Joanna Claydon This king business (The Great Detective Tim Coleman series)
Джоанна Клейдон Перевод: Королевские дела
(Из похождений великого сыщика Тима Коулмена) Глава шестая
Интерьер театра не выделялся ничем особенным: мрамор, паркет, ковровые дорожки. Сцена была закрыта занавесом малинового бархата, тот же бархат охватывал два яруса лож, дополнительно обрамляя красивыми складками центральную, королевскую. Партер блистал мундирами, дамы в бельэтаже кутались в меха и наводили лорнеты на знакомых. Фон Баркштейн прошёл к своему бенуару стремительно, едва успевая раскланиваться со встречными, никому не представляя Тима, и как только усадил его, приник к биноклю.
В зале усилился шум, зрители начали вставать с кресел, поворачиваясь к королевской ложе, а малиновые складки ужались, открывая взору монарха с домочадцами. Секретарь церемониймейстера с достоинством выпрямился, англичанин поднялся со всеми.
Хотя места было достаточно, чтобы группа могла вытянуться вдоль бархатного барьера, королевское семейство расположилось вглубь. Садились строго по очереди: первым делом супружеская чета, за ними высохшая старушка и несколько дам элегантного возраста, после всех знакомая Тиму княжна с неотлучной баронессой и бесцветный молодой человек. Только затем опустились в кресла прочие зрители.
Фон Баркштейн с видом натуралиста, систематизирующего коллекцию редких бабочек, перечислил для сыщика:
- Его величество, её величество королева Амалия. Вдовствующая королева-мать. Сёстры его величества, великие княжны. Княжна Морислава и князь Викторий-Аврелиус.
Детектив пристально рассмотрел царствующий дом, насколько позволяли приличия.
Монарх коротко хлопнул, затем раздалось ещё несколько одиночных хлопков по иерархии, а там уже зааплодировал зрительный зал. Дирижёр взмахнул палочкой, под звуки увертюры суматоха постепенно улеглась, все устроились поудобнее и приготовились внимать волшебным звукам музыки.
Занавес открылся. На сцене с помощью искусно расположенных раздвижных кулис и задников была воздвигнута сельская околица. Трое поселян - два пастуха и пастушка - немедленно начали речитатив. Скорее по интонации и ритму фраз, чем по словам, Тим определил, что пели по-славонски. Он обернулся к соседу, всё ещё обозревавшему ложи в бинокль, и негромко спросил:
- Это ваша национальная опера?
Фон Баркштейн отнял бинокль от глаз, слегка подался к Тиму и, как всегда, спокойно и исчерпывающе пояснил:
- Переложение венской оперы на наши нравы. Потом будет сцена во дворце, там станут петь по-немецки.
Кого вы ищете? - в упор задал вопрос великий сыщик.
- Руританского посла.
Трио вскоре получило подкрепление: отовсюду посыпался народ, и с подмостков мощно и слаженно грянул хор поселян.
- О чём они? - поинтересовался англичанин.
- "Как прекрасна жизнь в цветущем крае под отеческим управлением заботливого правительства", - переложил его собеседник слова незнакомого языка в британскую канцелярскую скороговорку.
Окончив, хористы расступились, образовав живописные шпалеры, и обратили лица к декорации задника. Зрители не то чтобы оживились, но расправились, готовясь к приятной неожиданности. Всякий оперный завсегдатай с закрытыми глазами предсказал бы, что сейчас взойдёт на сцену примадонна.
Фон Баркштейн вздрогнул.
- А, вот он! - выдохнул он напряжённым шёпотом.
В зале волной поднялись аплодисменты, и Тим, любуясь на молодую даму в богато вышитом костюме поселянки, не сразу сообразил, что его сосед говорит в другом роде. Тем не менее великий сыщик молниеносно сделал логическое умозаключение: речь идёт о руританском после, камне преткновения славонской дипломатии.
Он занимал ложу наискосок: не очень удобная позиция для наблюдения. Но импозантная, хоть и грузнеющая, фигура старого светского льва сразу обращала на себя внимание. Значительное лицо с высоким лбом оживляла привлекательная улыбка, лукавые морщинки склонялись от приветливо сощуренных глаз; взгляд был цепкий и пронизывающий. "Запоминающаяся внешность", - пробормотал про себя детектив, склонный ценить печать оригинальности.
- Ну что ж, если он появился в театре, - с мрачной решимостью отчеканил секретарь премьер-министра, - значит, по крайней мере в данный момент он не устраивает заговора, и мы можем спокойно наслаждаться искусством.
И - в первый раз с самого появления - фон Баркштейн навёл бинокль на сцену. Лоб его разгладился, на губах заиграла беззаботная улыбка, поза стала заученно-элегантной - словом, рядом с заезжим лондонцем сидел его изысканный гид, типичный представитель золотой молодёжи.
Бархатное меццо-сопрано взяло первую ноту, и Тим оторвал изучающий взор от своего объекта и посмотрел на сцену.
Примадонна столичного славонского театра представляла поселянку на удивление правдоподобно. На ней был национальный наряд, украшенный превосходной ручной вышивкой; юбка несколько длиннее, чем у статисток, и вместо их шерстяных трёхцветных чулок её ноги как струёй обливали ажурные белые. Но туфли на каблуках ничем не отличались от обуви пастушек, шею так же охватывало простенькое ожерелье из речного жемчуга, на руках посверкивали браслеты. Одна белокурая коса падала на грудь, другая скрывалась за плечом. На голове красовался венок из полевых цветов искусной работы, перевитый голубыми лентами и жемчужными нитями.
Роль она вела в устаревшей манере, видимо, следуя актёрским традициям маленькой страны: лицо с правильными чертами было бесстрастно, поза статична, хотя без напряжения. И грим был подчёркнуто театральный: рисовая белизна кожи и пунцовый кармин губ; трудно было определить, каково под ним истинное лицо певицы.
Ария закончилась под гром аплодисментов. Тим вежливо похлопал, косясь на фон Баркштейна, который с энтузиазмом ударял ладонью о ладонь, будто ничто в мире, кроме сладостных звуков, его не интересовало.
Тем временем пейзане разошлись, остались только трое, которые, судя по их пламенным жестам, немедленно начали признаваться примадонне в любви, но та каждому по очереди отвечала односложно низким фа диез, что, вероятно, означало отказ. Воздыхатели в расстройстве подались за кулисы, а девушка, оставшись одна, вышла к рампе и в краткой ариетте познакомила зрителей со своими чувствами. Из беглого перевода Тим составил впечатление, что героиня пылает страстью к благородному разбойнику.
Слушателям дали выразить восторг, и снова на сцену ворвался хор поселян, который на другую мелодию, но так же складно, как в начале, сказал своё веское слово. На этом первый акт закончился.
- Прогуляемся по фойе, - предложил фон Баркштейн Тиму.
Там неторопливо вышагивали, стояли в изящных аттитюдах и благовоспитанно поддерживали разговор посетители оперы. Под определением фон Баркштейна, "мистер Коулмен, мой знакомый из Лондона", и Тим включился в светский круговорот. Беседа шла на английском и французском, вызубренной скороговоркой сыпались вежливые вопросы гостю о дороге и впечатлениях или любезные пожелания приятного времяпрепровождения. А после второго действия, которое то вертелось во дворце, то развивалось в пещере разбойников, столичные меломаны с названиями темпов, ладов и тонов на устах и вовсе приняли иностранца в свой круг, так что на его слух этот любительский речитатив анданте ничем не отличался от антракта в Ковент-Гарден.
Третий акт был опять массовым. Появились военные в полном гусарском облачении, разве что без лошадей, и под рокот барабанов выступили в поход. Пели по-немецки с добавлением в ключевых местах "Вив Наполеон" под воинственные звуки охотничьих рожков. Можно было догадаться, что редкая толпа театральных статистов изображает старую императорскую гвардию.
Солдаты ушли в левую кулису, справа в живописном беспорядке высыпали поселяне, и снова грянуло многоголосье, будто зарокотал величественный орган, когда гусары-пехотинцы внезапно рассыпным строем возвратились назад. Два хора вступили в мелодичную перебранку, потом все удалились, кроме квартета, который вышел вперёд и исполнил минорное трио, а четвёртый лишний пристроился на подмостках, эффектно опираясь на локоть, видимо, для того, чтобы издавать в конце каждой музыкальной фразы протяжную певучую ноту. Когда номер кончился, под общие аплодисменты лежащий поник головой. Затем, чтобы не причинять затруднений коллегам, он своим ходом вместе с ними отправился за кулисы, а сцену снова заняли бравые вояки и с тем же припевом "Вив Наполеон" стали восхвалять солдатское ремесло. После громозвучного троекратного рефрена занавес опустился.
В ложу, где обретались молодые люди, вошёл всамделишный гусарский офицер с затянутой шарфом военной талией, в расшитом мундире, зеркальных сапогах с высокими голенищами на точёных каблуках, в руке на отлёте кивер с золотыми кистями.
- П'ивет, фон Ба'кштейн, - уронил он и щёлкнул каблуками, обратившись к Тиму: - Весьма 'ад случаю.
Секретарь князя по всем правилам произвёл представление. Сыщик узнал, что перед ним - граф Бросковиц-Потусски, тот самый единственный отпрыск князя, что предпочёл кавалерию блестящему соединению секундантов.
Воитель настроен был явно не победно. Он для чего-то вынул из кивера белые лайковые перчатки, повертел их в руках, бросил размашистым жестом назад и проникновенным тоном заговорил со спутником Тима:
- Думаю, господину Коулмену будет любопытно взглянуть вблизи на нашу я'кую звезду. Как вы полагаете, можем мы уст'оить для нашего гостя такой сю'п'из?
- Как, граф, и вы примкнули к партии поклонников? - задал вопрос дипломат и, не ожидая ответа, другой: - В самом деле, мистер Коулмен, хотите познакомиться с примадонной?
Тот пожал плечами: делайте что хотите, я в вашей власти.
- Вы будете сове'шенно оча'ованы.
- Пойдёмте, пока не кончился антракт, если и вправду намерены её навестить, - твёрдо предложил фон Баркштейн, прерывая готовую излиться с уст графа пылкую речь.
Путь за кулисы в любом театре проторён многими поколениями пытливых зрителей, для которых мало созерцать волшебную сцену с почтительного расстояния и невтерпёж исследовать её с изнанки. Кулисы без посторонней помощи рассортировывают театралов, и по тому, где толчётся пришелец, актерский люд узнаёт собирателя автографов, будущего трагика, робкого воздыхателя или счастливого поклонника питомиц Мельпомены. Почётное место в описи занимают светские завсегдатаи, которые и театр-то посещают потому только, что "так принято". Что не исключает среди этой капризной категории первого любовника домашних спектаклей или удачливого исполнителя того же амплуа на жизненной сцене.
Как всегда вежливый, великий сыщик решил выяснить у своих спутников имя дамы, которой он шёл нанести визит. Оно не было выставлено на афишах по той простой причине, что в Большом королевском оперном театре афиш не водилось: все и так знали наперечёт и спектакли, и актёров - не хуже, чем самый подробный формулярный список.
Восторженный граф с места в карьер ринулся в многословное объяснение, путаясь и глотая свой влажный "р". Имя певицы - мадемуазель Эржебет Авемари. Мать - венгерская графиня, а отец, итальянец, простой музыкант. Они венчались тайно, в полночь при свечах, в монастыре... Мать умерла, дав жизнь прелестной малютке... У дочери необыкновенно рано обнаружился талант... После турне по заграницам она была с триумфом зачислена в штат придворной оперы...
- Мне 'ассказывали жизнь мадемуазель Авема'и: это настоящий 'оман, - с увлечением повествовал гусар.
- Граф, закончить его вы не успеете, мы уже пришли.
В отличие от фасада театра, сторона со служебного входа традиционно не блистала роскошью. Комната с белёными стенами, газовые светильники без абажуров, так что язычки пламени подрагивали от сквозняка; трёхстворчатое высокое трюмо, дачный умывальник, несколько разнокалиберных стульев, ширма с линялыми вышитыми цаплями - вот была гримёрная актрисы.
На подзеркальном столике лежала непременная заячья лапка рядом с недопитой чашкой кофе, банки с румянами и белилами, карандаши для бровей, кисточки, щёточки и прочие мелочи туалета; на боковой стене повисла гроздь платьев, где королевский роброн выглядывал из-под античного пеплоса, а воздушный бальный наряд приоткрывал нищенские лохмотья. Прямо посреди комнаты на полу торчал грубо сколоченный ящик, полный аксессуаров и уборов на все случаи, на нём валялась забытая пара перчаток, ещё сохраняющих форму руки, и на всём - нежная пыль рисовой пудры.
Сама артистка, в халате с драконами, накинутом поверх костюма поселянки, подкалывала узел тёмно-каштановых волос, её белокурые косы висели на спинке стула. Вошедших она приветствовала дружелюбным кивком, не разжимая губ, державших, по дамскому обыкновению, шпильки. Зато визитёры, чьи приподнятые голоса слышны были далеко на подходе, открыли залповый огонь:
- А-а, наконец и Ота!
- Ну как же без него!
- Я-то уж начинал бояться, что он охладел... то есть, к театру, я хотел сказать.
- Причём, обратите внимание, господа, он так уверен в своих чарах, что приводит всё новых поклонников.
- Мистер Коулмен уже показал, что разбирается в пении, а теперь мы видим, что и в певицах.
- И вы туда же, полковник? И вас проняла волшебная сила искусства?
Покончив с причёской, мадемуазель Авемари привычным жестом вдела голову в парик и повернулась, горделиво вскинув подбородок.
Тим заметил, что хотя на веках артистки лежали голубые тени, гармонирующие с общим тоном наряда, глаза у южанки карие. Познакомившись с мистером Коулменом и выслушав с надлежащей скромностью дежурный комплимент, переведённый фон Баркштейном, она предложила перейти на французский и - с южной живостью, но и самым строгим благонравием - принялась выпытывать, какую музыку он любит, каких певцов слышал. Посетовала, что не знает английского языка, хотя говорит, вернее, поёт на многих.
- Но раз английская опера не завоевала мировую сцену...
Знатоки обрадовались и стали разбирать по косточкам Пёрселла. Бедный военный мыкался, не зная как вставить слово. Тим соглашался с дамой, что современный мир космополитичен, в нем требуется быть полиглотом; упомянул кстати неординарные уроки у Заккара.
- Заккар?.. - вопросительно обратилась она к секретарю князя.
- Тот, мадемуазель, - услужливо кивнул молодой человек.
- Можете передать ему, что у Альбеты всё в порядке, - сообщила певица Тиму.
Тим не усмотрел в просьбе ничего необычного и обещал. Видимо, какая-то родственница Заккара, судя по всему, рекомендованная фон Баркштейном, попала в горничные к знаменитой актрисе.
Громко, но мелодично прозвучал первый звонок, шум разговора невольно стих. Боевой офицер решил воспользоваться паузой для манёвра и ринулся в атаку под знаменем комплимента:
- Вы п'ек'асно выглядите сегодня...
- Почему именно сегодня? - мгновенно последовал вопрос.
Гусар обрадовался случаю показать лицом своё красноречие.
- Эти п'евосходные белоку'ые косы... - и набрал побольше воздуха в грудь, но продолжить не успел.
- Вот кавалеристы! Всё достоинство видят в масти, - бросила певица кругу поклонников.
Под их единодушный смех незадачливый оратор смешался.
- Теперь ясно, полковник, что вас сюда привело, а то мы чуть не подумали: вам опера нравится сильнее маршей!
- Ничего, скоро парад по случаю дня тезоименитства, граф поскачет впереди, и уж конечно на белом коне, вот тогда вы прикусите языки.
- Вам идёт быть блондинкой, - лояльно поддержал княжеского сына фон Баркштейн.
- Не более чем сценическая условность. Раз я пою славонку, должна быть светленькой. С такой логикой можно далеко зайти. Например: из всех здесь присутствующих самый коренной житель - мистер Коулмен.
- Я? - весело удивился Тим.
- Ваши волосы много светлее, чем у графа, а уж его ли семья не древняя здесь.
- Нет, Бросковиц на уровне, пепельный такой: выглядит, как и должен уроженец страны на полпути между белокурой Скандинавией и темноволосой Италией.
- Ота у нас иностранец; признавайся, разъезжала по югам твоя прабабка?
- Для такого красавца она должна была до Африки добраться, не меньше!
Примадонна выскользнула в дверь навстречу второму звонку, и посетители волей-неволей покинули приют красоты.
После того, как неутомимый разбойник практически в одиночку прогнал завоевателей, обладатель утробного баса возложил орден на его могучую грудь и виртуозно напел официальное прощение. Спектакль завершился грандиозной свадьбой.
Фон Баркштейн не отпустил Тима сразу после представления, объясняя, что раз они наносили визит певице, теперь обязаны дождаться и проводить её с крыльца. Сыщик никуда и не торопился, а театральный разъезд, освещённый фонарями, как софитами, был эффектным зрелищем.
Среди салютующей стражи, пылающих факелов и грома барабанов монарх мирно сел в карету, его августейшая супруга величественно поднялась по ступенькам, поддерживаемая неким чиновным лицом в орденах и лентах. Дверца захлопнулась, и они укатили в окружении верхового эскорта. Королеву-мать сопроводили в экипаж две пожилые гофмейстерины; её дочери вышли вместе, ласково раскланиваясь с публикой, которая валила валом.
Гувернантки укутывали своих подопечных от вечерней прохлады и зорко отводили их в сторону, если вдруг рядом оказывался молодцеватый гусар. Старухи с охами и вздохами взбирались в кареты, принимая своих мосек у лакеев из рук. Светские дамы пронзали взглядами шляпки друг друга и с небесными улыбками прощались до завтра, не забывая проверить, на месте ли их собольи палантины и их зевающие мужья.
Со своего удобного наблюдательного поста детектив прослеживал прихотливое продвижение княжны Мориславы. Она не спешила: то заговаривала с почтенным старичком, то шла рядом со старушкой, рассеянно поглаживая её левретку, то расточала комплименты нарядам придворных красавиц. Её брат и компаньонка уныло тащились в арьергарде.
Офицеры салютовали, а франты взмахнули шапокляками, когда из артистического выхода проследовала примадонна. Одарив зрителей улыбкой и реверансом, она почти уже села в поджидавшее ландо, как неожиданно граф Бросковиц-Потусски преподнёс ей пышный букет пунцовых роз. Его и без того спотыкающуюся речь подпортил отъезд великой княжны, который тоже требовал торжественных проводов. Артистка грациозно поблагодарила и царственным жестом рассыпала цветы в толпу. Прощание вышло не менее впечатляющим, чем с барабанами.
Детектив почти не удивился, когда заметил неподалёку Заккара с фонарём, а тот пояснил невозмутимо:
- Сейчас смеркается рано, а после дождя дороги ещё влажные. Освещение будет не лишним, сэр.
Тим стоически принял недоверчивое проявление заботы и, распрощавшись с меломанами, пошёл к себе. По дороге он, как всегда обязательный, передал Заккару вести об Альбете.
- Вы видели мою племянницу? - живо отозвался тот.
- Нет, это мадемуазель Авемари разрешила сообщить, что у Альбеты всё в порядке.
- Ну, ей знать лучше всех, - сговорчиво согласился Заккар.
Великий сыщик с удовлетворением отметил про себя, что его умозаключение, как всегда, оказалось безошибочным.
Их было остановил бдительный часовой, но волшебный трилистник сделал своё дело, и они без дальнейших осложнений добрались до павильона. Тот был уже приведён в приличный вид, блистая если не новизной - ремонт ему не помешал бы - то чистотой и уютом.
- Я не позволил рабочим больших изменений, не зная, как вы относитесь к запаху краски, сэр, - суховато, как обычно, пояснил служитель.
- Плохо, - признал Коулмен, и тема была закрыта.
Отходя ко сну, Тим заранее ждал сеанса обучения и сознательно балансировал на грани засыпания, резонно полагая, что это наилучшее состояние для необычного, но эффективного метода, примененного славонцем.
Copyright © 2008 deicu
Впервые опубликовано на сайте
в «Литературные забавы»: октябрь, 2008 г. 
|
