графика Ольги Болговой

Литературный клуб:

Мир литературы
  − Классика, современность.
  − Статьи, рецензии...
  − О жизни и творчестве Джейн Остин
  − О жизни и творчестве Элизабет Гaскелл
  − Уголок любовного романа.
  − Литературный герой.
  − Афоризмы.
Творческие забавы
  − Романы. Повести.
  − Сборники.
  − Рассказы. Эссe.
Библиотека
  − Джейн Остин,
  − Элизабет Гaскелл,
  − Люси Мод Монтгомери
Фандом
  − Фанфики по романам Джейн Остин.
  − Фанфики по произведениям классической литературы и кинематографа.
  − Фанарт.

Архив форума
Форум
Наши ссылки


 

Из собрания «Ювенилии»

Сэр Уильям Монтегю «В уединенном приюте, где он надеялся найти Убежище от любовных Мук, его очаровала знатная молодая Вдова, приехавшая искать утешения...»

Мемуары мистера Клиффорда «Остановившись в Девайзисе, однако, он решил порадовать себя отменным горячим ужином и заказал сварить целое Яйцо себе и своим Слугам...»

Прелестная Кассандра Роман в 12 главах. «Кассандра была дочерью – единственной дочерью – прославленной модистки с Бонд-стрит. Ее отец был благородного происхождения, как близкий родственник дворецкого герцогини...»

Амелия Уэбстер «Ты возрадуешься, услышав о возвращении из-за границы моего любезного Брата. Он прибыл в Четверг, и никогда я не видела никого элегантнее, за исключением твоей задушевной подруги...»

Визит «Я не стану изводить вас лишним политесом – будьте как дома, словно под отческим кровом. Помните: в тесноте да не в обиде...»

Тайна (Неоконченная комедия) «Плут-старший: Вот по этой причине я и желаю, чтобы ты следовал моему совету. Ты согласен, что совет разумный?...»

Три сестры «Милая Фанни! Я счастливее всех в Мире, по причине предложения от мистера Уоттса. У меня оно первое, даже выразить не могу, до чего мне нравится...»

Превосходное описание различного действия Чувствительности на различные умы «Я только что вернулась от Мелиссы, и в Жизни своей, хоть мне немало лет и уже не раз случалось пребывать у Одра Болезни, не встречала столь трогательного Зрелища...»

Щедрый помощник священника «В глухой части графства Уорикшир когда-то проживал достойный Священнослужитель. Доход с его прихода, двести фунтов, и проценты с капитала его Жены, круглый ноль, целиком обеспечивали Нужды и Потребности Семейства...»

Ода жалости «Брожу, забывшись от сердечных бед В печальных Мирта зарослях одна, Пусть на Любовь несчастную льет свет Серебряная бледная Луна...»


В библиотеке

Своя комната
Мэнсфилд-парк
Гордость и предубеждение
Нортенгерское аббатство
Чувство и чувствительность ("Разум и чувство")
Эмма
Ранние произведения Джейн Остен «Ювенилии» на русском языке
и другие


 

>

Читайте романы

«Мой нежный повар» Неожиданная встреча на проселочной дороге, перевернувшая жизнь

«Записки совы» Развод... Жизненная катастрофа или начало нового пути?

«Все кувырком» Оказывается, что иногда важно оказаться не в то время не в том месте

«Русские каникулы» История о том, как найти и не потерять свою судьбу

«Пинг-понг» Море, солнце, курортный роман... или встреча своей половинки?

«Наваждение» «Аэропорт гудел как встревоженный улей: встречающие, провожающие, гул голосов, перебиваемый объявлениями…»

«Цена крови» «Каин сидел над телом брата, не понимая, что произошло. И лишь спустя некоторое время он осознал, что ватная тишина, окутавшая его, разрывается пронзительным и неуемным телефонным звонком...»

«Принц» «− Женщина, можно к вам обратиться? – слышу откуда-то слева и, вздрогнув, останавливаюсь. Что со мной не так? Пятый за последние полчаса поклонник зеленого змия, явно отдавший ему всю свою трепетную натуру, обращается ко мне, тревожно заглядывая в глаза. Что со мной не так?...» и др.



Метель в пути, или Немецко-польский экзерсис на шпионской почве
-

«Барон Николас Вестхоф, надворный советник министерства иностранных дел ехал из Петербурга в Вильну по служебным делам. С собой у него были подорожная, рекомендательные письма к влиятельным тамошним чинам, секретные документы министерства, а также инструкции, полученные из некоего заграничного ведомства, которому он служил не менее успешно и с большей выгодой для себя, нежели на официальном месте...»


Водоворот
Водоворот
-

«1812 год. Они не знали, что встретившись, уже не смогут жить друг без друга...»


 

Cтатьи

К публикации романа Джейн Остин «Гордость и предубеждение» в клубе «Литературные забавы» «Когда речь заходит о трех книгах, которые мы можем захватить с собой на необитаемый остров, две из них у меня меняются в зависимости от ситуации и настроения. Это могут быть «Робинзон Крузо» и «Двенадцать стульев», «Три мушкетера» и новеллы О'Генри, «Мастер и Маргарита» и Библия... Третья книга остается неизменной при всех вариантах - роман Джейн Остин «Гордость и предубеждение»...»

Что читали наши мамы, бабушки и прабабушки? «Собственно любовный роман - как жанр литературы - появился совсем недавно. По крайней мере, в России. Были детективы, фантастика, даже фэнтези и иронический детектив, но еще лет 10-15 назад не было ни такого понятия - любовный роман, ни даже намека на него...»

Наташа Ростова

Наташа Ростова - идеал русской женщины? «Можете представить - мне никогда не нравилась Наташа Ростова. Она казалась мне взбалмошной, эгоистичной девчонкой, недалекой и недоброй...»

Слово в защиту ... любовного романа «Вокруг этого жанра доброхотами от литературы создана почти нестерпимая атмосфера, благодаря чему в обывательском представлении сложилось мнение о любовном романе, как о смеси «примитивного сюжета, скудных мыслей, надуманных переживаний, слюней и плохой эротики...»

Ревность или предубеждение? «Литература как раз то ристалище, где мужчины с чувством превосходства и собственного достоинства смотрят на затесавшихся в свои до недавнего времени плотные ряды женщин, с легким оттенком презрения величая все, что выходит из-под пера женщины, «дамской" литературой»...»

Маргарет Митчелл

Ф. Фарр "Маргарет Митчелл и ее "Унесенные ветром" «...Однажды, в конце сентября, она взяла карандаш и сделала свою героиню Скарлетт. Это имя стало одним из самых удивительных и незабываемых в художественной литературе...»

O Вирджинии Вулф «...Тонкий профиль. Волосы собраны на затылке. Задумчивость отведенного в сторону взгляда. Она родилась в 80-х годах XIX столетия в викторианской Англии...»

Вирджиния Вулф

Русская точка зрения «Если уж мы часто сомневаемся, могут ли французы или американцы, у которых столько с нами общего, понимать английскую литературу, мы должны еще больше сомневаться относительно того, могут ли англичане, несмотря на весь свой энтузиазм, понимать русскую литературу…»

Джейн Остен «...мы знаем о Джейн Остен немного из каких-то пересудов, немного из писем и, конечно, из ее книг...»

Кэтрин Мэнсфилд(http://www.katherinemansfield.com/legal/imagecredits.asp?artwork=8)

Лилит Базян Трагический оптимизм Кэтрин Мэнсфилд «Ее звали Кэтлин Бичем. Она родилась 14 октября 1888 года в Веллингтоне, в Новой Зеландии. Миру она станет известной под именем Кэтрин Мэнсфилд...»

Лилит Базян В счастливой долине муми-троллей «Муми-тролль -...oчень милое, отзывчивое и доброе существо. Внешне немного напоминает бегемотика, но ходит на задних лапках, и его кожа бела, как снег. У него много друзей, и...»

Лилит Базян Мисс Холидей Голайтли. Путешествует «Тоненькая фигурка, словно пронизанная солнцем насквозь, соломенные, рыжеватые пряди коротко подстриженных волос, мечтательный с прищуром взгляд серо-зеленых с голубоватыми бликами глаз...»

Лилит Базян Перевод: Беатрикс Поттер (Beatrix Potter)
Oтрывки, из иллюстрированного журнала («A Journal») описывающего жизнь Беатрикс Поттер, с комментариями, для детей)...


 


История в деталях:

Правила этикета, Англия: «Данная книга была написана в 1832 году Элизой Лесли и представляет собой учебник-руководство для молодых девушек...»
- Пребывание в гостях
- Прием гостей
- Приглашение на чай
- Поведение на улице
- Покупки
- Поведение в местах массовых развлечений

- Брак в Англии начала XVIII века «...замужнюю женщину ставили в один ряд с несовершеннолетними, душевнобольными и лицами, объявлявшимися вне закона... »

- Нормандские завоеватели в Англии «Хронологически XII век начинается спустя тридцать четыре года после высадки Вильгельма Завоевателя в Англии и битвы при Гастингсе... »

- Моды и модники старого времени «В XVII столетии наша русская знать приобрела большую склонность к новомодным платьям и прическам... »

- Старый дворянский быт в России «У вельмож появляются кареты, по цене стоящие наравне с населенными имениями; на дверцах иной раззолоченной кареты пишут пастушечьи сцены такие великие художники, как Ватто или Буше... »

- Одежда на Руси в допетровское время «История развития русской одежды, начиная с одежды древних славян, населявших берега Черного моря, а затем во время переселения народов, передвинувшихся к северу, и кончая одеждой предпетровского времени, делится на четыре главных периода... »


 

Мы путешествуем:

Я опять хочу Париж! «Я любила тебя всегда, всю жизнь, с самого детства, зачитываясь Дюма и Жюлем Верном. Эта любовь со мной и сейчас, когда я сижу...»

История Белозерского края «Деревянные дома, резные наличники, купола церквей, земляной вал — украшение центра, синева озера, захватывающая дух, тихие тенистые улочки, березы, палисадники, полные цветов, немноголюдье, окающий распевный говор белозеров...»

Венгерские впечатления «оформила я все документы и через две недели уже ехала к границе совершать свое первое заграничное путешествие – в Венгрию...»

Болгария за окном «Один день вполне достаточен проехать на машине с одного конца страны до другого, и даже вернуться, если у вас машина быстрая и, если повезет с дорогами...»

Одесская мозаика: «2 сентября - День рождения Одессы. Сегодня (02.09.2009) по паспорту ей исполнилось 215 – как для города, так совсем немного. Согласитесь, что это хороший повод сказать пару слов за именинницу…»

Библиотека Путешествий
(Тур Хейердал)

Путешествие на "Кон-Тики": «Если вы пускаетесь в плавание по океану на деревянном плоту с попугаем и пятью спутниками, то раньше или позже неизбежно случится следующее: одним прекрасным утром вы проснетесь в океане, выспавшись, быть может, лучше обычного, и начнете думать о том, как вы тут очутились...»

Тур Хейердал, Тайна острова Пасхи Тайна острова Пасхи: «Они воздвигали гигантские каменные фигуры людей, высотою с дом, тяжелые, как железнодорожный вагон. Множество таких фигур они перетаскивали через горы и долины, устанавливая их стоймя на массивных каменных террасах по всему острову. Загадочные ваятели исчезли во мраке ушедших веков. Что же произошло на острове Пасхи?...»


 

Первооткрыватели

Путешествия западноевропейских мореплавателей и исследователей: «Уже в X веке смелые мореходы викинги на быстроходных килевых лодках "драконах" плавали из Скандинавии через Северную Атлантику к берегам Винланда ("Виноградной страны"), как они назвали Северную Америку...»


 

На нашем форуме:

 Идеальные герои. Кто они? что можно сказать про Татьяну Ларину и Евгения Онегина? Ну, Онегин явно не идеал, наш скучающий денди. Татьяна, робкая душою, гораздо больше подходит под идеал женщины (и Пушкин ее любил). Но я думаю, она идеальна с точки зрения мужчин, но никак не женщин. Хотя и мужчины здесь лицемерят. Почему?
 Коллективное оригинальное творчество «Принимают участие все желающие. Соавторами избирается ответственный редактор-координатор, в чьи обязанности входит координация работы соавторов. Также он следит за развитием сюжета, собирает написанные отрывки и т.д. Авторские фрагменты, рассказы и т.д. пишутся в...»
 Живопись, люди, музы, художники «Со старых полотен на нас смотрят лица давно ушедших людей, мы слышим шум городов и плеск воды, видим давно прошедшие закаты и восходы, художники сохранили для нас на своих полотнах не только изображение, но и жизнь, следы былых страстей, надежд и чаяний...»
  Ужасающие и удручающие экранизации «Ну вот, дождались очередной экранизации "Войны и мира" Судя по рекламе, Наташа там блондинка и ваще... что-то неудобоваримое. Мне лично очень даже нравится "олигофренка", как тут комментировали, Хепберн...»
  Странности любви: Почему Он выбрал именно Ее? «Тема всплыла во время обсуждений "Водоворота" Почему Палевский выбрал Докки? И сразу параллельно возник этакий глобальный вопрос - почему этот мужчина выбирает именно эту женщину? Иногда - объяснение находится быстро, иногда - мысль о "несоответсвии" предлагаемых индивидов заставляет всерьёз задуматься о странностях любви. Чтобы не оффтопить в "Водовороте" глобально, предлагаю вспомнить и обсудить прочитанные истории любви, счастливые и не очень, которые объединяет недоумение: Почему Он выбрал именно Ее?...»
  − Графиня де Монсоро «Эх, далека от нас эпоха рыцарей плаща и шпаги, яда и кинжала, ножа и топора… Может, оно и к лучшему. Зато у нас есть кино...»
  Слово в защиту... любовного романа? «Если попытаться дать формулировку любовному роману, то она может звучать так: история романтических взаимоотношений мужчины и женщины со счастливым завершением, т.е. взаимном объяснении в любви и разрешением всех недопониманий...»


 

Cтраницы Архива Форумов:

Экранизация романа Джейн Остин "Гордость и предубеждение" «Любопытная рецензия, действительно. Ну, ГиП-2005 - это вообще недоразумение какое-то, а не экранизация, ее серьезно и воспринимать-то невозможно. Мы с подружкой пошли в кино исключительно посмеяться, и, честно говоря, в некоторых местах просто хохотали в голос (один мраморный бюстик Дарси чего стоит, не говоря уж о кабанчике... :))) Кира Найтли - никакая не Лиззи, а самая натуральная Лидия, и ведет себя соответственно...»

Наш Пушкин «В попытке сказать что-либо о Пушкине я сразу вспоминаю посвященные ему огромные труды. Люди потратили на исследования жизни и творчества годы и годы. Разобрано каждое слово, каждый рисунок изучен, расписана по минутам жизнь, даже косвенные упоминания в чужих дневниках, письмах, мемуарах взяты на карандаш...»

Персонажи произведений Л.Н.Толстого «Что касается хитрости Сони... Мне она не кажется хитрой. Несчастной, одинокой, зависимой, безотказной. И письмо Николаю, насколько я помню, она написала не потому, что просчитала все ходы, а под страшным давлением старой графини, которая ей жизни из-за этого не давала. Соне просто некуда было деваться и ничего не оставалось делать, как освободить Николая от данного слова. Между прочим, мужские персонажи в Войне и мире, тоже далеки от идеала. Тот же Николай, например, совсем не походит на благородного героя. Как и князь Андрей, и Пьер. Первый слишком циничен, второй - глуповат. Самый симпатичный герой для меня - Васька Денисов...»

Повседневная жизнь в живописи «Когда мы читаем наши любимые книги о 18-19 веке, нам хочется получить представление и о повседневной жизни героев. По этой причине у меня собралась коллекция из жанровых картин, которые помогают хоть отчасти удовлетворить любопытство...»

Путешествия, впечатления
- Финляндия (Хельсинки)

«До Хельсинки добиралась из Питера скоростным поездом "Аллегро" - три с половиной часа, и вы на месте. Цена проезда более 4 тыс, но есть утренний, эконом, в три раза дешевле при той же скорости....»


 

Сборники

Творческие забавы


Если мы когда-нибудь
встретимся вновь

Рассказ с продолжением
- коллективная литературная игра

 

Ольга Болгова
Юлия Гусарова

 

Начало     Пред. стр.

 

По натянутой струне,
Где в звенящей вышине
Слились истина и ложь,
Ты над пропастью идешь.
Руки-крылья,
Прочь душа.
Шаг за шагом,
Не дыша.
Губы в кровь,
Холодный пот
Бездна манит и зовет

По натянутой струне
Ты уходишь в тишине.
Я над пропастью стою
Здесь у бездны на краю.
Руки-плети,
Прочь душа.
Камни-ноги,
Не дыша.
Губы в кровь
Холодный пот
Бездна манит и зовет.

 

Ольга Болгова

 

− Фэн шуй, твою... – Саша выскочил из квартиры, надавил кнопку лифта, сунул руку в карман, проверяя есть ли ключи от машины. «Как она может, вот так, словно неживая? Словно ей все равно?» – вертелось у него в голове, пока кабина лифта несла его вниз, отражая зеркалами его злое возбужденное лицо. В ушах до сих пор звучал грохот падающей на пол китайской вазы и отчаянный Лялин визг: «Что ты наделал?!»

«Ваза… ей на все плевать, лишь бы было... стильно...». Двери лифта с шорохом раскрылись, он выскочил, нажав на кнопку домофона, толкнул дверь подъезда, жадно вдохнул прохладный вечерний воздух. В кармане заиграл мобильник.

«Саша, вернись, сейчас же! Не садись за руль, ты очень возбужден…» – зазвучал размеренный, чуть дрожащий Лялин голос.

«Боишься остаться без кормильца? – отрезал он. – Не бойся, я скоро вернусь...»

Он выехал со двора и рванул по вечернему проспекту. Езда всегда успокаивала, но сейчас мысли, злые, тревожные, текли, не оставляя его, в унисон с мельканием кварталов города за окном. Он ехал без цели, но вскоре сообразил, что невольно держит направление в сторону своего загородного дома, «виллы», как называла его Ляля. Ляля... Он раздраженно откинулся на сиденье.

Перед въездом в дачный поселок дорогу перегородил КАМАЗ, груженный песком. Саша свернул на боковую дорогу, выехал на пляж к озеру, вышел из машины. Волна тихо и нежно набегала на берег. Он сел на песок, машинально взял в руку обломок дерева, лежащий рядом. Его гладкая, обточенная водой поверхность приятно ласкала ладонь, и он вдруг отчетливо понял, чего ему так хотелось в последние дни: почувствовать, что на свете есть что-то нефальшивое, настоящее, как этот несуразный обломок, отшлифованный штормами, как этот сероватый песок, как сосны, взметнувшие ввысь свои лохматые вершины, как … серые глаза, бледное лицо с тонкими чертами, прядка волос… Воспоминание о ней, о Даше, снова, в который раз за последнее время, резануло его болезненным упреком в том, что все могло бы быть иначе. Почему тогда, три года назад, он так и не сделал шаг, который, возможно, изменил бы его жизнь? Он вспоминал о Даше и прежде, но после того как неделю назад случайно зашел в то кафе и увидел ее, сидящую за столиком, мысли о ней уже не отпускали его. Тогда, в кафе он замер, в упор глядя на нее, сердце вдруг рвануло куда-то и зачастило. Она скользнула по нему равнодушным взглядом, но то ли не узнала, то ли не захотела узнавать.

С озера потянуло холодом. Кудлатый серый пес приблизился к нему, но остановился на безопасном расстоянии и осторожно тявкнул, словно спрашивая: «Что, приятель, плохо тебе?»

«Да, парень, мне плохо…» – сказал Саша, поднимаясь на ноги. Он подошел к серому. Тот обнюхал его и, почему-то доверившись, позволил потрепать по лохматой голове. «Ты – настоящий, а я...» – пробормотал Саша.


Ляля стояла у раскрытой двери на лестничной площадке. Она услышала, как внизу открылись двери лифта, и хлопнула дверь подъезда. Набрав номер Сашиного телефона произнесла, стараясь не впадать в истерику:

− Саша, вернись, сейчас же! Не садись за руль, ты очень возбужден…

− Боишься остаться без кормильца? – отрезал он. – Не бойся, я скоро вернусь...

Через открытое на одной из площадок окно она услышала, как заурчав, взвизгнула тормозами, сорвавшись с места машина.

Ляля медленно зашла в квартиру, закрыла дверь, машинально поправила сдвинутую подставку для зонтов. Дышать было трудно, она прислонилась спиной к двери и убрала с лица растрепавшиеся волосы. Ляля пыталась дышать спокойно, как советовал преподаватель дыхательной гимнастики, которой она увлекалась, но застрявшая где-то под ложечкой игла не давала этого сделать. Она выдохнула, и из груди вырвался стон, дикий утробный стон. Ляля закрыла лицо руками и завыла.

− Как больно, Боже мой, как больно, – стонала она, заливаясь слезами.

Она лежала в коридоре у двери, свернувшись в клубок, словно защищаясь от невидимых ударов. Слез уже не было, их сменила какая-то странная тупая пустота внутри. Ляля медленно поднялась, и, проходя мимо висевшего на стене зеркала, взглянула на свое отражение и отшатнулась. Перед ней было отекшее от долгих рыданий покрасневшее лицо со спутанными волосами.

− Ну и черт с ним, – подумала Ляля, сама точно не сознавая, имела ли она в виду мужа или собственное лицо.

В ванной Ляля умылась, и стало немного легче. В голове стоял какой-то странный звон, Ляля прошла на кухню, открыла форточку, и на нее дохнул прохладный вечерний воздух. Овевая разгоряченное лицо, он приносил успокоение.

− Тендер… – проговорила Ляля.

Они провалили тендер, сказал Саша, а когда она, поправляя цветы в вазе, спросила: «Это так важно?», он взорвался. Разбил вазу и накричал на нее.

− Дура фарфоровая! – кричал он, – Тебе наплевать на меня! Так подумай хотя бы, что теперь ты не сможешь покупать свои цацки! Мещанка! – орал он на нее, – тебе главное, чтобы костюмчик сидел, слоники на буфете! А в остальном хоть трава не расти! Провались ты пропадом со своим фэн-шуем!

Он кричал, обвиняя ее в глупости, жадности и равнодушии. Ляля смотрела в кухонное окно невидящим взглядом.

− Но ведь это неправда, – прошептала она, и на глаза снова набежали слезы.

 

Когда Ляля выходила за Сашу замуж, она даже помыслить не могла, что может быть несчастной с ним. Она была уверена, что у них все получится. Ведь это так просто, когда любишь человека, быть с ним счастливой!

Нет, она не была наивной дурочкой. Она видела, что вокруг не так много счастливых пар. И что ее родители живут, подчиняясь привычке, давно перестав интересовать друг друга. Папа с головой ушел в свое хобби, а мама, оставив его в покое, создавала иллюзию счастливой семейной жизни.

Как-то перед свадьбой мама, зайдя в комнату к Ляле, и плотно закрыв за собой дверь, подошла к ней и, не гладя в глаза, спросила:

− Лялечка, ведь у вас с Сашей все уже было?

Ляля растерялась. Ее мама был женщиной строгих нравов, всегда громко осуждала связи на стороне и супружескую неверность, мужскую непорядочность и распущенность молодых девиц. И Ляля не знала, как отреагирует мама на ее признание. Но всегда такая уверенная в себе и спокойная Ирина Олеговна выглядела какой-то жалкой, она смущалась и, словно стыдясь чего-то, отводила глаза. У Ляли сжалось сердце, и она просто кивнула головой.

− Ты довольна? – еще больше удивив ее, спросила Ирина Олеговна.

Ляля снова кивнула.

− Ну и слава Богу, – похлопала она дочь по руке. Но вдруг расплакалась и призналась, что отец не дотрагивался до нее с рождения Ляли. Ляля вытаращила на маму глаза. Она и не подозревала, что размеренная, скучноватая и, в общем-то, мирная семейная жизнь родителей полна унижения, страдания и боли.

 

Свою семейную жизнь Ляля представляла иначе.

У них будет красивый, уютный и гостеприимный дом. Саша будет гордиться своей хозяйственной красавицей-женой и хвастаться перед приятелями ее достоинствами. Он с удовольствием будет приглашать друзей к ним в дом, а, возвращаясь из ресторана, говорить:

− А дома-то лучше, – обнимая ее и нежно целуя.

Дом будет их крепостью, их прибежищем от всех неприятностей и несчастий. Она хотела создать ему такой счастливый дом. Чтобы все у них было красиво!

Но ему было все равно. Сначала он просто смеялся над ее стремлением устроить дом по правилам, гармонизирующим жизнь. Потом стал злиться. Раскидывал свою одежду, где попало, и кричал на нее, когда не мог найти убранные ею вещи. Она не сердилась, не упрекала его, а просто приводила дом в порядок.

 

Готовясь к свадьбе, она представляла, как вечерами, после работы они будут сидеть вместе с чуть приглушенным светом светильников, и обсуждать прожитый день. Он будет делиться с ней тем, что у него произошло на работе, а она ему рассказывать о своих домашних заботах и проказах детей.

Но сейчас он не разговаривает с ней. Раньше, когда она начинала рассуждать о поступках людей или героев фильмов, он отшучивался, не принимая ее в серьез. А сейчас резко обрывает ее вопросом:

− Это все? Или ты еще что-то хотела?

Застав ее как-то в слезах над ее любимой книгой Джека Лондона, он рассмеялся и сказал:

− Пора бы уже перейти на взрослую литературу. Вон, хоть Улицкую почитай!

Ляля читала Улицкую, но она не хотела верить в тот страшный мир, где люди изменяют даже после смерти, где молодые женщины, которые должны быть счастливы, погибают, где любовь приносит лишь страдания, где царствует одиночество и безысходность! Она хотела сказки, где любовь побеждает, где люди красивы и счастливы!

Она пыталась говорить с ним на интересные ему темы, понять, чем он занимается. Читала финансовые новости в газетах и в интернете, запоминая бесконечные иностранные слова, которыми пестрели экономические сводки. Но сначала, когда она спрашивала его о работе, он смеялся и говорил, что она потеряет хороший цвет лица, если будет рассуждать на такие темы. А потом стал отвечать, что устал, и не хочет говорить о работе. Сейчас он просто молчит. Молчит, как будто никакого вопроса и не было.

 

Она представляла их совместный отдых с детьми: красивых любящих родителей с двумя милыми крохами, где-нибудь на берегу моря, или в горах. Мужественный отец, хрупкая заботливая мать… Но детей он не хотел. А когда она забеременела и сообщила ему, надеясь на то, что он все-таки обрадуется, он посмотрел на нее таким холодным взглядом и тихо проговорил:

− Ляля, зачем? – и замолчал. Совсем.

Это было их первой размолвкой. То есть не размолвкой даже, потому что она так ничего ему и не сказала. Но после того, как он за всю неделю не проронил ни слова, она пошла и сделала аборт, а потом сказала ему, что ошиблась, и никого ребенка не было.

 

Она представляла, какой красивой и счастливой парой они будут. И старалась его не разочаровывать. Он хотел, чтобы она была красивой, и она никогда не позволяла себя неопрятного вида, усталого или раздражительного тона. Она представляла, как до старости они не утратят интереса друг к другу, и их ночи будут наполнены страстью и нежностью. Но его страсть давно потеряла нежность, он бывал груб с ней и совсем перестал ее целовать. Он впивался в ее тело с какой-то злостью, словно хотел отомстить ей за что-то. А она, вспоминая мамино опрокинутое лицо, боялась ему отказать.

− Как ты это терпела? – спросила она тогда мать.

А как она сама сейчас терпит? Зачем?

Эти вопросы обрушились на Лялю со всей своей жестокой очевидностью.

Она проиграла, ее сказка обернулась страшной реальностью, где нет любви, а лишь унижение и боль.

Ляля вышла из кухни и направилась в комнату. Разбитая ваза и беспомощные поникшие цветы. Ляля остановилась над ними и заплакала, она оплакивала свою жизнь, лежащую перед ней, словно осколки этой вазы, она оплакивала свою нежность и любовь, которые как эти цветы были никому уже не нужны.

Не переставая плакать, Ляля собрала осколки и поломанные цветы, вытерла пол. Затем она умылась и расчесала волосы. Достала из шкафчика около раковины баночку со снотворным, налила в стакан воды, и прошла в спальню. Эта была ее любимая комната. Она все сделала для того, чтобы им с Сашей было здесь хорошо, соблюла все рекомендации фэн-шуй, использовала весь свой вкус и умение и была довольна тем, что у нее вышло. Ляля высыпала лекарство на ладонь и, положив в рот, запила водой, с трудом глотая такое количество капсул.

− Ну вот, – Ляля с облегчением откинулась на подушку и закрыла глаза. Теперь она уснет, среди всего, что она с такой любовью и радостью когда-то создавала, она будет спать здесь спокойно и боль покинет ее, навсегда…

Из-под опущенных ресниц скатилась последняя слеза и исчезла, растаяв на подушке, оставив маленький темный след.


Пес уткнулся в его ногу и тихо заскулил. «Ну что ты, дурачок?» – спросил его Саша, удивляясь собственному дрогнувшему голосу. «Что-то меня развезло без вина, – он погладил серого и толкнул его от себя, – Иди, дурачок, я тебе не хозяин». Пес сопровождал его до машины, и когда Саша захлопнул дверь, сел на песок, глядя на него печальными влажными глазами. Саша сидел, не заводя мотор. Когда и где он ошибся? Он живет с женщиной, которую никогда не любил. Никогда? Но ведь она нравилась ему, он даже гордился, что у него такая жена. «Идеальная женщина, все при ней », – вспомнил он слова одного из своих приятелей. Может быть, та встреча с Дашей три года назад каким-то образом нарушила тот мир, что он создал для себя. Мир, в котором царствовала Ляля, стройная длинноногая Ляля, прическа волосок к волоску, всегда со вкусом одетая, благоухающая тонкими ароматами французского парфюма. Идеальная женщина… которая невыносимо раздражала его теперь. Он давно перестал слушать и вникать в то, что она говорит своим аккуратно выверенным голосом, – словно актриса со сцены, – как казалось ему. Он вспомнил ее равнодушно-непонимающее «Это важно?», – вопрос, который она задавала всегда, стоило ему попытаться рассказать ей о своих проблемах, и его снова захлестнул приступ раздражения. Она заполняла собой все пространство вокруг него, собой, своими вазами, букетами, китайскими фонариками, драпировками и посудными горками, и ему казалось, что он задыхается среди всего этого.

Серый тихо гавкнул за окном машины, словно спрашивая: «Ну, ты решил что-нибудь или нет?» Возвращаться домой не хотелось. Он набрал номер мобильника жены и услышал долгие пустые гудки. Взглянул на часы. Половина одиннадцатого. Странно, почему она не отвечает… Уснула? Он завел мотор, бумер рванул, разметая колесами песок. Серый с лаем бросился следом, отчаянно бежал, пока Саша не выехал на шоссе. Он еще раз набрал Лялин номер, но трубку она не взяла. «Черт с ней, поеду домой, наверно заснула», – решил он.

Он вошел, стараясь не греметь ключом. В квартире стояла вязкая тишина, нарушаемая лишь методичными звуками капающей где-то воды. Осторожно пройдя по длинному коридору, он добрался до кухни. Закрутил неплотно закрытый кран, захлопнул дверцу шкафчика возле умывальника. Достал бутылку водки из холодильника, нацедил стопку. Что-то странным образом беспокоило его здесь, в квартире. Эта тишина… и кран, незакрытая дверца. Такого не может быть, чтобы Ляля оставила какой-то беспорядок в своем королевстве. Он залпом выпил водку и направился в спальню, открыл дверь. Полосы бледного вечернего света тянулись от окна, Ляля лежала на кровати одетая, вытянувшись, аккуратно сложив руки вдоль длинного тонкого тела. Он подошел к ней. Свет падал на Лялино лицо, странно бледное, припухшее. «Ляля» – тихо сказал он, почему-то испугавшись, осторожно дотронулся до ее руки и отдернул пальцы, которые словно обожгло холодом. «Ляля», – прохрипел он, вдруг потеряв голос и, схватив ее за плечи, тряхнул. Лялина голова откинулась назад, мотаясь словно кукольная. «Ляля!!!» – заорал он. «Что с ней?» Он увидел пустую баночку на столике, стакан и в ужасе осознал, что, возможно, случилось непоправимое. «Ляля, дура, идиотка, очнись! Ну пожалуйста… Это я, я виноват, прости, Ляля!» – кричал он. Она вдруг застонала, не открывая глаз….


Ляля с трудом приоткрыла глаза. В них стоял туман. Она едва различала лицо какой-то старухи, что склонилась над ней, причитая:

− Деточка моя, Лялечка! Очнулась миленькая!

Ляля силилась лучше рассмотреть ее, и с удивлением узнала в ней свою мать.

− Мама, – хотела произнести Ляля, но губы не слушались ее, все тело было словно чужое, налитое свинцом, не подчинялось ей.

− Не переживай, миленькая, все будет хорошо! Ты поправишься, и мы поедем отдыхать! И все забудется! – не замечая текущих по лицу слез, скороговоркой бормотала, словно заговор, Ирина Олеговна, гладя руку дочери.

За спиной матери показался отец. Его она узнала сразу. Он наклонился к Ляле, погладил ее по волосам. Растерянное серое лицо.

− Какие они старые, – подумалось Ляле.

А потом Ляля скорее почувствовала, чем увидела, как заслоняя свет, на нее надвигалась высокая темная фигура мужа.

− Саша, – в ушах у Ляли раздался какой-то звон, он усиливался, и она стала проваливаться в темноту, все дальше и дальше от засуетившихся и звавших на помощь родных. Она еще слышала их голоса, полные отчаяния, еще видела свет из окна палаты, но это были чужие голоса и такой далекий свет.


В комнату вбежали медсестры и врач. Отослав родных, он ровным голосом отдавал короткие приказания. Молча выполняя их, около Ляли хлопотали две сестры.

Покинув палату, Саша подошел к окну и прислонился к подоконнику, устало потер переносицу, прикрыв глаза. Над его ухом вдруг раздался хриплый истерический вопль Ирины Олеговны:

− Убийца! Ты убийца! Убирайся отсюда! Ей снова стало плохо из-за тебя! – проклинала его теща.

Лицо женщины было в неестественной близости от его глаз, оно казалось ему распадающимся на части пазлом: трясущиеся дряблые щеки, воспаленные отекшие веки в тонкой сетке лиловых сосудов, выцветшие белесые глаза с расширенными зрачками, и капля, повисшая на кончике покрасневшего носа. Эта капля приковала его внимание, и он в какой-то немой тупости уставился на нее, не в силах оторвать взгляд.

Александр закрыл глаза. Наконец, капля исчезла. В голове был какой-то шум.

− Что со мной? – подумал он, испытывая отвратительное чувство нереальности происходящего.

Он вспомнил вдруг, как однажды, разыскивая Лялю, вошел в кинотеатр посредине сеанса. Он стоял в проходе, а перед ним двигались на пленке герои черно-белого фильма. Кто они были такие и почему так отчаянно страдали, он не знал. Вот и сейчас он испытал нечто подобное. Он не знал этих людей. Он не зал, почему он оказался среди них.

− Ляля, Лялечка, – словно сквозь стекло услышал он стенания Ирины Олеговны.

Ляля, его жена… «Да, конечно, Ляля». Он вспомнил, как, вернувшись, нашел ее в спальне, как схватив на руки, бросился вниз к машине и помчался в больницу, вместо того, чтобы вызвать по телефону скорую помощь. Как звонил родителям Ляли из приемного покоя. Вспомнил, что еще там, в холле больницы, не узнал свою тещу в постаревшей женщине без всякой косметики с собранными в простой хвост незавитыми волосами.

− Вам надо поехать домой, – услышал он вдруг голос врача Ляли. Он стоял прямо перед ним и держал за руку, считая его пульс.

− Возьмите такси, и езжайте домой, поспите. Ваша жена в стабильном состоянии, и ваша помощь ей пока не нужна, – участливо сказал он, внимательно вглядываясь в остекленевшие глаза молодого человека. – Вы меня слышите?

Саша кивнул, с трудом выбираясь на поверхность реальности.

− Конечно, – осипшим голосом проговорил он и прокашлялся.

− Вот и прекрасно. Идите домой.

Врач ушел. Немного придя в себя, Саша заглянул в палату Ляли. На кровати спала незнакомая Саше взрослая женщина с посеревшим отекшим лицом, с темной прядью прилипших ко лбу волос. Саша закрыл дверь и пошел к выходу.

 

Оказавшись на улице, Саша поежился. Было серое промозглое осеннее утро. Моросил мелкий дождик. Он застыл, всматриваясь в унылый блеклый пейзаж.

Упавшая за шиворот с крыши крыльца большая холодная капля заставила его опомниться и пройти к машине. Он сел за руль и включил зажигание.

«Домой не поеду, – решил он, – лучше на дачу, подальше от всего».

Машина легко катила по пустой половине шоссе. Быстрая езда немного успокоила Александра. Мыслей не было, чувств тоже. Но сейчас это было самым оптимальным состоянием. Он посмотрел на забитую машинами встречную полосу. Люди торопились в город на работу, стремились догнать благополучную жизнь.

Въезжая на территорию дачного поселка, Саша притормозил, разворачиваясь, чтобы свернуть на свою аллею, и увидел вчерашнего серого пса. Тот деловито трусил по своим собачьим делам, но вдруг обернулся и посмотрел на Сашу, словно узнал своего знакомого.

− Ну надо же… – пробормотал Александр. – Может, я начинаю сходить с ума?..

Он развернулся и покатил к своему дому. Выйдя из машины, он открыл ворота и, обернувшись, снова встретился глазами с умным взглядом серого пса.

− Ты что, приятель, преследовать меня вздумал? – невесело пошутил он, но пес, склонив голову на бок, продолжал смотреть на человека. Серая шерсть его стала черной от дождя, с мокрых прядей на морде капала вода.

Саша завел машину во двор, а потом вышел и позвал пса.

− Пойдем ко мне, обсохнешь.

Пес послушно последовал за ним, остановился на пороге, вопросительно взглянув на человека, и зашел в дом, только когда получил разрешение.

− Деликатный… – проговорил Александр. – А угостить тебя, приятель, нечем. Хотя погоди, где-то должна быть банка тушенки.

Саша прошел на кухню и, порывшись в одном из шкафов, вытащил жестяную банку. Ее этикетка с большими черными рогами на красной фоне, что-то смутно напомнила ему, но он не мог сосредоточиться и вспомнить что именно.

Вывалив содержимое банки на тарелку, он поставил ее перед псом.

«Что бы сказала сейчас Ляля?»

Но дом был его территорией, тогда как в квартире полностью царила Ляля.

«Ляля...»

Громко щелкнул кнопкой закипевший чайник, и Саша, устало вздохнув, налил кипяток в большую кружку. Пакетик чая, вздувшись, бултыхался под струей, дергал за нитку, вырывая из пальцев желтый ярлык. Раскаленная капля брызнула на пальцы, Саша отдернул руку, и нитка, вырвавшись на волю, упала в кружку, оставляя ему бесполезную яркую бумажку.

− Ах ты, черт, – выругался, досадуя, Александр, – думаешь, ты победил? – обратился он к своенравному пакету, вооружившись ложкой, вынул его из кружки и, отжав, выкинул в ведро.

− Вот так.

Плеснув в чашку изрядную долю виски из пузатой бутылки, он прошел в комнату и уселся на диван. Серый пес, закончив трапезу, последовал за ним. Улегшись около дивана, пес положил морду на скрещенные лапы и предано смотрел темными мудрыми глазами на человека. Александру стало необыкновенно тепло от этого.

− Ты, наверное, сейчас один во всем мире на моей стороне, – наклонившись к животному, он погладил его за ухом.

Сделав несколько глотков, Саша откинулся на подушку дивана и моментально заснул.

Ему снилась Ляля. Веселая она носилась по их дому, открывала окна, впуская терпкий осенний воздух.

− Помещение всегда должно быть проветрено, – не переставала она комментировать свои действия, подчиненные правилам фэн-шуй.

А Саша смотрел на нее, как зачарованный.

«Значит, то был всего лишь сон? – обрадовался он. – Ну и слава Богу».

И он облегченно вздохнул.

Внезапно Ляля обернулась, и ее красивое безмятежное лицо передернулось гримасой злобы.

− Я ненавижу тебя! Ты никогда не любил меня! – крикнула она мужу. – Ты виноват во всем!

− Ляля, что с тобой? – отшатнулся Саша.

− Это ты во всем виноват! – повторила истерично Ляля и замахнулась на него.

Перехватив ее руку, Александр вдруг почувствовал, как ее запястье хрустнуло, и Ляля, покрывшись тонкой сеткой трещин, рассыпалась перед ним каскадом мелких переливающихся осколков.

В ужасе наклонился он к ним, не веря своим глазам. Он перебирал осколки, и они больно кололи руки, пальцы кровоточили, а он как завороженный не мог остановиться, не понимая, как такое могло произойти. И он расплакался. Расплакался как ребенок, всхлипывая, размазывая слезы и сопли по лицу. Он плакал навзрыд, как плакал лишь в далеком детстве, обнаружив, что именно он виноват во всем, что случилось с ними: и в том, что сделала Ляля, и в том, что он сделал с самим собой.

 

Ему вдруг показалось, что кто-то нежно провел теплой влажной ладонью по его лицу. Он всхлипнул, отчаянно, по-детски и, задохнувшись, открыл глаза. «Я плакал? Или это было во сне?» Мокрый черный нос ткнулся в его щеку, – Серый старательно вылизывал Сашино лицо шершавым теплым языком. В комнату вливался тихий утренний свет. Саша сжал руками кудлатую морду Серого, легонько оттолкнул его, встал. Хлопнула форточка под порывом ветра. Голова слегка гудела. «Ляля! — мысль о жене словно плетью хлестнула его.– Как ей только в голову пришло такое! Устроила спектакль! Хотела что-то доказать мне? Что? Что я — сволочь, что я испортил ей жизнь? Чего ей не хватало? Я дал ей все, все, что она хотела!» Он закружил по комнате, злость и обида комом подступили к горлу, плеснул в стакан виски, но так и не выпил. Серый тихо тявкнул, глядя умными печальными глазами. «Ты не прав, парень, — словно сказал он ему, — ты злишься потому, что пытаешься оправдать себя, найти виновного, а виноват во всем только ты, ты сам». Саша снова вспомнил полные ненависти глаза тещи и осунувшееся лицо Лялиного отца. Противно сжалось горло. «Все, хватит! Развел сопли, как мальчишка!» Он поставил чайник, выскреб остатки консервов из открытой вчера банки и накормил Серого. Вышел из дома, мутный влажный туман висел в воздухе, мокро блестел красноватый керамзит дорожки, ведущей к дому. Саша пустился с крыльца, ежась от утреннего холода. Неожиданно, словно вспышка, пришла мысль, от которой ему стало легко. Сырое хмурое утро, казалось, впитало в себя ту тяжесть, что навалилась на него вчера. Он вдохнул влажный прохладный воздух. «Сейчас главное — Ляля, а все остальное я решу потом, позже. Главное, чтобы с ней все было нормально».

Через полчаса, наказав Серому, чтобы тот ждал его здесь, на даче, он гнал машину в сторону города.


Ляля осторожно села на кровати, закружилась голова. Она застыла, ожидая, когда пройдет головокружение. Взяла с тумбочки косметичку, принесенную матерью, достала зеркальце и с тоской увидела свое отражение: глаза, обведенные синеватыми кругами, припухшие, отечные щеки, потрескавшиеся губы. Дверь в палату открылась, и у нее опять потемнело в глазах, когда она увидела высокую фигуру мужа, кажущуюся еще больше из-за накинутого на плечи голубоватого халата. Ляля осторожно откинулась на подушку, в животе что-то сжалось от непонятно откуда пришедшего страха. «Я боюсь его?» — удивленно подумала она и отвернулась, вспомнив о своем опухшем некрасивом лице. Саша подошел к кровати, сел на стул рядом, поставил на тумбочку бумажный пакет.

− Тут, яблоки… — услышала она, как сквозь вату, его голос.

− Мне нельзя яблоки, Саша… — прошептала Ляля куда-то в сторону. — И вообще, мне ничего не надо…

− Меня пустили к тебе ненадолго. Как ты?

− Все хорошо, Саша, — Ляля попыталась ответить уверенно, но губы не слушались ее, и слова прозвучали скорее жалобно, чем бодро.

Противный страх так и не уходил, бился где-то в груди холодным комочком.

− Ты поправляйся, — неуверенно сказал он.

− Я поправлюсь, — ответила она. — Я поправлюсь, Саша. Только ты сейчас, уходи… я не могу… я… боюсь тебя…


Когда он ехал к Ляле в больницу, ему казалось, что все теперь должно сложиться, он скажет ей, он объяснит ей, как они будут жить дальше, но когда увидел ее, бледную, отчужденную, те слова, что он нес в себе, словно растворились в душноватом воздухе палаты, в больничном запахе, в огромных Лялиных глазах, безучастно смотрящих в сторону. Он говорил ей что-то, неуклюже и глупо. К нему пришло странное чувство, что он разговаривает с совершенно незнакомой женщиной, а не с женой, с которой прожил три года. Потом она сказала: «...уходи... я не могу... я... боюсь тебя...», и он встал, вдруг ощутив, какая она маленькая и хрупкая рядом с ним. Он неловко сжал Лялину руку, и она, вдруг издав какой-то воющий звук, затряслась, зашлась в тихом отчаянном плаче.

− Ляля, Лялечка… — Саша беспомощно оглянулся, снова сел на кровать, сжал ее трясущиеся плечи.

− Ляля, все будет хорошо, Ляля, я все сделаю... — он все повторял и повторял эти слова, пока появившаяся в палате медсестра не отправила его прочь.

 

Саша вел свой бумер в плотном кольце других машин. Дорога к городу была забита традиционной утренней пробкой. Краткие участки движения сменялись долгими остановками. Чтобы отвлечься, Саша рассматривал унылый зимний пейзаж в сиреневатых тонах за черной полосой обочины шоссе. После всей этой историей с Лялей он перебрался в загородный дом, не в силах выносить пустоту чужой ему квартиры, и теперь каждое утро мучился, теряя время в тесных объятиях пробок, получая сомнительное удовольствие наблюдать разнообразные картины просыпающегося пригорода.

Немного продвинувшись вперед, машины вновь встали. Впереди замаячила мигалка скорой помощи. Саша поморщился и попытался отвлечься, но в серых утренних сумерках яркие огни мигали, освещая все вокруг красными всполохами.

Ряд автомобилей снова продвинулся, и Саша увидел перевернутую, искореженную Ауди на противоположной полосе. Машина была так изуродована, что определить марку можно было только по четырем соединенным кольцам, чудом сохранившимся на передней панели автомобиля. Вокруг суетились спасатели и милиционеры, а чуть поодаль одиноко стояла каталка, на ней лежало тело пострадавшего человека, полностью закрытое сверху простыней, из-под которой виднелся окровавленный рукав дорогой дубленки и безжизненная рука.

К горлу подкатила тошнотворная волна, и Саша отвернулся, чтобы не видеть ужасной картины аварии, но рука погибшего четко отпечаталась на сетчатке и крепко засела в сознании. Стараясь отвлечься, он стал внимательно разглядывать соседнюю машину, цепляясь за мало заметные царапины и пятна на стекле, но кровавые отсветы мигалки, упрямо возвращали его к жестокой и бессмысленной трагедии, безжалостно оборвавшей чью-то жизнь, и скомкавшей спокойно начавшееся утро.

Из подвалов памяти всплыла страшная картина из детства, когда они с друзьями прорвались за милицейское оцепление, чтобы посмотреть на двух погибших в пьяной драке парней из соседнего дома. Саша до сих пор помнил неестественные позы убитых, их отечные застывшие восковые лица с черными провалами открытых мертвых ртов. Он не узнавал в этих ужасных масках знакомые лица двух ребят, которых еще накануне они видели смеющимися и полными жизни, а сейчас они валялись в грязи, словно брошенные кули с тряпьем. Все это было противоестественно, отвратительно и безнадежно.

Он плохо помнил, как подоспевший милиционер прогнал их оттуда, как его рвало на задворках, но он еще долго просыпался от омерзения и ужаса по ночам, ощущая в страшных снах, как легко разрывается тонкое полотно спокойной и счастливой жизни беспощадным ударом бессмысленной, грязной, неотвратимой смерти. Он гнал от себя эти воспоминания, и в конце концов ему это почти удалось. Став взрослым, он старался избегать больниц, покойников и похорон, ограничиваясь кратким выражением соболезнований.

Но та ночь все изменила. Смерть стала постоянно преследовать его. Впервые за много лет он почувствовал ее приближение, ее тошнотворный запах там у Ляли в палате, но в тот раз он еще не отдавал себе отчета, из-за чего он чуть было не потерял сознание. После больницы Ляля не захотела возвращаться в их квартиру, попросив Ирину Олеговну отвезти ее домой в Энск. И Саша почувствовал, как с его плеч свалился камень. До этого он с ужасом думал, как ему обходиться с изменившейся Лялей, терпеть ее потухший загнанный взгляд, ее страх и оцепенение. Но самое страшное – этот сероватый отсвет смерти, который теперь неотступно лежал на ней.

Ляля не хотела его видеть, и Саша встретился с Ириной Олеговной в их городской квартире, где она собирала Лялины вещи. Он передал ей значительную сумму денег и просил держать в курсе всех изменений состояния его жены. Теща была немногословна, она больше не проклинала его, но смотрела неприязненно и отчужденно, молча взяла деньги и, кивнув, обещала обращаться к нему в случае необходимости.

Чувство вины, которое он испытывал по отношению к жене, мучило его, но он уговаривал себя, что все решит, когда Ляля придет в себя. Собрав свои вещи, он покинул квартиру, переселившись на дачу, и, как ему казалось, избавил себя от близости дыхания смерти. Но его благополучная жизнь была уже скомкана, защита, которую он с таким усердием воздвигал много лет, рвалась, как старая бумага, то и дело обнажая уродливый оскал смерти.

Это происходило с ошеломляющим постоянством, но совершенно неожиданно. Когда он вышел на работу, начались переговоры о слиянии, которые он должен был вести. Он с удовольствием погрузился в дела, отрешившись от всех домашних переживаний, и весьма преуспел, добившись прекрасных предварительных договоренностей. Но на последнем этапе, когда речь шла об окончательной сумме, которую по условиям слияния должен получить владелец небольшого обрабатывающего предприятия, Саша сорвался. В глазах этого твердого, закаленного жизненными неурядицами человека, построившего десять лет назад один из самых успешных бизнесов, вдруг промелькнуло такие отчаяние и, вместе с тем, смирение с неизбежным крахом, что на Александра дыхнуло знакомое тошнотворное дыхание. Он отшатнулся и закрыл глаза. Потом, рванув галстук, вышел из зала. Эта бегство противника дало передышку бизнесмену, и он сумел отстоять значительную сумму. Коллеги и партнеры лишь покачивали головами, списывая промах на трагические семейные обстоятельства Александра. Но он все равно ушел, перешел в аудиторскую фирму, чтобы иметь дело только с цифрами и бумагами, а не с судьбами и лицами людей.

 

На работе Саша с головой погрузился в текущие дела. Ему нравилось разгадывать всевозможные финансовые головоломки и принимать решения, выстраивать логические ряды и вычислять экономические перспективы. Но в сознании то и дело всплывала безжизненная рука и окровавленный рукав утренней жертвы. И это изматывало и отравляло ему существование. Домой он вернулся усталый и злой. В самом конце рабочего дня позвонила Ирина Олеговна и, рыдая в трубку, сообщила, что Ляля отказывается принимать лекарства.

Когда мать отвезла Лялю домой, улучшения ее состояния, как они надеялись, не произошло. Она целый день проводила в кровати, уставясь в одну точку, не хотела встречаться с подругами, отказывалась гулять и смотреть телевизор. Даже простые действия вызывали у нее утомление, она терялась, оказываясь в тупике, при решении элементарных бытовых задач.

«Пока я брала молочные продукты, я попросила ее взять хлеба, – со слезами рассказывала Саше теща, – но через полчаса, когда я подошла к ней, она ответила, что не смогла выбрать. На полке лежал десяток одинаковых батонов! Что с ней?!»

Доктора поставили диагноз депрессия и выписали соответствующие препараты. Но лекарства не помогли, тогда их заменили другими, а потом прописали еще более сильные новые антидепрессанты.

Саша каждый раз с ужасом ждал звонка тещи. Он боялся услышать от нее что-нибудь страшное и злился на нее, что она не оставляет его в покое. Он злился на Лялю, словно она нарочно мстила ему своей болезнью. Он злился на себя за свой страх, за чувство вины и бездействие. Но чем он мог помочь ей? Деньги он им давал на жизнь и отдельно на все медицинские затраты. А видеть его Ляля все равно не хотела, так что наведываться к ней с участливыми беседами не было никакого смысла.

«Что они еще хотят от меня?!» – вслух воскликнул Саша, открывая дверь дома.

На пороге его встречал Серый и, склонив голову на бок, взирал на своего хозяина. Был в этом удивленном взгляде какой-то вызов.

− Ну и что ты так уставился на меня?! – обратился он к псу, тот тихонько тявкнул, словно ответив:

− Так, а что? – и, развернувшись, прошел в кухню и уселся около своей миски.

− Всем я должен! – воскликнул в сердцах Саша. – Ляле, ее матери, родителям, сослуживцам, даже тебе! И все недовольны!

Он вывалил в собачью миску содержимое консервной банки, которую купил по дороге домой.

Пес удовлетворенно тявкнул, с благодарностью посмотрел на Сашу, но есть не стал.

− Ешь, – Саша присел около Серого.

Оказавшись почти на одном уровне, их глаза встретились, и человек почему-то смутился. Было все-таки что-то в этом странном приблудном псе, что Саша не мог понять и объяснить простой собачьей зависимостью от человека. Нежно потрепав его за ухом, Саша проговорил:

− Хочешь сказать, что тебе нужно особое приглашение? Что одного куска мяса мало, надо еще и приласкать! Доброе слово и кошке приятно!

Пес облизнулся и принялся есть.

− Доброе слово и кошке приятно, – проворчал Саша, поднимаясь.

Где-то внутри он понимал, что, отстраняясь от болезни Ляли, он поступает скверно:

− Но...

Словно что-то щелкнуло внутри него. Саша бегом поднялся по лестнице, ведущей на второй этаж, и вошел в комнату, которую Ляля окрестила библиотекой. Там действительно было собрано большинство книг, находящихся в доме, и находилось рабочее место Александра. Открыв верхний ящик старого массивного деревянного стола, Саша стал рыться в беспорядочно валявшихся визитных карточках.

− Вот он, Храпов Леонид Иванович, – прочитал Саша имя, написанное на лиловой карточке. Благодаря ее цвету он ее и запомнил, у Храпова был точно такого же цвета галстук.

Этого человека Саша встретил на какой-то очередной корпоративной вечеринке, они случайно разговорились с ним, обнаружив пересечение многих интересов, а в конце вечера он познакомил Сашу со своей женой, молодой красивой девицей, совершенно не по возрасту самого Храпова. Но их отношения поразили Сашу сердечностью и теплотой, которых он не ожидал встретить у такой пары. А когда женщина отошла, Храпов, смущаясь, поведал Саше, что она недавно перенесла серьезную болезнь, из которой ее чудом вытащил один психиатр.

Саша решительно набрал номер, указанный в визитке.

− Абонент временно не доступен, – ответил ему автоматический оператор.

− Вот, черт, – выругался Саша, и попробовал набрать городской номер.

В трубке раздались гудки, а потом он услышал низкий женский голос:

− Да, я слушаю вас.

− Добрый вечер, – поздоровался Саша, – Могу я поговорить с Леонидом Ивановичем?

В трубке замолчали.

− Простите, я попал к Храповым? – спросил Саша.

После небольшой паузы он услышал слегка охрипший голос женщины:

− Вы не ошиблись, только Леонид Иванович сейчас в реанимации, у него инфаркт.

− Простите, ради Бога! Я не знал! А вы, Елена, его жена? – спросил Саша, с трудом вспоминая имя жены Храпова.

− Мы с вами знакомы? – холодно спросила женщина.

− Да, встречались на одном из совместных мероприятий. А что говорят врачи?

− Пока ничего определенного, сердце очень пострадало, – ответила она, и голос ее дрогнул.

− Держитесь, Лена. Сейчас медицина шагнула вперед, такие чудеса делают! – попытался он подбодрить ее.

− Да, делают, – тихо ответила она и заплакала.

− А к нему пускают? – спросил ее Александр, скорее чтобы отвлечь от слез.

− Вы хотите сходить к нему? – встрепенулась женщина.

− Нет, я хотел узнать, вы можете находиться рядом с ним?

− Могу, но ведь он без сознания, я даже поговорить не могу с ним, сижу и плачу.

− А вы лучше поговорите. Знаете, говорят, что люди даже в коме слышат, как с ними разговаривают любимые. Книжки им читают.

− Книжки? – удивленно повторила женщина.

− Да, есть у него какая-нибудь любимая книга?

− «Трое в лодке, не считая собаки», – ответила Лена, – он мне ее все читал, когда я болела, говорил, что эта книжка исцелит от любой болезни.

− Вот и почитайте ему ее. Я уверен, что он будет очень доволен.

Лена молчала.

− А вы знаете, – наконец проговорила она, – я так и сделаю. Спасибо вам.

− Не за что, – Саша замялся, но все-таки решился обратиться к ней. – Вы извините меня, я звонил Леониду Ивановичу по поводу одного человека. Поверьте, я не стал бы беспокоить вас сейчас, но дело касается моей жены. Она тоже тяжело больна, и ей нужна помощь хорошего специалиста. Леонид Иванович говорил мне, что знает отличного психиатра, который помог кому-то из его родственников, – Саша побоялся смутить Лену.

− Это я – его больной родственник, – ответила она. – Я сейчас найду вам его телефон.

Она замолчала, и он услышал в трубке, как шелестят страницы.

− Пишите, – наконец сказала она, – Вересков Анатолий Павлович, телефон 365-1554, и мобильный, – она продиктовала бесконечны ряд цифр. – Можете ссылаться на нас с Леонидом Ивановичем.

− Большое вам спасибо, Лена, – горячо поблагодарил ее Саша.

− И вам, спасибо, молодой человек, я даже не знаю, как вас зовут.

− Саша, Александр Черковский, – представился Саша.

− Очень приятно, – ответила Лена. – Я передам от вас привет Леониду Ивановичу. Спасибо, что подсказали с книгой. До свидания. И успехов вам и вашей жене.

Саша попрощался и повесил трубку.

Недолго думая, он набрал мобильный доктора Верескова. Тот тут же ответил, но услышав Сашину просьбу, соглашаться не хотел. Отнекивался большой загруженностью, невозможностью брать нового пациента и прочее. Но Саша не отступал, он вцепился в него мертвой хваткой, уговаривал, увещевал и взывал к человечности. Добиваться своего Саша умел, и доктор сдался.

− Хорошо, молодой человек. Вижу, вы от меня все равно не отстанете, – вздохнул психиатр, – У меня единственное окно в этот четверг. Вы заедете за мной около семи, и отвезете к своей жене.

− Вы, может быть, не совсем поняли, она живет в Энске. Может, лучше я привезу ее к вам?

− Послушайте меня, молодой человек. Я понимаю все с первого раза, – холодным тоном размерено отчитал его Вересков. – И попрошу вас, если уж вы обратились ко мне за помощью, выполнять все мои рекомендации. Я должен видеть вашу жену в ее среде. В четверг утром ровно в семь я жду вас по адресу Поварская, 27. Запишите и не опаздывайте. Всего доброго.

− Спасибо, буду вовремя. До свидания.

В ответ он услышал гудки отбоя.

Саша положил было трубку, но, задумавшись на минуту, снова принялся щелкать кнопками мобильного. «Ляля, дом», – высветило табло, и Саша нажал кнопку.

− Алло, – услышал он потухший голос Ирины Олеговны.

− Добрый вечер. Я сейчас нашел очень хорошего специалиста и договорился с ним на четверг.

− Ты хочешь везти к нему Лялю? – спросила она, то ли удивляясь, то ли не веря.

− Нет, я привезу его к вам. Он хочет посмотреть ее дома.

− Странно, – проговорила Ирина Олеговна. – Но это лучше, сама она бы, я думаю, отказалась ехать, – женщина всхлипнула. – А когда в четверг вы приедете?

− Часов в десять будем у вас.

− Хорошо. Спасибо, Саша, – поблагодарила она его впервые за месяцы болезни Ляли.

Саша простившись, нажал отбой. Серый сидел рядом и преданно глядел в глаза хозяина, как обычно, слегка склонив голову набок.

− Ну что, Серый, дело сделано! – у Саши поднялось настроение.

Он поедет к ней и привезет доктора. Теперь он не боялся увидеть ее. Она больна, и он сделает все, чтобы она выздоровела, в этом его задача и долг перед Лялей и самим собой.

− Да, Серый? – обратился он к псу. Тот коротко гавкнул, словно полностью соглашался с хозяином и поддерживал его в этом. И впервые за все это время у Саши появилась надежда, словно после долгого блуждания в полной темноте, он, наконец, увидел слабое мерцание выхода из тоннеля.

 

Саша привез доктора Верескова, а сам ушел, сказав, что появится, как только врач закончит свой визит. Ирина Олеговна, закрывая за ним дверь, взглянула на него устало и печально. Он зашел в кафешку напротив дома, заказал чашку эспрессо и почему-то вспомнил их с Лялей поездку в Париж, маленькие уличные кафе под полосатыми тентами. Ляля пила кофе, морщилась, что-то болтала о парижанках, которые совершенно не умеют одеваться. «А кофе в Париже замечательный», – подумал Саша.

За окном мутнел синеватый день. «Чего ей не хватало?» – снова в тысячный раз спросил он себя. «А зачем ты на ней женился?» – ответил он вопросом на вопрос. Тогда ему все казалось простым и понятным: красивая, практичная, хороша в постели, что еще нужно. Не очень умная, но зачем нужна умная жена? Нет, он не был уверен, сомневался. Его сбивала та встреча, та девушка, – Даша, – он долго не мог забыть ее, она даже снилась ему несколько раз, но потом воспоминание стерлось, затушевалось в суматохе жизни. Почему он вновь встретил ее именно в то время, когда случилось все это, когда мучительное давнее ощущение смерти снова оскалилось своей улыбкой? Он отхлебнул остывающий кофе, достал сигарету и убрал ее, поймав отрицательное покачивание головой девушки за стойкой. Брякнул колокольчик, подвешенный над дверью в кафе, он машинально обернулся и обмер: в кафе входила она, Даша, собственной персоной. Она остановилась у входа, а он смотрел на нее в упор, в голове молоточком застучало: «взгляни, взгляни на меня, вспомни, мы знакомы с тобой!» Саша одернул себя: «Что за детский сад, ты ведешь себя, как сопливый пацан…». Она осмотрелась, и взгляд ее остановился на нем, скользнул, затем она отвела глаза и спустилась по ступенькам, ведущим в зал от входа.

− Даша! – воскликнул он, не владея собой, вдруг испугавшись, что она так и не узнает его.

Она удивленно уставилась на него, в серых глазах мелькнуло что-то, она подошла к его столику. Прядка волос, выбившаяся из-под шапочки, слегка растерянный взгляд серых, с искринкой глаз, – ему показалось вдруг, что некая машина времени перенесла его в прошлое, на три года назад.

− Вы меня? Или... – она обернулась, но, не обнаружив никого, предположительно носящего имя Даша за своей спиной, вернулась взглядом к нему.

«Идиот» – выругал он себя.

− Вы – Саша, – вдруг сказала она. – Мы с вами познакомились… три года назад… в поезде, ведь так, да?

− Да, – выдохнул он, злясь на себя за волнение и нежданное неуместное оживление своей мужской сущности. – Даша, присядьте, – продолжил он, вскакивая. – Вам что-то заказать?

Она осторожно села, не сводя с него взгляда.

− Да, я… приехала к подруге, вроде договорились, а у нее срочное дело. Вот, зашла, решила кофе выпить, – сказала она.

− Как я рад, что мы снова… встретились, – сказал Саша. – Я уже видел вас, недавно, но вы, видимо не узнали или не заметили меня.

− Я заметила, – ответила она после паузы. – А вы как здесь оказались?

− Я… – он замялся на секунду, придумывая какое-нибудь пустяковое объяснение, и вдруг понял, что не может сейчас лгать, что ему просто необходимо рассказать именно ей, этой почти незнакомой ему женщине обо всем, чего бы это ни стоило.

− У меня… больна жена. Она живет сейчас здесь, с родителями. Привез ей врача, вот жду.

Она посмотрела на Сашу внимательно и сочувственно, протянула руку и дотронулась тонкими пальцами до его рукава.

− Мне очень жаль. Что-то серьезное?

− Да, серьезное, – начал он, но звонок сотового не дал ему закончить фразу.

 

Звонила Ирина Олеговна:

− Саша, доктор закончил свой визит… Ты подъедешь?

− Да, конечно, сию минуту, – ответил он и, нажав отбой, взглянул на Дашу.

− Мне нужно ехать, отвезти в город врача…

Даша молча понимающе кивнула, затем, помедлив, протянула ему руку.

− До свидания, Саша, я была очень рада увидеть вас. Надеюсь, что с вашей женой все будет хорошо.

Он, с трудом оторвав взгляд от ее лица, от серых глаз, которые, как ему показалось, источали какую-то покорную печаль, посмотрел на протянутую ему руку, на безымянном пальце блеснуло маленьким бриллиантом тонкое колечко.

«Если сейчас она уйдет, мы никогда больше не встретимся, а это совершенно невозможно, этого не должно быть» – мелькнула, пронзила остро, даже болезненно, мысль.

− Даша, – быстро сказал он, – Даша, вам сейчас в центр?

− С вами? Зачем? – она смешалась, и ее замешательство придало ему уверенности.

− Я отвезу вас… поедемте со мной…

− Но… это неудобно… – ответила она, и Саша отметил, что ее щеки почему-то зарделись легким румянцем.

− Хотя… почему нет?..– пробормотала Даша то ли собеседнику, то ли самой себе.

− Но вы повезете доктора! – вдруг вспомнила она.

− И что? В машине на всех хватит места!

− А… – начала она, но замолчала, не закончив. – Хорошо, спасибо, поеду с вами.

Он чуть не издал боевой клич, когда она поднялась и, кивнув ему, направилась к выходу. Внутри него натянулась и зазвенела тугая болезненная струна.

Вересков, удобно устроившись на переднем сиденье, оглянулся на Сашину неожиданную пассажирку.

− Я должен поговорить с вами, конфиденциально… не сейчас. Вы зайдете ко мне завтра в клинику, вот по этому адресу, – он достал и протянул Саше визитку, – предварительно позвонив.

− Все плохо? – спросил Саша.

− Нет, не плохо. Ваша жена – молодая женщина, выкарабкается. Просто вы должны помочь ей... или не мешать... посмотрим.

Вересков вышел возле клиники. Саша оглянулся на свою пассажирку.

− Садитесь вперед.

Она кивнула, улыбнувшись, потом выбралась из машины и пересела на переднее сиденье.

− Даша, – осторожно начал он, – вы, вас… куда вас отвезти…

Струна, которая, казалось, ослабла, пока он вел машину и беседовал с Вересковым, снова натянулась и зазвенела, когда он увидел ее глаза и прядь волос, упавшую на лицо.

− Домой… наверно… его – ответила она. – Я живу здесь… в бабушкиной квартире…

Ее неуверенность ударила по его струне тонким звучным аккордом.

− Даша, а если я отвезу вас, тебя… ко мне…

Он сказал «тебя», потому что ему вдруг невыносимо стало называть ее на вы, словно это «вы» выстраивало между ними тонкую стену, которую ему невыносимо хотелось сломать.

− Как к… тебе? Я не могу, это невозможно, Саша… Зачем?

− Просто поедем и все, – сказал он, вдруг поймав, ощутив тонкую нить, которая связала их, незаметно, но удивительно прочно. Как тогда, три года назад.

− Саша, но у тебя жена, она больна и…

− Это неважно, – бросил он. – Вернее, нет, не потому что неважно, это важно, но не сейчас… Даша, я думал о тебе, вспоминал, и когда увидел тебя снова, меня словно ударило, понимаешь…

Он мучительно искал слова, вдруг став странно косноязычным, он должен был как-то объяснить ей, чтобы она поняла, насколько важна для него эта их случайная встреча.

− Поедем, – вдруг ответила она. – Поедем.

Струна лопнула, больно и остро ударив его внутри. Он сжал ее плечи, повернул и подтянул к себе, утопая в ее невозможных, ставших огромными, испуганных и ждущих глазах.

Потом он гнал машину, она держалась за его руку, улыбалась, что-то говорила, он плохо осознавал что. Он открывал дверь дачи, не попадая в замок и не отпуская ее руку, тонущую в его ладони. Он начал целовать ее, едва закрыв дверь, – ее глаза, ее податливые губы, гладил ее по растрепавшимся волосам, стаскивал куртку, тянул вверх мягкую шерсть свитера, стремясь достичь, почувствовать ее, утонуть в теплом нежном теле, казавшемся ему сейчас единственной ценностью, бриллиантом, теплым потоком и успокоением.

Оттого, что она отвечала ему, страстно и нежно, он окончательно потерял голову, падая в пропасть, у которой не было дна, и из которой не было выхода.

 

Даша спала, положив голову на его плечо. Он смотрел на нее, разглядывая ее тонкое лицо. Оно было уставшим и печальным. Синеватые тени вокруг пушистых, словно растрепанных, ресниц, трагический излом шелковистых бровей, опущенные уголки красиво очерченных губ. На виске пульсировала тонкая голубоватая жилка. Саша нежно прикоснулся к ней губами. Ресницы встрепенулись, приоткрытые губы сомкнулись, как от боли.

Он еще накануне, когда словно во сне, не веря в происходящее, первый раз дотронулся губами до ее губ, почувствовал, как она вздрогнула, и лишь спустя затянувшееся мгновение ответила на его поцелуй, словно ее пронзила боль. Боясь выпустить ее из рук, он не давал захлестнуть себя непреодолимому влечению к ней и старался действовать как можно мягче, нежнее. Впервые в жизни к его желанию к женщине примешалось саднящее чувство жалости к ней, словно к беззащитному, хрупкому ребенку. И эта жалость наполняла его нежностью, от которой его страсть обретала какой-то незнакомый тающий вкус. Ее боль передавалась ему и, переплетаясь с его желанием, возносила его к невероятным высотам, туда, где захватывает дух и теряется ощущение притяжения.

Сейчас, когда стремительный водоворот симфонии захвативших их чувств, разрешился полнозвучным аккордом, он ощутил тишину и покой, которые не испытывал уже многие годы, а, может быть, и вообще никогда не знал их.

Она тихо дремала на его руке. Ранние зимние сумерки незаметно заползли в комнату, гася последние золотые всполохи холодного солнца. Незаметно комната погрузилась во тьму, и лишь белые полосы света соседнего фонаря от окна тянули через всю комнату свои длинные руки. Даша слегка заворочалась и снова затихла. Саша был счастлив. Это было не удовольствие, и не радость, где-то в глубине он даже чувствовал боль и жалость, но все это не отменяло того всепоглощающего чувства, которое он испытывал. Он вдруг совершенно ясно осознал, что это именно счастье. Он был счастлив по настоящему, глубоко, остро и спокойно.

− Я счастлив, – произнес одними губами, словно пытаясь зафиксировать это удивительно осязаемое ощущение полного счастья.

За дверью послышалось глухое ворчание Серого.

«Хорош, – усмехнулся он своим собственным словам, – а если спуститься на грешную землю? Где мы совсем не вместе. Где, уткнувшись носом в стенку, лежит осунувшаяся и опустошенная Ляля, моя жена, где ее рыдающая мать прячет таблетки, веревки и острые предметы, чтобы с ней не случилось ничего еще более страшного?»

Он нарочно вызывал в памяти все самые болезненные для себя вещи. Сердце мучительно заныло особенно при слове «жена», но как ни странно, эта тянущая боль не спугнула его мирное состояния, позволяющего ему без страха смотреть на все проблемы. А их было не перечесть…


Даша открыла глаза. В темноте она с трудом различала контуры комнаты, расплывчатые силуэты предметов, четкими были только яркие белые полосы разрезающие пространство. Очнувшись от сумрачного бестолкового сна, она не сразу сообразила, где находится.

«Саша!» – сознание осветило воспоминание. Даша вскочила и села на кровати, удержанная одеялом, которое судорожно сжимала руками.

− Дашенька, милая, – услышала она его голос. Приподнявшись, он обнял ее, а она испуганной птицей, затрепетала в его руках.

− Дашенька, что с тобой? – участливо, словно испугавшегося ребенка, спросил он, прижимая губы к ее виску. А она, вдруг, ощутив надежность его объятий, зарыдала. Она ничего не могла с собой поделать, ее трясло и подбрасывало бурными потоками слез, а он, нежно прижав ее к себе, тихо шептал слова утешения.

− Дунечка моя, не плачь, милая.

«Дунечка!» – ахнуло ее сознание и обрушилось новым потоком безудержных рыданий.

Наконец слезы иссякли, она еще судорожно ловила ртом воздух, с трудом успокаиваясь, а он, держа ее голову двумя руками покрывал поцелуями ее лоб, глаза, ее шмыгающий нос и ее губы. А потом они долго и нежно любили друг друга, уносясь в головокружительную небесную высь.

 

Она лежала в его объятиях, и ее ресницы щекотали ему шею. Он гладил ее плечо и руку, слегка касаясь их пальцами. Ему хотелось сказать ей, что он любит ее, что он всегда любил только ее, с той самой их первой встрече в поезде. Но он боялся, что это прозвучит легковесно, слишком сентиментально. Они лежали, молча, а когда она вдруг пошевелилась, выбираясь из его объятий, он испугался. Он остановил ее и, развернувшись к ней лицом, волнуясь, проговорил:

− Даша, я хочу, чтобы ты знала, что я очень люблю тебя, – голос вдруг изменил ему, и он с трудом хрипло продолжил. – Я знаю, что нас разделяют слишком многие вещи, но ты должна знать, что я сделаю все, чтобы быть с тобой рядом. Теперь я знаю это наверняка.

Она долго молчала, а потом тихо произнесла:

− Тебе придется почаще напоминать мне об этом, и улыбнулась, глядя на его растерянное лицо. – Я хочу кушать.

− Не торопись, я сейчас, – ответил он, вскакивая с кровати и натягивая джинсы, от волнения с трудом находя штанины.

Он со всех ног бросился на кухню, ее простые слова почему-то наполнили его восторгом. Он был уверен: она не исчезнет из его жизни, и все будет хорошо.

На кухне Серый терпеливо выжидал его у своей миски, как всегда чуть склонив голову набок, смотрел на него понимающим взглядом. Саша подошел и, потрепав его морду, прижался к нему щекой.

− Она здесь, – тихонько пропел он собаке, не в силах удержать внутри переполняющую его радость. Серый согласно тявкнул.

Накормив пса, Саша бросился к холодильнику, обозревая скудные холостяцкие припасы. Несколько яиц, разорванная вакуумная упаковка бекона и булка, на верхней полке в углу одиноко лежал обветренный кусок голландского сыра.

− Негусто, – пробормотал себе под нос Саша, когда его посетила спасительная идея: – Омлет!

Он бросил на большую тяжелую сковороду несколько ломтиков бекона, нагреваясь, он зашкварчали, пузырясь и извиваясь, закручиваясь в аппетитные золотистые спирали, разнося по всему дому благоуханный запах. К подрумянившемуся бекону он добавил тонкие ломтики позавчерашней булки, а когда те получили приятный загар, залил их яркой яично-сырной болтанкой. Разлившись по сковороде, она потушила шипение бекона, подрагивая кружевной каемочкой, а потом разухабисто запыхтела, вздуваясь пухлыми горками.

Саша выложил лоснящийся желтый омлет на тарелки. Достав чайные пакетики и кружки, он наливал в них кипяток, когда в кухню зашла Даша.

Она улыбалась, но улыбка, как легкая газовая вуаль, не могла скрыть трагических линий, что начертали на ее лице жестокой рукой надломленность и боль. У Саши заныло сердце. «Что же с ней произошло?»

− Ах, черт, – разлившийся из переполненной кружки кипяток ошпарил руку и вернул Сашу в реальность.

− Ты обжегся? – Даша поспешила к нему.

− Нет, ничего страшного, – ответил он, вытирая обожженную руку о штаны.

− Ты мне расскажешь, что с тобой произошло? – спросил он ее после небольшой паузы.

Она внимательно посмотрела ему в глаза и кивнула.

 

Чай они пили в комнате. Специально для Даши он разжег камин. Они укутались в теплом красноватом свете огня, освещавшего комнату и, расположившись на мягком ковре, оперлись спинами на диван. Рядом с ними в ногах улегся Серый. Было тепло и уютно. Саша привлек к себе девушку, и она доверчиво устроилась в его объятиях, прижавшись виском к его подбородку.

− Милая моя, – шептал он ей, и по телу разливалось тепло, словно от выпитого алкоголя. – Дунечка моя, – она вздрогнула в его объятиях. – Расскажи мне, что произошло с тобой.

− Дунечка, – повторила она, – меня так называла моя бабушка, когда хотела утешить.

− Она умерла два месяца назад, – продолжила она после паузы.

Он ничего не сказал, а лишь крепче обнял ее.

− Она умирала тяжело, у нее были сильные боли, и уже ничего не помогало. Ее выписали из больницы домой. И я переехала к ней. Она жила здесь, на Парковой у нее маленькая однокомнатная квартира. Он не отпускал меня, хотя знал, что бабушка мой самый родной человек, и что я не могу оставить ее. Но он не хотел. Я знала, он никогда не любил ничего, что связано с болезнью и смертью. Когда умер его отец, он даже к гробу не подошел, только деньги отдал родным, и те все устроили.

Она говорила сбивчиво, не заботясь, чтобы было понятно. Слова лились из нее, как слезы, текущие по ее лицу, она вытирала их, не замечая, и продолжала говорить, не останавливаясь, заворожено смотря на мерцающий огонь.

− Он не хотел, чтобы я была рядом с ней, он боялся смерти, как заразной болезни. Говорил, потрать любые деньги на сиделку, я все оплачу. Но я не послушала его, я поехала. Я была с ней весь ее последний месяц, после того как ее отправили домой. Она так страдала, – она горестно всхлипнула, но продолжала говорить, – но никогда не жаловалась. А я ухаживала за ней, как за ребенком. Она стала такая маленькая хрупкая, в конце я легко поднимала ее на руки, когда купала. И как в ней умещалась эта боль?! Она все гнала меня от себя: «Деточка моя, езжай к мужу, мужчин нельзя оставлять надолго, а я тебя обязательно дождусь». Она так хотела, чтобы я была счастливой! Если бы ей сказали, что для этого она должна страдать в два раза больше, она бы, не задумываясь, согласилась. Она умела любить так, как никто никогда не любил меня, даже родители. С ней я всегда чувствовала себя защищенной, даже когда она стала совсем старой, больной маленькой, до последнего дня, на ее любовь я всегда могла опереться. У нее я всегда могла найти поддержку, утешение. Чтобы не случилось, как бы я была неправа, она всегда была за меня. А в последний вечер она заснула так тихо-тихо, спокойно, как будто боль наконец оставила ее, а через несколько часов, она вдруг открыла глаза, широко так, словно что-то увидела, а потом спокойным голосом мне говорит: «Дунечка, мне уже не больно, детка, ты не плачь». Вздохнула шумно и умерла.

Даша замолчала, слезы текли у нее из глаз, но она их уже не вытирала.

− Он приехал на похороны, – продолжила она, – но в дом не зашел. Сказал, что надо продать квартиру. Чтобы я собрала этот старый хлам. Хлам, так и сказал. И уехал. А я две недели еще разбирала бабушкины вещи. Сложила их в коробки, но выкинуть ничего не смогла. Домой отвезла фотографии ее, бумаги. А через месяц, как я вернулась, он ушел. Сказал, что не может жить с мертвой бабушкой, что мои страдания мучат его и душат. И ушел. Я осталась в квартире одна. А потом взяла бабушкины коробки, что привезла, и вернулась к ней. Я не могу понять, как так произошло: она умерла, и вся жизнь моя рассыпалась? Он ушел, как раз в тот момент, когда он был мне нужен, может быть, в единственный момент, когда он оказался мне действительно нужен. Он был всегда таким надежным, опекал меня, заботился, говорил, что любит. А потом встал и ушел.

Она снова надолго замолчала.

− Она умерла и больше верить некому, некому.

Она горько плакала, а Саша, прижимая ее к себе, шептал:

− Я не оставлю тебя, никогда, никогда, Дунечка моя, родня моя…

 

Саша ехал в клинику к Верескову, размышляя о том внутреннем беспокойстве, которое вызывала у него предстоящая встреча. Оснований для волнений не было. Когда он вез психиатра из Энска, тот сказал, что все не так плохо. Но неприятное чувство тревоги не оставляло его. И Саша цеплялся за слова Верескова, успокаивая себя: «Если такой специалист говорит, что не все плохо, значит, есть надежда, значит, мы выкарабкаемся».

Он сам удивился, что у него проскользнуло слово «мы». Кого он имел в виду? Лялю и себя? И понял, что каким-то немыслимым образом он соединил в своем сознании, не только больную жену Лялю, но и ее несчастную мать и, что было совсем невероятным, Дашу. Он не смог бы этого объяснить никому, да и вряд ли вообще решился с кем-нибудь говорить о том, что сам он сейчас почувствовал. Ему вдруг стало до боли в виске ощутимо, что судьбы этих женщин, удивительном образом вплетенные в его судьбу, связаны между собой и зависят то него. Он не смог бы дать отчет, в чем именно эта зависимость выражается, не утонув в банальных фразах об ответственности, но чувствовал, что все это находится гораздо глубже и проходит через самую сердцевину его существа. Ему представлялось это чем-то наподобие связки альпинистов: если он сорвется, он увлечет за собой всех.

Саша затормозил. Впереди выстроилась длинная череда машин. Этого следовало ожидать – клиника Верескова находилась в самом центре, где в любое время дня обязательно застрянешь в какой-нибудь пробке. Внезапная досадная остановка разрушила стройный поток его мыслей и осадила его. Ему стало неловко. Что это он взвился в такие заоблачные дали?! Философ доморощенный! Еще совсем недавно он стремился, как можно дальше убежать от всего, что было связано с Лялей. А теперь в умилении рассуждает о какой-то глобальной ответственности о всех и вся. Приплел даже Ирину Олеговну, которая теперь ненавидела его больше, чем когда-то благоволила к нему! Он невесело усмехнулся своим мыслям.

Просто святой подвижник! Что бы сказала его дорогая теща?

Он вспомнил свой последний приезд в Энск, с Вересковым. Когда доктор прошел к Ляле, Саша остался с Ириной Олеговной на кухне.

− Чай будешь? – спросила она его бесцветным равнодушным голосом.

− Нет, я пойду, – ответил он ей.

Но она, казалось, не услышала его и, включив чайник, принялась заваривать чай. Он вспомнил, что она всегда очень гордилась своим умением заваривать традиционный английский чай. Сашу это всегда смешило. И сейчас она поставила сверху на кипящий чайник заварочный, затем из керамической чайницы насыпала в него какую-то чайную смесь, в которой виднелись разноцветные лепестки, и, залив ее кипятком, прикрыла чайник забавной тряпичной куклой, привезенной ей кем-то из Англии. Но сегодня все это она делала автоматически, устало и равнодушно. И он вдруг вспомнил Ирину Олеговну в первую их встречу, когда приехал делать Ляле предложение. Моложавая, ухоженная, она играла роль эдакой светской львицы. Она говорила банальности, похохатывая и играя бровями, ни на минуту не оставляя собеседника в покое, и нелепо хвасталась всем подряд, стараясь его поразить. Она казалась ему бесконечно глупой, бесчувственной и… счастливой. Он бросил взгляд на сегодняшнюю Ирину Олеговну, расставляющую чашки на подносе, несмотря на то, что он отказался от ее приглашения. Она подняла на него лицо и спросила:

− Как ты думаешь, он долго пробудет с Лялей?

− Не знаю, – ответил он, глядя в ее уставшее постаревшее лицо.

К приезду доктора Ирина Олеговна завила, давно некрашеные с сильной сединой волосы, и слегка подкрасила лицо, но эти нехитрые уловки не смогли скрыть потухшие глаза, безнадежно опущенные уголки губ, горькие складки морщин, особенно, на лбу и у рта. И Саше вдруг стало ужасно жаль эту женщину, она была словно водой кувшин, наполнена несчастьем до краев.

− А где Николай Яковлевич? – спросил он, понимая, что ей отчаянно необходима поддержка.

− Он на даче, – тихо произнесла она и добавила. – Ему так легче, а Ляле он все равно не поможет…

И Саша понял, что отец Ляли, переселившись на дачу, так же как и он, хотел убежать от страданий.

Он удивленно смотрел на Ирину Олеговну, смирившуюся даже с бегством супруга, оставившего ее один на один со страшной болезнью дочери.

Она вздохнула и, глядя в окно, проговорила, словно в ответ на его мысли:

− Я всегда думала: пусть мне не повезло, ей обязательно повезет. Ее будут любить, ее никогда не бросят, она будет счастлива. И она всегда была такой веселой! – женщина вытерла со щеки слезу, вздохнула и, обернувшись к нему, спросила:

− Как такое могло произойти с ней?

Она смотрела на него без вызова, без обвинений, словно он действительно мог знать ответ. Он молчал.

Затем проговорил:

− Я пойду, Ирина Олеговна, а когда Вересков закончит, вы позвоните мне, я подойду, – и вышел в коридор.

Она проводила его до двери и закрыла за ним дверь. С трудом выдержав ее потухший взгляд, он поспешил ретироваться, стыдясь в глубине души своего малодушного бегства.

 

Машины где-то впереди загудели и тронулись. Постепенно набирая ход, пробка растворилась. Саша свернул на Поварскую и, миновав два квартала, притормозил у двухэтажного особняка девятнадцатого века. С трудом втиснув машину у обочины, он прошел в клинику. Его встретила симпатичная полноватая женщина и провела в кабинет к Верескову. Доктор поднялся из-за стола, приветливо подал ему руку и предложил устроиться в удобном невысоком кресле, а сам расположился в таком же напротив. Саша невольно огляделся в поисках традиционной лежанки для клиентов, которая фигурировала почти во всех фильмах, но не обнаружил ее.

Вересков внимательно наблюдал за ним. Заметив это, Саша почувствовал себя неуютно, передернул печами и сухо произнес:

− Вы хотели поговорить со мной о Ляле.

− Совершенно верно. Скажите, вы были счастливы с вашей женой до трагедии?

− Счастлив? – Саша оторопел от этого неожиданного вопроса.

− Какой вам представлялась ваша супружеская жизнь?

Саша задумался, Вересков поставил его своим вопросом в тупик, он подумал, что сотни раз кляня и ругая себя и Лялю, он никогда не анализировал их совместную жизнь как некий процесс, чтоб определить одним словом, что это было…

− Счастливой – нет, но и совершенно несчастной я бы ее тоже не назвал, – сказал он и добавил: – Тогда. Хотя я был недоволен ею, но не потому что она была плоха, а потому что она … наверное, ее вообще не должно было быть, – неожиданно для самого себя признался Саша.

− То есть вы чувствовали напряжение из-за самого факта вашей женитьбы на Ляле?

− Я так не думал, – уныло ответил Саша.

− А каким словом вы бы охарактеризовали ваше отношение к жене: любовь, влечение, удовольствие, раздражение, равнодушие?

Вопросы Верескова выбивали Сашу из колеи: как можно так все упрощать? Можно часами рассказывать, что именно он чувствовал к Ляле, что его привлекало в ней, а что вызывало раздражение, и почему они прожили вместе три года, но так ничего и не рассказать!

− Постарайтесь ограничиться этими словами, – снова обратился к молчавшему Саше Вересков.

− Я не совсем понимаю характер ваших вопросов. Больной не я, а моя жена.

Вересков доброжелательно смотрел на Сашу.

− Конечно, но брак слишком сложная вещь, чтобы отделить одного от другого.

− Наш брак не был таким.

− Вы хотите сказать, что не чувствуете связи со своей женой?

Саша насупился, но постарался ответить точно.

− Я чувствую с ней связь больше, чем хотел бы, но это не любовь.

− Чувство долга?

− Наверное, не знаю.

− Скажите, если бы Ляля не предприняла свою отчаянную попытку. Вы бы сейчас оставались с нею?

− Я… я не знаю, я не думал об этом. Нам было тяжело обоим.

− Не сомневаюсь. Как вам кажется, вы были с вашей женой жестоки?

− Что вы имеете в виду?! – возмущенно воскликнул Александр. – Бил ли я ее когда-нибудь?! Никогда!

− А вам представляется жестокость только в этом аспекте? – глаза психиатра внимательно следили за его реакцией. – У вас было желание когда-нибудь наказать ее? Заставить ее почувствовать свою вину перед вами?

− Я не знаю, – раздраженно ответил Саша. Вопросы Верескова, которые тот задавал ему совершенно нейтральным тоном, словно читал анкету, больно ударяли по какому-то сверхчувствительному органу так, что в виске молотком стучала боль. Но где-то на границе сознания Саша понимал, что он должен ответить на них, и попытался сосредоточиться. «Наказать, заставить почувствовать вину?!»

− Наверное, – ответил он уже спокойно, – а что, кто-то в семейной жизни смог избежать этого?

− Скажите, вы ощущаете себя более сильной личностью, чем ваша жена?

− Конечно.

− Насколько, как вы считаете, ваши поступки адекватны ее ошибкам или проступкам перед вами?

− Не знаю, – медленно ответил он. – Мне всегда казалось, что мои слова скатываются с нее как вода с клеенки, не проникая внутрь. Она жила, словно за стеклянной стеной, от которой отскакивали все мои слова и проблемы, а она оставалась совершенно безмятежной…

− Что же пробило эту стеклянную стену? Почему она вдруг в одночасье решила свести счеты с этой безмятежной жизнью?

− Не знаю, – ответил он и снова и, задумавшись, замолчал. – Наверное, я слишком напирал… – наконец ответил он. – В конце концов, я разбил вазу… и Лялю вместе с ней, – проговорил Саша, смутившись театральностью фразы.

− А как вы представляете ваш брак теперь? Вы намерены остаться с нею, или расторгнуть его?

Саша вздохнул: если бы он мог однозначно ответить на это вопрос!

− Я не могу остаться с Лялей, я люблю другую женщину, – неожиданно откровенно признался он, декларируя свою любовь к Даше, как единственный верный фундамент в разразившемся вокруг него хаосе. – Но Лялю я не могу оставить, пока она в таком состоянии. Я должен помочь ей встать на ноги.

− Как вы думаете, как отнесется к этому решению ваша жена?

− Я не знаю. Но сейчас она тоже не хочет меня видеть. И мне почему-то кажется, что это не просто последствие ее болезни.

Вересков помолчал.

− Скажите, вы знали, что Ляля была беременна?

− Она не была... – начал было Саша и осекся. – То есть как беременна?!

− Она не говорила вам об этом?

− Говорила однажды, но потом сказала, что ошиблась… – растерянно ответил он, внимательно всматриваясь в спокойное лицо Верескова, и тревога снова завладела его сердцем.

− Вы не знали, что она сделала аборт?

− Аборт?! – воскликнул Саша. Он был поражен, обескуражен, чувство вины со все возрастающей силой утягивало его куда-то вниз.

− Но она мне ничего не сказала? Как это могло произойти?! – воскликнул он, отчаянно пытаясь выбраться из пропасти, куда неудержимо соскальзывал.

− Как вы думаете, почему она пошла на это? – спросил его Вересков.

− Я не знаю! – воскликнул Саша, вскакивая с кресла, с трудом справляясь с противным комком, подкатившим к горлу. – Я не знаю, как она вообще додумывается до всего, что совершает!

Он замолчал и отошел к окну, пытаясь взять себя в руки. Постояв минуту, он вернулся на свое место.

− Простите, я… я был не готов, – извинился он перед Вересковым за свою вспышку.

− Ничего страшного, хорошо, что вы немного спустили пар. Вы знаете, – продолжил доктор, после минутной паузы, видя, что его собеседник вполне владеет собой. – У вашей жены произошла фиксация сознания на этом событии. В нем концентрируется и ее чувство вины перед вами, и ее претензии к вам, как причине ее падения. У нее нет четкой картины произошедшего. Она, в зависимости от фазы ее состояния, то обвиняет себя и страшится вашего гнева, то обвиняет во всем вас, представляя себя вашей жертвой. И в том и другом случае она испытывает страх по отношению к вам – вы и ее господин и палач. Мне представляется, если мы найдем эффективный выход из ее психологической зависимости, мы потихоньку выведем ее из кризиса, и тогда сможем восстановить относительную стабильность эмоционального состояния Ляли.

− Какой психологической зависимости?

− Ваша жена относится к типу истерической личности. Для него характерны эмоциональная нестабильность, инфантильность, зависимость от окружающих и фантазии, которые люди такого типа стремятся отождествить с реальностью. С другой стороны, ее когнитивные способности сохранны, в эмоционально устойчивом состоянии она способна анализировать ситуацию и делать выводы. Она экставертированный тип, такие люди общительны, гибки, способны на теплые постоянные привязанности. В вашем случае фантазии вашей жены были спроецированы на вас, у нее развилась сильная психологическая зависимость от вас. Возможно, избавление от нее с помощью замещения объекта зависимости на иной положительный эмоционально окрашенный образ и создание мотивации. Таким людям, как ваша супруга, очень часто помогает обрести эмоциональную устойчивость обращение к религиозным переживаниям. То есть, через покаяние, как отпущение грехов, через причастие, как приобщение к высшему, путь к спасению и так далее.

− Как это возможно? Я даже не знаю, верит ли она!

Саша вспомнил, как настаивала Ляля в свое время на венчании, ему стоило большого труда заставить ее отказаться от этой идеи, но это было скорее стремление к красивой сцене, а не искренняя вера.

− Ну, это оставьте нам.

− Что же должен делать я?

− Вы должны разобраться с самим собой. Сейчас ваш контакт с Лялей нежелателен, но если нам удастся совершить задуманное, и сознание Ляли воспримет замещение, тогда вам предстоит серьезная работа, вы должны будете вместе с ней развязать узел, который завязали несколько лет тому назад. Без вашей помощи мне сделать будет очень трудно, все равно, что развязывать шнурок одной рукой. Но вы должны подготовиться к этому. Вы вполне способны этот путь проделать сами, но если вы попадете в тупик, я готов предложить вам свою помощь.

Саша молчал.

− Спасибо, Анатолий Павлович, – наконец произнес он, поднимаясь с кресла. – И давайте уточним ваш гонорар.

− Эти вопросы вы решите с Валентиной Николаевной, что провела вас в мой кабинет.

− Тогда, всего доброго.

− Всего хорошего, Александр, – Вересков тепло улыбнулся и пожал ему руку.

Обговорив с Валентиной Николаевной все финансовые и организационные вопросы, Саша поспешил вырваться на воздух. Все, что он услышал от Верескова, разрывало его изнутри, словно разбуженный вулкан, требующий выброса лавы. Ему надо было разобраться во всем, привести в порядок мысли и чувства.

Блеклое зимнее утро сменилось ветреным ясным днем. Мороз усилился. Пронизывающий ветер рвал одежду и обжигал лицо. Саша поднял воротник и поспешил к машине.

 

Он ехал домой. Там он сможет во всем спокойно разобраться. Машина легко катилась по свободному шоссе. Езда всегда успокаивала его, и сейчас он прокручивал разговор в кабинете психиатра почти без раздражения.

− Господин и палач! Какая нелепость!

Но вспоминая затравленный взгляд и срывающийся от страха голос Ляли в больнице, он почувствовал, что Вересков прав. Что так заставило ее думать? Ему всегда казалось, что он наоборот слишком снисходителен к ней. Или так было только в начале? А потом он все чаще и чаще отказывался играть в ее дурацкую игру из жизни Барби. Он вспомнил, как его раздражали ее глупые вопросы, в которых она путала экономические термины и слова из гламурных журналов, как она глупо шутила с его друзьями и называла его котиком, как оставалась неизменно спокойной, какие бы он не испытывал эмоции. В ее глазах он выглядел богатеньким похотливым самцом.

− Мой котик недоволен, ему давно не давали сметанки? – вспомнил он ее слащавый шепоток ему на ухо в один из вечеров, когда он тщетно пытался поссориться с ней.

И он стал молчать, потому что говорить с ней было бесполезно. Она не слушала и не слышала его.

Их ночи в точности повторяла дни. Те же поза и равнодушие в ней, и его злость, его стремление заставить ее хоть что-то почувствовать!

Зачем? Зачем он делал это? Почему просто не ушел? Он не мог ответить на этот вопрос. Что-то доказывал самому себе, ей, миру? Отступать было не в его правилах. Но что он добился? Сломал бедную Барби. И еще этот аборт! Когда-то ему попался постер противников аборта, на нем был изображен младенец с грустными взрослыми глазами. Ему стало не по себе, когда он подумал об этом ребенке как о своем сыне. Как бы ни была своевольна, глупа, напыщенна его жена, смерть этого ребенка никогда не позволит ему оправдать себя.

Александр притормозил машину и, вырулив на обочину, включил аварийные огни. Он протер лицо руками, глубоко вздохнул, пытаясь прогнать овладевшее им настроение.

«Стоп, – приказал он самому себе. – Что ты разнылся?!»

Он никогда не был особенно чадолюбив и весьма сдержано относился к детям своих друзей. Почему его так задело ее решение сделать аборт? Ведь он не хотел ребенка.

Он вспомнил, как она сообщила ему о том, что беременна. Они сидели за столом. Он не заметил, что сервировала она его каким-то особым образом. Только разозлился на игрушку утки в гнезде, которую она водрузила на середину стола. Все эти плюшевые звери, в изобилии наполняющие их дом, теперь уже добрались до его тарелки. Но ей он ничего не сказал. Какой прок? Ляля что-то беспрерывно щебетала, счастливо переливалась своим музыкальным смехом. Он не очень вникал в ее слова. Он думал о Даше. Он вдруг вспомнил о ней. Когда он выворачивал с Садового сегодня, девушка удивительно похожая на нее перешла дорогу и нырнула в метро. Он почему-то был уверен, что это она. Он чуть было не ударил по тормозам, но в плотном кольце потока машин даже думать об этом было безумием. Он вспоминал их встречу в поезде, и в этот момент Ляля взяла его за руку и, притянув через весь стол к своему животу, заворковала:

− А котик знает, кто он теперь? Нет? Котик будет папочкой!

Земля ушла у него из-под ног. Она захлопнула дверь его тюрьмы, лишив даже иллюзии надежды.

− Зачем, Ляля? – только и смог произнести он, не зная сам, к чему относится его вопрос: то ли к ее очередному спектаклю, то ли к беременности.

Ему хотелось забарабанить в дверь этой тюрьмы, разбить ее вдребезги и убежать прочь. Он стиснул зубы, чтобы не накричать на нее. Заперся у себя в кабинете, тупо уставясь в компьютер. Он злился и ругал себя за то, что так глупо бессмысленно разменял свою жизнь. Он злился на Лялю, которая, несмотря на их договоренность отложить рождение детей, наплевала на него и решила все по-своему! Ведь еще совсем недавно она согласилась с ним! Согласилась? Он вспомнил, как за полтора или два месяца до этого он излагал ей логические доводы, почему им пока не следует заводить детей, а она улыбалась, играя с его волосами, и лишь иногда рассеяно кивала. Он даже не был уверен, что она его слышала.

Потом он достал бутылку виски и напился. От отчаяния, бессилия и злобы. Сейчас он с отвращением вспоминал, как брюзжал и злился, размышляя о том, что ребенок будет похож на свою мать, что они заполнят все пространство его жизни, задушат его розовыми шелковыми кружевами и умильным сюсюканьем. А под конец, когда его совсем развезло, он вдруг представил, что ребенка – его ребенка! – ждет не Ляля, а Даша. И заснул в неизъяснимой любовной истоме.

Когда на следующее утро он проснулся на диване в кабинете, с головной болью и отвратительным вкусом во рту, вчерашнее известие ему показалось еще более беспросветным. Он уступил малодушному желанию отгородиться от него, оправдывая себя авралом на работе. Он засиживался допоздна в офисе, а утром чуть свет отправлялся туда снова.

Что должна была почувствовать беременная женщина, увидев своего мужа в таком состоянии после объявления радостного события? Он думал об этом, правда, уже позже, когда прошел первый приступ паники. И ему стало стыдно. Он попытался заставить себя увидеть в рождении ребенка светлую сторону. Саша ходил по магазину в поисках подарка Ляле, когда она позвонила ему и сообщила, что ошиблась в своих предположениях. И он ощутил ни с чем несравнимое чувство облегчения. Глупое и инфантильное – ведь ничего в его жизни не изменилось!

Саша сидел за рулем машины, стоявшей на обочине дороги. Мимо с воем проносились автомобили. Он сидел и думал, что его брак был лишь логичным продолжением всей его жизни, поставленной не на те рельсы. Его победное шествие, не знающее сомнений и упреков, остановок и отступлений было ложью с самого начала. Жизнь оказалась гораздо сложнее, чем ему хотелось себе признаться, и завоевать ее можно, только не боясь проиграть. А он, вечный отличник, хотел и в карьере, и в жизни только наивысших оценок, только ощутимых знаков победы, и они рассыпались в прах, оставляя его совершенным банкротом.


(Продолжение)


нобярь, 2008 г.

Copyright © 2008    Ольга Болгова, Юлия Гусарова

 

Вернуться   Начало игры

 

Обсудить на форуме

Исключительные права на публикацию принадлежат apropospage.ru. Любое использование
материала полностью или частично запрещено

В начало страницы

Запрещена полная или частичная перепечатка материалов клуба  www.apropospage.ru   без письменного согласия автора проекта.
Допускается создание ссылки на материалы сайта в виде гипертекста.


Copyright © 2004  apropospage.ru


      Top.Mail.Ru