графика Ольги Болговой

Катерина Юрьева

Apropos
Литературный клуб
Мир литературы
Библиотека
Творческие забавы
Фандом
Афоризмы
Форум
Наши ссылки


О жизни и творчестве Джейн Остин

Первые впечатления, или некоторые заметки по поводу экранизаций романа Джейн Остин "Гордость и предубеждение"



Хронограф жизни и творчества Джейн Остин был опубликован в первом издании Джейн Остин на русском языке в серии «Литературные памятники»


О жизни и творчестве Элизабет Гаскелл


Публикации авторских работ:
из журнала на liveinternet

Триктрак  «Они пробуждаются и выбираются на свет, когда далекие часы на башне бьют полночь. Они заполняют коридоры, тишину которых днем лишь изредка нарушали случайные шаги да скрипы старого дома. Словно открывается занавес, и начинается спектакль, звучит интерлюдия, крутится диск сцены, меняя декорацию, и гурьбой высыпают актеры: кто на кухню с чайником, кто - к соседям, поболтать или за конспектом, а кто - в сторону пятачка на лестничной площадке - покурить у разбитого окна...»

«Гвоздь и подкова» Англия, осень 1536 года, время правления короля Генриха VIII, Тюдора «Северные графства охвачены мятежом католиков, на дорогах бесчинствуют грабители. Крик совы-предвестницы в ночи и встреча в пути, которая повлечет за собой клубок событий, изменивших течение судеб. Таинственный незнакомец спасает молодую леди, попавшую в руки разбойников. Влиятельный джентльмен просит ее руки, предлагая аннулировать брак с давно покинувшим ее мужем. Как сложатся жизни, к чему приведут случайные встречи и горькие расставания, опасные грехи и мучительное раскаяние, нежданная любовь и сжигающая ненависть, преступление и возмездие?...»


 

Мир литературы

Лилит Базян

 

Трагический оптимизм Кэтрин Мэнсфилд

 

Фанни и Джордж молодожены. У них медовый месяц, и они проводят его в небольшом городке на Средиземном море, в Испании. Небо, солнце, фонтан на площади, зонтичные пальмы, столики на веранде кафе - счастье состоит из мелочей. Фанни едет с мужем в фиакре и размышляет о том, почему все, что он говорит, звучит так чудесно. А ему хочется прыгать на пенящихся волнах, купить огромный дом вроде того, который они только что проехали, и завести в нем множество слуг. Они немного побаиваются холеного метрдотеля, похожего на рыбу, встречающего гостей у входа в отель-ресторан. Чай и эклеры - это все, что им необходимо. Небольшой оркестрик в углу веранды готовится к выступлению. Высокий старик с седыми волосами. Сейчас он будет петь. И вдруг его голос оказывается таким тонким, таким слабым и беспомощным, что все на веранде замолкают от удивления. Вот она − старость, бессилие, одиночество и нищета. Фанни неожиданно понимает, сколь неизмерима глубина человеческого несчастья. Ей становится стыдно за свою беззаботную любовь, и она оборачивается к мужу. Но Джордж, желая удержать ускользающую радость, весь наполненный ощущением открывающейся перед ним жизни, с бессердечностью юности шепчет: «Фанни, милая, пойдем в отель. Пожалуйста, Фанни, прямо сейчас».

«Мгновением позже их уже не было на веранде».

«Медовый месяц»

 

Кэтрин Мэнсфилд (http://www.katherinemansfield.com/legal/imagecredits.asp?artwork=8) Ее звали Кэтлин Бичем. Она родилась 14 октября 1888 года в Веллингтоне, в Новой Зеландии. Миру она станет известной под именем Кэтрин Мэнсфилд. У ее отца, банкира Гарольда Бичема и его жены Эни было еще трое дочерей, помимо Кэтрин, а после родился сын Лесли, любимый брат, трагически погибший во время Первой мировой. Кэтрин запомнился неспешный мир детства, в котором лениво, напоенные солнцем, проходили дни. «Пикник», «Прелюдия» − она не раз опишет, как была счастлива.

В 1903 году три старших дочери отправляются в Англию, в Лондон, завершать образование в закрытом и весьма престижном учебном заведении под названием «Куинз Колледж». Там Кэтлин Бичем превращается в Кэтрин Мэнсфилд и решает посвятить жизнь писательству. Там она зачитывается Уайльдом, увлекается символистами, живо интересуется поэзией. Возможно, именно там начинается ее любовь к Чехову, чьим английским отражением ее принято считать и по сей день. Одним словом, тихая, беззаботная жизнь в Новой Зеландии больше не подходит этой девушке. Вернувшись домой, она только и грезит о том, как бы уехать обратно в Лондон. Родительское согласие на отъезд Кэтрин удастся получить не раньше, чем ей исполнится двадцать.

 

Бывают люди с внутренним ощущением счастья.

 

В одном интервью Татьяна Толстая сравнивает два рассказа Мэнсфилд и Чехова, которого английская писательница действительно считала своим учителем. Кэтрин взяла знаменитый рассказ «Спать хочется» и написала свой вариант. Небольшую повесть. В ней сирота Варька, задушившая в полусне и безумии ребенка, становится мечтательницей, грезящей наяву, вспоминающей о чем-то, думающей, живой. Совсем не о том она написала, о чем хотел Чехов. У него − беспросветная российская действительность, которая только нам и понятна, у нее − маленькая жизнь, даже если горестная и одинокая, все равно счастливая, где-то внутри, потому что живая. Толстая предлагала сравнить эти два рассказа своим американским студентам. «Ни один человек не предпочел рассказа Чехова. Всем понравилась эта мыльная опера, которую развела эта Кэтрин Мэнсфилд», − возмущается она.

 

Есть у Мэнсфилд и «чеховские» рассказы. Она знала о том, какова жизнь, когда каждый день приходится бороться за кусок хлеба, выбивать себе место под солнцем. Во второй раз Лондон встретил ее уже не так гостеприимно. Небольшой суммы денег, выделенной отцом, хватало лишь на оплату самой скромной комнаты. Какое-то время ей даже пришлось гастролировать по провинции с оперной труппой в качестве хористки. Именно в ту пору у нее начался туберкулез, ставший причиной ранней смерти писательницы.

«Чеховским» считается рассказ «Жизнь матушки Паркер». Старую поденщицу постигает тяжелое горе − умирает ее внук, единственная ее радость. Вся ее жизнь состояла из непосильного труда, маленький лучик света, и тот отобран. И не с кем даже разделить скорбь. Нет для нее места на земле.
   Рассказ «Муха» повествует о человеке, потерявшем в недавнем прошлом любимого сына. Однако, несчастье, которое когда-то казалось неизбывным, улетучилось. Героя больше забавляет муха на промокашке, пытающаяся выбраться из-под обрушивающихся на нее чернильных капель. Равнодушие поглотило мир. И все же подобные рассказы вполне могли принадлежать перу любого талантливого поклонника психологической прозы. Кэтрин нашла свою интонацию. Ее почерк легковесен, но в нем кроется любование каждой мелочью ускользающей жизни. И каждая из этих мелочей наполняет ее смыслом.
   Усталая Розабел из одноименного рассказа оживляет в памяти только что прожитый, полный забот день. Она − продавщица шляп в магазинчике. Ах, как трудно угодить покупателям. Вечером, добравшись до каморки, в которой живет, она грезит о красивом кавалере, богатой обстановке, сытом горячем обеде, о родовом поместье, куда они с мужем отправятся сразу же после свадьбы. Она засыпает, закутавшись в одеяльце, и продолжает мечтать, уже во сне. «Холодные пальцы рассвета сомкнулись на ее непокрытой руке, серый день проник в унылую комнату. Розабел поежилась, не то всхлипнула, не то вздохнула и села. И оттого, что в наследство ей достался тот трагический оптимизм, который слишком часто оказывается единственным достоянием юности, еще не совсем проснувшись, она улыбнулась чуть дрогнувшими губами».

   Лейла ехала на бал в кэбе со своими кузинами, и ей хотелось смеяться и плакать одновременно. Так трудно делать вид, что все происходящее вокруг обыденно и не интересно. Она опустила руку на подлокотник, и ей показалось, что невидимый кавалер кружит ее в вихре вальса, а мимо проносятся столбы, дома, деревья. Все волновало ее в этот вечер. Туберозы Мэг, янтарные бусы Джоз, бесконечная вереница кэбов перед гимнастическим залом, тесная и шумная дамская комната, прелестные серебристо-розовые программки с розовыми карандашиками на пушистом шнурке, мороженое на очаровательной стеклянной тарелочке с очаровательной, но очень холодной ложечкой, словно ее тоже заморозили… Неужели восемнадцатилетней девушке на ее первом балу может что-то не показаться чудесным. Кавалеры приглашают ее один за другим. Томные, немного скучающие денди. Но вот перед ней толстяк в мятом жилете. Он так жалок, так неуклюж в сравнении с остальными. Он обнимает ее за талию и тихо шепчет на ушко, что маленькая леди наверняка в первый раз на балу. Его не проведешь, у него тридцатилетний стаж. Он-то знает, что очень скоро маленькая леди будет сидеть вместе с раздобревшими мамашами в золоченых креслах на возвышении и рассказывать всем, что какой-то нахал пытался поцеловать ее дочь на балу в клубе. А ее саму никому больше не захочется поцеловать. Лейле расхотелось танцевать. Все правда, но зачем же было говорить ей об этом. Чего он добился, злобный толстяк. Теперь она больше никогда не будет счастлива, подавленная горем, не сможет даже вежливо улыбнуться в ответ на приветствие. Разве только потанцевать в последний раз, самый последний. С королевской покорностью она возлагает руку на плечо молодому человеку с вьющимися волосами. Один поворот, ноги заскользили по паркету, и все смешалось − огни, азалии, платья, розовые лица… «Когда же, танцуя со следующим кавалером, Лейла случайно столкнулась с толстяком и он на ходу извинился перед ней, она ответила ему самой лучезарной из своих улыбок. Она его не узнала».
   «Первый бал»

   Потребность в учителе, наставнике, способном направить, указать путь, свойственна почти каждому человеку. Каждый избирает себе учителя по силам, а кто-то предпочитает им стать. Такую роль сыграл в начале XX века Георгий Гурджиев. Великий тибетский лама, как его называли, проповедовал Четвертый путь, путь внутренней реализации и пробуждения. Сущность (подлинное Я человека) преодолевает личность (совокупность псевдо-я человека). Его теория увлекла тогда многих достойных людей. Эмигрировав из большевистской России, в 1922 году Гурджиев купил замок Авон под Фонтенбло во Франции и создал там «Институт гармоничного развития человека». В этом институте провела последние месяцы жизни Кэтрин Мэнсфилд.
   К тому времени ей удалось опубликовать несколько сборников рассказов: «В немецком пансионе» (1911), «Счастье и другие рассказы» (1920), «Пикник и другие рассказы» (1922) (посмертно выйдут дневники и письма), а так же стать автором критических статей, обзоров и очерков, публиковавшихся в журнале «Ритм», издателем которого был критик и журналист, ее муж, Джон Мидлтон Марри. Марри был и счастьем и бедой одновременно. Став поддержкой для жены, как для литератора, он не мог вынести ее болезни, еще больше обострившейся с началом войны. Для него это было страшной трагедией, и вид глубоко страдающего мужа отбирал последние силы у без того ослабевшей писательницы. Она отказывается от традиционного лечения, потому что чувствует себя больной не только телесно, но и духовно. «А скажи, Кэтрин, что ты понимаешь под здоровьем? И ради чего оно тебе нужно? - вопрошает себя Мэнсфилд в дневнике. − Под здоровьем я понимаю способность вести полноценную, зрелую, насыщенную жизнь, в тесном контакте со всем, что я люблю: с землей и ее чудесами, с морем и солнцем… И потом, мне хотелось бы работать… Хотелось бы иметь сад, домик, траву, животных, книги, картины, музыку. И еще я мечтаю писать обо всем этом, выражать свои чувства». И вот как она заканчивает дневниковую запись: «Очень серьезно, очень трудно. Но теперь, когда я переборола эти мысли, все стало иначе. В глубине души, в самой глубине, я себя чувствую счастливой. ВСЕ ХОРОШО».
   Мучительно тонкая душа, как назвала свое эссе о ней Вирджиния Вулф, остро и глубоко воспринимает жизнь, и последние месяцы в институте Гурджиева наполняет смыслом, о котором сам основатель заведения даже и не подозревал. «Я чувствую себя очень счастливой, и это понятно», − пишет она мужу. Важной и осмысленной становится вдруг ежедневная суета с прогулками, разговорами, знакомствами, с завтраками, обедами и ужинами, с заботами каждого дня.
   9 января 1923 года муж приехал навестить ее в Аббатство. Они погуляли по саду, заглянули в коровник, в котором для Кэтрин был сделан специальный помост − место для отдыха − проведали, как продвигается стройка театра (обитатели института возводили его своими руками, и он должен был открыться уже 13 января), а вечером того же дня она умерла. «Мне кажется… я умираю», − сказала она мужу перед смертью. Чехов в этом утверждении был лаконичнее.
   Посчитав, что время было потрачено впустую, впоследствии Гурждиев не признавал своего знакомства с писательницей.. Джон через несколько месяцев женился на другой. Для них, как и для многих ее биографов, наступающая смерть Мэнсфилд была страшна и безысходна. Им невдомек, что можно жить тихой радостью, уже ушедшей, но далеко не утраченной.

   Добрейшая миссис Хей прислала девочкам в подарок кукольный домик. Изабелл, Лотти и Кези были просто счастливы. Домик оказался довольно большого размера, и его оставили во дворе. Все в нем было как в настоящем. Гостиная, столовая, кухня и две спальни. Красные плюшевые кресла в гостиной, зеленые − в столовой, кровати, шкафы. Но больше всего Кези понравилась лампочка, маленькая лампочка с белым абажуром. Она стояла на столе в столовой. Лампочка была как настоящая. Теперь девочки стали богачками. Разве кто-нибудь из их сверстниц мог похвастаться подобной роскошью? Изабелл, старшая, приняла великодушное решение. Каждая девочка из их класса имеет право увидеть домик, заглянуть внутрь и даже немного потрогать его. Только двоим этого не будет позволено. Лил и Элс Келвей были дочерьми проворной трудолюбивой прачки, которая поденно стирала белье в чужих домах, и которую за это презирали. Так же презираемы были и ее дочери, потому все в классе кроме этих двоих увидели домик и даже лампочку, прелестную янтарную лампочку, приводившую Кези в такой восторг. Однажды, к главным героиням нашего рассказа должны были прийти гости. Все были заняты прихорашиванием и подготовкой к празднику, а Кези вышла погулять во двор. Она не любила гостей. И вдруг, вдалеке на дороге она увидела две приближающиеся точки. Это были Лил и «наша Элс». Кези была доброй девочкой. Ее удивляла всеобщая отчужденность по отношению к сестрам Келвей, и она пригласила одноклассниц посмотреть кукольный домик. И хотя тетя Берил потом громко кричала и гнала оборвышей прочь за ворота, ей было не отнять подарка Кези.
   Отбежав от дома Бернелов на безопасное расстояние, сестры присели перевести дух на дренажную трубу у обочины дороги. Сидели и молчали.

    «Но вот «наша Элс» придвинулась ближе к сестре. Она уже забыла о сердитой леди. Пальчиком погладила перо на шляпке Лил. Неожиданно засветилась улыбкой.
   − Я видела лампочку, − чуть слышно сказала она.
   И опять − молчание».
   «Кукольный домик»

Август, 2007 г.

Copyright © 2007 Все права принадлежат Лилит Базян

Другие публикации автора

Исключительные права на публикацию принадлежат apropospage.ru. Любое использование
материала полностью или частично запрещено

Обсудить на форуме

В начало страницы

Запрещена полная или частичная перепечатка материалов клуба  www.apropospage.ru   без письменного согласия автора проекта.
Допускается создание ссылки на материалы сайта в виде гипертекста.


      Top.Mail.Ru