Элизабет Гаскелл Пер. с англ. Валентина Григорьева
Редактор: Елена Первушина Жены и дочери
Часть I Глава XVI
Новобрачная в родной стихии Среди «сливок общества», как величала наносивших ей визиты миссис Гибсон, были оба молодых Хэмли. Сквайр, их отец, выразил свои поздравления, как и намеревался это сделать, самому мистеру Гибсону, когда тот приехал в поместье. Но миссис Хэмли, хоть и не в состоянии была поехать и нанести визит сама, желала оказать внимание новой жене доброго доктора, и, возможно, испытывая живой интерес к тому, как поладили Молли и ее мачеха, заставила сыновей приехать в Холлингфорд с визитными карточками и извинениями. Они прошли в заново обставленную гостиную, раскрасневшиеся и посвежевшие после поездки: первым вошел Осборн – как обычно безукоризненно одетый, и элегантный. Роджер, крепко сложенный, энергичный, и умный деревенский фермер, следовал за своим братом. Миссис Гибсон производила впечатление, которое всегда намеревалась производить, - очень красивой женщины, уже не первой молодости, но с такими приятными манерами и таким обворожительным голосом, что люди переставали задаваться вопросом, сколько же ей на самом деле лет. Молли была одета лучше, чем прежде, - ее мачеха следила за этим. Ей не нравились старые поношенные вещи, и она уже измучила Молли советами по поводу выбора платья и прически, перчаток и туфель. Миссис Гибсон пыталась заставить ее умываться водой с розмарином и сливками, чтобы улучшить смуглый цвет лица. Но об этом Молли либо забывала, либо противилась, а миссис Гибсон не могла подниматься каждый вечер в комнату девушки и следить, чтобы та смазывала лицо и шею кремом, так заботливо предоставленным в ее распоряжение. Тем не менее, цвет лица Молли явно улучшился, даже на критический взгляд Осборна. Роджер старался угадать по ее взглядам и выражению лица, счастлива ли она, его мать особенно наказывала ему подмечать все эти знаки.
Осборн и миссис Гибсон старались угодить друг другу, как было принято в тех случаях, когда молодой человек приезжал с визитом к новобрачной средних лет. Они говорили о «Шекспире и музыкальных стаканах»[1], о лондонских новостях. Молли слышала обрывки их разговора в паузах своей беседы с Роджером. Ее герой приобретал совершенно новый характер, он больше не был литературным или поэтичным, романтичным или критичным, теперь он был знатоком последних театральных премьер и ценителем оперных голосов. У него было преимущество перед миссис Гибсон, которая, надо сказать, знала о таких вещах понаслышке, слушая разговоры в Тауэрсе, тогда как Осборн два или три раза удирал из Кэмбриджа, чтобы послушать или увидеть то или иное чудо сезона. Но ее преимущество перед ним составляла большая смелость и находчивость, позволявшие ей прибавлять факты, и, кроме того, она более искусно подбирала и расставляла слова, отчего казалось, будто мнения, являвшиеся всего лишь чужими словами, составлены ею самой из собственного опыта и личных наблюдений. Так, рассуждая о манерности известной итальянской певицы, она спросила: - Вы наблюдали, как она постоянно поднимает плечи и сжимает руки, перед тем как взять высокую ноту? – слова были произнесены таким тоном, что создавалось впечатление, будто миссис Гибсон сама наблюдала за этой привычкой певицы. Молли, которая довольно хорошо знала, как ее мачеха провела последний год, прислушивалась к разговору с большим недоумением, но, в конце концов решила, что должно быть не понимает, о чем они говорят, потому что не может восстановить недостающие кусочки разговора из-за необходимости отвечать на вопросы и замечания Роджера. Осборн стал не тем Осборном, каким он был в поместье рядом с матерью. Роджер заметил, как она смотрит на его брата.
- Вы думаете, мой брат выглядит больным? – спросил он, понизив голос.
- Нет, вовсе нет. - Он нездоров. Мы с отцом беспокоимся за него. Та поездка на континент не принесла ему ничего, кроме вреда. И, боюсь, на нем сказались неприятности с экзаменами.
- Я не думаю, что он выглядит больным, только он как-то изменился.
- Он говорит, что скоро должен возвращаться в Кэмбридж. Возможно, это пойдет ему на пользу. И я уеду на следующей неделе. Мы приехали попрощаться с вами, а также поздравить миссис Гибсон.
- Ваша мать будет переживать, когда вы оба уедете, правда? Но, конечно же, молодые люди всегда должны жить вне дома.
- Да, - ответил он. – Она по-прежнему сильно переживает, и меня также беспокоит ее здоровье. Вы ведь будете иногда приезжать и навещать ее? Она очень вас любит.
- Если смогу, - ответила Молли, неосознанно взглянув на мачеху. У нее было неприятное предчувствие, что, несмотря на непрерывный поток слов, миссис Гибсон могла слышать и слышала все, что слетало с уст Молли.
- Вам нужны еще книги? – спросил он. – Если да, составьте список и отошлите моей матери до моего отъезда в следующий вторник. После того, как я уеду, некому будет пойти в библиотеку и принести их оттуда.
После того как братья ушли, миссис Гибсон принялась, как обычно, обсуждать ушедших гостей.
- Мне понравился Осборн Хэмли! Какой прекрасный молодой человек! Мне всегда нравятся старшие сыновья. Он ведь наследует поместье? Я попрошу твоего дорогого отца, чтобы он почаще приглашал его к нам. Он станет очень хорошим, очень приятным знакомым для вас с Синтией. Другой брат, на мой взгляд, просто грубый молодой человек; у него нет аристократических манер. Думаю, он пошел в свою мать, в Тауэрсе поговаривали, что она выскочка.
Молли с превеликим удовольствием ответила ей достаточно язвительно:
- Я слышала, что ее отцом был русский купец, продававший сало и пеньку. Мистер Осборн очень похож на нее.
- Неужели?! Такие вещи не просчитать. Как бы там ни было, он истинный джентльмен по внешности и манерам. Поместье майоратное[2], так ведь?
- Мне ничего об этом неизвестно, - ответила Молли.
Последовало короткое молчание. Затем миссис Гибсон сказала:
- Ты знаешь, я думаю, что должна уговорить твоего дорогого отца дать небольшой званый обед и пригласить мистера Осборна Хэмли. Мне бы хотелось, чтобы у нас он чувствовал себя как дома. После скуки и одиночества Хэмли Холла наш дом покажется ему радостным. Я полагаю, старики не часто ездят с визитами?
- На следующей неделе он возвращается в Кэмбридж, - заметила Молли.
- Правда? Что ж, тогда мы отложим наш званый обед до возвращения Синтии домой. Мне бы хотелось, чтобы ее, бедняжку, когда она вернется, окружало молодое общество.
- Когда она возвращается? – спросила Молли, которая всегда испытывала любопытство к тому, что касалось возвращения Синтии.
- О, я не знаю; возможно, к новому году… возможно, не раньше Пасхи. Сначала мне нужно заново обставить гостиную, затем я собираюсь одинаково отделать ваши комнаты. Они одного размера, только расположены в противоположных концах коридора.
- Вы собираетесь заново обставить эту комнату? – переспросила Молли, удивляясь нескончаемым переменам.
- Да, и твою тоже, дорогая, поэтому не ревнуй.
- О, пожалуйста, мама, не мою, - взмолилась Молли, впервые осознав намерение мачехи.
- Да, дорогая! Твою комнату тоже обставим. Небольшая французская кровать, новые обои, прелестный ковер и туалетный столик с зеркалом превратят ее в совершенно другую комнату.
- Но я не хочу, чтобы она выглядела по-другому. Мне она нравится такой, какая есть. Прошу, не делайте ничего.
- Какая чепуха, дитя! Я не слышала ничего более нелепого! Большинство девушек были бы рады избавиться от мебели, что годится только для чулана.
- Она принадлежала моей матери до того, как она вышла замуж, - сказала Молли очень тихо, приводя этот последний довод неохотно, но с уверенностью, что ему не будут противиться.
Миссис Гибсон немного помолчала, прежде чем ответить:
- Твои чувства делают тебе честь. Но тебе не кажется, что сентиментальность может завести слишком далеко? Не будь у нас новой мебели, нам бы пришлось мириться со старомодными ужасами. Кроме того, моя милая, Холлингфорд покажется Синтии довольно скучным после милой, веселой Франции, а мне хочется, чтобы ее первое впечатление было приятным. Я намерена поселить ее поблизости и хочу, чтобы она приехала в хорошем настроении; между нами говоря, моя дорогая, она чуточку упряма. Тебе не нужно упоминать об этом при своем папе.
- Но разве вы не можете обустроить комнату Синтии, а не мою? Пожалуйста, не трогайте мою комнату.
- Нет, право слово! Я не могу с этим согласиться. Только представь, что будут говорить обо мне – я балую свое дитя и не забочусь о дочери мужа. Я бы не смогла этого вынести.
- Никому не нужно об этом знать.
- В таком рассаднике сплетен, как Холлингфорд?! В самом деле, Молли, ты либо очень глупа, либо очень упряма, либо тебе безразлично, какие жестокие вещи могут обо мне говорить – и все из-за твоих эгоистичных капризов! Нет! Я обязана показать себя с лучшей стороны в этом деле, и поступить так, как посчитаю нужным. Все узнают, что я не обычная мачеха. Каждый пенни, который я потрачу на Синтию, я потрачу и на тебя, поэтому больше не стоит об этом говорить. Итак, небольшой, покрытой белым канифасом кровати Молли, старомодному комоду, и другим заветным реликвиям времен девичества ее матери суждено было окончить дни в чулане. И они туда отправились, как только Синтия прибыла домой и привезла с собой огромные французские сундуки.
Все это время Тауэрс пустовал: леди Камнор прописали провести начало зимы в Бате, и ее семья отправилась туда вместе с ней. В тоскливые дождливые дни миссис Гибсон обычно вспоминала об отсутствующих «Камнорах», так она принялась их называть с тех пор, как стала более независимой от них. В кругу семьи в ее словах не было того благоговения, с которым жители городка привыкли говорить «о графе и графине». И леди Камнор, и леди Харриет время от времени писали своей дорогой Клэр. Первая, как правило, раздавала поручения для прислуги в Тауэрсе или жителей городка, и никто не мог их исполнить так хорошо, как Клэр, которая знала вкусы и привычки графини. Эти поручения повлекли за собой разнообразные счета за пролетки и экипажи из гостиницы «Георг». Мистер Гибсон обратил внимание жены на это последствие, но она в ответ уверила его, что леди Камнор не преминет вознаградить их за исполнение своих желаний. Мистеру Гибсону не понравилось это последствие, но на первый раз он промолчал. Письма леди Харриет были короткими и забавными. Она испытывала тот тип уважения к своей бывшей гувернантке, который заставлял ее время от времени писать письма и радоваться, когда отчасти добровольная задача была выполнена. В ее письмах не было откровенности, но было достаточное количество новостей о семье и местных слухов, которые, как она полагала, позволят Клэр чувствовать, что бывшие ученицы не забыли о ней. Такова была ее манера выказывать свое уважение прежней наставнице. Как часто миссис Гибсон цитировала и обращалась к этим письмам в разговорах с дамами Холлингфорда! Она познала их эффект еще в Эшкоме, а он был не меньше Холлингфорда. Но ее поставили в тупик дружелюбные послания для Молли и вопросы о том, понравился ли мисс Браунинг чай, что она им послала. И Молли сначала пришлось объяснить, а затем полностью рассказать все подробности того дня, что они провели в Особняке Эшкома, и о визите леди Харриет к барышням Браунинг.
- Какая чепуха! – произнесла миссис Гибсон с каким-то раздражением. – Леди Харриет приехала повидать тебя, желая развлечься. Она только посмеялась над мисс Браунинг, а они станут цитировать ее и говорить о ней, как будто она их самая близкая подруга.
- Не думаю, что она посмеялась над ними. Она, в самом деле, говорила с добротой.
- И ты думаешь, что знаешь ее привычки лучше меня, хотя я знакома с ней пятнадцать лет? Я скажу тебе, что она высмеивает каждого, кто не принадлежит ее кругу. Она всегда называет мисс Браунинг «Пекси и Флэпси».
- Она обещала, что не будет их так называть, - защищалась Молли, загнанная в угол.
- Обещала тебе?! Леди Харриет? Что ты хочешь сказать?
- Только то, что… она называла их Пекси и Флэпси… и когда она сказала, что приедет к ним домой навестить меня, я попросила ее не приезжать, если она будет… смеяться над ними.
- Право слово! За все мое долгое знакомство с леди Харриет я никогда не осмеливалась на подобную дерзость!
- Я не считала это дерзостью, - решительно ответила Молли. – И я не думаю, что леди Харриет так восприняла мои слова.
- Ты не можешь знать об этом. Она умеет притворяться.
Затем приехал сквайр Хэмли. Это был его первый визит, и миссис Гибсон оказала ему любезный прием, она уже была готова принять его извинения за задержку и заверить, что понимает, какой груз дел давит на каждого землевладельца, управляющего поместьем. Но сквайр не принес подобных извинений. Он сердечно пожал ей руку, поздравляя с удачным выбором – ей досталась такая награда в лице его друга Гибсона, но ни словом не обмолвился о пренебрежении своим долгом. Молли, которая к этому времени уже хорошо изучила выражения его лица, была уверена, что что-то случилось, и что он сильно встревожен. Он едва ли следил за беглой речью миссис Гибсон, она уже решилась произвести благоприятное впечатление на отца красивого молодого человека, который помимо своей личной приятности оказался наследником поместья. Но сквайр повернулся к Молли и, обращаясь к ней, сказал так тихо, словно сообщал ей по секрету то, что не было предназначено для ушей миссис Гибсон:
- Молли, у нас дома все наперекосяк! Осборн лишился своей стипендии в Тринити, куда он вернулся, чтобы добиться ее. Потом он уехал и потерпел неудачу со своей научной степенью, после всего, что он сказал, и что сказала его мать. А я, как дурак, ходил и хвастался своим умным сыном. Я не могу этого понять. Я никогда не ждал ничего выдающегося от Роджера, но Осборн…! А потом из-за этого у мадам случился сильный приступ. Сегодня утром ваш отец приезжал навестить ее. Бедняжка, я боюсь, она очень больна. Она сказала ему, как бы ей хотелось видеть вас рядом, а он сказал, что мог бы привезти вас. Вы ведь поедете, моя дорогая? Она не так нездорова, как думают многие, но ей просто не достает женской заботы, словно она несчастна… больна, смею сказать.
- Я буду готова через десять минут, - сказала Молли, всерьез тронутая словами и тоном сквайра, не подумав спросить согласие у мачехи, раз она уже услышала, что отец согласен. Как только она поднялась, чтобы покинуть комнату, миссис Гибсон, услышав только половину из того, что сказал сквайр, и, оскорбившись тем, что он доверился исключительно Молли, спросила:
- Моя дорогая, куда ты идешь? - Миссис Хэмли хочет, чтобы я приехала, и папа говорит, я могу ехать, - ответила Молли, и почти одновременно с ней заговорил сквайр: - Моя жена больна и очень любит вашу дочь, она попросила мистера Гибсона позволить ей ненадолго приехать в поместье, и он любезно ответил, что она может приехать, и я приехал за ней.
- Подожди, дорогая, - сказала миссис Гибсон Молли, она слегка хмурилась, несмотря на ласковый тон. – Я думаю, твой папа забыл, что сегодня вечером мы с тобой собираемся навестить людей, - продолжила она, обращаясь к сквайру, - с которыми я хорошо знакома… сомневаюсь, что мистер Гибсон вернется домой вовремя, чтобы пойти со мной… поэтому, видите ли, я не могу позволить Молли поехать с вами. - Я не думал, что это будет столь важно. Я полагаю, новобрачные всегда новобрачные; и их дело – быть робкими, но я не подумал об этом… в данном случае. А моя жена мечтает, как это делают все больные. Что ж, Молли, - произнес он тихо, хотя предыдущие слова были сказаны sotto voce[3]) – мы отложим поездку до завтра: это наша неудача, не ваша, - продолжил он, увидев, как она медленно и неохотно возвращается на свое место. – Полагаю, сегодня вечером вы будете веселиться…
- Я не буду, - прервала его Молли. – Мне не хотелось идти, а теперь я буду желать этого еще меньше.
- Успокойся, милая, - произнесла миссис Гибсон, и, обращаясь к сквайру, сказала: - Здешние визиты не то, что можно желать для такой юной девушки… нет молодых людей, нет танцев, никакого веселья. Но Молли, ты неправа, противясь идти к таким добрым друзьям твоего отца, какими являются эти Кокерелы. У доброго сквайра сложится о тебе плохое впечатление.
- Оставьте ее! Оставьте ее! – промолвил он. – Я понял, что она имела в виду. Она бы охотнее приехала и провела время в комнате моей больной жены, чем отправилась с визитами сегодняшним вечером. Разве нет способа избавить ее от этого?
- Абсолютно никакого, - ответила миссис Гибсон. – Обязательство для меня есть обязательство; и полагаю, что у нее есть обязательство не только перед миссис Кокерел, но и передо мною – она обязана сопровождать меня в отсутствие моего мужа.
Сквайр был расстроен, а когда он был расстроен, у него была привычка класть руки на колени и тихо про себя насвистывать. Молли знала, как он выражает свое неудовольствие, и только надеялась, что он ограничится этим бессловесным выражением. Ей с трудом удавалось сдерживать слезы; она пыталась думать о другом. Она слышала, как миссис Гибсон говорит пресным, монотонным голосом, и хотела прислушаться к тому, что она говорит, но явная досада сквайра поразила ее душу намного сильнее. Наконец, помолчав, он вскочил и сказал:
- Что ж! Бесполезно. Бедная мадам, ей не понравится. Она будет разочарована! Но это всего лишь на один вечер!... на один вечер! Может, Молли сможет приехать завтра? Или визит к Кокерелам будет для нее слишком обременительным?
В его тоне был оттенок злой иронии, который напугал миссис Гибсон, и она стала благодушной.
- Она будет готова в любое время, которое вы назначите. Мне так жаль, тому виной моя глупая робость. Но все же вы должны знать, что обязательство есть обязательство.
- Разве, мадам, я сказал, что обязательство – слон? Как бы то ни было, бесполезно говорить об этом, иначе я позабуду о манерах. Я старый тиран, а она… лежит там в кровати, бедняжка… всегда позволяла мне поступать по-своему. Поэтому, вы извините меня, миссис Гибсон, и позволите Молли поехать со мной в десять завтра утром?
- Непременно, - улыбаясь, ответила миссис Гибсон.
Но когда он ушел, она сказала Молли:
- Отныне, моя дорогая, ты не должна показывать мне плохие манеры, свойственные таким людям! Я не называю его сквайром. Я зову его грубияном, фермером, в лучшем случае. Тебе не следует принимать приглашения или отказываться от них, словно ты независимая молодая женщина, Молли. Будь добра, окажи мне уважение и в следующий раз сошлись на мои желания, моя дорогая!
- Папа сказал, что я могу поехать, - ответила Молли, задохнувшись.
- Так как я теперь твоя новая мама, то в будущем ты должна ссылаться на меня. Но раз ты должна поехать, ты можешь хорошо одеться. Я одолжу тебе свою новую шаль для этого визита, если хочешь, и мой набор зеленых лент. Я всегда снисходительна, когда мне платят должным уважением. А в такой дом, как Хэмли Холл, неизвестно кто может прийти и приехать, даже если в семье больная.
- Благодарю вас. Но мне не хочется ни шали, ни лент. Никого, кроме семьи не ждут. Я думаю, никто не придет теперь, когда она так больна, - Молли была готова расплакаться при мысли, что ее подруга лежит больная, одинокая и ждет ее приезда. Более того, она всерьез опасалась, как бы сквайр не уехал с мыслью, что она не хочет приехать, что она предпочла этот глупый, глупый прием у Кокерелов. Миссис Гибсон тоже сожалела, ей неприятно было осознавать, что она вышла из себя перед незнакомцем, и к тому же незнакомцем, чье доброе мнение она намеревалась завоевать. И ее также беспокоили слезы на глазах у Молли.
- Что мне сделать для тебя, чтобы вернуть тебе хорошее настроение? – спросила она. – Во-первых, ты настаивала на том, что знаешь леди Харриет лучше меня… меня, которая знает ее, по крайней мере, восемнадцать-девятнадцать лет. Потом ты охотно принимаешь приглашения, не советуясь со мной, и не думаешь, как мне будет неловко входить в гостиную одной; откликаться на мое новое имя, из-за которого я чувствую себя неуютно, оно так принижает после Киркпатрик! А потом, когда я предлагаю тебе самые красивые вещи, что есть у меня, ты утверждаешь, что не имеет значения, как ты одета. Что мне сделать, чтобы порадовать тебя, Молли? Я, так жажду мира в семье, и теперь я должна смотреть, как ты сидишь здесь с отчаянием на лице?
Молли больше не могла это вынести; она поднялась в свою комнату – ее собственную, аккуратную, новую комнату, которая едва ли казалась ей знакомой, и начала плакать так исступленно и так долго, что перестала, лишь когда сильно ослабела. Она думала о том, как миссис Хэмли тоскует по ней, о старом поместье, чья тишина могла угнетать больного человека; о том, как сквайр был уверен, что она поедет прямо с ним. И все эти мысли тяготили ее больше, чем ворчливое недовольство мачехи.
[1] Обычный, вежливый разговор. Цитата из «Вэйкфилдского священника» Оливера Голдсмита, гл. 9. Музыкальные стаканы – стаканы, наполненные водой на разную глубину, и которые от удара о них издают разные звуки.
[2] Майорат - система наследования, при которой имущество переходит нераздельно к старшему в роду или к старшему из сыновей умершего.
[3] Sotto voce (с ит.) - в голос
июнь, 2010 г.
Copyright © 2009-2010 Все права на перевод романа
Элизабет Гаскелл «Жены и дочери» принадлежат:
переводчик - Валентина Григорьева,
редактор - Елена Первушина 
Исключительные права на публикацию принадлежат apropospage.ru. Любое использование материала полностью
или частично запрещено |
