О жизни и творчестве Джейн Остин

Подготовка и перевод материала - Элайза
Редактор - Romi

Начало   Пред. гл.

В конце 1780-х годов, пока Джейн превращалась из подростка в молодую девушку, клан Остенов постепенно претерпевал изменения своего количественного и качественного состава и рассеивался, кое-где разрастаясь, а кое-где и уменьшаясь в размерах. И в то время как одни члены семейства безмятежно благоденствовали, на судьбы других уже начинали отбрасывать тень грозные политические события эпохи. Пока что миссис Хэнкок и Элайза не особенно беспокоились по поводу медленно, но неуклонно надвигающихся следствий Французской революции. Они прибыли в Англию с очередным визитом в 1790-м году. На том этапе развития событий никого пока не ограничивали в передвижениях и очень немногие чувствовали себя в опасности, оставаясь Париже. Часть лета 1790 года они провели в Стивентоне, и именно тогда Джейн посвятила Элайзе «Любовь и дружбу». На тот момент это было самое длинное ее произведение, и можно считать это посвящение доказательством привязанности к кузине.

    Но хотя Джейн и Элайза оставались близкими подругами, между Элайзой и Генри явно пробежала кошка. В их отношениях возникли холодок и отчуждение, вину за которые Элайза возлагала на Генри. Поскольку в течение последних нескольких лет они активно флиртовали друг с дружкой, и учитывая то, что Генри к тому моменту уже был не мальчиком-Керубино, а вполне взрослым молодым мужчиной 19 лет от роду, это отчуждение подозрительно похоже на противоборство. Как далеко мог зайти подобный флирт? Соломенная вдова, замужем за человеком, к которому она, по собственному признанию, не испытывала любви, обладающая явной жаждой жизни и всех ее удовольствий, имея темпераментного юного воздыхателя, могла играть с ним в игру «холодно-горячо», а затем выражать невинное удивление результатами своего поведения. А молодой человек вполне мог кипеть от ярости или протестовать, или пребывать в дурном настроении. Очевидно, между ними вспыхнула какая-то ссора. Генри вернулся в Оксфорд.

    Элайза же уехала в Париж (в сопровождении миссис Хэнкок и маленького Гастинса), но вскоре вернулась Англию, поскольку ее муж отправился на юг страны продолжать свою болотно-осушительную эпопею. Капо де Февилид был ярым роялистом, что неудивительно, учитывая, что он получил свои земли от короля. Элайза упоминает об этом в письмах от 1791 года, добавляя, что граф «в сердце своем уже присоединился к роялистскому клану в Пьемонте и Турине», где в это время находились в изгнании некоторые французские принцы.

    Революция тем временем катилась дальше, становясь все более жестокой, все более радикальной и кровавой. Англичане, так же как и представители других европейских держав, начали ощущать в своем пребывании во Франции определенную угрозу. Жизнь в Париже сделалась неуютной для той, которая предпочитала называться «мадам графиней», и в начале 1791 года она вновь привозит мать и сына в Англию, не планируя в ближайшем будущем возвращаться на континент. Проведя какое-то время в Маргейте ради морских процедур, рекомендованных для малыша Гастингса, они снова поселяются на Орчард-стрит в Лондоне, где миссис Хэнкок делает успехи в обучении внука чтению.

    А Остенов в это время занимает помолвка Эдварда. Он собирается жениться на Элизабет Бриджес, дочери баронета из Гуднестон-Парка в Кенте. Невесте было 18 — меньше, чем Кассандре, и всего на два года больше, чем Джейн; этот брак одобрили и Бриджесы, и Найты, и — хоть и на расстоянии — Остены, и свадьба была назначена на конец года. Все девушки Бриджес, хорошенькие и элегантные, обучались в лучших пансионах, располагавшихся на Квин Сквер в Лондоне; и две сестры Элизабет обручились практически одновременно с ней. Похоже, все вокруг стали подумывать о браке. Даже Джейн грезила о будущих мужьях. Она испещряет листок бумаги в отцовском приходском реестре именами своих вымышленных женихов: «Генри Фредерик Говард Фитцуильям, из Лондона», «Эдмунд Артур Уильям Мортимер, из Ливерпуля». В этих девических фантазиях нет ровным счетом ничего удивительного и примечательного, если не считать довольно неожиданной популистской нотки, вкравшейся в строчку в самом низу страницы: «Джек Смит женится на Джейн Смит, в девичестве Остен». Похоже, воображение дочери приходского священника-тори в какой-то момент увело ее в несколько необычном направлении; интересно было бы знать, о чем именно она тогда замечталась.

    Но как бы ни была погружена Джейн в свое воображение, книги и сочинение историй, из ребенка, наблюдающего за жизнью взрослых, она постепенно превращалась в молодую женщину, которая этой жизнью живет. Джейн не было и 14-ти, когда миссис Остен перевалило за 50 — большая возрастная разница между матерью и дочерью; и похоже, что вновь материнскую роль в плане помощи, советов и наставлений подрастающей Джейн взяла на себя Кассандра. Менструации у большинства девушек в XVIII столетии начинались довольно поздно, в 15 или 16 лет; девицам следовало научиться справляться с этим неловким и неприятным состоянием как раз в тот период, когда они, как им внушалось, вступали в самый важный и решающий этап своей жизни, когда ожидалось, что они должны привлекать поклонников и ухажеров и когда большинству из них, естественно, хотелось всегда выглядеть безупречно элегантными, спокойными и невозмутимыми. Представьте, каково им было при отсутствии проточной воды и водопровода, к примеру, скрывать факт стирки и сушки своих тканых прокладок в доме, где было полно мальчишек-подростков. Это еще одна сторона повседневной жизни тех времен, о которой не сохранилось практически никаких письменных свидетельств, но наверняка в тогдашних условиях даже девушки из самых немногочисленных и практичных семей должны были временами чувствовать себя уязвимыми и испытывать дискомфорт.

    В подростковом возрасте важной составляющей жизни сделалась также дружба с другими девушками. В Стивентон регулярно приезжала кузина Джейн Купер, а в самом конце 80-х годов неподалеку поселились две семьи, в которых тоже были дочери. Весной 1789 года в округу приехали жить Марта и Мэри Ллойд. Их мать, миссис Ллойд, была вдовой священника и имела аристократические родственные связи, вроде тех, которыми гордилась и миссис Остен. Возможно поэтому она охотно начала общаться с ними, сочтя эту семью приятным добавлением к местному обществу. Они приходились кузинами Фаулам, сыновья которых учились в Стивентоне, и третья дочь Ллойдов вышла замуж за старшего сына Фаулов. Джеймс Остен был на свадьбе у своего друга, где и познакомился со всей семьей, а вскоре после этого миссис Ллойд арендовала у мистера Остена пасторат в Дине и поселилась там. Мэри Ллойд была любимицей миссис Остен. Хотя по возрасту она была ближе к Джейн, та никогда ее не любила. Джейн предпочитала Мэри ее сестру Марту, которая была почти на 10 лет старше, но зато обладала замечательным чувством юмора. Джейн посвящает Марте свои стихи и рассказы, и две девушки, бывало, оставаясь друг у друга в гостях, с удовольствием делили одну постель и не спали до самого утра, болтая и смеясь всю ночь напролет, как сообщает Джейн в одном из писем к Кассандре. Отныне Ллойды будут играть постоянную роль в жизни семьи Остен.

    И в том же году семейство Бигг, имеющее трех незамужних дочерей — Кэтрин, Элизабет и Алетею — унаследовало Мэнидаун, большую усадьбу в четырех милях от Дина. Мистер Бигг, или Бигг-Уизер, был зажиточным землевладельцем, и его дочерям тоже причиталось небольшое состояние, но это не помешало им завязать с сестрами Остен, не имеющими ни гроша за душой, настоящую крепкую дружбу. Девицы Бигг были умны и их вкусы во многом оказались схожими. Таким образом вокруг Джейн образовалось общество молодых женщин, с которыми она могла общаться, обсуждать прочитанные книги и обмениваться ими, сравнивать наряды, разучивать новые танцы и музыку, гулять, ездить в Бэзингсток за покупками и сплетничать о собственных семьях и соседях.

    Тем временем Джеймс покинул Оксфорд, так как получил должность викария в Овертоне, недалеко от дома. Он вращался в хорошем обществе и даже охотился в свите членов королевской семьи, наезжавшей в те края. Вскоре он познакомился с молодой женщиной, которая отвечала самым честолюбивым мечтам молодого викария. Энн Мэтью была дочерью генерала и внучкой герцога. У нее имелись хорошие финансовые перспективы, она была тоненькой брюнеткой с красивыми глазами, но поскольку ей уже исполнилось тридцать два, на ярмарке невест ее уже, можно сказать, «списали со счетов». Джеймс увидел свой шанс и воспользовался им. Он получил согласие Энн и был благосклонно принят в ее семействе несмотря на то, что был простым викарием. Отец обещал выделить ей денежное содержание в 100 фунтов в год, а это означало, что вкупе с доходами Джеймса они могли позволить себе обставить дом и обзавестись экипажем и сворой гончих.

    Пока совершались все эти приятные события, Элайза и ее мать переживали тяжелые времена. Миссис Хэнкок тяжело заболела: ее мучили сильные боли в груди, и Элайза отчаянно пыталась найти какое-нибудь средство, чтобы вылечить ее, хотя они обе понимали, что ситуация очень серьезна. Шарлатаны, готовые нажиться на отчаявшихся, предлагая чудесное излечение, существовали во все времена. Элайза и ее мать обратились к некоей «докторше», которая внушила им «самые радужные надежды на полное излечение». Но каким бы ни был ее метод, который, как она предупреждала, потребует много времени, он вряд ли был менее эффективен, чем прочие, существовавшие в то время способы лечения рака груди. Миссис Хэнкок уверяла, что в результате лечения боли уменьшились, и Элайза позволила себе надеяться на «невыразимое счастье увидеть, как к моей возлюбленной родительнице возвращается здоровье». Каждая из них пыталась утешить и ободрить другую.

    По мере того как проходило лето, Элайза полностью забросила все свои поездки и развлечения и затворилась на Орчард-стрит, безотлучно находясь при матери и пытаясь отвлечь ее от мыслей о болезни и отогнать собственную «мучительную тревогу». Она была настолько занята и несчастна, что даже не известила Остенов о состоянии матери до июня месяца, когда ее навестил Эдвард. Он собирался в поездку по Озерному краю, и Элайза даже нашла в себе силы по старой памяти поддразнить его по поводу его готовности отправиться в путешествие одному, без своей нареченной. «Я спросила его, как же он сможет это вынести, на каковой вопрос он ответил той улыбкой спокойной покорности судьбе, с которой представители его пола обычно переносят обстоятельства подобного рода». На сей раз она ни словом не упоминает о Генри.

    Миссис Хэнкок не смогла выбраться в Стивентон. Весь август ее мучили острые боли. Как пишет Элайза, «…несмотря на все мои старания, процесс улучшения идет очень медленно. Я иногда падаю духом и содрогаюсь от одной мысли, что наши усилия могут не принести результата… Как ужасно испытывать даже тень неуверенности, когда речь идет о тех, кого мы любим!» «Докторша» продолжала кормить их обещаниями выздоровления, но теперь Элайза обращается еще и к хирургу мистеру Рупсу. К октябрю миссис Хэнкок была уже прикована к постели и не видела никого, кроме дочери и доктора Рупса. В конце месяца у нее случился «ужасный приступ», и Элайза вызвала врача, который выписал лауданум. Элайза к тому времени находилась уже в расстройстве, «граничащем с помрачением рассудка» и не способна была толком уразуметь, каково было действительное мнение мистера Рупса по поводу исхода болезни.

    Надежда сменялась отчаяньем и наоборот; так продолжалось долгие месяцы. «Никогда год 1791 не изгладится из моей памяти: с самого первого месяца, как он начался... мои чувства постоянно подвергались все новым и новым испытаниям», — писала Элайза. К Рождеству миссис Хэнкок страдала от сильнейшего кашля, отсутствия аппетита, расстроенного желудка и жестоких болей, а опухоль и не думала уменьшаться. Однако она самоотверженно уверяла дочь, что «в ее изначальном заболевании, как ей кажется, наблюдается улучшение». «Но, к моей невыразимой скорби, я не могу тешить себя тою же верою». Слабый проблеск прежней Элайзы мелькает в строках, где она сообщает Филе о приглашениях на два элегантных бала, но у нее не возникло ни малейшего желания появиться ни на одном из них. Лицемерная кузина Фила ханжески сокрушается в письме своему брату, что «веселая и беззаботная жизнь» бедной Элайзы теперь приносит свои справедливые плоды, и предрекает, что в итоге та останется «в одиночестве и без друзей».

    Заботиться о пятилетнем Гастингсе становится сложнее теперь, когда «вторая мама» не может более принимать участие в его воспитании, но Элайза по-прежнему не теряет надежд на излечение сына. Она сменяет его детские платьица на штанишки и жакеты, надеясь, что в них ему легче станет ходить, хотя он даже не может толком держать спину прямо.

    Из Франции тоже приходили только плохие вести. В сентябре в Марэ граф подвергся нападению разъяренной толпы крестьян. Ему удалось спастись, но новый дом был целиком разграблен и работы по строительству дренажной системы остановились. Он перебрался в Париж. У него не было денег, не говоря уж о том, что он задолжал теще 6,500 фунтов.

    Миссис Хэнкок скончалась в феврале 1792 года в Хэмпстеде, куда за несколько недель до этого Элайза перевезла ее в надежде, что на свежем воздухе ей будет легче дышать. За 60 лет своей жизни Филадельфия достигла многого и многое пережила. Надпись на могильном камне сообщает о «Филадельфии, супруге Тайсо Соула Хэнкока» как о той, «чьи моральные совершенства соединялись с жизнью, исполненной всех христианских добродетелей» и с благочестивым смирением, с которым она переносила «тяжелейшие испытания, вызванные длительным и тяжким недугом». Жану Капо де Февилиду удалось выбраться в Англию, чтобы утешить жену и сына, и они все вместе предприняли довольно унылую поездку в Бат. Но вскоре он узнал, что если дольше останется за границей, то будет объявлен «эмигрэ», а его владения конфискуют, и поспешил вернуться в Париж.

    В декабре 1791 года состоялась свадьба Эдварда. Это было двойное венчание — одновременно с одной из сестер Элизабет. Джейн посвятила ему своих «Трех сестер», надо сказать, одну из своих наиболее жестких ранних историй, в которой к тому же речь идет о меркантильном сватовстве. Довольно двусмысленный подарок к свадьбе — даже самая добродушная невеста могла бы счесть его бестактным. В те времена венчания не подразумевали большого скопления родственников и знакомых, так что вряд ли Джейн присутствовала на свадьбе Эдварда. Она вполне могла быть в числе гостей на венчании Джеймса, которое состоялось в марте 1792 года не так далеко от дома, в Лаверстоке. Джеймс и Энн вскоре переехали еще ближе к Стивентону, обосновавшись в пасторате Дина, откуда съехали Ллойды. К их отъезду Джейн написала Марте стихотворение, а Мэри посвятила свой рассказ «Эвелина», полный поспешных браков и помолвок, переездов, забывчивости и похорон. Ллойды переехали за 18 миль, в Ибторп. Для ежедневных визитов было далековато, но Кассандру и Джейн вскоре пригласили туда погостить.

    В июне стычка толпы с конными гвардейцами в центре Лондона, на Маунт Стрит, напугала Элайзу. Она была далеко не единственной, кто задавался вопросом, не перекинется ли революционный дух через воды Ла-Манша. Наиболее заметные представители графства Хэмпшир специально собрались, чтобы выразить поддержку правительству Питта и заявить об отсутствии каких-либо симпатий к французскому Национальному конвенту и своем неодобрительном отношении к революционным организациям в Англии. Поскольку Хэмпшир преимущественно населяли сторонники тори, одно то, что они нашли нужным заговорить об английских и французских революционных организациях, демонстрирует их обеспокоенность.

    Позже тем летом Элайза с маленьким сыном появилась в Стивентоне, где Гастингс «стал игрушкой для всей семьи». В кругу близких она немного расслабилась, успокоилась, и даже позволила себе быть счастливой, глядя на мистера Остена, чье «сходство с моей любимой матушкой сейчас сделалось сильнее, чем когда-либо». Иногда это умиляло ее до слез: «Я всегда нежно любила дядю, но кажется, что сейчас он стал мне еще дороже, ведь он самый близкий и самый любимый родственник моей родительницы, о потере которой я никогда не перестану скорбеть».

    Джейн уже стала выше Элайзы и по-прежнему не чаяла души в своей кузине, для которой, в свой черед, оставалась любимицей. Элайза с похвалой отзывается об обеих сестрах, отмечая заметные улучшения в их внешности и манерах и отдавая должное их здравомыслию.

    А Генри… Генри теперь был ростом выше шести футов (т. е. 183 см) и тоже, по мнению Элайзы, сделался лучше; более того, он «одарен необычайными способностями». Охлаждение между ними прошло, ну или отчасти прошло, и теперь их связывали «вполне приличные родственные отношения. Ты же знаешь, что семья предназначает его для церкви». А Элайза царила на клубных балах в Бэзингстоке.

    Джейн уже исполнилось 16. Сам по себе достаточно некомфортный возраст, а уж от того, что, будучи младшим членом семьи, она вынуждена была наблюдать, как старшие братья и сестры завязывают романтические отношения, пока недоступные ей самой, было, должно быть, не легче.

    В декабре планировалась еще одна свадьба. Джейн Купер, у которой к тому времени умер и отец, уже какое-то время жила в Стивентоне и была помолвлена с морским офицером, капитаном Томасом Уильямсом. Они познакомились в июле того же года на острове Уайт, а уже менее чем через месяц он сделал ей предложение, на которое она ответила согласием. Они должны были сочетаться браком накануне Рождества. Это была самая романтичная свадьба в семье: молодому офицеру, которому только предстояло сделать себе состояние, удалось всерьез вскружить голову красавице Джейн и заглушить все голоса, предупреждавшие о неосмотрительности и преждевременности данного шага. Бракосочетание состоялось в стивентонской церкви; свидетельницами были Джейн и Кассандра Остен, а церемонию отслужил Том Фаул; у них с Кассандрой дело тоже шло к помолвке.

    Правда, в их случае столь стремительный брак был невозможен, поскольку у Тома Фаула не было почти никаких средств, если не считать очень бедного прихода в Уилтшире. Никаких ближайших перспектив перед ним не открывалось, а у Кассандры и подавно ничего не было. Они оба отличались благоразумием и развитым чувством долга, и без какого-либо давления со стороны обеих семей прекрасно понимали, что им придется ждать, возможно, годы, прежде чем они смогут позволить себе пожениться. Без денег не могло быть и речи о создании семьи. Тем временем и Энн, жена Джеймса, и Элизабет, супруга Эдварда, уже «увеличивались в размерах», как выразилась Элайза, или, используя менее деликатный оборот брата лорда Портсмута Коулсона, «влипли по полной!» Оттенок веселой угрозы, содержащийся в этой фразе, произвел определенное впечатление на Джейн, судя по тому, что позже в одном из писем она его процитировала: действительно, даже самая оберегаемая и обожаемая жена не в состоянии контролировать эту сторону своей судьбы.

    Вопрос о том, насколько женщина в состоянии распоряжаться собственной жизнью, должно быть, не раз приходил ей в голову в этот год, заполненный помолвками и свадьбами. Деньги, деньги и еще раз деньги. Для женщины, их не имеющей, никакой свободы не было, будь она замужем или нет. Элайза рассказала Джейн об опыте своей матери, о том, как тете Филадельфии пришлось молоденькой девушкой в одиночку предпринять путешествие в Индию и выйти там замуж за человека, которого она не знала и не любила, иными словами, совершить обычную сделку, предоставив свое тело и общество в обмен на деньги. Джейн так поразила эта история, что она в то же лето включила ее в свое новое произведение. В неоконченном романе «Катарина, или Беседка», подруге Катарины, сиротке мисс Винн, досталась судьба юной Филадельфии Остен:

«Старшей дочери пришлось принять предложение одного из родственников, который снарядил ее для поездки в Ист-Индию; и хотя это бесконечно противоречило ее наклонностям, она принуждена была принять единственную возможность, ей предоставленную — оказаться на Содержании. Возможность эта была столь противна всем ее представлениям о Пристойности, столь претила ее Желаниям, столь оскорбляла ее Чувства, что она почти готова была предпочесть ей Рабство, коли позволено ей было бы Выбирать. Благодаря своей Привлекательности она нашла себе мужа, как только приехала в Бенгалию, и теперь уже около года состояла в браке. В браке, хоть и роскошном, но несчастливом, соединенная с человеком вдвое старше ее, чей нрав был лишен любезности, а Манеры — приятности, хоть Характер его и был достоин уважения. После замужества подруги Китти всего дважды получала весточки от нее, и от этих Писем оставалось ощущение неудовлетворенности, словно она не могла открыто выражать свои чувства, хотя каждая строчка в них свидетельствовала о том, что она Несчастна».

Этот безрадостный и откровенный отчет об опыте, пережитом ее покойной теткой, был написан через несколько месяцев после смерти миссис Хэнкок. Как отнеслись к этому пассажу мистер и миссис Остен, неизвестно; Джейн было 16, и она посвятила эту вещь Кассандре. В сюжете повести эпизод с фактической продажей девушки стоит несколько особняком от остального действия, которое в целом выглядит более жизнерадостным, являясь сатирико-комической зарисовкой жизни английской провинции, где уже слышится интонация, постепенно приближающаяся по тону к ее последующим, более поздним романам. Но интересно, что автор возвращается затем по ходу повествования к этому эпизоду еще несколько раз, словно не желая о нем забывать. Подружка Катарины Камилла Стэнли, дочь члена парламента, заявляет, что мисс Винн на самом деле очень повезло, что ее отправили в Индию и выдали замуж за «невероятно богатого человека». На что Катарина отвечает: «Ты называешь это везением — девушку, обладающую Талантами и Чувством, посылают на поиски мужа в Бенгалию, где ей приходится выйти за Мужчину, о Характере коего у ней не было возможности судить до тех пор, пока это Суждение могло принести ей хоть какую-то пользу, и который вполне мог оказаться Тираном либо Глупцом, либо и тем и другим... Ты это называешь везением?» Слова Камиллы — речи пустоголовой богатенькой девицы, с точки зрения которой это все просто «забавно». В Катарине же, у которой достаточно здравого смысла и воображения, эта история вызывает дрожь отвращения. Камилла небрежно отмахивается: «Она не первая и не последняя девушка, которая отправилась в Ист-Индию за мужем, и я заявляю, что если бы я была бедна, то решила бы, что это было бы весьма и весьма забавно». Здесь мы слышим отголоски действительных споров, спровоцированных прямым упоминанием об опыте, пережитом ее тетей Филой. В этом смысле это уникальный эпизод в творчестве Остен.

Элайза с Гастингсом провели в пасторате и осень. Для них нашлось место даже с учетом начала учебного года, поскольку все сыновья Остенов уже покинули отчий кров: младший, Чарльз, по достижении 12 лет отправился вслед за Фрэнсисом в Портсмут, в военно-морскую школу, а Фрэнсис, дослужившийся до лейтенанта, по-прежнему плавал в Ист-Индии. Финансовое положение мистера Остена оставалось стабильным благодаря ученикам и небольшому наследству, доставшемуся от дяди Фрэнсиса, который умер в почтенном 92-летнем возрасте. Возможно, он не одобрил бы того, что племянник вложил часть отписанной ему суммы в государственные лотерейные билеты — риск не оправдался.

Фанни, дочь Эдварда и Элизабет, родилась в Кенте в январе месяце, вскоре после того, как Джейн исполнилось 17; а Анна, дочь Джеймса и Энн, появилась на свет в апреле, когда, согласно семейному преданию, миссис Остен призвали в Дин прямо посреди ночи, и она отважно прошагала из одной деревни в другую с фонарем в руке по размытой и слякотной весенней дороге, чтобы помочь невестке произвести на свет внучку, которая станет ее любимицей. Джейн должным образом отметила свое вступление в статус тетки, написав абсурдно забавные подарочки для своих новорожденных племянниц: «Мнения и Предостережения о поведении юных девиц» для Фанни и «Всякую всячину» для Анны.

Отдаленные громы из Франции за эти три года становились все более угрожающими, и наконец в феврале 1793 года между Францией и Англией разразилась война. На семействе Остен это событие отразилось тем, что Генри оставил свои планы принять священнический сан и ученые занятия и записался в оксфордский милицейский полк, а затем отправился с ним Саутгемптон. В течение последующих семи лет он служил офицером, и хотя ему пришлось на время взять отпуск, чтобы получить степень, он поднимался по военной службе и пользовался большой популярностью среди своих сослуживцев-офицеров. Его полк квартировал в самых разных городах — и в Брайтоне, и в Ипсвиче, и в Дублине. Служба отрыла перед ним мир новых возможностей и впечатлений, и такая жизнь пришлась ему очень по вкусу.

Что касается Элайзы, то на ее судьбе революция и война сказались самым непосредственным образом. В феврале 1794 года ее мужа арестовали. Будучи в Париже, он попытался помочь одному пожилому маркизу, которого заключили в тюрьму по подозрению в заговоре против Республики. Демонстрируя больше благородства, нежели реального понимания того, во что он ввязывается, граф попытался подкупить одного из секретарей Комитета общественной безопасности. Тот обманул его и дал против него показания. Другими свидетелями выступили его экономка и женщина, которая, по слухам, когда-то была его любовницей. Его служанка, цветная девушка Роуз Кларисс, не умела ни читать, ни писать, поэтому ее не позвали. 22 февраля Жан Капо де Февилид был приговорен к смерти и гильотинирован спустя несколько часов после вынесения приговора. Элайза пробыла замужем за ним 12 лет.

В какой-то момент в течение последующих двух лет (точная дата нам неизвестна) Джейн Остен написала небольшой эпистолярный роман под названием «Леди Сьюзен». Как и в большинстве ее ранних произведений, речь здесь тоже идет о скверном поведении; но этот роман закончен и отшлифован, и в нем содержится более глубокий и тонкий анализ подобного поведения и его причин. Это произведение разительно отличается от всего, написанного ею раннее и от всего, что будет написано ею позже, не говоря уж о том, что для молоденькой дочери сельского священника оно и вовсе экстраординарно. Роман отличается четкой и продуманной композицией, напоминающей пьесу, и выпуклыми характерами; а по тону он циничен не менее, чем произведения самых отъявленных в этом отношении драматургов эпохи Реставрации, которые, возможно, отчасти и послужили ей источником вдохновения (к примеру, пьесы Ванбру и Конгрива, имевшиеся в библиотеке ее отца). Но интонация у Остен все же своя, совершенно индивидуальная. Она создает образ женщины-хищницы, которая на протяжении всего романа находится в центре внимания и весьма остроумно рассказывает свою историю. Ее порочность очевидна, но в то же время она привлекательна и настолько занимательна, что мы невольно сочувствуем ей в схватке с теми глупцами, которыми по большей части являются ее жертвы.

Появление «Леди Сьюзен» иногда связывают с именем Элайзы де Февилид, и не только потому, что та тоже была умной и красивой молодой вдовой. Разумеется, это не ее портрет, но предполагается, что данная вещь написана под влиянием романа Шодерло де Лакло «Опасные связи» (1782 г.), а кто же мог показать Джейн Остен экземпляр этой скандальной книги, как не Элайза?.. С другой стороны, хотя Элайза вполне могла иметь у себя «Опасные связи», сложно поверить, что она дала ее почитать своей незамужней кузине. Одно дело — цинизм, и совсем другое — откровенные сексуальные сцены и описания. Но вполне можно предположить, что она подробно рассказывала кузине об этой книге и ее содержании, поскольку и сюжетное, и идейное сходство действительно налицо.

Обе истории, хоть и декларирующие строгую моральную точку отсчета, в некоторой степени опровергают ее, наделяя отрицательных персонажей инициативой и обаянием. Леди Сьюзен — плохая мать и вместе с тем обворожительный Дон Жуан в юбке. Она использует свои чары практически так же, как и маркиза де Мертей: чтобы манипулировать, предавать, совращать и наносить оскорбления своим жертвам, будь то любовники, друзья или родственники. Леди Сьюзен приспосабливается к новым обстоятельствам быстрее, чем все, с кем встречается, и никогда не позволяет застичь себя врасплох или показать окружающим, что чем-то разгневана или расстроена. Даже когда обстоятельства оборачиваются против нее, она остается внешне безмятежной, вежливой и предупредительной. Те, кто относится к ней с настороженностью и недоверием, не могут не признать, что у нее «приятная внешность, нежный голос и обворожительные манеры». Джейн Остен делает видимый упор на том, что леди Сьюзен ведет себя именно так, как предписывают пресловутые «учебники хороших манер». Можно даже добавить, что эта героиня искусно проявляет как раз те самые качества — «учтивость, доброжелательность и покладистость», которые мистер Остен рекомендовал своему сыну Фрэнсису. Леди Сьюзен в совершенстве овладела искусством пользоваться принятой в обществе моделью поведения, чтобы с ее помощью добиваться того, чего ей хочется.

Она пытается заставить дочь выйти замуж за человека, которого ей выбрала, но не угрожает при свидетелях. В шестнадцать лет она отправляет ее в пансион — и для того, чтобы унизить ее, и для того, чтобы «приобрести нужные связи». Леди Сьюзен прекрасно понимает, по каким законам живет и действует английское общество. Ей удается очаровать тех, кто предубежден против нее, и она находит «особое наслаждение в том, чтобы подчинить себе дерзкого наглеца, заставить человека, против тебя настроенного, признать твое превосходство». А в тех случаях, когда ей не удается преодолеть недоверие, она способна по меньшей мере обезоружить противника безупречной учтивостью манер. Самая худшая ошибка, которую она может допустить, — и ей самой это прекрасно известно — обнаружить свои подлинные чувства (кроме как перед обязательным по условиям жанра конфидентом). Вывод, который в бесстрастнейшей манере преподносит читателям Остен, сводится к следующему: в обществе имеют значение не дела, а внешняя видимость, не подлинный характер, а репутация. Леди Сьюзен совершает адюльтер и разрушает брак, но она не позволяет своему женатому любовнику навестить ее в провинции инкогнито: «Я ему настрого запретила. Непростительно поведение тех женщин, которые забывают, что пристало делать, дабы не уронить себя в глазах света». До тех пор пока она не разоблачает своих грехов, ей нечего бояться — она остается идеальной и безупречной леди.

Критики сочли историю довольно мрачной и зловещей, а натуру главной героини — «неженственной, хищной и агрессивной». Роман не отличается такой сложной структурой, как «Опасные связи», и сильно уступает по объему, что совсем неудивительно, учитывая разницу в возрасте и жизненном опыте двух авторов. Возможно, сюжет «Леди Сьюзен» выиграл бы, если бы у героини был оппонент, равный ей по уму и умению плести интриги; а так она, причинив максимально возможный вред, не встречает достойного отпора, и в какой-то момент ей это просто наскучивает: в конце она лишь пожимает плечами. Но энергия и уверенность, с которыми воплощены подобная идея и подобный характер, весьма примечательны. Эта повесть стоит особняком в творчестве Остен, являясь исследованием натуры взрослой опытной женщины, ум и сила убеждения которой оказываются сильнее, чем у окружающих: она понимает, что обречена жить в этой рутине, где ее возможности во многом растрачиваются впустую.

Этот опыт получился просто превосходным. Настолько превосходным, что Остен, наверное, и сама испугалась, почувствовав, что перо завело ее на некую опасную территорию, что в исследовании определенных сторон человеческой и женской натуры она оказалась слишком умна, слишком смела, слишком цинична. Она отложила эту историю и никогда не пыталась публиковать, хотя и скопировала ее десятилетие спустя. Очевидно, что никто из домашних также не поощрял Джейн вернуться к повести. С другой стороны, если бы у нее совсем не осталось к этому детищу интереса, если бы она не чувствовала никакой гордости за него, то она бы его и не сохранила. То, что Джейн Остен решила не развивать далее в своем творчестве этих идей и не написала более ничего, хоть отдаленно напоминающего «Леди Сьюзен», заставляет предположить: она решила взять под строгий контроль внутренней цензуры ту часть своего воображения, которая заводила ее исследования в глубины женской (особенно сексуальной) порочности. И только в относительно позднем «Мэнсфилд-парке» образ Мэри Крофорд вспыхнет искорками того огня, которым наделена леди Сьюзен, но лишь затем, чтобы вновь угаснуть. Тем не менее огонь этот был, как бы тщательно он не гасился.

Начало   Пред. глава

март, 2009 г.

Copyright © 2008-2009 Элайза, Romi

Обсудить на форуме

О жизни и творчестве Джейн Остин

Исключительные права на публикацию принадлежат apropospage.ru. Любое использование материала полностью
или частично запрещено

В начало страницы