Мой нежный повар
Часть II
Урбанистическая
Глава XII
Завернувшись в плед, я устроилась в любимом кресле, из-под выцветшего абажура старого торшера лился теплый свет. Я открыла детектив, в котором харизматичный главный герой лихо раскручивал клубок преступлений в далеком мире скачек, фаворитов, аутсайдеров, жокеев и букмекеров. Правда, открыла я книгу, заранее догадываясь, что вряд ли удастся прочитать хоть пару строк: сосредоточиться на событиях вокруг ипподрома я не могла, поскольку в голове назойливо прокручивались кадры с крупным планом личной мелодрамы: Джон, играющий на саксофоне, Джон в лодке, ловко вытаскивающий огромного окуня, Джон, кормящий меня смородиной из ладоней, Джон, сидящий напротив меня, Джон... в общем, все то, что я пыталась загнать в дальний угол сознания, успешно выбралось наружу, теснясь и толкаясь, не соблюдая ни порядка, ни очереди. Более того, я только что выслушала обвинительную речь в матушкином исполнении по поводу моей жизненной несостоятельности и эгоизма, уклончиво ответила на ее расспросы о моем сомнительном, как выразилась мама, знакомстве, попросила прощения за все содеянное и окончательно развалилась на несобираемые воедино части.
Я отложила книжку, и попыталась отвлечься от мыслей о Джоне, прибегнув к помощи телеэкрана. Пролистав несколько сериалов, попала на программу экономических новостей, прослушала размышления аналитика о шагающем по миру кризисе и радостно ощутила, что вдруг захотелось есть... впервые за сегодняшний день. Я рванула на кухню, поставила чайник и соорудила себе внушительных размеров многослойный бутерброд. Мама заглянула на кухню, проворчала:
− За ужином ничего не ела, а теперь на ночь глядя... – и ушла.
Я заварила чай, села за стол и начала вспоминать события сегодняшнего дня... дня после счастья...
На большой перемене мы с Инной устроились в буфете за столом, на котором стояла сердитая табличка «Только для преподавательского состава». Болтая ни о чем и обо всем сразу, мы покончили с солянкой, точнее, болтала и покончила Инна, а я помалкивала, с трудом заставив себя съесть пару ложек, и ухватилась за чай.
− Аглая, почему не ешь? Худеешь?– сказала Инна, отодвигая свою тарелку. – И скажи, что ты с собой сделала?
− Я? С собой? – удивленно переспросила я.
− Да, ты... с собой...
− А что я сделала? – я не могла понять, что Инна имеет в виду.
Я не собиралась рассказывать ей о своих бурных приключениях, но откуда она вообще могла о них узнать?
− Ну, у тебя... необычный вид...
− Чем же он необычный, Инна? Что ты выдумываешь... просто я поздно легла, читала, не выспалась... – пробормотала я.
Инна сделала изящный жест рукой, ни дать, ни взять, томная аристократка. У неё какое-то врожденное изящество, особенная мягкость движений, да и фигура и лицо отличаются тонкостью кости и черт, некой дворянской утонченностью, не то что я – грубо скроенная дылда.
− Ерунду говоришь... Не в этом дело... ты выглядишь словно...
«... двое суток провела с любимым мужиком...» – мысленно продолжила я. Может быть, на мне действительно стоит такое клеймо? Где? Написано на спине? На лице? Признаться, я не могла отделаться от чувства, что что-то со мною не так, словно я отделилась от мира и обитаю в собственном прозрачном коконе, сотканном из ощущений этих дней и ночей, сладостно-горьких, дарящих крылья телу и камень сердцу. Значит, это не только внутри, это заметно снаружи, словно за тобой подглядывают, когда ты душераздирающе поешь в душе? Или у меня просто банально распухли губы? Не может быть, я же изучала их в зеркало и тщательно наносила помаду! Я невольно дотронулась пальцами до губ.
− ... словно... – продолжила проницательная Инна, – не знаю, не могу подобрать сравнения... у тебя что-то с глазами... Другой макияж, может быть? Нет, ты что-то, определенно, сделала с лицом... В хорошем смысле я хочу сказать... Тебе очень идет...
Да, услышать такое от подруги, с которой вечно соперничаешь, весьма неожиданно и как-то тревожно.
− Инна, с чего это мне похорошеть? – спросила я, надеясь, что беззаботно, и добавила первую чушь, которая пришла в голову: – Да, ты права, купила новую косметику... тушь... Л’Ореаль...
− Да? – подозрительно продолжила Инна. – Возможно, но мне все-таки кажется, дело не в этом. Ладно, не хочешь, можешь не говорить, – и она обиженно замолчала.
Я тоже замолчала, размышляя, что мне следует ответить Инне? Так ничего и не придумав, завела разговор о какой-то ерунде.
После последней пары я отправилась на встречу со студентами, участниками конференции. Среди сидящих в аудитории отличников и активистов я с удовлетворением обнаружила высокого мрачного талантливого Желябова, с которым, после окончания обсуждений, провела короткую, но трудную беседу, вымотавшую меня окончательно, поскольку ассоциации долговязого гения были весьма витиеваты и полны двойного, а подчас, и тройного смысла, а я изо всех сил старалась не только продержаться на его уровне, но и доминировать хотя бы в некоторых практических вопросах.
Едва я распрощалась с местным гением, как в коридоре меня настигла безнадежная заочница, как оказалось, я назначила ей сдачу экзамена на сегодня. Первым порывом было отправить девицу, неизвестно зачем поступившую в технический вуз и изучающую предметы, в которых она ровным счетом ничего не смыслила, подальше, но я все-таки выдержала очередную ее попытку объяснить разницу между статической и динамической нагрузками тем, что одни из них статические, а другие – динамические; предложила прийти в следующий раз, выслушала душещипательную и весьма оригинальную историю ее трудной жизни, в которой она вынуждена совмещать учебу, работу и воспитание сына; в сердцах расщедрилась на «удовлетворительно», посоветовала воспрянувшей духом студентке сменить вуз и уже в почти невменяемом состоянии отправилась собираться домой.
В преподавательской уже никого не было, я надела пальто и взглянула на себя в зеркало, спрятанное в закутке за шкафом,
− Инна, видимо, права, и глаза какие-то потемневшие, и губы какие-то слишком яркие. Это от недосыпа, – вслух прошептала я, представляя, как Джон трогает губами мою шею, вот здесь... я провела пальцами по тому месту, где гипотетически разворачивались указанные события, чувствуя, что проваливаюсь в какое-то мутное, невесть откуда залетевшее в узкую с высоченным потолком комнату, облако, тряхнула головой, разгоняя наваждение, прошлась щеткой по короткой стрижке-ежику, схватила сумочку и, выходя в коридор, столкнулась нос к носу с Мишей Сыромятниковым.
− Миша... – здравствуйте, – пробормотала я, тут же вспомнив, что мы уже встречались утром на паре, когда из какого-то злого упрямства я отправила его решать задачу к доске.
− Здравствуйте... Аглая Георгиевна, – ответил он.
Мне показалось, что он ошарашен нашим столкновением не меньше, чем я, и отнюдь не стремился к этой встрече.
− Извините, Миша, – невпопад сказала я.
− О чем вы, Аглая Георгиевна? – спросил он с какой-то издевательской ноткой в голосе.
Или я стала такой мнительной? Впрочем, в любом случае следует объясниться с ним, поблагодарить за концерт, настоять на оплате мною билета и поставить точку. Не стоит оттягивать момент расплаты за свое легкомыслие.
− Миша... – начала я.
− Да ладно вам, Аглая Георгиевна, всё и так понятно... – произнес он снисходительно, словно успокаивал хныкающее дитя.
Я оторопела от его развязного тона.
− Что вам понятно, Миша?
− Всё... – коротко повторил он.
Я двинулась по коридору, размышляя, как же мне поступить и втайне надеясь, что он сейчас повернет в другую сторону, предоставив мне возможность сказать ему все, что должна сказать, позже, не сегодня. Слишком уж насыщенным получался день. Моим слабым надеждам не суждено было сбыться, Миша последовал за мной.
− Вы очень хорошо выглядите, Аглая Георгиевна, – сказал он вдруг.
Да что же это такое? Впрочем, отчего я так встрепенулась, это же обычный дежурный комплимент.
− Спасибо, Миша, – ответила я и остановилась, поздоровавшись с пролетавшим мимо аспирантом нашей кафедры.
− Но это на самом деле так...
− Миша, – сказала я, собравшись с духом. – Нам нужно поговорить.
− Если нужно, давайте поговорим, – сказал он.
− И оставьте, пожалуйста, этот тон! – взорвалась я. – Я не давала вам права и повода...
Я замолчала, жалея, что слетела с рельсов строгой доброжелательности, которой хотела следовать в разговоре с ним.
− Извините, Аглая Георгиевна, но я нормально с вами разговариваю. А поговорить, конечно, давайте, сходим куда-нибудь, посидим и поговорим...
В его голосе прозвучали какие-то неуместные победные нотки, или мне опять показалось?
− Нет, сидеть мы нигде не будем, – отрезала я. – Лучше... – мне вдруг невыносимо захотелось на воздух, прочь из душноватого коридора, – выйдем на улицу и просто пройдемся...
− Согласен, можно и так, – ответил Миша. – Мне только в гардероб сгонять.
− Хорошо, буду ждать вас на улице у входа, – сказала, подумав, что назначила совершенно ненужное свидание.
Я ждала Мишу у входа, с тоской наблюдая за компанией его однокурсников, собравшихся покурить на крыльце, и прикидывая возможные пути отступления или хотя бы легкой маскировки. Но предпринять я ничего так и не успела. Тяжелая дверь распахнулась, появился Сыромятников, огляделся, увидел меня, что-то сказал своим приятелям, все дружно захохотали. Я отвернулась, содрогнувшись, и зашагала вперед по тротуару. Все ясно, это был элементарный розыгрыш, как я и думала. Миша догнал меня. Мы молча, не сговариваясь, прошли по проспекту, свернули на Садовую и, отшагав сотню метров, остановились возле кружевной чугунной решетки Юсуповского сада.
− Зайдем? – предложила я.
− Неплохая идея, – ответил Миша.
Я мучительно размышляла, с чего начать. Спросить о том, является ли наш с ним поход на концерт достоянием гласности, казалось мне слишком унизительным. Я растерялась и молчала, совершенно не к месту подумав о Джоне, о том, как мне хотелось бы гулять среди этих золотистых плакучих ив и багровых кустарников, вдоль причудливой вереницы прудов не с Мишей, а с ним. Чтобы он шел рядом по этой засыпанной осенней мишурой дорожке, вместе со мной остановился на этом горбатом мостике, говорил о чём угодно или просто молчал, неважно... Эта чисто бабская нота «лишь бы был рядом» опять почти лишила меня едва-едва восстановленного трезвого взгляда на окружающий мир.
− А Джи классно играет... – произнес вдруг Миша.
Я вздрогнула и остановилась.
− Какой Джи?
− Аглая Георгиевна, да ладно вам, вы же знаете, о ком я говорю...
− Миша, если я и знаю, это вас совсем не касается...
Что я несу? Нужно было просто согласиться с его оценкой игры Джона и все. Нет, не стоило мне сегодня заводить этот разговор.
«Тебе неймется, оттого что... неймется» – весьма глубокомысленно заявил разум. Естество поежилось и промолчало.
− В какой-то степени, касается... – услышала я голос Миши.
− Вы имеете в виду, что пригласили меня на концерт? Да, вы правы, Миша, все получилось... не очень корректно с моей стороны. Просто мы с Джоном... Ивановичем знакомы... давно и не виделись долгое время... – фальшиво забубнила я.
Меня поташнивало от своего лицемерия, неловкости и двусмысленности положения.
− Ясен перец... – бросил Миша. – Кто мог предполагать, что у вас есть знакомые в Dicky’s? Хотя, Джи с ними не играет, только изредка. Григ сказал, они с Димой разошлись по каким-то личным нестыковкам. Да вы сами, наверно, знаете... У них сейчас другой саксофонист, но тот то ли заболел, то ли запил, вот Джона и позвали сыграть.
Я чуть было не спросила, что еще Миша знает про Джона, но вовремя вспомнила, что только что отрекомендовалась ему в качестве старой знакомой последнего.
− Миша... соглашаясь идти с вами на концерт, я ведь вас предупредила, что это будет просто совместное посещение театра, – замяла я вопрос о Джоне, продолжая свою демагогию. – Давайте же сейчас все обсудим и не будем сеять и развивать какие-то неуместные обиды.
− Аглая Георгиевна, ну вы просто комеди клаб какой-то, я ведь все понял, можете ничего не объяснять. Я вам уже сказал, что вы мне нравитесь, как... как женщина... Понял, не дурак, что я вам – нет. Все, забыли...
Я посмотрела на Мишу. Он был очень серьезен, очень. Он ни разу не улыбнулся при мне за сегодняшний день. Мои поступки лишили парня радости жизни, или он такой хороший актер? Так и не выбрав их двух злостных версий наихудшую и проглотив его фамильярность, я молча подала ему руку. Если первая моя версия верна, мне очень жаль, если вторая – пусть хохочут всей компанией над моей глупостью, – я могу повторить свою речь публично, – мне все равно.
Чувственно-трудовой будень закончился. Обняв подушку, я попыталась заснуть. Интересно, какие личные нестыковки были у Джона и Дики? И почему он так внезапно уехал летом? Впрочем, какая разница.
«Будешь считать до ста по... -японски?» – строго спросил рассудок.
«Будешь предаваться грешным мыслям о Джоне и безнадежно представлять, что он здесь, рядом, в твоей постели?» – коварно прошептало естество. Я, почти без колебаний, выбрала последний, мазохистский, вариант и погрузилась в своё мутное облако, что бесшумно и невидимо следовало за мной весь день.
Как я прожила эти три дня после расставания с Джоном? Я ходила на работу, вела семинары, готовилась к надвигающейся конференции, что-то ела, разговаривала, в общем, очень надеялась, что выгляжу снаружи вполне адекватно. Инна больше не приставала ко мне с вопросом «Что у тебя с лицом?», хотя Борис Сергеевич попенял, что я плохо реагирую на реплики, обращенные ко мне, что было неудивительно, потому что время от времени я впадала в состояние какой-то комы, причем всегда ни к месту и не вовремя. Мне казалось, что я вот-вот встречусь с Джоном, по дороге на работу или с работы, в метро или на улице. Я не хотела этой встречи и мучительно ждала ее. Я дошла до того, что вечером перед сном достала из сумки джемпер, еще до сих пор хранивший легкий мужской аромат и уснула, уткнувшись в него. То же самое, правда не без некоторой внутренней борьбы, я проделала и на следующую ночь, убедив себя, что когда никто не видит, человек может позволит себе некоторую невменяемость, если это помогает ему пережить состояние любовного стресса.
В среду позвонила Жанна и вытащила меня на примерку своего очередного подвенечного платья. Будучи отличной портнихой, Жанна к каждой своей свадьбе собственноручно шила платье, причем каждое из них запоминалось и соответствовало характеру ее очередного избранника. Замуж за трепетного Игорька она выходила в белом крепдешине, отрез которого был извлечен из материнского сундука, – невеста казалась жертвенной и нежной, ни дать, ни взять, мать Тереза внутри и Ассоль снаружи. Брутальный Денис удостоился невесты в образе женщины-вамп – облаченной в алое платье с немыслимым декольте. Третий муж Жанны – Саша, программист, был погружен в виртуальный мир настолько, что казалось удивительным, что он вообще заметил, что его женили, и вряд ли разглядел скромное платье своей невесты, – цвета розоватого пепла в стиле эстрадной певицы середины прошлого века.
На этот раз Жанна превзошла самое себя. Затащив меня в свою новую мастерскую на Фонтанке, она появилась из примерочной затянутая в декольтированный корсаж цвета лаванды, с пышными воланами, начинающимися от колен.
− Ну как? Максимка будет сражен наповал... – заявила она, вращаясь перед высоким зеркалом.
− Да уж...шикарно... – протянула я, представляя Максима высоким респектабельным мужчиной с нарождающимся животиком.
Интересно, насколько верны мои ассоциации?
− Не нравится? Конечно, ты вся у нас в науке... и как долго ты еще протянешь на это работе?
− А мне нравится моя работа, – отрезала я. – И платье твое нравится. Просто я бы такое не надела.
− Не сомневалась ни минуты. Если ты когда и сподобишься выйти замуж, ты нацепишь на себя какой-нибудь брючный костюм, а то и вообще забежишь в загс между делом, в джинсах, распишешься и помчишься защищать докторскую...
− Ну, положим, насчет сподобишься, в очередь ведь никто и не стоит... – начала я и осеклась, сознавая, что стрелка на моей шкале кокетства и самоуничижения зашкалила, поскольку предложение я получила не далее, как на прошлой неделе, и после этого отнюдь не была обделена вниманием мужчин. Другой вопрос, что из всего этого вышло?
− Ну-ну, вот именно, – протянула Жанна, ехидно наблюдая за моим замешательством. – Как, кстати, прошел твой поход в театр с юным поклонником? Что-нибудь сложилось?
− Сложилось... – вырвалось у меня.
− Правда? – радостно рванула ко мне Жанна. – Так... я переодеваюсь, и идем перекусим, а ты мне все расскажешь. Здесь на Фонтанке есть отличный ресторанчик, «Тритон», цены вполне приемлемые, готовят отлично, а ты наверняка, не бывала.
У меня вдруг запылали щеки. Ресторан на Фонтанке! Но почему я решила, что Жанна говорит именно о том ресторане? Совершенно ненормальная реакция.
− Ты чего всполошилась? Пойдем... у них бизнес-ланч до... впрочем, уже опоздали, – добавила она, взглянув на часы.
− Нет, Жанна, я, пожалуй, не пойду... в ресторан... лучше куда-нибудь кофе выпить...
− Ну вот... – разочарованно буркнула Жанна. – И слушать не хочу...
− А где, кстати, этот... «Тритон» находится? – мужественно спросила я.
− Недалеко от БДТ, рядом с Апраксиным...
Сердце мое ёкнуло и взлетело, поэтически реагируя на сей топографический нюанс.
«Возле БДТ, на Фонтанке...» – зазвучало в голове.
«Полный заскок, – печально констатировал рассудок. – Может быть, это совсем другой ресторан, или он наплел тебе!»
«То ли еще будет» – съязвило естество.
Идти в «Тритон» я отказалась наотрез, мотивируя тем, что не люблю рестораны вообще, а с таком названием в частности, что у меня нет времени сидеть там и ждать заказ, и с трудом убедила Жанну отправиться в кафе на Садовой, где обслуживают быстро и посетителей не много. Представить, что я заявлюсь в ресторан, где, вероятно, работает Джон, было совершенно невозможно.
− Итак... – начала Жанна, когда мы устроились за столиком кафе.
− Что итак? – невинно спросила я.
− Ты сказала, что у тебя что-то сложилось, потом руками и ногами отбилась от посещения очень милого и недорогого, уверяю тебя, ресторанчика, словно я предложила тебе посетить голубой клуб или забегаловку-пивную, а сейчас сидишь с лицом младенца, у которого в колыбели почему-то обнаружили лужу. Я не первый год живу на свете, а с тобой знакома еще с песочницы, так что колись, дорогая...
Признаться, мне ужасно хотелось рассказать Жанне обо всем, что произошло со мной, о Джоне, о том, какое яркое любовное приключение я пережила, как мне сейчас плохо и хорошо одновременно, но я не знала, как все это объяснить так, чтобы Жанна не начала, по своему обыкновению, отчитывать меня за недееспособность и отсутствие предприимчивости в личной жизни. А если, Боже упаси, она догадается, по какой причине я отбрыкивалась от «Тритона», моему туманному существованию наступит конец, или я совсем не знаю характера своей подруги.
− В общем, я погорячилась, когда сказала тебе «сложилось», мы просто сходили на концерт, потом он проводил меня... до метро и все. Кстати, концерт был замечательный, «Dicky’s» – отличная группа, я даже не ожидала, что мне так понравится. Они поют блюзы, старые и своего сочинения, очень оригинально, сам Дики поет и играет на контрабасе, у них в группе – пианист, ударник, гитарист и ... саксофонист...
− Все это очень интересно, я знаю твои странные музыкальные пристрастия, – отрезала Жанна, которая в музыке не признавала ничего, кроме злободневной попсы и бабушкиных песен в стиле «Ой цветет калина...», в теплой компании после хорошего подогрева. – Но мы говорили о мальчике...
− Жанна, не устраивай допрос... я все сказала... – упорствовала я.
− Он что тебе совсем не нравится? – спросила Жанна.
− Нельзя оценивать человека по примитивному критерию «нравится – не нравится», – глубокомысленно изрекла я.
− Ты сама-то поняла, что сказала? – спросила Жанна.
− Не совсем.
− Вот именно. И у вас ничего не было?
− И не могло быть. Помнится, ты сама мне говорила: «Ты же не спать с ним собираешься»!
− Ну, мало ли что я могла сказать по запаре. Ладно, не могло, так не могло. Значит, Сергею ты дала от ворот поворот, а мальчика продинамила... Знаешь, я тебе верю. Ты это можешь... Все равно расскажешь потом, куда денешься, – Жанна неожиданно смягчилась и сыграла временное отступление. – Слушай, Глашка, я вот тут вчера читала один любовный романчик и подумала. Да, подумала, и не смотри на меня так, – блондинки тоже умеют думать, – подумала, почему мужчины постоянно думают о сексе, а пишут о нем женщины? Любопытная штука получается...
− Жанна, да ты философ...
− Да ладно, я знаю... – Жанна с важным видом приподняла стакан с соком, и мы погрузились в дурацкий, треп о мужчинах и их загадочных мыслях, и я ничего не рассказала подруге, решив отложить откровения на те времена, когда смогу взглянуть на ситуацию издалека и не столь серьезно, как сейчас, но наш разговор привел меня к частному выводу, что в последние дни я думаю о сексе слишком часто... как мужчина...
А вечером мама объявила мне, что уезжает в Сестрорецк, на юбилей старинной подруги, и надеется, что я найду время, чтобы проводить ее завтра на утреннюю электричку. К счастью, мои завтрашние пары начинались после одиннадцати.
июль-декабрь, 2008 г.
Copyright © 2008 Ольга Болгова
Исключительные права на публикацию принадлежат apropospage.ru. Любое использование
материала полностью или частично запрещено |
