приветливо со мной поздоровался. Я пригласил его сойти с коня и отведать угощения из открытой земляной печи. Но он лишь наклонился ко мне и едва слышно произнес:
- Я пришел сюда затем, чтобы сказать: тебя ожидает двойная удача. Эль брухо, колдун, сказал мне, что в полночь в воскресенье у тебя будет "хорошее счастье", если ты придешь к нему в дом; а затем тебе всегда будет сопутствовать удача.
Старик не пожелал отвечать на мои вопросы, дернул поводья и ускакал в толпу; после этого я его больше не видел. Прежде я никогда ее слышал об Эль брухо; мне было известно, что колдовством занимается только старая Таху-таху. Но вскоре я подумал, что если кто-нибудь на острове и заслуживает такого имени, то только мой новый брат. Он держался так, словно считал себя шаманом: жил в домике аку-аку перед уединенной хижиной старой Таху-таху, полагая, что со всех сторон его окружают дьяволы. Поэтому я не сомневался, что этим "колдуном" должен быть мой новообретенный младший брат, Хуан Хаоа.
Когда наступило воскресенье, мы, как обычно, направились в небольшую церковь, где под потолком все так же порхали щебечущие птички. Как всегда, появился отец Себастьян в своем ярком облачении, и в церкви воцарилась атмосфера оперного театра. Но нас окружали уже не чужие нам лица островитян. Теперь большинство из них было нам хорошо знакомо. В каждом ряду у нас были друзья. Вот сидят "полицейские" Николас и Касимирус. А там - старик Пакомио вместе с Ласарусом и молодым Эстеваном. За ними - "деревенский капитан", "сын вождя" и четверо старых братьев Пакарати. Здесь же Атан и Энлике, Альберто и Даниэль.
Показалась троица: Туму, Андрес и Хуан Колдун. Войдя в церковь, они уселись рядом на скамье. Сегодня в полночь мне снова предстояло с ними встретиться, и я не спускал с этой тройки глаз. С искренней почтительностью слушали они проповедь отца Себастьяна. С таким же жаром, как и все остальные, пели полинезийские псалмы. Огонек фанатизма погас в их глазах. Сейчас они производили даже приятное впечатление, а черные бороды не делали их похожими на разбойников. И если бы я подошел и спросил, что они делают в церкви отца Себастьяна, коли якшаются с аку-аку и подземными дьяволами, они бы, несомненно, крайне удивились и ответили словами маленького Атана:
- Мы добрые христиане. То, второе, отра коса а п а р т е, совсем другое дело.
Сегодня в церкви происходил обряд крещения ребенка. На первой скамейке на женской половине сидел я, его крестный отец. Позади меня Аналола, за ней ее старая мать и вся красочная группа вахни. Рядом со мной восседал староста, сияя в своем лучшем наряде, и с ним его жена, рыжеволосый сын и старая, одетая в черное, тетка Таху-таху. Сегодня для старосты был большой день. Он стал дедом. Его невестка подарила ему крепыша-внука взамен маленькой девочки, которую унес к о к о н го. Безмерно счастливый дедушка хотел дать внуку мое имя. Когда отец Себастьян еще ранее спросил его, как назовут ребенка, дед заявил:
- Тур Хейердал Кон-Тики Эль Сальвадор де Нинос Атан.
Отец Себастьян в отчаянии схватился за бороду, умоляя его дать имя покороче. Когда ребенка подняли над купелью, счастливый дед подтолкнул меня в бок.
- Посмотри на волосы,- сказал он.
Вся голова маленького карапуза была покрыта огненно-рыжими волосами.
И мальчика окрестили именем Сальвадор Атан. Он был последним отпрыском на генеалогическом дереве длинноухих, тринадцатым звеном после Орароины, уцелевшего в сражении на рву Ико.
После рабочего дня наш "виллис" и все лошади с людьми экспедиции возвратились в Анакену, и лагерь погрузился в сон. Но вскоре "виллис" снова направился в деревню и с выключенными фарами остановился у калитки старосты. Когда спустилась ночь и все в деревне затихло, в домике старосты затушили свечу, и две фигуры выскользнули незамеченными из дома. То были мы с Эдом, тайно ночевавшие у старосты.
Рыжеволосый отец принятого сегодня в лоно христианства ребенка и маленький его дядя Атан уже сидели в "виллисе". Они подвинулись, чтобы дать нам место. Стараясь не поднимать шума, с выключенными фарами, "виллис" покатил по деревенской улице, миновал церковь, спустился к морю и направился вдоль берега в сторону колонии прокаженных. Мы условились, что Эд подождет вместе с рыжим парнем в машине, а мы с Атаном под покровом темноты пройдем пешком к жилищу аку-аку.
Мы подошли к стене, к которой была приставлена налоловину сгнившая лестница, а позади, среди больших банановых листьев, виднелся домик. Атан остановился.
- Тебе надо войти первому,- шепнул он мне.- Ты наш главный брат. Постучись в дверь и скажи: "Хуан Колдун, вставай для "хорошего счастья"!"
Перебравшись по трещавшей у меня под ногами лестнице, я подошел вплотную к дому. Кругом стояла могильная тишина. Я поднял руку и несколько раз осторожно постучал в ветхую дверь:
- Хуан Колдун, вставай для "хорошего счастья"!- произнес я отчетливо.
Никакого ответа. Ни малейшего движения внутри. В огромных блестящих листьях, окружавших этот белый домик, шелестит ветер. Листья, словно растопыренные пальцы, тянутся ввысь к луне. Издали доносится слабый шум океана.
- Попытайся еще раз,- шепчет мне Атан из-за ограды.
Я постучал еще раз и механически повторил ту же фразу. И снова мне ответил один лишь ветер.
Мне стало не по себе. Возможно, это новая ловушка. Что если они сейчас подвергают меня новому испытанию?
Видя мою неуверенность, Атан прошептал, чтобы я попробовал еще раз. Может быть, они заснули там для "хорошего счастья". Сам же я хорошо понимал, что, ожидая встречи с нами, люди вряд ли будут так крепко спать, и уже начал бояться проиграть сражение. А вдруг они стоят за дверью и ждут, чтобы мой аку-аку их увидел? Но вот что-то явно зашелестело слева в саду - там, где огромные колыхавшиеся листья поглощали серебристый лунный свет, скрывая землю завесой густого мрака. Уж не спрятались ли они там за кустами, чтобы проверить, поможет ли мне мой аку-аку? Раза два мне почудился слабый шорох внутри дома, но по-прежнему никто не появлялся. Сделав шесть бесплодных попыток, я повернулся, намереваясь уйти, как вдруг отчетливо услышал за дверью шорох. Повернувшись к двери, я постучал в последний раз:
- Хуан Колдун, вставай для "хорошего счастья"!
Дверь медленно отворилась. Вышла молодая женщина с самодельным светильником в руке. Заглянув через ее плечо, я увидел знакомую комнату, где мне вручили недавно книжку ронго-ронго и "ключ" к пещере. Внутри ни души - лишь маленький столик и пустые скамейки.
- Все ушли,- сказала она.- Вероятно, пошли в пещеру.
Так вот в чем дело! Они, видно, ожидают, что мой аку-аку поведет меня по их следу и мы встретимся возле пещеры.
К счастью, Атан тотчас же решил отправиться в деревню на поиски Андреса. На дворе ярко светила луна, и женщина затушила светильник. Усевшись на деревянную скамейку перед домом, она пригласила меня сесть рядом. Теперь-то я ее вспомнил - это жена Хуана Хаоа и младшая сестра старосты. Я не мог не заметить ее красивый профиль, освещенный светом луны,- классический профиль с тонким, чуть с горбинкой носом и тонкими губами. Трудно было поверить, что сидевшая рядом со мной жительница острова Пасхи была в действительности чистокровной представительницей длинноухих. В ней не было ничего полинезийского, и она удивительно напоминала арабско-семитскую красавицу. У нас на судне хранилась проба ее крови.
Это была умная женщина, и завязать с ней беседу не представляло никакого труда. Времени у нас было много - наступил час ночи, затем два, а Атан все еще не возвращался. Пока мы болтали, сидя при свете луны, мне удалось у нее кое о чем разузнать. Прошлой ночью мы говорили здесь о перьях, и поэтому трое парней решили, что мне необходимо иметь какой-нибудь аку-аку из перьев. Чтобы он был сильным, они пошли к Таху-таху и попросили ее зарезать курицу и сделать мне на голову венец из перьев. Еще несколько часов назад, когда жена Хуана ложилась спать, этот венец лежал на столе, но теперь его там нет. Она полагает, что мужчины захватили венец с собой и поджидают меня в пещере. Но она не имеет никакого представления, где находится пещера, и знает лишь, что когда муж отправляется туда ночью, он уходит в северном направлеиии. Ей кое-что известно о пещерах и связанных с ними обычаях, но сама она подземного тайника никогда не видела.
Сведения о венце из перьев очень пригодятся, если эти трое захотят подвергнуть меня новому допросу. Теперь я сумею ошарашить их своей осведомленностью.
Прошел еще час, и когда часы показывали уже три, мы, наконец, увидели, как маленький Аган семенит по полю из деревни.
Атан рассказал, что ему, наконец, удалось найти Андреса и Хуана в доме их сестры. Туму тоже был с ними. Последний потребовал, чтобы они поговорили и со своей сестрой насчет передачи мне пещеры, поскольку она является совладелицей тайника. Но сестра пришла в ярость, узнав, что братья не спросили ее согласия до передачи мне "ключа". Они пытались смягчить ее, соблазняя большими подарками от меня, но сестра была неумолима, угрожала поднять большой шум, если они отдадут пещеру.
Она не желала слушать даже Атана. Все трое пришли в отчаяние, особенно Туму, который явился затем, чтобы помочь найти приемлемое для всех решение. Атан сказал, что они просят меня извинить их и терпеливо ждать.
Около четырех часов ночи я пошел успокоить двух оставшихся в машине островитян, и мы решили возвращаться. "Виллис" направился уже было к деревне, как вдруг позади раздался цокот копыт. При лунном свете мы увидели, как за нами во весь опор скачет Хуан Колдун, причем с севера, а не со стороны деревни. Поравнявшись с нами, он попросил следовать за ним. Хуан Колдун казался возбужденным и усталым.
Мы повернули машину. Хуан ехал впереди, а мы с выключенными фарами за ним. Двигаясь по каменистой неровной местности вдоль освещенного луной берега, мы приближались к колонии прокаженных, и я боялся, что нас могут там услышать. Но вот мы поравнялись с грудой огромных лавовых глыб, и ехавший впереди всадник подал знак остановиться и выйти из машины. Когда, я, продрогший и окоченевший, спрыгнул на землю, из-за камней появились две фигуры и в один момент очутились возле меня. Не успел я опомниться, как они подняли руки и нацепили мне на голову венец из колыхавшихся перьев. Хуан Колдун спрыгнул с коня, привязал его к камню и мигом надел себе через плечо длинную гирлянду из таких же перьев. Эти уборы, объяснил он, показывают, что я главный брат, а он - следующий за мной по рангу. Затем он попросил меня идти за ним, и мы самым быстрым шагом, на какой только были способны, двинулись через каменистую равнину. За нами по пятам следовали Эд, Туму, Андрес и Атан. Рыжеволосый сын старосты остался присматривать за машиной.
Сделанный Таху-таху из перьев венец был точной копией хау теке-теке, которой украшали голову первоначальные жители острова Пасхи. Такие короны хорошо известны, они сохранились в ряде музеев мира.
С колыхавшимся на голове нарядом я чувствовал себя довольно глупо, словно впал в детство и носился по каменистым равнинам острова Пасхи, играя при луне в индейцев. Ощущение нереальности еще усилилось, когда я вскоре после этого присел на корточки, чтобы съесть две куриные гузки.
Немного погодя мы приподняли несколько камней среди остатков выветренного и покрытого трещинами потока лавы, и я в венце из перьев первым полез по тесному ходу. Под землей мы попали в широкую пещеру с низким неровным сводом. Пол застлан высохшей травой. Справа от входа - небольшой, покрытый камышовой циновкой "алтарь", на котором возвышается большая, величественная каменная голова. По обе стороны от нее стоит по черепу, один из них человеческий, другой сделан из камня. Каменный череп имел странный, вытянутый в виде воронки рот, заканчивающийся небольшим круглым блюдцем-светильником, на который из глубоких глазниц смотрели сверху большие глаза. У другой стенки, напротив этого зловещего трио, лежал еще один череп и изящный каменный пестик с изображением лица в верхней его части. Посреди пола я увидел низкую каменную плиту, покрытую сверху сухой травой и камышовой циновкой. Хуан Колдун попросил меня присесть и неподвижно глядеть в одну точку, как это делал когда-то его дед. Вдоль стен шла такая же плита, заставленная множеством самых причудливых фигур. Помимо всех этих диковинных скульптур, с обеих сторон той плиты, на которой восседал я, лежало еще по одному желтому свертку в обертке из камыша.
Первым делом Хуан Колдун вытащил маленькую модель плота "Кон-Тики" и норвежский настольный флажок.
- Это твоя кровь,- сиплым голосом шепнул он мне, ухватившись за флажок обеими руками.- А здесь вот и п у маенго, ты можешь обрести новую силу,- добавил он, показывая на свертки.
Когда я поднял свертки и заглянул в них, у меня на мгновение захватило дыхание. В каждом из них лежало по кувшину из коричневой необливной керамики. То были, видимо, два из тех трех загадочных кувшинов, которые Хуан, будучи на меня сердит и желая причинить мне зло, показал однажды отцу Себастьяну.
Во второй пещере у него много разных кувшинов маенго,- заметил Туму.- Она будет твоей, когда ты снова вернешься к нам.
На одном из двух коричневых кувшинов был нанесен простой орнамент в виде пояска. По утверждению Хуана, это работа его деда: черточки рисунка изображают людей, уходящих на войну. Кувшины стоят здесь для того, чтобы покойники могли из них напиться, если захотят.
Вернувшись в лагерь, мы внимательно рассмотрели оба кувшина, опознал их лишь Гонсало: такие кувшины в течение многих поколений делали индейцы в Чили, да и в наши дни их, верно, лепят в отдаленных районах страны.
Перед нами встала новая проблема. Эти кувшины ручной работы не были выполнены на гончарном круге: мы имели дело с техникой, типичной для американских индейцев. Как же эти примитивные индейские кувшины попали в руки жителя острова Пасхи, независимо от того, произошло ли это в древние или новые времена? И почему их сочли достойными занять место среди других фигур в родовой пещере? Почему владелец пещеры не наливает духам воду в стакан, консервную банку или кофейник? Изделия из керамики в быту островитян не употреблялись, и все же у Хуана, видимо, имелись еще и другие кувшины, ибо, судя по описанию, ни один из полученных нами кувшинов не соответствовал тем трем, которые он однажды показывал отцу Себастьяну.
Всего один только раз мне пришлось еще услышать на острове Пасхи о пещере, полной древних кувшинов. Пещера эта принадлежит двоюродному брату Энлике, но тот уехал в Чили на "Пинто".
Когда я, стараясь не шуметь, пробрался в калитку домика старосты, уже светало. Где-то пропел петух. В домике ни души, кровать моя не тронута. Гостеприимный хозяин приготовил мне вкусный ужин - фрукты, сок, жареную курицу. Но самым приятным все же было растянуться на белых простынях, подаренных мною хозяину, когда он собирался ехать в Чили.
- Дон Педро, староста,- сказал я, когда мой друг, улыбаясь, вошел утром в комнату с тазом воды в руках.- Спасибо за превосходный ночлег. Но когда же ты покажешь мне свою пещеру?
- Не волнуйся, сеньор, разве сегодня ночью тебе не сопутствовало "хорошее счастье"?
- Да, сопутствовало. Но скоро я покидаю остров. Когда же я увижу пещеру Оророины?
- Не волнуйся, сеньор, ты ведь получил от меня ключ. Лежит он у тебя под кроватью?
"Ключ" у меня действительно был, и, вспоминая о нем, я не мог про себя не улыбнуться - под кроватью у меня лежала голова длинноухого странного типа.
За последнее время со старостой происходили какие-то необычайные вещи. Вернувшись из больницы, он вел себя необычно, и я не совсем его узнавал. Вполне понятно, что он похудел и заметно побледнел, но вместе с тем в его хитрых глазах над впалыми щеками появился какой-то новый блеск. Своей бабушки он больше не боялся, казался возбужденным, сверхоптимистичным и был полон самых фантастических планов. Мы заберем из его пещеры все фигурки и станем оба миллионерами. Он купит маленький пароходик и откроет регулярный маршрут для туристов с континента. Брат его, "деревенский капитан", может управлять по звездам, а рыжеволосый сын, научившийся водить "виллис", станет машинистом. Все жители острова заработают кучу денег: ведь туристы, которых он привезет, захотят купить гораздо больше фигурок птице-человеков и м о а и к а в а к а в а, чем смогут вырезать из дерева все жители острова.
Я пытался сбить непомерный оптимизм старосты, но он и слушать меня не хотел: ради "хорошего счастья" мне, мол, так говорить не следует. Однако, несмотря на всю свою болтовню и громкие обещания, староста после выхода из больницы не причес мне ни одной-фигурки из камня. На работу для экспедиции он тоже больше не вышел. У него вдруг не осталось времени ни для чего на свете. Ведь он же староста, очень занятый человек.
Но однажды, встретив меня у своей калитки, староста чуть не заключил меня в свои объятия.
- "Хорошее счастье"! Сегодня у нас большая, очень большая удача,- прошептал он взволнованно и без всяких опасений в присутствии капитана рассказал, что Таху-таху разрешила передать мне "ключ" от пещеры Оророины.
Она лишь поставила условием, чтобы при отъезде с острова я взял с собой не только старосту с сыном, но и ее старшего сына. Когда я пообещал поговорить об этом с губернатором, староста едва не подпрыгнул от радости и попросил нас с капитаном сейчас же зайти к нему в дом.
За круглым столом, где мне так часто приходилось сидеть, мы увидели немного грубоватого на вид парня с плоским широким носом и курчавыми волосами. Выглядел он не особенно приветливо, хотя и пытался улыбаться. На столе стояли два пустых стакана и начатая бутылка чилийской перечной мяты. У сидевшего за столом глаза покраснели, и похоже было, что он уже успел поглотить большую часть содержимого бутылки. Но пьяным он не был и, когда мы вошли, поднялся с места, добродушно протягивая, нам свою большую руку.
Староста с пафосом заявил, что это хороший человек - его собственный двоюродный брат, сын Таху-таху. Отец его принадлежит к племени с островов Туамоту.
- Это он помог нам уговорить Таху-таху,- заверил староста.
Достав какой-то сверток, дон Педро с таинственным видом прошептал, что "ключом" от пещеры является каменная голова с тремя небольшими ямками. Раньше в них находилась смертоносная мука из костей его предков, но теперь ее тщательно удалили и голова больше не опасна. Двоюродный брат мрачно кивнул, подтверждая, что это так.
Деталь эта была нам знакома - камень-"ключ" из пещеры Атана тоже имел ямки для костяной муки. Но когда староста вытащил из мешка свою скульптуру, то мы не увидели оскаленного черепа; наоборот, то была веселая каменная голова свиньи, приветливое рыло с круглыми щеками и длинными висящими ушами - ну точь-в-точь самый веселый из "трех поросят" в известной сказке, тот самый, что построил себе соломенный домик и беззаботно плясал перед носом волка. Но в отличие от милого поросенка из сказки у "свиньи" из пещеры были длинные, кривые клыки и три ямки для костяной муки, расположенные в ряд на темени.
Оторвав взгляд от скульптуры, староста и его двоюродный брат исподлобья взглянули на нас. Я старался быть столь же серьезным, как и они, но, заметив, видно, скрытый блеск в моих глазах, староста неожиданно улыбнулся и дружески поцеловал поросенка в рыло. Мы с капитаном еле удерживались от смеха. Я поспешил с серьезным видом поблагодарить за каменную голову, капитан взял картонку, полную других скульптур, и мы быстро направились к двери. Прощаясь, староста попросил меня положить голову свиньи под кровать и терпеливо ждать; ему необходимо теперь несколько ночей подряд жарить в земле цыпленка, чтобы, когда мы пойдем в пещеру, все было хорошо.
Но дни превратились в недели. Казалось, староста никогда не кончит жарить в земле цыплят. Что же касается головы поросенка, то ее трудно было уберечь под койкой от Анетты. Она все время лазила вниз поиграть с папиным "няф-няф". Скульптуры из других пещер уже давно находились на борту нашего судна. Мы избегали хранить их в палатках; из углублений в камнях часто выползали скорпионы.
- Сегодня ночью у меня было "хорошее счастье". И камень-"ключ" лежит под кроватью,- повторил я, вставая с постели и принимая таз из рук старосты.- Но теперь придется забрать его на судно: пора трогаться в путь.
Услышав эти слова, староста, видимо, решил, что изжарил достаточно цыплят, и назначил, наконец, срок посещения пещеры. Билль и фотограф пойдут с нами ночью, но больше он никого не разрешил взять с собой.
Пополудни в назначенный день наш лагерь посетило много островитян. Первая группа прибыла верхом продавать свои традиционные деревянные фигурки. Развернулась оживленная торговля. К моей палатке подошел молчаливый придурковатый юноша, неся шесть завернутых в тряпку каменных фигур. Они были -заметно разрушены выветриванием, а одна из них поросла мхом.
- Кто сделал эти скульптуры?- спросил я его.
- Я,- равнодушно ответил парень.
- Этого не может быть. Откуда тогда мох?
Он ничего не ответил, и казалось, вот-вот разрыдается, но затем признался, что боится отца. Если тот узнает, что он принес мне фигурки, то изобьет сына, ибо последнему доверена тайна входа в пещеру деда. Я щедро одарил парня подарками для него и отца, и, сияя от счастья, тот ушел домой. Ему, несомненно, была известна пещера, за которой никто не присматривал. Но больше он ни разу не появлялся.
Резчики по дереву оставались в лагере до наступления темноты, после чего группами направились домой. Не успели они скрыться из виду, как с гор спустился одинокий всадник. Привязав лошадь, он вошел ко мне в палатку. Это был Хуан Колдун. Вид у него был серьезный и озабоченный. Он обнял меня, и, называя братом, стал настоятельно меня предостерегать. Если кто-нибудь принесет мне камни из пещеры, я не должен их брать, это принесет "плохое счастье". Те камни, что у меня есть сейчас, хорошие камни, но на этом надо остановиться и не брать больше ни единой фигурки. Его а к у-а к у знает все, что творится в деревне, и тотчас сообщит ему, если я приму еще хотя бы один камень. Ради нашего братства я должен обещать выполнить эту просьбу, Если же я этого не сделаю, то никогда не увижу его вторую пещеру с и п у м а е н г о. Затем он подарил мне чудесную скульптуру камышовой лодки с двумя парусами и укрепленной на носу головой. Он взял эту скульптуру из второй пещеры, чтобы я всегда о ней помнил. Хуан предостерегал меня так искренне, почти слезно, что я понял: он, видимо, разнюхал нечто такое, чего не может мне рассказать.
Изложив свою необычную просьбу, Хуан Колдун вышел из палатки, вскочил на коня и исчез в темноте.
Немного погодя из деревни по проложенной нашим "виллисом" колее прискакала молодая чета. То были два самых скромных и тихих жителя острова: Моисее Секундо Туки, один из моих лучших рабочих, и его жена Роза Паоа, такая же простая и непосредственная. Я никогда не говорил с ними о пещерах, а потому очень удивился, когда они осторожно сняли с коня мешок и попросили разрешения показать мне с глазу на глаз его содержимое.
Мы вошли в палатку, и они выложили мне на койку семнадцать фантастических каменных скульптур, часть из них - наиболее своеобразные из всех фигурок, увиденных мною на острове. Одна фигурка изображала женщину с большой рыбой, висящей у нее на веревке за спиной, и удивительно напоминала типичный сюжет изделий из керамики, обнаруженных в древних могилах в пустынях Перу.
На все вопросы Роза отвечала смело и прямо. Отец, короткоухий из племени Нгарути по имени Симон, дал ей эти скульптурки, чтобы она могла выменять их у меня на что-нибудь. Он получил их от своего прадеда, имя которого она не знает. Камни эти взяты из закрытой пещеры в обрыве около Оронго, которая называется Мата те Паина или "Глаз соломенного идола". Другой род тоже хранит скульптуры в этой же пещере, но после смерти Марты Хаоа никто их больше не моет.
Мне страстно хотелось приобрести эти исключительные скульптуры, но уважение к Хуану Колдуну и его настоятельные предостережения, которые не выходили у меня из головы, побуждали меня быть осторожным. Кто знает, может быть, Хуан лежит в темноте и следит за мной? Ведь какая-то таинственная причина побудила его нанести мне этот спешный визит! Упускать же эти камни мне тоже не хотелось, и я сказал молодым супругам, что мой аку-аку посоветовал мне не заниматься сейчас обменом. Позднее он, быть может, передумает, поэтому я прошу их хорошенько спрятать мешок и прийти ко мне снова в день нашего отплытия с острова.
Оба очень расстроились и смотрели на меня недоумевающе, словно два вопросительных знака. Но когда я в знак дружбы сделал им несколько подарков, они с благодарностью сунули их вместе со скульптурками в мешок и молча направились к лошадям.
Я почесывал затылок, стараясь понять, что же происходит. Но в полночь предстояло свидание со старостой, и я погасил лампу, стараясь заснуть.
Только я задремал, как появился фотограф и сообщил, что машина готова. Билль должен присоединиться к нам в условленном месте в деревне, а пока с нами отправится штурман, которому предстоит другая секретная миссия. Как-то старик островитянин рассказал мне, что в одной из пещер лежит рыжеволосая человеческая голова. Сам он не осмеливается к ней прикоснуться, но согласен показать это место человеку, который не побоится ночью совершить вплавь прогулку по морю. Староста тоже однажды упоминал о такой голове. Может быть, в некоторых пещерах лежат засушенные головы? И штурман Санне вызвался это проверить.
Сонные, отправились мы в путь, поднимая по дороге, словно облака пыли, стада овец. Скоро мы получим ответы на наши вопросы.
Когда наша маленькая группа в составе шести человек беззвучно подошла к домику Таху-таху, было уже далеко за полночь. Кроме старосты, его двоюродного брата и рыжего сына, в группе находились Билль, фотограф и я. Около груды камней чуть пониже маленького домика я почувствовал хорошо знакомый запах зажаренного в земле цыпленка. Вскоре мы сидели вокруг на корточках и уписывали угощение. Я начал первым с гузки. Церемония такой у м у т а к а п у была мне теперь хорошо знакома, но никогда она не проходила столь приятно, как этой ночью: сопровождавшие нас островитяне не нервничали, а староста был почти по театральному самоуверен; он ел с наслаждением, небрежно швыряя куриные кости нашим аку-аку, будто вокруг стояли жалкие голодные псы. Насытившись, он отошел немного в сторону и закурил. Вернувшись, он любезно предложил пройти в пещеру.
На этот раз место церемонии находилось удивительно далеко от самой пещеры, и идти пришлось гораздо дольше обычного. Мы перелезали через стены, спотыкались на каменистых неровных участках, шли по извилистым тропкам. Минут через десять, оставив место трапезы далеко позади, староста, наконец, остановился около камней осыпи. Приглядевшись, нетрудно было заметить, что в центре осыпи камни были перевернуты. Староста попросил меня вынуть из сумки камень-"ключ". С помощью этого "ключа" я должен попытаться обнаружить вход, и если найду, то три раза крикнуть, обратившись лицом к камням: "Я длинноухий из Норвегии, отворяйте ворота!".
Я направился прямо к осыпи, неся перед собой голову свиньи, наклоняя ее, как миноискатель, рылом в сторону подозрительных камней и повторяя магические слова старосты. Мгновение спустя я уже отодвигал камень за камнем и по темной шахте спускался в подземный мир острова Пасхи.
Достигнув дна шахты, я, словно слепец, ногами вперед проник в темную пещеру и только собрался осторожно выпрямиться, как меня что-то резко ударило в затылок. Но наскочил я, видно, не на потолок, а стукнулся обо что-то твердое и подвижное. Кто-то здесь находился. Не успев опомниться, я бросился в сторону вниз, перевернулся и зажег карманный фонарик. Так оно и есть, я заметил, как что-то движется, но что же это? Фонариком я осветил огромную, сделанную из камня хищную птицу с кривым клювом и распластанными крыльями. На спине у нее лежала мертвая человеческая голова. Скульптура висела под потолком на веревке и продолжала медленно раскачиваться от толчка. Птица казалась удивительно светлой и новой, трудно было поверить, что она провисела здесь одиннадцать поколений со времени Оророины. Новой была и веревка из волокна, на которой висела птица.
Я посветил вокруг. Пещера была невелика. Три камышовые циновки с параллельными рядами круглых плоских камней лежали прямо на земляном полу. На каждом камне было вырублено по одному увеличенному значку рон г о-ронго. В качестве сторожа на каждой циновке лежала небольшая голова с козлиной бородкой, и я тотчас же понял, что эта пещера не могла быть тем местом, откуда староста приносил мне раньше самые разнообразные скульптуры. Из всех фигурок здесь выделялись парусный кораблик и большая каменная чаша в углу. Обе скульптуры были сделаны умело, но и они выглядели такими же новыми, как и птица на потолке. Я заглянул в чашу и увидел в ней одиннадцать маленьких локонов человеческих волос всех оттенков от красного до черного, преимущественно красных. Все пучки были перевязаны каждый в отдельности и все вместе тонкой веревкой из лыка, на которой сделаны изящные узелки. Но волосы эти не были сухими и матовыми, как на древних мумиях, и сохранили еще свой естественный блеск: их, видимо, недавно срезали с живых людей. Слабая догадка, пришедшая мне в голову еще в ту минуту, когда я увидел на потолке птицу, теперь окончательно во мне укрепилась. Скульптуры в этой пещере не были древними, они сделаны теперь. Вся пещера представляет собой чистую бутафорию. Мы попали прямо в ловушку.
Так вот против чего предостерегал меня Хуан Колдун. Моей первой мыслью было выбраться наружу. Но в отверстии пещеры появились уже ноги спускавшегося на ощупь Билля, и останавливать его было уже слишком поздно. За ним спускался фотограф. Поднимать теперь шум было бы неосторожно, ведь если трое оставшихся наверху островитян поймут, что плутни их раскрыты, они могут не на шутку испугаться неприятностей. А что, если им придет в голову мысль засыпать шахту камнями? Мы окажемся тогда надежно погребенными.
- Нас обманули,- шепнул я Биллю, как только в шахте появилась его голова.-Надо быстрее отсюда выбираться, Это не родовая пещера, и камни здесь не старые.
Билль был поражен, взгляд его выражал полное недоумение; он подполз к камням со значками р о н го-р о н г о, чтобы лучше их рассмотреть.
- Да, что-то не очень похожи на старинные,- прошептал он в ответ.
- Посмотри на птицу, на лодку, на чашу с волосами,-
сказал я.
Посветив вокруг, Билль со мной окончательно согласился.
Позади себя я увидел красные глаза двоюродного брата старосты, он пристально смотрел на меня, желая понять, о чем мы шепчемся по-английски. Фонарь осветил также лицо старосты. Последний так нервничал, что по лицу у него струился пот. Здесь же находился и сын старосты, озиравшийся вокруг широко раскрытыми глазами.
Теперь ведущая вверх шахта была свободна.
- Здесь внизу тяжелый воздух,-сказал я старосте, потирая себе лоб.
Он согласился и вытер с лица пот.
- Поднимемся наверх и поболтаем,- сказал я, двигаясь к шахте.
- Идет,- ответил староста и направился к тому же отверстию.
Оказавшись под открытым небом и увидев, как остальные один за другим выбираются из шахты, я облегченно вздохнул.
- Ну что ж, пойдем,-сказал я резко и поднял проклятую поросячью голову, которая валялась на камнях и с кривой усмешкой таращила на меня глаза.
- Пойдем,- сказал староста и вскочил, как бы давая понять, что нет причин здесь оставаться.
Весь караван в полном безмолвии направился по той же дороге обратно. Я брел впереди, сонный, усталый и страшно злой; по пятам за мной двигался староста, за ним Билль и все остальные. Двоюродный брат старосты не замедлил скрыться в темноте, а вскоре исчез и его сын.
Достигнув первых домиков деревни, мы с фотографом пожелали Биллю спокойной ночи. Было уже два часа, и ему надо было поспешить в домик островитян, где он проживал. Прощаясь, он шепнул, что если мне удастся уговорить старосту отвести нас этой же ночью в настоящую пещеру, то у Дона Педро не будет времени подготовить новый подлог. В деревне я попросил фотографа подождать в машине, и направился прямо к домику старосты; сам он, словно побитая собака, шел за мной по пятам.
Войдя внутрь, я молча опустился на стул около круглого стола. Староста тотчас же присел рядом со мной, невинно окидывая стены тупым взглядом. Я барабанил пальцами по столу. Староста уселся поудобнее. Я старался встретиться с ним глазами. Некоторое время он отвечал мне взглядом широко открытых невинных глаз, затем вновь принялся смотреть на стены. Так мы могли бы просидеть до самого утра; староста не хотел делать первый ход, надеясь, что игра еще не проиграна,- ведь я не произнес ни единого слова.
- Это было "плохое счастье", Педро Атан,- начал я, замечая, что у меня самого от волнения дрожит голос.- "Плохое счастье" для тебя, для меня и для твоей поездки.
Грудь старосты заходила ходуном. Он затаил дыхание, а потом зарыдал, закрыв лицо руками. Некоторое время он сидел, всхлипывая, потом вскочил и выбежал в дзерь. Я слышал, как он вбежал в соседнюю маленькую комнатку, бросился на постель и остался там лежать, причитая. Но вот он замолк и стремительно влетел обратно ко мне.
- Во всем виноват мой двоюродный брат, негодный он человек! Я, как и ты, думал, что мы идем в пещеру с древними фигурками.
- Но ведь дорогу показывал ты. Это твоя пещера,- ответил я.
Он немного постоял, обдумывая положение, потом снова зарыдал.
- Это он все придумал. Мне ни за что не следовало бы его слушать,- зарыдал он снова и, выскочив за дверь, бросился на кровать, где оставался лежать довольно долго.
Потом он опять влетел в комнату.
- Сеньор, можешь просить меня обо всем. О чем угодно, но только не о самой пещере. Только не об этом. Лучше я принесу тебе все камни из нее!
- Можешь не показывать нам пещеру, но тогда тебе никто не поверит - ты ведь слишком ловко изоготовляешь фигурки!
Я сердито кивнул в сторону проклятой поросячьей головы, лежавшей в сумке на столе. Она была сделана мастерски и, несмотря на свою усталость и подавленное настроение, я не мог про себя не улыбнуться, когда подумал, как хитрый староста заставил меня, словно идиота, кружить вокруг груды камней с поросячьей мордой в руках.
- Если ты не поведешь нас в пещеру этой же ночью, то, наверно, и в следующий раз постараешься сделать кучу новых скульптур,- сказал я.
- Что угодно, только не в пещеру,- ответил староста спокойно и решительно.
Я поднялся, чтобы уйти.
- Я могу провести тебя сейчас же ночью в другую тайную пещеру,- сказал староста, и в голосе его я почувствовал искреннее отчаяние.
- Это пещера Оророины?- спросил я.
- Нет, но она тоже полна старинных предметов.
Я схватил сумку со свиной головой, единственное воспоминание о ночном приключении, и с равнодушным видом направился к двери.
- Если ты передумаешь сегодня же ночью, то можешь пойти за Биллем в домик Рапу. А я еду в Анакену.
Глубоко подавленный, в дверях своего дома стоял староста. Он проклинал двоюродного брата, а я, уставший и расстроенный, побрел к фотографу, терпеливо ожидавшему в машине.
Не успел наш "виллис" скрыться из виду, как несчастный староста помчался в домик Рапу. Он разбудил Билля и предложил тотчас же провести его в настоящую пещеру. Билль страшно хотел спать и злился на старосту, а когда услышал к тому же, что мы с фотографом возвратились в Анакену, то наотрез отказался идти в пещеру.
Уже начинало светать, и старосте пришлось в одиночестве брести домой, так ничего и не добившись.
Примерно в это же время штурман Санне добрался вплавь до берега недалеко от колонии прокаженных. Старик не разрешил ему воспользоваться лодкой, и Санне пришлось плыть при звездах на голый лавовый островок, где он, согласно описанию островитянина, нашел два склепа. В одном из них он действительно увидел мертвую голову с рыжими волосами. Много необыкновенно красивых коричневато-красных волос валялось рядом на полу. Он собрал их в мешочек и поплыл с ним обратно к береговым скалам. Волосы эти не имели блеска, были сухими и хрупкими. Точно такими должны были быть пряди в каменной чаше в пещере старосты, если бы он, вернувшись из больницы, не обошел всю деревню, срезая пряди со своих рыжеволосых и черноволосых родичей.
Этот проклятый к о кон го! Он, несомненно, нанес старосте глубокую травму и возвратил веру в бабушку и а к у-а к у, а сам я деградировал в глазах старосты до уровня обыкновенного смертного, пытавшегося его надуть. В результате староста решил сам меня надуть, чтобы я больше не докучал ему с пещерами. Но, не желая раздражать без надобности возможных новых а к у-а к у, он соорудил свою фальшивую уму, но далеко от всех пещер, около самой стены дома Таху-таху, где надеялся найти сочувствие и защиту.
На следующий день пополудни в лагерь прискакал рыжеволосый сын старосты Хуан. Это был необыкновенно красивый и хорошо сложенный парень. Подобно остальным представителям рода длинноухих, он не был похож на полинезийца и вполне мог сойти, например, за ирландца - никто не подумал бы, что он происходит из Полинезии.
С мрачным видом он сообщил мне, что отец его, видно, умирает. Он отказывается видеть жену, не ест, не пьет, лежит в постели, причитает и плачет, говорит о "плохом счастье". По выражению моего лица Хуан вчера решил, что с пещерой что-то неладно. Сам он в такой пещере был впервые и поэтому принял ее за настоящую.
Когда я рассказал ему, что произошло, он сохранил полное спокойствие, Хуан рассказал, что после моего ухода отец тут же направился к Биллю и предложил ему показать другую пещеру, но сеньор Билль не пожелал туда пойти без указаний от сеньора Кон-Тики, Теперь же у отца лишь одно желание - умереть. Но если я напишу сеньору Биллю записку, то Хуан постарается узнать у отца, где находится вторая пещера; они смогут пойти туда вместе с сеньором Биллем и вернуть острову "хорошее счастье".
Я написал Биллю записку, и юноша галопом помчался назад в деревню.
После того, как Билль получил записку и вышел из домика Рапу, за ним весь остаток дня неотступно следили два человека. Островитяне начали следить также и за Ласарусом, опасаясь, что он покажет мне свою вторую пещеру, находящуюся в Винапу. В полночь Биллю все же удалось незаметно выбраться из дому, и в назначенном месте он встретился с Хуаном. У юноши была при себе примитивная карта, которую на листочке бумаги начертил его отец.
Судя по карте, они должны были вначале направиться к Аху Тепеу, расположенному довольно далеко от деревни на каменистой местности, по дороге к северному побережью, Хуан раздобыл двух коней и большой моток веревок, и под покровом ночи они тронулись в путь. Уже далеко за полночь они подъехали к большому старому а х у и снова достали карту. Дальше надо было перелезть через высокую ограду, загона для овец, и они привязали здесь своих лошадей. Следующий ориентир - большие глыбы лавы по правую руку. Прямо под ними, на краю ведущего к берегу обрыва, должен лежать круглый, крепко сидящий в скале камень, за который следует укрепить длинную веревку, а затем спуститься вниз почти до самого ее конца. Там они найдут пещеру.
Они нашли ограду, глыбы лавы и камень на краю обрыва. Когда укрепили веревку. Хуан спустился по ней вниз и исчез в ночной темноте. Никакой курицы они не ели, уму такапу не делали, то есть обошлись без всяких обрядов. Хуан отсутствовал долго и поднялся назад измученный; никакой пещеры там не было. Нашли другой камень и попробовали спустить веревку и поискать под ним, но результат был тот же. Они переносили веревку вдоль берега от одного камня к другому, пока юноша в конце концов не поднялся наверх, совершенно измотанный, и с помощью Билля еле перелез через край обрыва. Но теперь он, наконец, нашел пещеру.
Билль спустился по веревке вниз. Вначале, до карниза, где имелась хорошая опора, спуск вдоль отвесного обрыва шел без труда. Дальше верёвка болталась в воздухе, но Билль продолжал спуск. Откуда-то глубоко внизу до него доносился шум прибоя, но густой мрак скрывал волны. Неожиданно прямо перед носом в скале появилась горизонтальная трещина. Биллю показалось, что он что-то различает внутри, но дотянуться туда из-за большого расстояния было невозможно, а трещина оказалась столь узкой, что он не рискнул даже просунуть туда голову. С помощью фонарика ему и Хуану удалось в конце концов разглядеть, что тесная пещера битком набита фигурками, погребенными под толстым слоем пыли. Хуан поднял ноги к животу, затем просунул одну из них в трещину и вытащил горбоносую бородатую голову, которая напоминала церковные скульптуры средневековья. Оба были настолько измучены, что с трудом сумели преодолеть со своей первой добычей двадцать метров до места крепления веревки. Совершить еще один спуск они не рискнули.
На другое утро Билль прислал мне письмо; по его мнению, пещера эта представляет собой как раз то, что нам надо. Насколько он мог увидеть, есть все основания полагать, что на этот раз в пещере лежат древние изделия.
Мы изучили принесенную ими удивительную каменную голову. Она была совершенно непохожа на скульптуры, которые мы видели предыдущей ночью. На этот раз перед нами действительно была старинная работа.
Я выбрал двух лучших скалолазов из состава экипажа - кока и второго машиниста. Во главе с Хуаном и Биллем среди бела дня мы поехали к пещере около Аху Тепеу. Лил проливной дождь, и это было "хорошее счастье" в период засухи; Хуан весь дрожал от холода, но с его лица не сходила широкая улыбка. Наконец мы достигли каменной ограды, спешились с мокрых коней и дальше направились пешком. Когда мы добрались до места, дождь прекратился. Раздевшись догола, мы выжали одежду, а я, чтобы согреться, начал бегать взад и вперед по краю обрыва. Внезапно бриз донес хорошо знакомый запах. Я узнал бы его среди запаха тысячи цветов и духов. То был запах уму такапу с цыпленком и сладким картофелем. Я обратил на это взимание Билля, но, как всякий заядлый курильщик, он ничего не почувствовал. Ни дыма, ни людей не было видно, но кто-то здесь все же побывал и совершил таинственный обряд: ведь островитяне не имели обыкновения приносить сюда цыплят и жарить на скалах обычный обед.
Привязав накрепко веревку, Хуан сбросил другой ее конец с обрыва. Мне стало страшно, когда я увидел, куда лазил ночью Билль, да и сам он, увидев это место при дневном свете, заметно побледнел и стал менее разговорчив. Под нами прямо в море спускался почти стометровый обрыв. Сама же пещера находилась в двадцати метрах от края плато.
Билль не имел никакого желания вновь совершить туда спуск, да и я был страшно рад, что с нами пришли два опытных скалолаза. С меня пока что вполне достаточно таких спусков, и я охотно предоставил другим возможность испытать их прелесть - теперь ведь мне не надо было защищать способности моего аку-аку. Кок и машинист имели при себе мешок и похожий на сачок шест, чтобы доставать фигуры из скалы. Вскоре мешок стал курсировать вверх и вниз, поднимаясь нагруженным и возвращаясь пустым.
Мы поднимали наверх самые фантастические скульптуры людей, зверей и демонов. Вдруг я услышал радостный возглас Билля - он держал в руке большой каменный кувшин для воды, высокий, с изящными изгибами и ручкой сбоку. Когда мы сдули с него налет тонкой пыли, то увидели едва заметное барельефное изображение почти стертого лица и двух летящих птиц, сделанных в стиле работ острова Пасхи.
- Это как раз то, что я ожидал найти!- закричал Билль.- Не настоящая керамика, а изделие из камня, образцом которому послужили работы из керамики.
Билль был человеком спокойным и никогда не расточал восторгов, но теперь он по-настоящему загорелся. Если эти скульптуры действительно спасены с Аху Тепеу, когда война и разрушение коснулись величественного сооружения и огромные статуи на Аху были низвергнуты, то трудно было найти более надежное укрытие для этих бесценных вещей, чем эта пещера.
Но вот мешок снова поднят наверх, и мы извлекли из него еще один каменный кувшин с ручкой, но на этот раз значительно меньших размеров. Затем появилась скульптура голого мужчины с тремя головами и фигурка сидящего верхом на черепахе воина в длинном плаще из перьев. Но самой удивительной скульптурой было изображение настоящего кита с раскрытой, полной зубов пастью. Около хвоста укреплен небольшой череп, а на спине - тщательно выполненная модель камышовой хижины в форме лодки, с дверью сбоку и пятигранной печью позади. Под брюхом кита торчало шесть шаров, больших, как апельсины, а вдоль боков шли параллельные линии, которые делали изображение похожим на какое-то сказочное камышовое судно. Не то короткая лесенка, не то тропка вела от домика вниз вдоль боков кита до полосы, похожей на ватерлинию судна.
Хуан не мог дать никаких объяснений всем тем удивительным предметам, которые появлялись из пещеры. Он знал лишь, что когда-то эту пещеру показала его отцу старая тетка.
Наконец наши скалолазы появились с последним мешком и рассказали, что достали все скульптуры из небольшого помещения внутри трещины. Более крупные фигуры стояли там в глубине пещеры, а меньшие - ближе к входу. Все было покрыто толстым слоем мелкой пыли, кое-где виднелась паутина. В этой пещере, содержащей двадцать шесть скульптур, не было ни циновок, ни скелетов.
По дороге домой рыжеволосый юноша, поравнявшись со мною, бросил на меня вопрошающий взор.
- Все очень хорошо и будет щедро оплачено,-сказал я.- Но передай своему отцу, что это не пещера Оророины.
Обе скульптуры мы отвезли в домик Рапу, где проживал Билль. Поравнявшись с церковью, я решил забежать к отцу Себастьяну. Услышав, что староста показал нам настоящую пещеру, он хлопнул в ладоши, принялся в возбуждении ходить взад и вперед по комнате. Инцидент с подложной пещерой старосты, имевший место предыдущей ночью, отец Себастьян воспринял очень близко к сердцу. После серьезного приступа ко кон г о, свалившего его еще до ухода "Пинто", он долго лежал в постели, но, даже будучи больным, внимательно следил за всеми поразительными событиями, происходившими на острове. Когда бы я ни навещал больного отца Себастьяна, в любые часы ночи, он садился в ночной рубашке на постели, внимательно выслушивал мои рассказы, да и сам всегда сообщал что-нибудь интересное. Сегодня он сказал, что, по рассказам стариков, именно в крутых прибрежных скалах к северу от Аху Тепеу находится много пещер, в которых "что-то" есть.
События последних дней мигом стали достоянием всей деревни. Начали происходить самые удивительные вещи. Стоило старосте выйти за дверь своего дома, как все кидались на беднягу с криком: "Реорео!"-"Обманщик!". Каждый старался использовать эту обстановку для своей собственной выгоды.
Некоторые островитяне, которые больше всего ругали старосту, бегали домой в свои тайники, чтобы там украдкой вырубать фигурки из камня. Теперь, когда секрет сюжетов древних - каменных скульптур стал известен посторонним, они тоже, конечно, не будут сидеть и долбить вечно повторявшиеся деревянные фигурки.
Взявшись всерьез за обработку камня, они уже не выделывали больше модели больших статуй или же примитивных валунов с изображением носа и глаз. Теперь у большинства мастеров как-то сразу и одновременно со всей силой расцвел своеобразный и вполне зрелый стиль. Было очевидно, что развилось новое ремесло, основывающееся на древних формах искусства, бывших до сих пор запретными для непосвященных.
Прежде никто не пытался продавать камни из пещер, все строилось на взаимных подарках. Но новые камни, как и деревянные фигурки, стали предметом купли и продажи. Одни островитяне натирали их землей, чтобы сделать похожими на древние, другие хлестали по камням гнилыми банановыми листьями. Многие жители приходили к нам под покровом ночи, пытаясь сбыть свою продукцию. Может быть, а к у-а к у сеньора Кон-Тики все же не так всеведущ? Ведь позволил сеньор Кон-Тики заманить себя в фальшивую пещеру старосты?
На острове Пасхи можно ожидать чего угодно. В то время как отдельные жители приносили новые скульптуры, выдавая их за старые, другие, наоборот, в последние дни перед отходом судна предлагали старые фигурки, уверяя, что сделали их сами. И если мы обнаруживали мох или же находили выветрившиеся куски, которых они сами не заметили, то эти люди придумывали в свое оправдание самые поразительные извинения. Они явно лгали, заявляя, что стиль и сюжет взяты ими из "картинок в книгах", хотя ни один исследователь, ни один писатель не видели до сих пор таких изделий из камня, какие хранились в пещерах. Если я спрашивал, в какой их видели книге, может быть, у Лавашери, они попадали прямо в ловушку и отвечали, что видели их именно в этой книге.
Я никак не мог понять, что происходит, но вскоре все стало ясно. Уважение к табу начало серьезно ослабевать, а после всех событий страх перед а к у-а к у у жителей деревни заметно ослабел. Пусть у сеньора Кон-Тики нет всеведущего а к у-а к у, но ведь и в пещерах их тоже нет. Против суеверия зажгли суеверие, встречный огонь, который уничтожил во многих семьях прежние поверья. Но если островитяне стали меньше бояться духов, то они по-прежнему опасались, как бы кто-нибудь не увидел, что они нарушают табу и выносят камни из своей пещеры.
Один лишь староста по-прежнему переживал внутреннюю борьбу. Когда мы сворачивали наш лагерь, ко мне снова пришел его сын. Отцу надоело, что все называют его лгуном. Он ни разу не обманул меня с момента нашего появления на острове до тех пор, пока мы не отправились в эту злополучную пещеру. И теперь он хочет показать мне и археологам, что все рассказанное им о пещере Оророины является правдой. С нами могут пойти также отец Себастьян и губернатор, они убедятся, что он не лгал. Он всех проведет в пещеру - ведь дон Педро не какой-нибудь низкий человек, который занимается реорео и пустой болтовней.
В назначенную ночь мы должны были, наконец, отправиться в пещеру Оророины. Билль, Эд, Карл, Арне и я приехали поздним вечером на машине в деревню, чтобы захватить губернатора и отца Себастьяна. Однако в последний момент староста вдруг передумал и поспешно принес из пещеры сорок скульптур, которые выставил на полу своей комнаты. Он предупредил отца Себастьяна, что все же не может взять нас в пещеру Оророины, потому что в ней содержится огромное множество фигурок, а передать все их мне он не сумеет. Если же он покажет нам вход в пещеру, то тайна ее будт раскрыта и ему негде будет хранить эту огромную коллекцию.
Отец Себастьян и губернатор направились вместе с нами в домик старосты. Громкоголосый и улыбающийся староста встретил нас в дверях с распростертыми объятиями, пригласив войти в комнату. Круглый стол был отодвинут, и весь пол заставлен скульптурами. Некоторые из них действительно выглядели старыми, тогда как большинство было, несомненно, сделано теперь. Я тотчас же узнал несколько новых фигурок, какие уже предлагал мне другой островитянин. Нетрудно было заметить и две явные попытки скопировать скульптуры из его маленькой пещеры в обрыве.
Какая муха укусила дона Педро? Это была заведомо обреченная на провал попытка обмануть нас во второй раз.
- Почему ты все это затеял?- спросил я.- Почему ты не сдержал своего обещания проводить нас в пещеру Оророины, если она действительно принадлежит тебе?
- Это правда, сеньор. Но когда сегодня ночью я был к пещере Оророины, то увидел там такое колоссальное количество скульптур, какое я не смогу тебе передать.
- А раньше ты этого не знал? Разве ты не рассказывал мне, что регулярно моешь камни?
- Да, это так, но найденные мной сегодня камни лежали дальше в глубине пещеры. Прежде я их не видел, они были совсем погребены под слоем пыли.
- Но ведь ты говорил мне, что имеешь специальную тетрадь, где записана каждая из твоих скульптур?
- Не каждая скульптура, сеньор. Каждая пещера.
- Значит, ты записал в книге лишь количество имеющихся у тебя пещер?
- Разумеется, сеньор, это совсем маленькая-маленькая тетрадь,- приветливо ответил староста и показал двумя пальцами размер небольшой марки.
Я сдался.
Когда я опускался по лестнице его маленького домика, мне стало так грустно, что к горлу подступил комок. В дверях с видом полного отчаяния в одиночестве стоял староста, а позади на полу лежали его камни. Я в последний раз видел дона Педро Атана, самую удивительную личность острова Пасхи, последнего знаменосца длинноухих, человека, голова которого настолько забита разными тайнами, что он едва ли даже сам может сказать, где кончается истина и начинается вымысел. Если когда-то в прежние времена остров населяло несколько тысяч таких же, как он, людей, то вряд ли следует удивляться тому, что из скал выходили и вставали по воле людей гигантские статуи, в реальность которых трудно даже поверить. Стоит ли удивляться тому, что для хранения создаваемых творчеством народа богатств появились потайные сокровищницы и охранявшие их а к у-а к у? Ведь иначе грешные людишки могли их просто украсть.
Когда раздались звуки команды и загрохотала, поднимаясь, якорная цепь, а машинный телеграф привел в движение поршни и колеса в брюхе нашего судна, то лица всех людей и на борту, и на берегу были очень грустными. Мы успели сродниться с небольшой общиной островитян. Зеленые палатки экспедиции стали неотъемлемой частью королевской резиденции в Анакене. Недавно воздвигнутый гигант был снова покинут и одиноко глядел на пустынную и безлюдную солнечную долину. Когда мы сворачивали последнюю палатку, у исполина был такой одинокий вид, словно он просил повалить его опять носом в песок, как он лежал последние столетия.
Но гигант в Анакене был всего лишь каменной статуей. В деревне Хангароа мы оставили другого великана из плоти и крови. Среди толпы наших друзей-островитян у причала в своей белой сутане с непокрытой головой возвышался отец Себастьян. Нам казалось, что он не меньше любого из нас принадлежит к составу экспедиции. Но он твердо стоял обеими ногами на земле острова Пасхи и как бы сросся с ним. В отличие от гиганта в Анакене отец Себастьян не был одинок. Таким вот когда-то стоял здесь среди их предков король Хоту Матуа, когда привел свой народ на берег этого далекого острова.
Перед отплытием мы попрощались с каждым местным жителем. По очереди члены экспедиции подходили проститься к отцу Себастьяну, занявшему столь большое место в жизни каждого из нас. Вот простились с ним Ивонна и маленькая Анетта, наступил и мой черед. Я долго тряс его руку. На прощание мы мало сказали друг другу. Гораздо легче подобрать слова на вокзале, чем на берегу самого уединенного в мире островка, прощаясь с человеком, который стал тебе другом на всю жизнь. Отец Себастьян резко повернулся, толпа расступилась, и он одиноко побрел в гору в своих больших черных ботинках. Там наверху его ждал новый красный "виллис". Пока не износятся покрышки, старый священник может поберечь свои ноги, оказывая без устали помощь больным и страждущим по всему острову, вплоть до колонии прокаженных в северной его части.
Губернатор и его семья приехали проводить нас в моторной лодке. Я уже собирался прыгнуть вслед за ними, но тут меня дернул за рукав старый Пакомио и попросил отойти с ним в сторону. Это он первым поехал со мной на птичий островок, чтобы показать тайную пещеру, которую мы так никогда и не нашли, а потом был правой рукой Арне и руководил бригадой землекопов в Рано Рараку. Когда Арне откопал у ног одного из гигантов крошечную статуэтку, старый Пакомио шепотом предложил Арне показать пещеру, полную таких же маленьких фигурок. Но когда начался весь этот шум вокруг подземных тайников, Пакомио испугался и отказался от всех своих обещаний. Именно он бежал однажды за мной, лихорадочно уверяя, что теперь на острове ничего подобного уже нет. Во времена дедов, мол, такие камни в пещерах были, но теперь все тайные входы забыты, и если кто-нибудь и принес мне скульптуры из пещер, то это лишь копии того, что уже потеряно.
Пакомио стоял передо мной и смущенно вертел в руках свою самодельную соломенную шляпу. За ним в отдалении молча стояли остальные островитяне.
- Ты вернешься к нам на остров, сеньор?- осторожно спросил он, глядя на меня своими большими карими глазами.
- Это будет зависеть от тех камней, которые я везу с собой. Если все это, как ты говорил, сплошной обман и ложь, камни принесут мне "плохое счастье". Тогда мне не зачем сюда возвращаться.
Потупив взор, Пакомио стоял, поправляя обрамлявший шляпу венок из белых перьев. Потом, спокойно взглянув мне в глаза, он сдержанно произнес:
- Не все камни, что ты получил, обман и ложь. Они принесут тебе "хорошее счастье", сеньор.
Старик смотрел на меня своими большими приветливыми и тревожными глазами. В последний раз пожали мы друг другу руки, и я прыгнул в моторку.
Островитяне, пешие и верхом, бросились вдоль берега, чтобы до последней минуты махать нам вслед. Мне казалось, будто под землей что-то глухо гудело под копытами всадников: ведь остров являет собой мир в два этажа. Но до слуха долетал лишь шум волн, бьющих о крутые скалы.
********** [1] Таху-таху - колдовство.
Впервые в Интернет на "A'propos" - октябрь, 2009 г. 
|
