Пинг-понг (Занимательные игры для взрослых девочек и мальчиков) Глава седьмая
Солнце едва-едва, потягиваясь и зевая, выползло из-за горизонта, робко просовывая тонкие сонные лучики сквозь заросли парка, когда я как от внутреннего толчка проснулась. Глеб крепко спал рядом, обхватив меня рукой и для верности еще и прижав ногой сверху. Я, честно говоря, не понимала, почему мне эти путы совсем не мешают, а наоборот даже: спится мне в его объятиях так здорово и хорошо, что невольно опять приползают гадкие вредные мысли, как, ну как же я буду без него, без этих его рук, без губ, без всего остального.
Глеб словно почувствовав, что я смотрю на него и думаю о нем, пошевелился и еще крепче притиснул меня к себе. Но я от своих мыслей окончательно пробудилась и лежать уже больше не могла, поэтому выкарабкалась осторожно из его объятий, он же в ответ только проворчал что-то и вместо меня подгреб к себе подушку и опять спокойно засопел, а я, накинув халат, вышла на балкон. В эту несусветную рань парк был безлюден, только где-то нежно вздыхала горлица, как обычно по утрам.
Беспокойство прочно засело у меня в душе, и я понимала, отчего оно заявилось ко мне сегодня с утра раннего. Как я ни отпихивалась, время пролетело, и день отъезда неумолимо приближался. Еще двадцать четыре часа - и все кончится. Короче говоря, хватит уже прятать голову в песок, изображая из себя страуса. Пора все решить, по крайней мере, для себя, чтобы, когда придет нелегкий момент объяснялок, удержать лицо на месте, не превратиться в раскисшее желе, когда мне сделают ручкой.
Вообще чего я так пугаюсь? Мне еще никто ничего не сказал страшного и неизвестно, скажет ли. "Заткнись, балда! скажет, непременно скажет. Ты уж будь любезна приготовься к худшему, а там не так будет страшно, если худшее не оправдается!" Вот такими оптимистичными мыслями была полна моя голова, когда я, вздрогнув от неожиданности, почувствовала на своих плечах руки моего возлюбленного, который рисовался в моей голове только что в самом ужасном свете.
− Женя-а! - протянул он хриплым спросонья голосом. - Ну, так нельзя же пугать людей! Я проснулся, а тебя нет как нет!
"Ага, вот он, прекрасный повод завести, наконец, разговор о том, что не давало мне спать сегодняшним утром!"
Я прислонилась к его теплой груди и потерлась щекой о его колючий подбородок. Я все тянула и тянула, а он, понятия не имея о моих терзаниях, уже забирался нежными своими руками под халат и притискивал, и сжимал, и...
− Ну, что поделаешь, нужно привыкать, что меня уже завтра не будет с тобой рядом.
Его руки замерли от неожиданности, а потом развернули меня, и я оказалась нос к носу с взъерошенным, небритым, но вполне взбодренным моим заявлением Глебом. Он с подозрением таращился на меня, и в его глазах я увидела разгорающийся огонек понимания: время "Ч" пришло, и я с удивлением поняла тут, что он так же, как и я, с опаской ждет этого разговора, что он несколько озадачен, что я сама начала его, а он не очень готов.
− Завтра... Почему - завтра, почему - привыкать? - он говорил эти слова, не задумываясь, а в глазах было другое: зачем ты начала сейчас об этом. В такое чудное утро нужно говорить совсем о другом, и делать совсем другое.
Уж не знаю, насколько я угадала с его мыслями, но он вдруг потянул меня к себе и властно заявил:
− Пойдем-ка в постель. Ты мне все изложишь по порядку, что за идеи тебя одолевают с утра раннего.
Я покорно поплелась следом за ним. Правда сначала заскочила в ванную, освежилась немного и попыталась собрать воедино скачущие в голове слова, собрать хотя бы в первое предложение. Да и Глеб, я думаю, был рад этой передышке. Во всяком случае, когда я вышла из ванной, он уже вполне с умиротворенным видом лежал, подоткнув под спину подушку повыше.
Я потуже стянула на груди воротник халата и села у него в ногах, но он качнул отрицательно головой и похлопал ладонью по одеялу рядом с собой. Ну ладно, рядом так рядом. Хотя никакой гарантии, что наши переговоры опять не скатятся в ураганный секс, не было, но я решила рискнуть.
Глеб погладил меня по бедру и так и забыл там руку, вопросительно уставясь мне в глаза и подняв брови: дескать, второй микрофон включен, приступайте, девушка, и сам немного помог начать.
− Так что ты там говорила по поводу завтра, что я должен там к чему-то привыкнуть? Поясни, пожалуйста, - голос его был спокоен и, на мой взгляд, даже слишком. Уж он мог бы так и не стараться показать, как ему все равно, я это и без него подозревала. Ну, что же, значит, будет еще легче.
Я коротко вздохнула, словно перед прыжком в прорубь и, придав голосу все имеющееся у меня в запасе легкомыслие, заявила с легкой улыбочкой, от которой у меня даже губы свело:
− Да, в общем, нечего особенно объяснять. Все и так понятно. Завтра я уезжаю, самолет в четыре. Так что тебе придется как-то без меня обходиться последующие дни. Ну, ты уже большой, так что проблем особых не будет. Ты тут отдыхай, заканчивай лечение, веди себя хорошо, набирай вес...
− Постой, я что-то не совсем... Почему завтра? - перебил он мое роскошное выступление. - У тебя должно ведь остаться еще дня четыре как минимум.
− Нет, не четыре. Путевка моя окончена, я здесь ведь не проходила никакой курс лечения, я просто отдыхала, поэтому путевка короче...
Глеб мотнул головой:
− Но ты же можешь остаться? Можно договориться с девочками в туротделе, и билет обменяем. Жень, я не понимаю... Или... Ты может быть сама хочешь... уехать? - он вгляделся тревожными глазами мне в лицо, но я уж не совсем полная дура и читать в своих глазах ему не позволила, старательно и тщательно разглаживая кружева на подоле моего халатика.
− Женя, глаза подними, - позвал Глеб таким тоном, что у меня все внутри похолодело.
Я не показала вида, состроила рожицу и принужденно заулыбалась:
− Ну, что ты так озаботился? Я-то думала, что ты обрадуешься. Можно успеть завести еще какой-нибудь курортный романчик, такой же легкий, коротенько так, дня на три, по-моему, перспектива радужная.
Рука с моего бедра убралась, а глаза моего визави снова стали почти черными от гнева. Да что ж такое, чего он так злится, я ведь собственными руками выстроила ему такие удобные и прямые рельсы к отступлению, ему оставалось только прыгнуть на них, расхохотаться от радости, что я не повисаю на нем, как гиря, а наоборот провела всю нашу операцию по расставанию легко и элегантно! Вместо этого мой непредсказуемый любовник хмурится, мечет молнии глазами и раздувает ноздри. Я даже засмотрелась на эти метаморфозы, происходящие с его лицом и едва с постели не свалилась, когда он заговорил, кажется, едва сдерживаясь:
− То есть вы даете мне добро на подписание нового контракта на курортный романчик? Вот спасибо! Знаете, я вам страшно признателен. И как это я сам не додумался до этой простейшей мысли, что можно завести не один, а два, да, черт побери, даже три романа. О, кстати! Их ведь можно было завести одновременно! Какого черта вы мне не подали эту великолепную мысль чуть раньше? Я бы успел перетрахать половину пансионата! Столько упущено времени и возможностей!
− Глеб, что ты несешь? - еле слышно прошептала я.
− Я несу? Я? Да ты послушай себя, что ТЫ несешь! Ты могла бы сказать мне чуть раньше, что тебе настолько безразличны наши отношения, и не задыхаться тут подо мной от страсти каждый раз, когда я входил в тебя!!! Да, кстати, а твои оргазмы, ты, может быть, тоже их изображала? Хоть что-то было настоящее в наших отношениях?!
Ну, это уже было слишком! Меня как ветром сдуло с кровати, и я, сжав кулаки, заорала на него:
− Пошел вон! Я ненавижу тебя, понял?! Убирайся к черту! Видеть тебя не хочу!
Глеб слетел с кровати, кое-как втиснулся в джинсы и, натянув рубаху, босиком вылетел из моего номера, так треснув дверью напоследок, что, кажется, по всему корпусу гул пошел. Я машинально подошла к двери и потрогала ее, словно не веря в то, что сейчас произошло. Тут анестезия от шока закончилась, и воды Ниагарского водопада низвергнулись из глаз, а я бухнулась на кровать, рискуя затопить и свой номер, и соседние, до самого подвала.
Глеб влетел в свой номер и с размаху шарахнул кулаком в стену, а потом закружил по номеру от боли в сбитой руке. Но, по крайней мере, эта боль помогла преодолеть и отвлечься от той главной боли в душе, где было так невозможно терпеть, было так адски невыносимо, что хотелось орать, ломать, крушить все на своем пути.
Мысли метались в голове, он даже не мог связно думать о том, что произошло ТАМ, как резко сменилось счастье, нежность и спокойствие на ад недоверия, обмана и горя. Он даже запрещал себе сейчас думать об этом, боясь, что не выдержит! Он рванул на себя дверь ванной, влез под душ, даже забыв стянуть джинсы, и врубил ледяную воду, заорав от обжегшего холода. На душе немного полегчало, но жуткая боль еще оставалась. Она так пульсировала в груди, что от каждого всплеска этой пульсации, боль словно бы еще нарастала, и он опять выворачивал кран на полную мощь.
Он все же справился с первым приступом боли, выбрался из-под душа, свалив на пол кучу мокрой одежды и тупо глядя, как расплывается от этой кучи довольно внушительная лужа. Потом махнул рукой в вялом безразличии и выполз из ванной.
В номере он подошел к бару и, выцарапав штук пять крохотных бутылочек виски, довольно, кстати, гадкого, вылил их содержимое в стакан, потом хватанул этот стакан залпом и, поперхнувшись, долго и надсадно кашлял. В голове зашумело, приятное тепло стало расползаться по жилам, и он, содрав покрывало с постели, бухнулся ничком в подушку, и сон, спасительный, исцеляющий, накрыл его израненное сердце мягким покровом.
... Глаза жгло, голова трещала так, что ему казалось, что она доверху налита болью, которая булькала при каждом малейшем движении. Он застонал, и тут в номер постучали. Он, стиснув зубы, поплелся к двери и, приотворив ее, увидел медсестричку, которая с любопытством разглядывала его помятый вид. Благо, что он успел натянуть шорты перед тем, как завалился в кровать, мелькнула вялая мысль и немедленно пропала, не пожелав оставаться в его больной голове.
Девушка что-то защебетала по поводу массажа, но Глебу эти звуки доставили столько отвратительных ощущений, что он хрипло попросил ее замолчать и дать ему спокойно умереть. Но девушка, видимо, была неплохой медсестрой, во всяком случае, решительной. Она сказала, что умирать ему не позволит на вверенной ей территории и поэтому сейчас принесет ему роскошное лекарство от похмелья, а когда оно подействует, он должен немедленно последовать за ней на положенные процедуры. Глеб простонал о пощаде, но девушка заявила, что ничего не будет слушать, и убежала.
Глеб притворил дверь и, вытащив из шкафа футболку, кое-как натянул ее, просунув в отверстие свою опухшую больную голову, и удивившись, что она в это отверстие пролезла.
Лекарство ему принесли и через полчаса повели на экзекуцию. Проходя мимо двери Жениного номера, Глеб по привычке свернул к ней и поднял руку постучать, но тут реальность придавила его, как плитой, сверху: он вспомнил утреннюю ссору, отшатнулся от двери и от резкого движения болезненно крякнул. Медсестричка обернулась к нему и участливо спросила, неужели лекарство не подействовало. Глеб качнул головой, дескать, все в порядке, это так, остаточные явления, и поплелся дальше за своим поводырем.
На этот раз все самые мучительные процедуры, которые с ним проводили, он воспринимал с облегчением. Ему и вправду становилось легче от того, что боль физическая так здорово заглушает внутреннюю душевную боль. Мысли о том, что с ними произошло, он все еще гнал от себя, не готовый к их обдумыванию. Об одном лишь он позволил себе подумать самым краешком сознания: ему в этот раз было больнее, чем тогда с Зоей. Но он решил, что просто-напросто к этому привыкнуть нельзя, и каждый раз будет, пожалуй, все больнее. Так что нечего больше соваться в эти сложности, отныне и навеки.
Как ни странно такое решение несколько притушило адские страдания внутри, выжигающие и иссушающие душу.
Словно по заказу позвонил Серега и поинтересовался, как продвигается курс лечения. Тут же совместными усилиями был принят единственно верный план пуститься в самый настоящий роскошный загул, поскольку время отпуска близилось к концу. Сергей, как и раньше, заехал за ним, и большой веселой компанией они отправились в одну пустующую бухточку, а потом Сергей, видя, что с его приятелем что-то неладное творится, предложил заехать к нему и поговорить там обо всем, на что Глеб вяло согласился.
...К тому моменту, когда боль решила выплеснуться из Глеба на голову его друга, они приняли на грудь уже довольно прилично. Причем большая часть выпитого была использована на излечение душевных ран именно Глебом. Сергей же с изумлением наблюдал за своим обычно очень сдержанным и малопьющим приятелем, как тот "плывет" на глазах. Он, поняв, что может вскоре не успеть что-либо выяснить у своего стремительно пьянеющего друга, немедленно перешел к конкретике:
− А как поживает наша общая знакомая Женечка? У вас все хорошо? По телефону ты постоянно ужасно секретничал, но голос у тебя был весьма довольный.
Глеб шарахнул по столу кулаком и прижал палец к губам:
− Чшшш. Об этом - ни слова. Иначе я за себя не отвечаю, - с этими словами он уронил голову на грудь и некоторое время так сидел, потом резко голову поднял, и вот тут-то и настал момент выплескивания его внутренней боли наружу.
− А с Женей вышла обычная история, какая выходит со всеми женщинами, которых я люблю.
− Которых ты - что...? - у его приятеля просто глаза на лоб полезли.
− Ни-че-го... Она мне сказала, что уезжает, а я должен перетрахать половину санатория!
− Что ты мелешь? - Сергей недоверчиво усмехнулся. - Женя интеллигентная девочка и слов таких, по-моему, не знает.
− Еще она сказала, что я могу завести три романа одновременно.
− Глеб, по-моему, ты врешь!
− Нет, это она мне врала! Все это время, пока я, как влюбленный идиот, таскался за ней, пялился на нее, любил ее! - тут он мечтательно прикрыл глаза. - Господи, знал бы ты, какая она! Такая... нежная, д-добрая, такая красивая, такая мягкая и... И лживая! - тут его кулак снова шарахнул по столу, опрокинув рюмку.
− Тихо-тихо! Ты можешь внятно объяснить, что у вас произошло? Хм, хотя что я от тебя требую сейчас, - Серега задумчиво потер подбородок.
− Не надо этих... инсинуаций, - пьяно помотал пальцем у него перед носом Глеб и откашлялся. - Я в полном сознании и твердой памяти. Объясняю еще раз. Она сказала: я уезжаю. Тебе надо привыкнуть быть без меня. Будь умницей. Набирай вес. Отдыхай. С кем-нибудь тут познакомься на три дня. В-все.
− И?
− Что - "и"? Что непонятного? Это означает - иди и перетрахай полпансионата, мне все равно!
− Где про это было, я что-то упустил.
− Она так подумала. И улыбалась еще, как будто ей весело было. Ей было весело, а я умирал от ее слов! Черт! Если бы она сказала: как же ты сможешь тут без меня? - Глеб придал своему голосу ласковую нежность, изображая Женю. - Если бы она сказала: тебе будет так трудно без меня здесь, но ты старайся не огорчаться, отдыхай тут, веселись - я бы понял, что ей не все равно!
− Но, по-моему, она так и сказала.
− Нет! Она ... она не так сказала! Она не таким тоном это говорила!
− Слушай, а зачем тебе-то надо, чтобы ваши отношения заходили так далеко?
− Я... Я не знаю. Это дело принципа! Это она должна была сказать мне, что любит меня и хочет быть со мной и дальше, потом!
− Ну-ну! Интересно, через сколько секунд ты бы удрал после этих ее слов?
− Никуда бы я не удрал,... наверно. Нет, ты меня не сбивай! Она мне врала!
− Когда?
− Не знаю... Она знала, что не хочет дальше быть со мной, и ничего не говорила об этом, никогда!
− А ты говорил, что хочешь быть с ней дальше, потом?
− С чего ради? Курортные романы, что мне тебе объяснять?
− А она должна была!
− Да! Да! Черт тебя побери совсем! Какого х... ты мне душу мотаешь? Ты мне друг, б..., или инквизитор? Ты вообще должен меня утешать и успокаивать, а ты ... Ты что, на ее стороне?!
− Да я на твоей стороне! Просто она завтра уедет, и ты ее больше не увидишь. Может быть...
− Да не может! Сколько тебе говорить. Я ее как-то спросил о ... о будущем, а она мне: все должно быть легко и мило!
− Ну, мало ли, что там женщины болтают! Надо смотреть, что они делают. Слова - это всего лишь слова. А как она вела себя с тобой? Ты же должен был просечь ее.
Глеб взъерошил волосы и страдальчески потер лоб:
− В этом вся загадка и есть. Она так... так любила меня, так х-хотела. Это правда. Я в эти моменты вообще не думал, что она там плела всякую чепуху, - тут из него словно бы вышел весь запал, и никаких сил не осталось. Он откинулся на диванчик, устало смежив глаза, - так, все, давай прекратим этот дурацкий разговор, а то мне опять плохо становится. А на отдыхе должно быть хорошо... а мне здесь уже... уже целый день плохо... невыноси... мо просто...
Сергей задумчиво посмотрел на своего отрубившегося друга и опрокинул остатки виски в себя, потом включил телевизор и, перебрав каналы, наткнулся на какой-то боевичок, в компании с которым и дожидался, когда придет в себя его совершенно раздавленный друг.
Сергей приезжал тогда к Глебу, когда с ним случилось несчастье в горах, и видел, с какой силой духа тот побеждал недуг, прямо сцепив зубы. И как с невиданной стойкостью перенес предательство жены. С того момента ни одна женщина не трогала за душу его друга. Он их просто не подпускал к себе. Да, у него случались романы, и Сергей неоднократно наблюдал, как легко и элегантно Глеб их сворачивал, когда ему наскучивала очередная подружка. И уж никогда не было случая, чтобы он жаловался на неудачи в сердечных делах. А уж чтобы эти неудачи приносили такие дикие страдания - это вообще что-то из ряда вон!
Стоило все же выяснить попозже, нельзя ли что-то предпринять. Правда, времени на выяснение не оставалось совершенно. Это было последней мыслью, перед тем, как Сергей провалился в сон.
Я уложила в сумку последний пакет с зубной щеткой и вдруг вспомнила: "мыльно-рыльные принадлежности"! Именно так называл эти вещи Вовчик. Когда же эти воспоминания закончатся? Тут я горько усмехнулась: появился еще целый пласт воспоминаний, которые будут постоянно являться в мою голову как к себе домой, и ничего я с ними не сделаю долгое время.
Словно стараясь хотя бы сейчас избавиться от этих мучительных дум, я резко дернула "молнию" и вынесла сумку к дверям, где замерла столбом: у двери стояли шлепанцы Глеба. Он так мчался вчера от меня, что совсем о них забыл. Надо же, как перепугался! Не ври, сама себе сказала я, это же ты его прогнала. Чтобы не начинать снова перебирать этот ужасный вчерашний разговор, я даже по головне постучала: за-мол-чи! Еще не хватало сейчас снова разреветься! Вчерашнего рева, пожалуй, было вполне достаточно.
Да уж вчера я отвела душу! Когда уже сил не было реветь, я не заметила, как задремала, а проснулась, когда уже время катилось к обеду. Я кое-как навела марафет, хотя глаза еще были припухшими. Но голод становился просто невыносимым от всех этих утренних волнений. У двери я притормозила. А вдруг ты сейчас увидишь его?
А, махнула я рукой, ну и черт с ним! Не думаю, что он ко мне подойдет после всего, так что бояться нечего. Ха, нечего! Я могла сколько угодно пыжиться и делать вид, что мне все равно, но защитные инстинкты организма заставили меня короткими перебежками прокрасться в столовую, засесть там в самый дальний уголок и похватать со стоек, не особенно разбирая, что под руку попало.
Я быстро осмотрелась и перевела дух: Глеба в обозримом пространстве не было. Зато появился мой большой друг Артем с мамой и Машенькой, сразу засек меня в моем углу и прискакал поздороваться, а так же договариваться сходить вместе и поиграть в мини-гольф, поскольку мальчишки, которые с ним играли, совсем не умеют этого делать, с ними скучно, а со мной весело!
Таня смущенно одергивала его и говорила, что я, наверное, занята, и мне некогда. На это я с кривой усмешкой поведала, что я совершенно свободна до завтрашнего обеда, когда мне придет пора улетать, и пообещала Артему, что я обязательно проведу с ним партию в гольф после дневного сна. Артем надул губы и сказал, что он терпеть не может спать днем, а вполне готов поиграть со мной. Таня снова включила воспитательный момент и строго сказала, что он должен поспать, и что Женя, я, то есть, тоже непременно будет спать днем. Я заверила Артема, что мы встретимся после отдыха и наиграемся вволю.
Артем помчался за пиццей, которую обожал, а Таня, помявшись, спросила, не нарушит ли он моих планов. Я пожала плечами и сообщила, что планы кончились сегодня утром. Тогда моя деликатная приятельница сочувственно округлила глаза и осторожно поинтересовалась, не поссорились ли мы с моим другом. Мое сообщение, что да, поссорились и, кажется, расстались, здорово расстроило ее, и она попыталась как-то утешить меня. Я заверила, что справлюсь с этой влюбленностью, не в первый раз, пойду вон с Артемкой на свидание. Артем как раз вернулся с двумя толстыми ломтями пиццы и совершенно серьезно сказал, что готов идти на свидание, только чтобы оно произошло на площадке для мини-гольфа.
Мы все здорово развеселились от такой его практичности, потом масла в огонь добавила Машенька, вся забавно перепачкавшаяся в клубничном джеме и манной кашке, и я почувствовала, что мне стало ощутимо легче.
Уже забравшись в постель поздним вечером после этого первого и самого болезненного дня, я дала, наконец, волю своим мыслям, все крутила, перебирала слова, все обдумывала, что я сказала не так, и в душе после всех этих процессов росло великое недоумение: почему так произошло. Почему он так разозлился на меня? Вот это было выше моего понимания. Я ведь все правильно сделала, освободила его от всех обязательств, если он таковых опасался, показала, что я - современная женщина и все случившееся воспринимаю с должной легкостью, что не навязываюсь ему, не требую ничего. Что не так?
Вдруг где-то там мелькнула совершенно уж сумасшедшая мысль, а что, если предположить, что он ... неравнодушен ко мне, что он... Черт, даже мысленно я не могла выговорить это слово "любит". Я подскочила в постели и, откинув одеяло, подошла к зеркалу, вся переполненная этой неожиданной мыслью.
"Ты понимаешь, что этого быть не может?" спросила я у своего отражения. И оно снова нахально подмигнуло: "Ну, ведь с тобой это случилось?!"
"Да я просто дура, влипаю в истории постоянно, вот и сейчас влипла. А он... Он здравомыслящий умный мужик. Да и красивый вон какой!"
"Э, алё! Ты вообще-то тоже не барахло! Ты себя что, на помойке нашла?" - немедленно оскорбилось отражение.
"Но на курортах с девочками знакомятся для определенных целей, что он и осуществил вполне успешно. А влюбляться-то зачем?"
"А это дело разве поддается логике? Оно вообще-то против воли всегда происходит. Ну а вдруг? Ты уедешь и никогда больше не увидишься с ним! В конце концов за спрос денег не берут! Тебе чего сейчас терять-то? Пошла и спросила: мужчина, что у вас в голове? Нет ли там крамольных мыслей провести остаток дней с моей персоной? Взамен обещаю любить вас до гробовой доски!"
"Нет, ты полная дура!" - я даже покрутила пальцем у виска, а отражение показало язык и продолжало подзуживать. Но я, показав кулак, твердым шагом вернулась в постель и завернулась в одеяло.
Все эти метания не давали мне спать всю ночь. И я даже засмеялась: история повторяется, перед отъездом сюда я тоже не спала. Потом я взглянула на себя со стороны: всклокоченная девица в темноте скачет по комнате, разговаривает со своим отражением, хохочет как ненормальная. Ну что стоит этой сумасшедшей девице пойти и спросить у человека, в которого она влюблена по маковку: может, он к ней все же питает некие чувства. И вдруг это решение так меня успокоило, что я немедленно заснула, а, проснувшись, почувствовала себя отдохнувшей, повеселевшей и способной на многие адекватные и неадекватные поступки.
...Спустя какое-то немалое время я поняла, что Глеба нигде нет, хотя в столовой я сидела, наверное, целый час, так тщательно пережевывая пищу, что на меня уже стали посматривать официанты. Я подумала было об Эльвире, но она вскоре появилась собственной персоной, яркая, загорелая, окруженная свитой, с которой она постоянно ходила повсюду.
Потом я, набравшись храбрости, спросила у медсестрички на этаже, как мне найти Артемьева, на что она, поулыбавшись загадочно, ответила, что Глеб Андреевич сегодня пропустил все утренние процедуры.
Я еще немножко постучала к нему в номер, но мне так никто и не ответил. После этой последней и неудачной попытки я поплелась в номер, взяла свои вещи, сунула шлепанцы Глеба в пакетик и заглянула к Танечке.
− Танюш, я уезжаю. Вот, Глеб оставил у меня, ты, пожалуйста, передай ему пакет.
− Женя, постой, мы проводим тебя.
− Спасибо, не очень люблю долгие проводы. Сейчас уже будет такси, и сумка у меня одна, не беспокойтесь. Я и зашла попрощаться.
− Женя, ты выглядишь такой... такой расстроенной. Может, что-то передать еще твоему ...другу.
Я покачала головой:
− Да нет. Хотя, пожалуй, вот что: скажи, что я прошу прощения за то, что неверно все поняла. А вообще...если он не спросит, то ты ему ничего и не говори! Ну, все, мне пора.
Я обнялась с Таней, пожала суровую мужскую руку огорченному Артему и чмокнула в щеку Машеньку.
Потом я пожелала им счастливого дальнейшего отдыха и помчалась вниз, где меня уже, наверное, дожидалось такси.
Водитель запихнул мою сумку в багажник, сделал мне дежурный комплимент по поводу внешности и вполне отдохнувшего вида и, нажав на клаксон, под фанфары вылетел с территории.
Вот и все, все, все...
Она приблизилась к нему и провела руками по груди. Рубашка куда-то пропала, и он стоял перед ней, задыхаясь от неистового желания, а она с легкой улыбкой, словно не замечая, что с ним делается, продолжала ласкать и гладить его. Потом отступила на шаг, а он даже не мог пошевелиться, только смотрел, как она вновь приближается к нему, берет его за плечи и начинает трясти.
− Глеб, давай, проснись!
Глеб протер глаза. Над ним склонился Сергей и потряхивал его за плечо, пытаясь разбудить.
− Что?... А, да, да, все, встаю! А который час?
− Да уже пол-одиннадцатого. Даванули мы с тобой на массу. Родители звонили, просили заехать. Так что прости, мне надо выдвигаться. Я заброшу тебя в пансионат, а потом к ним. Идет?
− Да не вопрос. Я и так задержался, - Глеб энергично потер лицо и отправился освежиться. Через полчаса они уже спускались к машине.
− Ну, что, пришел в себя? - Сергей, выкрутив руль, выехал со двора.
Глеб в недоумении уставился на него:
− Да я и не выходил вообще-то...
− Ну да! Я так и понял. Особенно после твоих повествований о разбитых чувствах. И как, готов перетрахать полпансионата?
− О чем ты?
− Ну, ты заявлял вчера, что это тебе посоветовала Женя.
− Женя... Черт! - Глеб едва не выпрыгнул через лобовое стекло. - Она улетает сегодня!!!
− Во сколько?
− В три, по-моему! О, черт! Да давай быстрее, Серега, цигель-цигель!
− Спокойно, шеф, сядем усе! - Сергей притопил педаль в полик и понесся по знакомой дороге, а Глебу казалось, что они еле плетутся. Все события вчерашнего дня вдруг выстроились в стройный ряд. Только вопросов после того, как он вспомнил все, выросла целая куча. И ответы на них могла дать только Женя. Если он у нее не успеет ничего спросить, то неизвестно, что делать дальше, где он будет ее искать. Хотя варианты есть. В конце концов, девочки в туротделе помогут. Но лучше бы выяснить все сейчас, и не мучиться неизвестностью.
Когда они подлетели к пансионату, едва не врезавшись у ворот в выезжающую желтую "Волгу" с шашечками на боку, часы на башенке главного корпуса показывали половину двенадцатого. Глеб вылетел из машины, скороговоркой попрощавшись с Сергеем, и понесся к лифтам. Дверь в номер Жени была растворена настежь, и сердце его едва из груди не выпрыгнуло. Он, стукнув костяшками пальцев по деревяшке, заглянул внутрь и обнаружил вместо Жени горничную которая вопросительно уставилась на него.
− А... Простите, здесь жила девушка, она...
− Девушка? Так она выехала, недавно совсем.
Разочарование затопило всего его по макушку, он махнул рукой и вышел вон. В этот момент его окликнули. По коридору к нему подходила невысокая пухленькая брюнетка, кажется, Таня. Женя очень часто с ней общалась, играла с ее сыном и иногда помогала с маленькой дочерью.
− Глеб, так кажется?.. - Таня смотрела серьезно, без тени улыбки.
− Да, в чем дело?
− Вот, Женя просила передать вам, - и она протянула пакет. Глеб взял, машинально заглянул внутрь. Там были шлепанцы. Он оставил их в ее номере, когда в бешенстве покидал поле боя, еще пару часов назад бывшее полем любви.
Глеб поднял глаза:
− Это все?
Таня в ответ лишь пожала плечами. Тогда Глеб шагнул к ней, так что она отшатнулась в легком испуге от его порыва.
− Таня! Танюш, я вас очень прошу, вспомните, может быть, что-то еще? Может, Женя оставила свой телефон или записку какую-нибудь? Это для меня очень важно, слышите?
Таня вгляделась в его лицо и, дрогнув от его напора, подняла брови:
− Ну, если важно... Она сказала, что просит прощения.
− За что?
− Она сказала, что неправильно все поняла. Вот.
− И это - все? - недоверчиво прищурился Глеб. Ему казалось, что вот сейчас эта девушка скажет самое главное, то, чего не сказала ему Женя. Но Таня только пожала плечами.
Потом, увидев его разочарованное лицо, она протянула:
− Она говорила, что вы поссорились. Жаль, у вас были такие романтичные отношения. По-моему, Женя несколько даже... влюбилась в вас.
− Что-о? - Глеб схватил ее за руки и встряхнул, отчего Таня опять отшатнулась назад и сурово прикрикнула, как на своего расшалившегося сына:
− Чего это вы хватаетесь?
− Извините, простите меня ради бога! Тань, я прошу вас, она ведь была вашей подругой, скажите же мне только одно. Почему вы решили, что она... любит меня? - Глеб даже подался к ней.
− А разве вы этого не заметили? Да это же было ясно, как день!
− Но она не говорила, она...
Таня в ответ укоризненно вздохнула, и Глеб снова почувствовал себя маленьким мальчишкой.
− Да неужели же вам все нужно объяснять словами? И запомните: я вам это говорю только потому, что уверена: так лучше для Жени. А ваши метания и сомнения меня мало волнуют. Поезжайте в аэропорт, может, вы успеете помириться. Она уехала очень огорченной, очень. И если бы не ее несчастные глаза, фиг бы я вела тут с вами душеспасительные беседы!
И, повернувшись, Татьяна гордо удалилась от ошалевшего Глеба. Но стоять столбом было некогда, и Глеб понесся вниз, где как назло не было ни одной машины. Тогда он влетел в туротдел и всяческими обещаниями, мольбами и увещеваниями выпросил у девочек транспорт, их разъездную "девятку".
Водитель нехотя завел свою ласточку и вальяжно вырулил за ворота. Но вся его вальяжность испарилась, когда его пассажир с горящими глазами заявил, что цена будет прямо пропорциональна скорости его колымаги.
Он так и сказал "колымага", чем несказанно разобидел водителя, и тот так поднажал, что в аэропорт они долетели быстрее чем, водитель ездил обычно. Он даже решил, что его часы отстали, но нет! Судя по внушительной сумме, перекочевавшей ему в руки из кармана этого сумасшедшего парня, с часами было все в порядке!
На этот раз все прошло удачно, в аэропорт я не опоздала, приехала даже намного раньше, чем нужно, и, сдав сумку в багаж, отправилась бродить по аэровокзалу. Нужно было купить сувениры девочкам, и Галине Палне, и мамуле, и Лерке, о чем я совершенно забыла со своей дурацкой, никому не нужной любовью. Когда пакет с покупками приобрел уже весьма внушительные размеры, я решила остановиться и выпить кофе перед отлетом.
Вся эта возня здорово отвлекала меня от мерзких мыслей, которые прямо рвались из укромного уголка, откуда я им запретила выходить до приезда домой, где можно вполне комфортно пострадать, порыдать и повыть в полной уверенности, что никто меня не услышит и не сдаст в психушку.
Сейчас же я очень кропотливо и тщательно занималась всяческими делами, выпила кофе, наслаждаясь каждым глотком, хотя кофе был просто ужасным, потом очень внимательно рассмотрела все лоточки с книгами и газетами, причем выбирала так долго, что продавщица уже с жалостью спросила, может, я ищу что-то конкретное. Потом меня понесло по второму кругу в сувенирные лавки, и здесь меня тоже спросили, что я такое забыла купить. В конце концов я от души похвалила себя за стойкость духа и услышав наконец призыв из динамиков явиться на посадку, с облегчением отправилась к стойке диспетчера.
Передо мной стояло человек тридцать. Я поставила пакет с сувенирами в ноги, очередь бодро продвигалась, и я вместе со своим пакетом. Наконец, настала моя очередь, и я выложила свои бумаги улыбчивой девушке за стойкой.
И вот тут началось самое странное. Я вдруг услышала голос Глеба и раздраженно дернула плечами: ну, вот, начинается! Синдром Жанны Д`Арк! Теперь я просто обречена на этот голос в ушах. Не успела я додумать эту горестную мысль, как меня схватили за плечи, и я оказалась нос к носу с ... Глебом. Он смотрел на меня своими серебристыми глазами и что-то бормотал вроде: "Ну, вот, успел, слава богу, не упустил!" У меня был такой ошалевший вид, что он схватил меня и, выдернув из очереди, повел к креслам.
Тут мой ступор кончился, я выдрала у него руку и, остановившись, спросила:
− Что ты делаешь?
Он тоже остановился и, разведя руками, ответил:
− Я... тебя провожаю. Ты уезжаешь, а я...
Я машинально протянула ему руку:
− До свиданья...
Он также машинально пожал мою руку:
− До св... Стоп! Ты что? Женя, я приехал сюда, чтобы сказать, что я не хочу, чтобы ты вот так уехала и все!
Я молча таращилась на него, все еще не веря, что вот он здесь, рядом, что что-то такое сбывается, о чем я даже боялась говорить себе! А он в это время говорил и говорил:
− Ты прости меня за вчерашнюю сцену, я повел себя глупо, можно ведь было спросить просто прямо: ты меня любишь?
Ах, вот ты зачем явился! Тебе мало, что я была с тобой весь отпуск, тебе еще подавай трофей на стенку. Гад какой! Я, разозлившись и совершенно позабыв, что буквально три часа назад собиралась сама сказать ему о своих чувствах, задрала голову и заявила:
− Мы, кажется, все вчера выяснили по поводу дальнейших твоих занятий...
Я не успела договорить, как он схватил меня в охапку и зажал рот поцелуем. Я даже дернуться не смогла.
Какие дерганья, я опять теряла голову, опять отпускала свое глупое сердечко из кулака, в котором оно сидело тихо как миленькое после вчерашнего моего несчастья. А он, подлец, прекрасно это знал и опять пользовался!
Подлец, наконец-то, оторвался от моих губ и, еле переводя дыхание, сообщил:
− Ты понимаешь, времени ссориться с тобой у меня нет! И разговора нормального не получится, а все будет наспех, кое-как. Но я не хочу кое-как, я хочу спокойно все обсудить. Подожди, не перебивай меня, - придержал он меня за плечи. - Вот тебе моя визитка, я написал там свой адрес. И дай мне номер своего телефона, я прилечу через несколько дней, и мы обо всем поговорим. Я постараюсь тебя убедить поверить мне. Только одно знай: я не хочу тебя потерять. У меня уже была одна потеря в жизни. Больше не надо. Вот здесь, пиши, - и он сунул мне в руки криво оторванный листок и карандаш.
Я, едва придя в себя от его слов, как во сне, нацарапала номер своего мобильника, и он выхватил у меня этот листок, как будто это была самая великая драгоценность на свете. Потом, налюбовавшись на циферки, засунул бумажку в карман и снова накинулся на меня с поцелуями, но нас прервали. Девушка в форменной одежде ехидным голоском поинтересовалась, буду ли я сопровождать свой багаж, или он сейчас улетит без меня. Я вырвалась из рук Глеба, все еще пребывая в полной прострации, и понеслась к стойке, где забрала свой зарегистрированный билет. Только здесь я оглянулась на Глеба. Он стоял там, где я его и оставила, и не подходил ближе, словно между нами уже была какая-то невидимая стена. Тогда что-то толкнуло меня изнутри, и я, подлетев к Глебу, прижалась к нему вся, почувствовав его всеми клеточками, трещинками, изгибами.
Это длилось, наверное, какие-то секунды, потом я откачнулась от него и, пятясь, вернулась к стойке, где чуть-чуть подняла пальцы и пошевелила ими: некое подобие прощального жеста. Глеб как в зеркале сделал то же самое.
Потом я прошла за стойку диспетчера и, свернув в коридорчик, снова оглянулась, но поворот уже заслонил Глеба от меня, словно отсек, поставил точку. В голове помутилось, и я прислонилась к стенке. Девушка участливо спросила, что со мной. Я помотала головой и, глубоко подышав и преодолев приступ, поплелась за ней в гофрированную трубу.
Опустившись в кресло, я закрыла глаза, и тут дикий восторг затопил все мои внутренности. "Он пришел! То, во что я так боялась поверить, случилось! Он, наверное, влюблен в меня, иначе не примчался бы следом!" От бурливших чувств я вдруг ощутила, как спасительные слезы потекли, остужая голову и выплескивая переполнявшие меня эмоции. И я, отвернувшись к иллюминатору, беззвучно плакала и плакала, потом слезы как-то кончились, и я задремала.
... В аэропорту я взяла такси. Хотелось побыстрее оказаться дома. Солнышко уже перевалило к вечеру и, нагрев город до неимоверной жары, лило и лило сверху удушающий жар. Я кое-как вылезла из машины и зашла в подъезд, который приятно охладил мою затуманенную голову. Уже у двери я почувствовала, что снова из желудка подкатывает противная горечь, и вяло удивилась: ведь я же отдохнула, моя сосудистая должна быть в полном порядке. Чувствуя, что не добегу до постели, я присела на корточки и низко опустила голову.
Резкость была восстановлена, а я кое-как заволоклась на трясущихся ногах в квартиру, дав себе яростное обещание за оставшиеся от отпуска два дня сходить, наконец, к своему невропатологу и выслушать от нее целую гору претензий к моему поведению, а также получить рецепты по оздоровлению. После этого я свалилась в постель, и настало самое потрясающее, самое ожидаемое время для меня. Я смогла, наконец, насладиться мыслями о Глебе, о моем таком любимом человеке, который свел меня с ума за пару дней и который очень прочно поселился в моей голове, в душе в сердце, заставляя делать всякие дурацкие поступки, трепыхаться в его объятиях, таять от его поцелуев, растекаться в лужицу, когда он во мне! Остановись, мгновенье, ты прекрасно. Я думала, что никогда не произнесу этих слов, которые кричат влюбленные во всем мире как молитву, я думала, что никогда не испытаю ничего подобного. Вот счастье ты и пришло ко мне!
октябрь, 2008 г.
Copyright © 2008 Светланa Беловa
Исключительные права на публикацию принадлежат apropospage.ru. Любое использование
материала полностью или частично запрещено |
