О жизни и творчестве Джейн Остин

Ольга Болгова

Роман «Нортенгерское аббатство» был начат Остин в 1797 году и закончен в 1803 г. Сразу после написания роман был приобретен издательством «Кросби и К», но по неизвестным причинам так и не напечатан. «Нортенгерское аббатство» - пародия на модный в те времена «готический роман», хотя многие современники Остин так и не поняли этого.

Готический роман – прозаический жанр, имевший большой успех в конце ХVIII века и оказывающий большое влияние, особенно на молодые, умы. Непременными составляющими готического романа являлись: сюжет, который строится вокруг тайны; повествование окутано атмосферой страха и ужаса, жизням героя и героини постоянно угрожает что-то мистическое; сцена действия – мрачная и зловещая: заброшенный старинный замок, монастырь с подземными ходами; центральная фигура - молодая девушка, красивая, добрая, романтичная, чувствительная; обязателен образ злодея, который намерен уничтожить главных героев, или завладеть главной героиней, но в результате силы зла побеждены, героиня в финале награждается супружеским счастьем, положением в обществе и богатством.

Любимицей поклонников готического романа поры его расцвета стала Анна Радклиф (1764–1822). Между 1789 и 1797 она написала пять готических романов, четвертый из них, «Тайны Удольфо» (1794), до сих пор остается самым совершенным воплощением жанра. Это произведение и является настольной книгой главной героини романа Остин Кэтрин Морланд. Уже само название романа «Нортенгерское аббатство» заключает в себе намек на готический роман, т. е определяет, что место действия – аббатство - таинственное, полное ужаса, скрывающее жуткие тайны. Но, открыв книгу и прочитав первые страницы, мы не находим ни атмосферы таинственности, ни жуткой тайны, ни романтичной, чувствительной героини.

Вот как, например, начинается один из известных романов Анны Радклиф «Итальянец»:

«Винсенто де Вивальди впервые увидел Эллену Розалба церкви Сан Лоренцо в Неаполе, в 1758 году. Нежный выразительный голос Эллены привлек его внимание к ее фигуре, невероятно хрупкой и грациозной, но лицо ее было скрыто под вуалью. Завороженный этим голосом, он с почти болезненным любопытством вообразил, что его волнующее звучание должно отражать чувствительность ее натуры».

В готическом романе перед нами сразу же предстает прекрасная утонченная и таинственная героиня. А вот как начинает свой «готический» роман Джейн Остин: «Едва ли кто-нибудь, кто знал Кэтрин Морланд в детстве, мог подумать, что из нее вырастет героиня романа».

Ирония автора звучит уже с первых слов. Кэтрин Морланд - обычная провинциальная девушка, дочь священника, старшая дочь в семье из десятерых детей, не отличающаяся ни привлекательной внешностью, ни особенным характером, ни какими-то талантами и способностями.

«На протяжении многих лет Кэтрин оставалась такой же дурнушкой, как и все ее родичи. Тощая, несуразная фигура, вялый цвет лица, темные прямые волосы - вот как она выглядела со стороны. Ничуть не больше годился для героини романа ее характер. Ей всегда нравились мальчишеские игры - крикет она предпочитала не только куклам, но даже таким возвышенным развлечениям поры детства, как воспитание мышки, кормление канарейки или поливка цветочной клумбы. Работа в саду была ей не по вкусу, а если иногда она собирала букеты, то делала это как будто назло - так, по крайней мере, можно было заключить, судя по тому, что она обрывала именно те цветы, которые ей запрещалось трогать. Таковы были ее наклонности. И столь же мало сулили в будущем ее способности. Ей никогда не удавалось что-то понять или выучить прежде, чем ей это объяснят, - а иной раз и после того, ибо частенько она бывала невнимательной, а порою даже туповатой…Матери хотелось научить ее музыке... Занятия начались, когда девочке исполнилось восемь лет. Она проучилась год, и ей стало невмоготу... День, в который Кэтрин рассталась с учителем музыки, был счастливейшим в ее жизни... Писать и считать учил ее отец, а говорить по-французски - мать. Успехи ее были далеко не блестящими, и она отлынивала от занятий как только могла. Но что это был за странный, необъяснимый характер! При всех признаках испорченности, к десяти годам от роду она все же оставалась доброй и отзывчивой, редко упрямилась, почти никогда ни с кем не ссорилась и была хороша с малышами, если не считать редких вспышек тиранства. Она была шумной и озорной девочкой, терпеть не могла чистоту и порядок и больше всего на свете любила скатываться по зеленому склону холма позади дома.

Такой была Кэтрин Морланд в десять лет. К пятнадцати годам впечатление, которое она производила на окружающих, стало понемногу исправляться. Она начала завивать волосы и подумывать о балах. Ее внешность улучшилась, лицо округлилось и посвежело, глаза стали более выразительными, а фигура - соразмерной. Она перестала быть грязнулей и научилась следить за собой, превратившись в опрятную и миловидную девушку... "Кэтрин начинает выглядеть совсем недурно - она становится почти хорошенькой!" - слышала она время от времени. И что это было за удовольствие! Казаться почти хорошенькой для девушки, которая первые пятнадцать лет своей жизни слыла дурнушкой, - радость, гораздо более ощутимая, чем все радости, которые достаются красавице с колыбели».

Хотя автор и не отказывает своей героине в некоторой привлекательности и положительных качествах, все-таки странно, что она стала центральной фигурой романа. Разве может она сравниться с Эмили, героиней её любимых «Тайн Удольфо»?

«Эмили походила на свою мать идеальной элегантной фигурой, утонченностью черт лица и голубыми глазами, полными мягкой безмятежности. Но, унаследовав прелесть своей матери, она отличалась от нее характером, что было особенно заметно при общении, когда пробуждалась ее эмоциональность, источающая пленительную привлекательность...»

«С юности в ней открылись необыкновенные утонченность ума, глубокие чувства, и постоянная благожелательность, но вместе с этими качествами ей была присуща некая впечатлительность, слишком сильная, чтобы позволить ей всегда находиться в покое. Еще в юности эта чувствительность придала оттенок задумчивости ее настроениям и мягкость ее манерам, что добавляло грации к ее красоте и привлекало к ней людей близких по духу». (Радклиф «Тайны Удольфо» глава 1 пер.авт.)

Итак, мы узнаем кое-что о героине, и естественно, как в любом романе, далее необходимо появиться герою, молодому человеку, который должен ее страстно полюбить, но проблема в том, что «к семнадцати годам она еще ни разу не встретила на своем пути достойного молодого человека, который был способен воспламенить ее чувства, и ни разу не возбудила в ком-нибудь не только любовной склонности, но даже восхищения, большего, чем самое поверхностное и мимолетное» Причина этого состоит в том, что «в окрестностях не было ни одного лорда, даже баронета. Среди знакомых Морландов не было ни одной семьи, которая вырастила бы найденного на пороге мальчика неизвестного происхождения. У ее отца не было воспитанника, а местный сквайр вообще не имел детей».

Но героине нужен герой, и он найдется, «даже несмотря на то, что так оплошали сорок живущих по соседству семейств». Чета Алленов, живущих по соседству, приглашают Кэтрин поехать в Бат, курортный городок на западе Англии, куда всегда съезжались благовоспитанные семейства, чтобы отдохнуть, приобрести знакомства, и, возможно, выдать дочерей замуж.

Каждая строка книги проникнута иронией, и примеры можно цитировать бесконечно. Вот сцена прощания с матерью, которая по логике романа должна была бы предостеречь свою дочь о грозящих ей опасностях со стороны коварных лордов и баронетов: «но миссис Морланд так слабо представляла себе лордов и баронетов, что даже не имела понятия об их всеобщей испорченности и не подозревала об ущербе, который они могли нанести ее дочери своими гнусными происками».

Поездка, которая по законам жанра должна была сопровождаться опасностями или погодными катаклизмами, на самом деле, проходит «в приятном спокойствии и без всяких опасных приключений. Путешественникам не угрожали разбойники или буря, а их карета так и не перевернулась, давая повод появлению на сцене героя. В пути им не пришлось испытать никаких тревог, кроме опасения миссис Аллен, что она оставила в придорожной гостинице пару деревянных башмаков - опасения, к счастью, неподтвердившегося».

Итак, наша героиня прибывает в Бат и конечно же попадает на свой первый бал. Описание бала – натуральная жизненная картинка – зал, заполненный людьми, давка, дамы даже не могут разглядеть танцующие пары. В результате герой так и не замечает нашу героиню, хотя, «для героини, сыгравшей до сих пор не слишком заметную роль, наступило время, когда она могла бы привлечь внимание и вызвать восхищение. С каждой минутой народу становилось все меньше, и красота Кэтрин становилась виднее. Она могла броситься в глаза многим молодым людям, которые раньше к ним не приближались». Но вопреки законам жанра, «ни один из них открыто не проявил восторга, никто не назвал Кэтрин богиней и по залу не пронесся недоуменный ропот по поводу появления никому не ведомой красавицы».

Проходит несколько дней до того момента, когда Кэтрин все-таки встречает своего героя, но читателю, как, вероятно, и ей, трудно догадаться, что это и есть он, тот самый, потому что появляется он при обстоятельствах отнюдь не романтических, а просто «распорядитель (бала) представил ей в качестве партнера по танцам молодого человека, которого почти с полным правом можно было назвать красавцем».

Каждой строкой, каждым словом, перо Остин разрушает законы жанра, иронизирует, язвит, остро высмеивает. Вот первый разговор Тилни и Кэтрин: они говорят о девичьих дневниках, об эпистолярном искусстве. Вроде бы достаточные возвышенные темы, но тут же этот почти романтический разговор прерван земным замечанием миссис Аллен: «Кэтрин, дорогая, пожалуйста, вытащите булавку из моего рукава. Боюсь, она уже прорвала дыру. Я бы немало огорчилась - это мое любимое платье, хотя материя стоила всего по девяти шиллингов ярд», и все трое начинают с интересом обсуждать цены на ткани, женские платья, проблемы стирки и покупки. Трудно представить, чтобы героиня готического романа могла говорить и думать о таких скучных приземленных предметах.

На страницах романа появляется семейство Торп, и Изабелла Торп становится подругой Кэтрин. Об этой девушке хочется сказать особо. Яркий пример тщеславной, лицемерной барышни, мечтающей выгодно выйти замуж. Порвавшая помолвку с Джеймсом Морландом, братом Кэтрин ради капитана Тилни, брата Генри Тилни, и, упустив последнего, снова пытающаяся вернуть Джеймса, с легкостью меняющая свои мнения, женихов, подруг, в зависимости от того, насколько это ей выгодно, и её брат, толстый, грубый, невежественный Торп, – образы, явно пародирующие «благородную» подругу главной героини и злодея, столь важных и необходимых персонажей готического романа.

Итак, Кэтрин живет мыслями о нераскрытых тайнах, полуразрушенных замках, страшных преступлениях. Когда она слышит слова «замок» или «аббатство», воображение рисует ей заманчивые картины таинственных развалин, подземных ходов и загадочных происшествий.

«- Блэйзский замок! - вскричала Кэтрин. - Что это такое ?

− Лучшее место в Англии. Чтобы на него взглянуть, стоит проехать пятьдесят миль в любую погоду.

− Но что это? Настоящий старинный замок?

− Самый старинный во всем королевстве!

− И похож на те замки, о которых пишут в романах?

− Как две капли воды!

− Нет, правда, там есть башни и галереи?

− Дюжины!

− Мне бы, конечно, хотелось на все это посмотреть...»

Кэтрин приглашена семейством Тилни в их поместье, Нортенгерское аббатство. И вновь воображение бедной Кэтрин рисует ей фантастические картины, несмотря на то, «что аббатство Нортенгер, бывшее богатым монастырем во времена Реформации после его расформирования попало в руки предка семьи Тилни, что крыло древнего здания до сих пор служило частью их жилища, в то время как все остальное разрушилось...», Кэтрин «...с трепетом ожидала появления поднимающихся среди старой дубравы массивных стен из серого камня со стрельчатыми готическими окнами, прекрасно озаренными отблесками закатного солнца».

Генри, сопровождающий Кэтрин в поездке, подтрунивает над ней, рисуя картины из романа: «вы должны помнить, что молодую леди, которой довелось (все равно каким образом) попасть в такое место, обычно поселяют вдали от остальных обитателей. И когда члены семьи уютно располагаются в своем конце здания, она, в сопровождении безмолвной престарелой домоправительницы по имени Дороти, поднимается по дальней лестнице, следует бесконечными мрачными переходами и попадает в помещение, которое оставалось необитаемым с той самой поры, как какой-нибудь кузен или дальний родственник скончался в ней лет двадцать тому назад. Выдержите ли вы такое испытание? Сохраните ли вы присутствие духа, оказавшись в мрачной комнате, слишком просторной и высокой, освещенной единственным слабым светильником, который позволяет лишь оглядеть обтянутые гобеленами стены, с вытканными на них фигурами в человеческий рост, и похожую на катафалк кровать, задрапированную темно-зеленой тканью или пурпурным бархатом?» Кажется, что устами Генри говорит сама автор, иронично описывая полный тайн и опасностей старинный замок.

Особого внимания заслуживают сцены жизни Кэтрин в аббатстве, когда она, разочарованная современной обстановкой, упорно пытается найти что-либо загадочное. Сначала ей попадается таинственный сундук «из кедрового дерева, затейливо выложенного более темной породой, и помещался на такой же резной подставке высотой около фута», который, по догадкам Кэтрин, скрывает какую-то тайну, но к ее разочарованию там оказывается одинокое «аккуратно сложенное белое покрывало».

Но вот наступает ночь, соответствующая законам жанра: ураган, дождь, ветер разыгрались не на шутку «Они напомнили ей бесчисленные описания жутких картин и зловещих событий, которым предшествовали подобные бури и свидетелями которых бывали стены таких же зданий». И тут Кэтрин обращает внимание на черный старомодный шкаф, подобный шкаф описал ей Генри в своем ироническом рассказе. В замок шкафа вставлен ключ, и Кэтрин долго мучается сомнениями, не открыть ли ей замок и не заглянуть ли в шкаф в поисках таинственных документов. Напряжение сцены растет, непогода бушует за окном, наконец Кэтрин решается, открывает шкаф, видит ряды маленьких ящичков. Сердце героини учащенно бьется, она открывает средний ящичек, вот-вот она близка к разгадке тайна, но... ящик пуст. Кэтрин просматривает все ящики в надежде найти хоть что-то, и вот наконец она находит бумажный сверток. «Жадный взор Кэтрин тотчас же заметил задвинутый в глубину, очевидно для лучшей сохранности, бумажный сверток - и ее чувства в этот момент едва ли поддаются описанию. Лицо ее побледнело, сердце трепетало, колени дрожали. Неверной рукой она схватила драгоценную рукопись, - одного взгляда было достаточно, чтобы различить на бумаге письмена, - и с волнением, отдавая себе отчет в том, как необыкновенно сбывается предсказание Генри, решила тотчас же, прежде чем лечь в постель прочесть все до последнего слова. Мерцание свечи заставило ее со страхом оглянуться. Свеча не могла скоро погаснуть - ее должно было хватить на несколько часов. И чтобы избегнуть всяких помех, кроме затруднений при чтении старинного текста, Кэтрин поспешно сняла с нее нагар. Увы, при этом она ее погасила. Никакой светильник не мог бы погаснуть так внезапно. На несколько мгновений охваченная ужасом Кэтрин окаменела. Все было кончено».

Сцена, поистине достойная оказаться на страницах готического романа. Но чтение таинственной рукописи приходится отложить до утра. И что же обнаруживает героиня утром? «То, что она увидела, ее ошеломило. Могло ли это быть на самом деле или чувства ее обманывали? Перед ней был всего лишь написанный современными корявыми буквами перечень белья! Если можно было верить глазам, она держала в руках счет от прачки! Она посмотрела на другой листок и нашла в нем те же предметы с небольшой перестановкой. Третий, четвертый, пятый не открыли ничего нового. В каждом из них значились рубашки, чулки, галстуки, жилетки». Таинственные рукописи оказываются простыми счетами от прачки. Кэтрин стыдно от осознания собственной глупости. А автор, посмеиваясь, наносит очередной сокрушительный удар по жанру.

Но воображение Кэтрин не остывает. Вспомним историю героини «Удольфских тайн Анны Радклиф, Эмили. Это - молодая девушка, гостящая в замке Удольфо, хозяин которого - жестокий Монтони - женат на ее тетке. Он резок и груб со всеми, кто осмеливается ему перечить, и даже свою собственную жену отправляет в страшную Восточную башню, когда она отказывается подчиниться ему. Эмили отправляется туда, чтобы найти свою тетку и помочь ей, но внезапно девушке приходит в голову, что та могла быть убита.

«Образ ее убитой тетушки – убитой, возможно, рукой Монтони, возник в ее воображении: она задрожала, теряя дыхание – сожалея, что осмелилась идти дальше и замедлила свои шаги. Но, постояв несколько минут, она продолжила свой путь, сознавая, что должна идти. Вокруг стояла тишина. Внезапно ее взгляд упал на следы крови на ступеньке, и тут же она заметила, что стена и несколько ступенек также были испачканы кровью. Она остановилась, снова борясь с собой, лампа чуть не выпала из ее дрожащей руки. Не было слышно ни звука, казалось, что в башне нет ни одной живой души; снова и снова она мечтала о том, чтобы оказаться не здесь, а в своей комнате, страшась двигаться дальше, в ужасе от того, что может столкнуться с каким-то жутким зрелищем – и не в силах сейчас, когда она была столь близка к цели, отказаться от своих усилий». ( Радклиф «Удольфские тайны», глава 24 пер.авт.)

Подобную ситуацию обыгрывает и Остин, снова язвительно и остро издеваясь над таинственными жуткими событиями и убийствами, происходящими в темных переходах и башнях готических романов. Кэтрин узнает, что мать семейства миссис Тилни умерла, но в доме не говорят об этом. Вот она - тайна, таинственная кончина миссис Тилни. Генерал Тилни не любит гулять по местам, где гуляла его покойная жена, он распорядился снять её портрет, потому что он ему не нравился, он не заходит в комнату, в которой скончалась несчастная миссис Тилни. Придумана очередная загадка, действие романа для Кэтрин продолжается. Кэтрин выясняет, что генерал не спит ночами и «мысль, что миссис Тилни жива, по каким-то причинам находится в заточении и по ночам получает из рук безжалостного мужа свою скудную пищу, возникла у Кэтрин сама собой. Сколь ни страшна была эта мысль, ее все же следовало предпочесть подозрению в убийстве, которое в данных обстоятельствах могло родиться у нее достаточно давно. Внезапность, так называемой болезни миссис Тилни, отсутствие в этот час ее дочери, как и, возможно, других детей - все говорило в пользу такой мысли. Что толкнуло генерала на преступление - ревность или бессмысленная жестокость, - еще предстояло выяснит».

Кэтрин проникает в таинственную комнату, в которой возможно держат несчастную, но она оказывается пуста, «ее глазам представилось просторное, удачно спланированное помещение, изящная кровать с заботливо убранной и застланной покрывалом постелью, блестящая батская печь, платяные шкафы из красного дерева и красиво расцвеченные кресла, на которых весело играли врывавшиеся через два окна с подъемными рамами теплые лучи заходящего солнца». Генри обнаруживает ошарашенную и пристыженную Кэтрин и рассказывает ей, что мать его умерла от печеночных колик, ничего таинственного в её смерти не было.

Здесь можно предположить, что вновь устами Генри говорит сама Остин: «Если я вас правильно понял, вы вообразили такие страшные вещи, для определения которых у меня не хватает слов. Мисс Морланд, дорогая, подумайте о существе этих ужасных подозрений. Какие были у вас основания? Вспомните, в какой стране, в каком веке мы живем. Вспомните, что мы англичане, что мы христиане. Попробуйте воспринять жизнь по-настоящему, посмотрите вокруг себя. Разве наше воспитание готовит нас к таким извращениям? Разве наши законы им потакают? Могли бы они остаться незамеченными в стране, в которой печать и общественная деятельность находятся на таком высоком уровне, где все люди добровольно подглядывают друг за другом и где, благодаря развитию газет и дорог, ничто не может ускользнуть от всеобщего внимания? Милейшая мисс Морланд, что за мысли бродят в вашей головке?»

И здесь автор иронически добавляет: «Как бы хороши ни были сочинения миссис Радклиф и как бы хороши ни были сочинения всех ее подражателей, они едва ли способствовали раскрытию человеческой природы - по крайней мере, в средних английских графствах. Об Альпах и Пиренеях, с присущими им людскими пороками и дремучими сосновыми чащами, они дают, возможно, верное представление. Быть может, Италия, Швейцария и Южная Франция в самом деле изобилуют описываемыми в романах ужасами. Кэтрин не смела подвергнуть сомнению все, что - выходило за пределы родной страны, и была готова ради осторожности исключить из рассмотрения даже ее северные и западные окраины. Но в средней Англии законы и современные обычаи все же создали некую уверенность в безопасном существовании даже для нелюбимых жен. Здесь не допускается убийств, слуги здесь - не рабы, а в аптеке здесь вам не продадут яда или снотворного зелья так же легко, как порошок ревеня. В Альпах и Пиренеях, возможно, отсутствуют смешанные характеры, и тот, кого нельзя назвать ангелом, видимо, обладает душою демона. Но в Англии это не так. И Кэтрин поняла, что характеры и привычки англичан непременно представляют собой сочетание, - правда, в каждом случае особое, - хорошего и дурного».

Разрушены романтические видения, Кэтрин возвращается в реальность, и реальная жизнь сразу ставит перед ней нешуточные вопросы. Совершенно неожиданно для неё, отец Генри, генерал Тилни, практически выгоняет её из дома. Кэтрин не может понять причин этого, а причины достаточно просты, материальны и отнюдь не романтичны – генерала ввели в заблуждение: он принял Кэтрин за богатую невесту для своего сына Генри, но неожиданно узнал, что произошла ошибка, и что её приданое и положение в обществе никак не соответствует его тщеславию. Никакой романтики, никакого романтичного героя - проза жизни.

Но все же закон жанра есть закон жанра, хоть это и пародия, но конец романа должен быть счастливым для героини. Мужественный Генри, вопреки воле отца приезжает к Морландам, просит руки Кэтрин, хотя сцена объяснения в любви вновь подвергается иронической атаке автора: «Генри был ею теперь по-настоящему очарован, сознавал и ценил ее достоинства и искренне дорожил ее обществом, влюбленность его, я должна признаться, выросла не из чего иного, как из чувства благодарности, - другими словами, - единственной причиной, заставившей его серьезно к ней приглядеться, была уверенность в ее привязанности к нему. Подобная разновидность чувства совершенно необычна в романах и весьма унизительна для гордости героини. Но если она так же необычна в реальной жизни, пусть мне хотя бы принадлежит честь открытия этого детища необузданного воображения».

Счастливый конец, но все ожидаемые, опасные приключения свелись к решению житейских и материальных проблем, преодолению гордости и предубеждения: «Бракосочетание Генри и Кэтрин состоялось, звонили колокола, все улыбались. И поскольку это случилось меньше чем через двенадцать месяцев после их первой встречи, едва ли кто-нибудь скажет, что все огорчительные промедления, вызванные жестокостью генерала, заставили их страдать чересчур долго. Начать вполне счастливую совместную жизнь в возрасте соответственно двадцати шести и восемнадцати лет не так уж плохо. И, признаваясь в своем убеждении, что неблаговидное вмешательство генерала, в конечном счете, не повредившее их блаженству, было для них даже полезным, заставив их глубже узнать друг друга, и укрепив их взаимную привязанность, я предоставляю тем, кого это касается, решить - служит ли эта книга прославлению родительской тирании или оправданию сыновнего непослушания».

Несмотря на пародийность, в книге есть горячее, хотя и не лишенное иронии, обращение Остин в защиту романов, их авторов и читателей:

«И если дождливое утро лишало их других развлечений, они, невзирая на сырость и грязь, непременно встречались и, закрывшись в комнате, читали роман. Да, да, роман, ибо я вовсе не собираюсь следовать неблагородному и неразумному обычаю, распространенному среди пишущих в этом жанре, - презрительно осуждать сочинения, ими же приумножаемые, - присоединяясь к злейшим врагам и хулителям этих сочинений и не разрешая их читать собственной героине, которая, случайно раскрыв роман, с неизменным отвращением перелистывает его бездарные страницы. Увы! Если героиня одного романа не может рассчитывать на покровительство героини другого, откуда же ей ждать сочувствия и защиты? Я не могу относиться к этому с одобрением. Предоставим обозревателям бранить на досуге эти плоды творческого воображения и отзываться о каждом новом романе избитыми фразами, заполнившими современную прессу. Не будем предавать друг друга. Мы - члены ущемленного клана. Несмотря на то, что наши творения принесли людям больше глубокой и подлинной радости, чем созданные любой другой литературной корпорацией в мире, ни один литературный жанр не подвергался таким нападкам. Чванство, невежество и мода делают число наших врагов почти равным числу читателей. Дарования девятисотого автора краткой истории Англии или составителя и издателя тома, содержащего несколько дюжин строк из Мильтона, Поупа и Прайора, статью из "Зрителя" и главу из Стерна, восхваляются тысячами перьев, меж тем как существует чуть ли не всеобщее стремление преуменьшить способности и опорочить труд романиста, принизив творения, в пользу которых говорят только талант, остроумие и вкус. "Я не любитель романов!", "Я редко открываю романы!", "Не воображайте, что я часто читаю романы!", "Это слишком хорошо для романа!" - вот общая погудка. "Что вы читаете, мисс?" - "Ах, это всего лишь роман!" - отвечает молодая девица, откладывая книгу в сторону с подчеркнутым пренебрежением или мгновенно смутившись. Это всего лишь "Цецилия", или "Камилла", или "Белинда", - или, коротко говоря, всего лишь произведение, в котором выражены сильнейшие стороны человеческого ума, в котором проникновеннейшее знание человеческой природы, удачнейшая зарисовка ее образцов и живейшие проявления веселости и остроумия преподнесены миру наиболее отточенным языком. Но будь та же самая юная леди занята вместо романа томом "Зрителя", с какой гордостью она покажет вам книгу и назовет ее заглавие! А между тем весьма маловероятно, чтобы ее в самом деле заинтересовала какая-нибудь часть этого объемистого тома, содержание и стиль которого не могут не оттолкнуть девушку со вкусом, - настолько часто его статьи посвящены надуманным обстоятельствам, неестественным характерам и беседам на темы, давно уже переставшие интересовать кого-нибудь из живущих на свете, к тому же изложенным на языке столь вульгарном, что едва ли он может оставить благоприятное впечатление о веке, который его переносил». (глава V.)

Эти слова звучат невероятно актуально. До сих пор, несмотря на волну невероятного интереса к творчеству Джейн Остин, можно встретить снисходительно-пренебрежительные рецензии на ее произведения, авторы которых так и не смогли увидеть в ее романах ни блестящей пародии, ни иронии, часто переходящей в сарказм, ни безжалостно точных человеческих характеристик, ни знания человеческой природы, замечательных зарисовок ее образцов и живейших проявлений веселости и остроумия, а лишь «переживания, недомолвки, полунамеки и вздохи»(с), пренебрежительно классифицируя Джейн Остин лишь как автора неспешных дамских любовных романов, жанра, который один из самых ироничных авторов английской литературы так горячо защищает в своем блестящем пародийном «Нортенгерском аббатстве».

Прим. Цитаты из романа «Нортенгерское аббатство» в переводе И. Маршака

апрель, 2008 г.

Copyright © 2008 Ольга Болгова

Другие публикации Ольги Болговой

Обсудить на форуме

О жизни и творчестве Джейн Остин