Joanna Claydon This king business (The Great Detective Tim Coleman series)
Джоанна Клейдон Перевод: Королевские дела
(Из похождений великого сыщика Тима Коулмена) Послесловие переводчика
Два года я отказывался отвечать на бессмысленные вопросы типа...: "С каким из твоих героев ты идентифицируешься?"
Господи боже мой, да с каким идентифицируется любой автор? С наречиями, разумеется. Умберто Эко. Заметки на полях "Имени розы"
(пер. Е.Костюкович)
Вот теперь я могу сознаться в своей маленькой мистификации. И проницательные читатели, которые сразу меня раскусили, и наивные души, что попались на старую как мир уловку волка в овечьей шкуре, - все пусть удостоверятся прямо и недвусмысленно: Джоанна Клейдон всего лишь псевдоним вашей покорной слуги.
На фамилию Клейдон я имею право с тех пор, как мы в клубе любителей английского языка придумали этот славный род, изыскали ему герб, раскопали семейную историю и развесили по стенам фамильные портреты. Какие ещё могут потребоваться доказательства! А имя взято в честь Йоанны Хмелевской, специально, чтобы пришпорить мою бедную фантазию; ведь героиня хитроумной польки в боевике "Полная фраза покойника" прокопала семиметровую каменную стену узилища вязальным крючком, пластмассовым. Хотя и она не единственная в своём роде.
Давно, в 30-х годах, венгр Енё Рейто под энглизированной маской "П.Ховард" писал боевики в строгих правилах искусства, настолько совершенные, что более всего похожие на пародию, которая не в бровь, а в глаз. Ещё и сейчас я могу вызвать в памяти ощущение подъёма - да чего, стремительного взлёта - испытанное во время перевода в студенчестве "Белокурого урагана" (с английского перевода - запутанно?). И насмешливый чешский фильм "Призрак замка Моррисвилль", сгущённый боевик, драгоценность из воспоминаний моего детства, с годами только прибавившая в глубине, игре и блеске - типичное то! Хоть в литературной табели о рангах и низкий, это захватывающий жанр.
Вот моя лепта в знак смиренного выражения трепетных чувств и гранитной уверенности в его непреходящей ценности и пользе; для здоровья хотя бы - душевного здоровья, чувства юмора и фантазии.
Радостно было писать "Тима": вывязывать сюжет, следить, чтобы не торчали безобразные узелки и нитки не провисали в воздухе; вымерять композицию, считать на пальцах необходимое время действия и ритм описания, и тут же с лёгким сердцем благополучно их разрушать; вылавливать навязчиво повторяющиеся слова и до победного конца охотиться за синонимами. И удивляться, непрестанно удивляться: как вышло, что я всё пишу его да пишу - и имею шансы закончить. Чего-чего я только не начинала, но лишь идея получала удовлетворительное выражение, продолжать было незачем. Кабы не одно внешнее, можно сказать, случайное обстоятельство, а именно аспирантура... Работа трудно мне давалась, я искала отдушину, и то был эскапизм в чистом виде. Вместо усреднённого научно-технического стиля ярмарка эпитетов; вместо безусловного следования реальности эксперимента обстоятельное изложение всяких невозможностей; вместо скрупулёзного (научная этика!) цитирования игра в мозаику, ещё вернее, окрошку из разных кусочков различных произведений. Тоже элемент учёного воспитания: известно ведь - спиши работу с одного источника, и ты жалкий плагиатор, а спиши с сотни-двух-трёх, и ты серьёзный исследователь, глубоко изучивший проблему.
Шла беспрерывная подпитка "Тима" из всего прочитанного; а поскольку, занятая важным в общих глазах делом, я считала себя вправе читать так называемую лёгкую литературу, которую всегда откровенно любила, всё и сложилось в общую мозаику. Впустую тратила время? Наверное. Хотя совесть меня не мучает: диссертацию я честно защитила, и даже раньше, чем закончила боевик. И едва ли не самое главное преимущество я получила - наконец без редакторских помех смогла реализовать свой индивидуальный стиль: с объёмной фразой и непременным определением. Когда-то Стивенсон объявил войну прилагательному, я в этой битве на другой стороне баррикады. Булыжник - оружие пролетариата, а писатель бьётся со словами. Действия его героев ведь не им расписаны. Браки совершаются на небесах, друзья познаются в беде, аппетит приходит во время еды - ничто не ново под луной. Совершил персонаж подвиг или промах, женился или застрелился, выстрогал табуретку или сколотил состояние, нашёл клад или потерял веру в людей - всё уже было. Пожалуйста, выбирай повороты судьбы, употребляй тонкость ума, измышляй, чудеса твори, хоть на голову стань - всё равно иначе, чем жизнь когда-нибудь и где-либо, не распорядишься. Собственно от пишущего в книге одни слова: скажи мне, какие ты подобрал прилагательные, глаголы, наречия, а я скажу... другие, свои. И пока стоит у меня на полке словарь синонимов, да из памяти не все ещё улетучились набитые там "слова, слова, слова" - для меня дело чести подбирать их: согласованные и несогласованные, обособленные и необособленные определения, а также обстоятельства образа действия и слова категории состояния. А что сложны мои грамматические конструкции, так это потому, что простые нераспространённые предложения и выражают собой простые нераспространённые мысли. Просто чтобы ладить со своей ассоциативной памятью, я должна была выучиться как сложносочинению, так и сложноподчинению. И ещё - чтобы возможность была почаще ставить моё любимое тире, не только в случаях "если, когда, а, но, да, поэтому, точно", а вообще. Критические замечания моему стилю попали даже в заключение ведущей организации, возражение у меня готово, списано уже: "Мой стакан невелик, но я пью из своего стакана". Как читатель, я тянусь к ясности, стройности и классической гармонии: будь то естественное дыхание зрелого пушкинского стиха или экономное изящество стиля несравненной Джейн Остен, алмазная шлифовка максим Ларошфуко или величавое течение прозы Томаса Манна, старательное "простое письмо" Пристли или кристальная компактная фраза Моэма. Но если моя доля - свободно изъясняться в стиле цветистом и кудреватом, кто возьмётся осудить, раз употребление лексики словарно верно, а грамматика не хромает.
Впрочем, смею заверить, что откровенно графоманских перлов, с похвальной щедростью рассыпанных в тексте ("ватное облако безмолвия окутало уединённый приют"), потребовала от меня специфика жанра. Из того, что я отношусь без благоговейной серьёзности к благородному искусству низать строчки, не следует ещё, будто я и впрямь не сумею отличить жемчуг от бисера. Уж хотя бы читатель я неплохой, опытный по крайней мере. Очень постепенно я сживалась с действующими лицами, которые поначалу виделись мне комическими марионетками несообразного бурлеска. В соответствии с литобзором я собиралась вести расследование в откровенно насмешливом ключе: всё должно было происходить само собой, зато великий сыщик пожал бы лавры. Но Тим, славный парень, предпочёл делать свою работу сам. И Ота фон Баркштейн продемонстрировал характерную независимость, влюбившись не в ту девушку, которую я для него планировала. Да и девушки сами не сразу поставили меня в известность о своих истинных чувствах. Во всяком случае, я бы ни в жизнь не догадалась насчёт графа Бросковица, чьё назначение было - олицетворять бравого гусара, а не готового жениха. Ну, а уж когда коварный злодей и измышлитель интриг Эккерн оказался неприкаянной душой, запутанной в чужих расчётах, я поняла, что окончательно осталась за бортом.
Возможно, следы первоначальных замыслов застряли в ткани повествования, но то целое, что получилось, вовсе не моих рук дело, а бесповоротно вывернувшихся из авторских вожжей созданий моей фантазии. Да полно, фантазии ли? Однажды перед зеркалом я вдруг поняла, откуда у Тима нелады с причёской: от моих собственных мягких, не поддающихся приличной укладке волос; почему персонажи, кого не возьми, помешаны на правилах поведения - это ведь и мой пунктик; и даже фразочки Эрминя, которые я специально собирала, выросли из афоризмов, полезных для поучения студентов на лабораторных работах, типа "Быстро делает тот, кто не переделывает". Если верно, что единственный прототип всех героев - сам автор, "Эмма - это я", и прочие освящённые временем предания, тогда хорошо, раз мы такие неодномерные, и то, что сами, да ещё о себе, напишем, читаем с изумлением и интересом.
Потому что я с самого начала рассчитывала быть чуть ли не единственным читателем "Королевских дел", не обольщаясь насчёт грядущей популярности. Самые простодушные книгу, может, и проглотят, как глотают р-р-романы вообще; самые начитанные и ироничные, кто знает, вдруг да оценят мозаику и стилизацию. Но между этими тонкими краюшками - целый каравай, и вот там-то, в массе, "Тим" не понравится. С другой стороны, и трагичного ничего я в этом не вижу. Раз боевик скрасил мою жизнь - уже целиком и полностью выполнил свою задачу.
Мои милые доброжелатели, никакая самая любезная похвала не поможет мне любить его больше, чем прежде. Мои нелицеприятные критики, никакой самый суровый разбор не заставит меня стыдиться его. Я писала для себя и совет держала сама с собой - и так обрела то счастье, которого нам всегда не хватает. Игра закончена; фарс сыгран; финита ля комедия.
Copyright © 2008 deicu
Впервые опубликовано на сайте
в «Литературные забавы»: октябрь, 2008 г. 
|
