Мой нежный повар
Часть I
Пасторальная
Глава V
Я уснула лишь когда сквозь тоненькие ситцевые занавески в комнату полился бледный предутренний свет. Всю ночь я ворочалась, мяла и переворачивала подушку, вставала, пробиралась на кухню, стараясь не наступить на скрипящие половицы, глотала холодное молоко, сидела в темной передней на диване, вновь и вновь думая о том, что произошло со мной за последние дни, опять по-шпионски возвращалась в свою комнату, забиралась в постель, пытаясь уснуть. Мысли вертелись в каком-то беспорядочном калейдоскопе, ожившие инстинкты изнуряли, рисуя картинки одну трепетней другой. Сон в конце концов сморил меня, но, видимо, лишь для того, чтобы преподнести мне на закуску самое живописное полотно кисти коварного Эроса.
С утра засветило, залило комнату солнце, пробиваясь сквозь тонкие занавески. Первое, что я увидела проснувшись, был темно-синий джемпер, висящий на стуле у кровати. Я машинально протянула руку, взяла его и прижалась лицом к тонкому трикотажному полотну, вдыхая горьковато-пряный мужской аромат.
«Идиотка, маньячка, совсем с ума сошла!» — завопил мой разум, когда до меня дошло, что же я делаю. Я быстро свернула джемпер и вернула его на спинку стула. Волнующее общение с парадным мундиром Джона привело меня к выводу, что придется всерьез пожертвовать деревенской расслабухой в одежде, чтобы в очередной раз не попасть впросак перед наглым поваром..
С трудом проглотив кусок рисовой запеканки и хлебнув чаю за завтраком, я вымыла посуду, успокоила тетю Веру, которая начала переживать о моем самочувствии, и вооружилась утюгом, чтобы отгладить свои наряды: хлопчатобумажную блузку в синюю и белую полоску и легкое трикотажное платье весьма легкомысленного вида и цвета, купленное под влиянием моей легкомысленной подруги, бывшей одноклассницы Жанны. Жанна трудится на ниве модельного бизнеса, не всегда успешно, но с большим энтузиазмом, и постоянно пытается изменить мой гардероб в сторону некого ветреного эротизма. Иногда я поддаюсь ее влиянию, но купленные по ее совету или сшитые ею для меня наряды чаще всего остаются печально висеть в шкафу, поскольку мне просто некуда их надеть, да и чувствую я себя в них не очень-то комфортно. Я с грустью подумала, что совсем неплохо было бы обсудить с подругой события этих дней, заболтать проблему. Лучшая терапия: поговоришь, и трудности уже не кажутся такими уж непреодолимыми, опасности столь уж страшными, а страсти — кипучими. Кстати о страстях...
Устроившись перед зеркалом, я нанесла легкую боевую раскраску под девизом «Не дождавшись милостей от природы, мы чуть-чуть корректируем ее огрехи», замаскировала, насколько смогла, царапину на щеке и лиловый синяк на лбу.
«Итак, Аглая Георгиевна, сегодня вы намереваетесь поразить своего воздыхателя-повара?» — ядовито спросил голос разума.
«Не поразить, а просто быть в готовности, чтобы вновь не предстать перед ним в затрапезном виде. А вам что-то не нравится?» — начало оправдываться естество.
«Он же сказал тебе вчера, что ему все равно, как ты выглядишь, для него главное — затащить тебя в постель!»
«Не надо утрировать!»
«А разве не в этом состоял смысл его слов? Не хочешь ли ты сказать, что он имел в виду что-то иное? И что ты собираешься делать со всем этим?»
«Ах, довольно, я и так не спала всю ночь, думала да решала, но и днем мне нет покоя! Я собираюсь... я собираюсь сделать то, что мне хочется! Пусть даже это и не согласуется с разумом и логикой» — попыталась я хоть на какое-то время слить воедино своих внутренних оппонентов.
А хотелось мне увидеть Джона, и в то же время видеть его мне не хотелось. Я чувствовала себя не взрослой женщиной с негативным любовным опытом, а влюбившейся школьницей, которая мечтает о встрече с предметом своих воздыханий и в то же время страшно боится этой встречи. Облачившись в свое легкомысленное, ни разу ненадеванное платье, которое едва достигало колен и имело весьма низкое декольте, открывающее плечи, я сунула ноги в босоножки и повертелась перед зеркалом, оставшись, в общем-то, довольной отраженным в нем видом. Этакая девица с неплохой фигурой, вполне стройными ногами, правда, слегка перезрелая и с поврежденным лицом, но у кого нет недостатков, пусть бросит в меня камень.
− Глаш, ох, как хороша! А ты куда так причепурилась? — спросила тетя Вера, рассматривая меня.
− Так, прогуляюсь, — пожала я плечами, стараясь придать себе равнодушный вид.
Зачем, спрашивается? Тоже, конспираторша нашлась!
− А Джон Иваныч сегодня на сенокос отправился, Василию с Марусей помогает... — вдруг сообщила тетушка, с невинным видом расставляя цветастые чайные чашки на полке старого самодельного буфета.
Меня словно обдало контрастным душем, сначала холодом, потом жаром. Вырядилась, макияж навела! С утра пораньше... Впрочем «с утра пораньше» было явным преувеличением, поскольку маленькая стрелка ходиков уже приближалась к двенадцати.
− Далеко? — спросила я.
− Нет, далеко ведь теперь не косят, коров мало, прежние сенокосы все заброшены. На лугу они сегодня, за Паничевым домом.
− За Паничевым?
− Да, это тот, последний, как к озеру идти, — пояснила тетушка. — Бабка Настя Паничева умерла, дом и стоит нежилой.
Тот самый дом, возле которого мы с Джоном так увлеклись вчера... Я спохватилась, что позабыла продемонстрировать удивление внезапным сообщением тетушки о местонахождении Джона, но подумала, что нелепо и смешно в моем возрасте разыгрывать таящую секреты девчонку, тем более перед умной и снисходительной моей тетушкой.
Я разочарованно опустилась на стул.
«А, собственно, как ты себе представляла сегодняшнюю встречу? Ты выплываешь на деревенскую улицу, вся такая красивая и зовущая, а навстречу тебе идет Джон?» — поспешил съязвить разум.
Впрочем, повод каким-нибудь образом встретиться с ним у меня был: его джемпер, который нужно вернуть. Возможно, он и оставил его именно с этой целью?
А я надеялась отдохнуть от работы и совместной с мужчиной жизни в деревенской тишине и покое, а вместо этого терзаюсь идиотским, невесть откуда взявшимся влечением к другому. Нонсенс!
Преисполнившись негодованием на Джона за то, он столь комфортно устроился в каком-то неуправляемом уголке моей сущности и, кажется, не собирался покидать его, и на саму себя, за то, что так неразумно предоставила ему эту возможность, я решительно направилась к рукомойнику, висящему в уголке кухни, в безудержном порыве сию же минуту смыть неуместный макияж и вернуться к своему естественному, пусть и поврежденному, состоянию. Я погремела носиком старого рукомойника, но не выжала из него ни капли.
− Глаша, ох, а воды-то нет, сейчас сбегаю на колодец, – сконфуженно запричитала тетя Вера. – Совсем забыла, старая дура.
Успокоив тетушку, я взяла ведра и отправилась за водой. Путь оказался совсем не прост. К колодцу я неслась, как спринтер к финишу, мне казалось, что в любую секунду, уже традиционно за последние дни, передо мной или за спиной внезапно, как двое из ларца, возникнет Джон. Постояла, прижавшись к прохладному срубу, пытаясь унять приступ тахикардии. Переливая воду в ведра, половину выплеснула себе на ноги и на платье. Обратный путь представлял из себя некое подобие бега в мешке, я частила мокрыми ногами, пытаясь не пролить воду, которая все равно упорно поливала мои ноги, добивая новые босоножки. Я вдруг представила себя Аксиньей с коромыслом на плече. Преградив дорогу, передо мной перебирал копытами гнедой жеребец, с седла склонился лихой Григорий, его длинные волосы собраны в конский хвост, в ухе блестела серьга. Ведро больно стукнуло по ноге, на землю выплеснулась очередная порция драгоценной влаги. Пришлось остановиться, поставить ведра и прийти в себя. Кажется, у меня начинала развиваться мания преследования. Когда я добралась домой, водрузила ведра с водой на лавку, наполнила умывальник, сняла босоножки, переодела промокшее платье и рухнула на диван, я была преисполнена жгучей ненавистью к Джону и его наглым проискам.
Вскоре, однако, ненависть прошла, а на ее место пришла жажда деятельности. Я облачилась в любимые джинсы и майку, натянула кроссовки и отправилась на озеро. Прошагав километра два по еще не просохшей после вчерашнего дождя глинистой дороге, я заметила тропинку, уходящую в лес в сторону озера и свернула туда. Тропинка петляла в мягком полусвете леса, то почти теряясь в кружеве папоротника, то струясь темной протоптанной линией по лесному мху, то наполняясь топкой грязью в низинах. Впереди забелели стволы берез, появился просвет среди деревьев, еще несколько шагов и тропинка уткнулась в берег. Он густо зарос травой, озера почти не было видно, его простор лишь угадывался в узком проходе между качающимися над водой острыми верхушками листьев осоки. Две перевернутые вверх дном лодки лежали на берегу, на длинной перекладине между березами сушились сети-мережки, пахло рыбой и травой. Я сняла кроссовки, закатала джинсы и вошла в теплую воду. Ступни утонули в мягком иле, поднимая нежную муть со дна. Удивительно тихо стало и вокруг и внутри меня. Тихо и покойно. Этого я и хотела: тишины и покоя.
Я не знала, как долго пробыла на озере. Сидела на перевернутой лодке, глядя на воду и качающиеся листья осоки, ни о чем не думая, в каком-то полусонном состоянии, словно передышав ароматами леса. Потом бродила вдоль берега, ела черную смородину, кусты которой то и дело попадались на пути, вспоминала, как кормил меня ягодами Джон, и как я поцеловала его, и какими вкусными показались его губы, и как потом мне пришлось отбиваться от него и невнятно объяснять свой нелепый порыв. С этого-то все и началось... Или немного раньше? Я думала о Джоне со странным спокойствием, без надрыва последних дней, и у меня появилась надежда, что это ненужное увлечение-влечение пройдет и очень скоро. Я устала и захотела есть, и решила, что пора возвращаться. Я не боялась здесь заблудиться, потому что дорога в деревню шла параллельно берегу, и в любом случае я должна была выйти на нее. Правда, добираться до дороги пришлось несколько дольше, чем я рассчитывала, немного пропетляв по лесу. Я подходила к деревне усталая и голодная, но это не мешало состоянию тихой радости, которой наполнила меня прогулка по лесу. В голодной эйфории мечтая о запеканке из русской печи, о жареной картошке, об овсяном киселе и чашке крепко заваренного чая, я подошла к дому и остановилась, как вкопанная, не веря своим глазам. Возле жердяной изгороди тетушкиного двора инородным телом красовался заляпанный Вольво цвета металлик. Хорошо знакомая машина. Машина, которую я никоим образом не ожидала увидеть здесь.
Я прошла в калитку: во дворе никого не было, следовательно, обладатель серебристого Вольво находился в доме. Как давно он приехал? Зачем? Как узнал, что я здесь? Хотя, ответ на все эти вопросы напрашивался сам собой. Мама... Неустанная поклонница и соратница моего экс-полу-мужа. Только она могла сообщить Сергею мое местопребывание, показать точку на карте и подробно описать маршрут. А вдруг его приезд расставит все на свои места? Может, все уладится, стерпится, слюбится? Обретенное спокойствие в очередной раз помахало мне рукой и испарилось. Я постояла посреди двора, размышляя, что делать дальше: сбежать в луга, оттянув встречу, или зайти в дом и сразу же окунуться в неизбежные разборки. В конце концов я выбрала нечто среднее: зашла в баню, умылась там прохладной водой, зачерпнув ее ковшом из огромного цинкового корыта, причесала и уложила, насколько возможно, свою мальчишечью прическу, разглядывая в мутноватом, с поврежденной амальгамой, зеркале свое столь же мутное отражение и, обретя некоторую боевую готовность и относительное спокойствие, отправилась навстречу противнику.
Прокручивая в уме фразы, которые собиралась сказать нежданному гостю, я поднялась на крыльцо, зачем-то осторожно, стараясь не скрипеть половицами, прошла через сени и толкнула тяжелую дверь. То, что я увидела в передней, заставило меня во второй раз за последние полчаса замереть на месте, и на какое-то время лишило дара речи. Четверо сидящих за столом повернулись в мою сторону, четыре пары глаз уставились на меня. Затем все смешалось... Тетушка вскочила с напряженно-радостным вскриком: «Аглая! Деточка! Наконец-то! А у нас гостей полон дом! Мы тебя уже заждались!»; Сергей, как всегда импозантно-красивый, поднялся навстречу мне, улыбаясь: «Аглая, как я рад тебя видеть!»; раскрасневшийся Женька заерзал на жалобно затрещавшем под его тяжестью стуле: «А вот и Аглая!»; а последний из этой теплой компании, сидящий на дальнем конце стола, приветственно приподнял стопку, глядя на меня в упор, как-то издевательски-насмешливо, осушил ее залпом, медленно поставил на стол и потянулся вилкой к миске, в которой аппетитной горкой возлежали малосольные огурчики. Неплохо же они здесь устроились!
Тем временем, Сергей уже по-хозяйски обнимал меня за талию и тащил к столу.
− Ты рада, что я приехал? Я хотел сделать сюрприз!
− И тебе это удалось, – парировала я, выбираясь из его объятий.
− Ну, я, пожалуй, пойду, – пробасил Женька, поднимаясь. – Засиделся. Спасибо, теть Вер.
− На здоровье, Женечка, – отозвалась тетя Вера, бросая на меня обеспокоенный взгляд.
− Я провожу тебя, – кинулась я к Женьке, как к спасательному кругу.
Он смущенно глянул на меня, но протестовать не стал.
− Конечно, проводи гостя, – дал свое благосклонное разрешение Сергей.
Я украдкой глянула на Джона, боясь встретиться с ним глазами. Он хранил молчание, подергивал свою серьгу, губы кривились в чуть заметной усмешке. Что он собирается делать? Сидеть здесь и смотреть разыгрывающийся перед ним спектакль? Ему явно доставляло удовольствие наблюдать за нами со стороны. Негодяй! Какой же он жестокий, хладнокровный негодяй! Злость захлестнула меня. Я схватила Женьку за руку и потащила его за собой прочь из дома, почти не осознавая, что делаю. Лишь у калитки я остановилась и отпустила его. Он стоял, огромный и смущенный, как мальчишка, потом вздохнул и выдал:
− Аглая, я все время вспоминаю как мы с тобой... там... тогда...
− Я тоже вспоминаю, Женя, – машинально ответила я.
− Вспоминаешь, да? – он качнулся, словно порываясь обнять меня, но одумался, будто хлопнул себя по рукам. – А этот, Сергей, он твой муж? Не знал, что ты замужем... Тачка у него... крутая...
− Муж... – ответила я.
− А-а-а... – разочарованно протянул Женька, словно эта новость лишила его возможности сделать мне какое-то предложение. – Ладно, Аглая, я пойду...
Он шагнул в створ калитки, обернулся и вдруг сказал:
− Знаешь, а я тогда очень хотел, чтобы ты вышла за меня... – затем захлопнул калитку и быстро зашагал по дороге.
Я смотрела ему вслед, в горле застрял комок, глаза предательски защипало. Слишком много чувств на единицу времени и личности, слишком много...
За спиной раздались шаги, я обернулась, Сергей подходил ко мне, улыбался, но глаза его оставались серьезными.
− Проводила? – спросил он, снова пытаясь обнять меня.
Я увернулась и отступила от него.
− Сергей, зачем ты приехал? Кстати, как ты нашел меня?
− Позвонил Лидии Павловне, она с удовольствием объяснила. Твоя мама – очень разумный человек, не в пример тебе.
− Зачем же ты преследуешь меня, такую неразумную? Зачем ты притворяешься, что у нас все по-прежнему? Я же все объяснила тебе!
− Ты погорячилась, Аглая. Твои объяснения меня не удовлетворили, совсем. Я думаю, нам следует все обсудить в спокойной трезвой обстановке.
− Ты хочешь сказать, что я была нетрезва, когда уходила? – спросила я.
− Не цепляйся к словам, – строго заявил Сергей. – Мы взрослые разумные люди и должны взвешенно подходить к любым принимаемым нами решениям. Сломать все просто, но собрать поломанное очень трудно.
Как будто читает лекцию и, как всегда, железобетонная уверенность в себе и в своей правоте, вера в победу разума над чувствами. Все мои недавние мысли о возможности восстановить отношения с ним, как волной, смыло, осталось лишь раздражение. Я пожалела, что не уродилась собакой, иначе я бы могла сейчас, не рискуя прослыть сумасшедшей, завыть на отсутствующую луну, выразив этим простым, но эффективным способом свое отношение к Сергею и его жизненной позиции. Хотя, по большому счету, он был прав, и найти слабое место в его постулатах было трудно, но все-таки оно существовало, и я познала это на собственной шкуре. Да разумное, рациональное отношение к жизни – бесспорная и важная вещь, но даже по отношению к своей профессии не обойтись без чувств, не говоря уже о личных отношениях. Даже из практических соображений нельзя заставлять себя жить с человеком, отношения с которым построены лишь на чистом сиянии разума. Нельзя ложиться с ним в постель, с содроганием думая о том, что сейчас он будет обнимать тебя, и придется с болью и отвращением терпеть от него то, о чем другими написано и сказано столько восторженных слов. Нельзя ждать, что когда-нибудь все изменится, и ты привыкнешь к нему, потому что не факт, что это когда-нибудь произойдет.
Все это мне хотелось сказать Сергею тогда, когда я уходила от него, но я не сказала; все это хотелось сказать ему теперь, но слова застряли в горле.
«Я не люблю тебя» – так объяснила я свой уход.
«Это просто смешно, – ответил он. – Мы ведь взрослые люди, и нам незачем играть в эти детские игры в любовь и нелюбовь».
Я ушла, а он звонил мне и спрашивал, когда же я вернусь, а потом, в очередном телефонном разговоре, сказал, что понимает: мне нужно время, чтобы все обдумать, и он не будет мне мешать. И замолчал. Я наивно понадеялась, что наконец-то все кончено, но оказывается, поспешила. Одного я не понимала, зачем я так нужна ему? Я, которая открытым текстом сказала, что не хочу жить с ним ни под каким видом. Ведь вокруг столько женщин, которые с удовольствием выйдут замуж за обеспеченного красивого мужчину в расцвете сил и возможностей.
− Ты слушаешь меня?
Я вздрогнула и уставилась на Сергея.
− Прости, задумалась. Ты о чем?
− Я рассказывал, как добирался сюда. Кстати, завтра нужно где-то помыть машину. У тебя очень гостеприимная тетя. А Евгений, я так понимаю, твой друг детства...
− Правильно понимаешь, – ответила я с вызовом.
− А этот... гм-м-м... Джон... какое странное имя... тоже друг детства?
− Ты что, ревнуешь? – вырвалось у меня.
Сергей пожал плечами, видимо, пытаясь выразить презрение к столь несвойственному его рациональной сущности чувству, как ревность.
− С какой стати я должен ревновать тебя? Тем более, к нему? Кто он вообще такой?
− Он? Повар...
− Как? Повар? – Сергей расплылся в изумленной улыбке. – Надо же... никогда бы не подумал... скорее, он похож на рок-музыканта...
− ...с испорченной репутацией, – зачем-то добавила я.
Дверь дома тем временем распахнулась и повар, похожий на рок-музыканта с испорченной репутацией, появился перед нами собственной персоной. Мы замолчали. Джон подошел, остановился, взгляды наши встретились, и словно порыв горячего обжигающего кожу пустынного самума ударил мне в лицо, жар потек вниз по шее и по груди, запустив сердечный механизм на полную мощность, и закончил свой путь в животе, наполнив его горячими живыми колючками. Где же мое дневное лесное умиротворение?
− Пойду домой. Как прогулка? Далеко ходила? – как ни в чем не бывало, спросил меня Джон и, повернувшись к Сергею, добавил:
− Здесь отличные места...
− Я ходила к озеру, туда, где на берегу две лодки... и сеть...
− Да, места, неплохие...
− А, знаю, это лодки Мариничева... а я тебя ждал...
− Где? Ты ведь ушел... на сенокос...
− Одной по лесу гулять не стоило бы, я уже говорил об этом...твоей тете...Вере Павловне, если не ошибаюсь...
− Надо было помочь... я ждал, что ты придешь туда...
− Аглая, и давно вы на ты?
− А что тебя удивляет, Сергей? Джон – мой друг детства...
− Гм-м-м...
− А ты чему удивляешься? Да, друг детства и не вздумай это отрицать!
− Но я и не отрицаю! Как можно отрицать очевидные факты?
− Ты не упоминала, что у тебя был друг с таким именем! И почему Аглая должна была прийти к вам на сенокос?
− А я вообще тебе когда-нибудь рассказывала о своих друзьях?
− Ну, традиционно мужики косят, а бабы, то есть, простите, женщины, приносят им обед на покос.
− Вы что, издеваетесь надо мной?
− Успокойся, Джон так шутит...
− Вы, что, действительно, повар?
− А вы действительно...
− Все, прекратите! – я повысила голос.
Джон и Сергей резко замолчали.
− Аглая, что с тобой? – спросил Сергей, не очень убедительно изображая удивление.
− Ничего, просто устала, извините, – пробормотала я, не очень убедительно изображая спокойствие.
− Я прощаюсь, – сказал Джон. – Топор оставил, у заброшенного дома. Боюсь, до темноты не найду. Сегодня, к вечеру...
− Какой топор? – спросила я.
− Хороший, вчера вечером я там его оставил, у того дома.
Выдав эту бредовую фразу, Джон прощально махнул рукой и толкнул калитку. С какой стати он вдруг вспомнил о каком-то топоре?
− Какой топор? – в свою очередь спросил Сергей и уставился на меня. – Неужели ты связалась с этим поваром? Что ты о нем знаешь? Что у тебя может быть с ним общего? Аглая, что с тобой?
− Со мной все в полном порядке, Сережа, – провозгласила я. – Непорядок с тобой. Какими словами тебе доказать, что я не вернусь к тебе!
− Во-первых, ты сама не понимаешь, что говоришь. Ты не объяснила, своих мотивов.
− Я объяснила, – упрямо протянула я, глядя вслед уходящему по дороге Джону. Хоть бы обернулся, что ли!
− Не очень отчетливо, – сказал Сергей.
Я безнадежно махнула рукой. Сил разговаривать у меня не было. Я вдруг вспомнила, что очень устала и ужасно хочу есть.
июль-декабрь, 2008 г.
Copyright © 2008 Ольга Болгова

Исключительные права на публикацию принадлежат apropospage.ru. Любое использование материала полностью или частично запрещено |