Мой нежный повар
Часть II
Урбанистическая Глава XV
Саксофон звучал слишком пронзительно, меня обволакивало звуком, звенело в ушах, дребезжали бокалы на полке в шкафу, я затыкала уши, но звук пробивался сквозь пальцы, разбухал и, казалось, что голова сейчас разобьется вдребезги, словно стеклянный шар.
Пробуждение стало кошмаром, точнее, кошмаром была вся ночь, но когда я просыпалась ночью, меня успокаивало наличие впереди нескольких часов, в течение которых можно было бы обрести хоть какое-то физическое равновесие. О душевном я решила просто забыть, поскольку сил у подраненного алкоголем организма осталось не так уж много и их следовало бросить в одном направлении, чтобы добиться хоть подобия положительного результата.
Осторожно, словно стеклянный сосуд, до краев наполненный жидкостью, я оторвала от подушки голову, гудящую в хороводе абстинентного синдрома, и потащилась в места, где была вода и устройства для естественных потребностей человека, в надежде, что после необходимых гигиенических процедур обрету хоть какое-то природное равновесие. Покидая заведение, я столкнулась с Жанной, которая находилась, кажется, в ничуть не лучшем состоянии. Охая и вздыхая, мы поменялись местами и ролями. Часа через пол мы сидели на кухне, глотая крепко заваренный чай и обмениваясь традиционными бессмысленными репликами двух хорошо погулявших баб.
Побродив, как сомнабула, по Жанниной квартире, я поняла, что появиться в таком состоянии перед студентами невозможно ни с моральной, ни с физической точек зрения, и позвонила Инне Березиной. Подруга согласилась провести мою первую пару и предупредить, что остальные занятия на сегодня отменяются. Поблагодарив Инну за отзывчивость, я позвонила матушке, забралась на свое, любезно предоставленное Жанной, ложе и, обняв подушку, тотчас же уснула, словно провалилась в шипучую, как шампанское, бездну, в которой опять зазвучал саксофон, надрывно и печально.
Проснулась оттого, что кто-то тряс меня за плечо, с трудом разлепив глаза, я сглотнула горькую слюну и увидела перед собой лицо Жанны.
− Глашка, просыпайся, тебе фуксия твоя звонит, что-то срочное хочет сообщить.
− Инна? – я помотала головой, радостно обнаружив, что эти простые движения уже не вызывают жуткого головокружения.
Две мои подруги не очень-то симпатизируют друг другу. За те несколько встреч, когда я пыталась свести их, они ощутили взаимную антипатию, в чем та и другая потом признавались мне не раз. Жанна окрестила изящную Инну фуксией, а Инна в разговоре никогда не забывала добавить к имени Жанна – «эта твоя». Что они не поделили, мне было неведомо, вероятно, сказались противоположность темпераментов и жизненных установок.
− Ну да, Инна, уже в третий раз за последний час...
− А сколько времени?
− Седьмой час...
− Утра?
− Вечера, дорогая, вечера. Пока ты тут дрыхла, я уже на работу успела смотаться. Ты трубку-то возьми...
Я села на диване, потерла виски, взяла телефон.
− Да, слушаю...Инна?
− Глаша, здравствуй, как ты? У меня тут такое дело... – зачастила Инна. – Как ты себя чувствуешь? Врача не вызывала?
− Инна, все нормально, спасибо за поддержку, завтра буду на работе, – ответствовала я. – А что за дело?
− Я звоню, звоню тебе, ты не отвечаешь. Слушай, тебя тут мужчина искал...
Я сжала трубку так, что, кажется, еще немного и из нее потек бы сок. В висках застучало в такт снова взбесившемуся сердцу.
«Он, он, это он!» – ликуя, в унисон подпрыгнули естество и рассудок.
− Как-кой мужчи-на? – спросила я, охрипнув на последнем слоге.
− Джон... – сказала Инна. – Его зовут Джон. Интересный такой, волосы длинные, серьга в ухе... это твой знакомый?
− Йес, Йес!!! – взревела я, подпрыгнув на диване.
Жанна, открыв рот, уставилась на меня.
− Глань, у тебя это на почве похмелья или как?
− Глаш, у тебя что там за крики? – это Инна в трубку.
− Девки! – взревела я. – Он пришел!
− Глаша, что ты там кричишь? – опять обеспокоено спросила Инна.
− Все нормально, – ответила я. – Все чудесно! Инна, спасибо! Он просил что-нибудь передать?
− Нет, ничего не просил. Как ты себя чувствуешь? – озабоченно спросила она.
− Очень хорошо, спасибо. Ты меня очень выручила, и... сообщила приятную весть! – добавила я в запале.
− Так у тебя с этим... Джоном что-то... есть? – спросила Инна после короткой паузы.
«Есть ли у меня с этим Джоном что-то или нет ничего?» – задалась я вопросом после того, как неопределенно гукнула в трубку и попрощалась с подругой. Вопрос повис в атмосфере, но он требовал ответа. Я проверила входящие звонки и обнаружила целых два от Джона. Значит, он, узнав от Инны, что я заболела, звонил и беспокоился! Значит, я все же интересую его? Или это простая дань вежливости? Алена, она занимает его жизнь, ей требуется его любовь, внимание и поддержка.
«И это правильно, – сурово сказала себе я. – Он любит свою сестру, они – одно целое, он необходим ей, а я всего лишь развлечение, разрядка».
«Нет, это не совсем правильно, – простонала я. – Ведь мне тоже требуется его... внимание. Мне хочется знать о нем...»
«Это типичная женская ошибка – пытаться влезть мужчине в душу» – объявил рассудок, захлебываясь своей теоретической мудростью.
«Но все же он пришел сегодня!» – не к месту ляпнуло естество.
«Пришел, чтобы объясниться и сказать, что мы хорошо провели время, и все такое, но теперь пора расставаться, поскольку у него своя жизнь, а у тебя – своя! Разойдемся по своим жизням и оставим приятные воспоминания...» – выложил свои заключения разум.
− Ты что вдруг так завяла? – спросила Жанна, толкая меня в плечо. – Только что орала и прыгала, и вдруг притихла, как мышь в углу. Что там тебе наша фуксия наговорила?
− Ничего не наговорила. Сказала, что Джон заходил с утра на занятия, искал меня.
− Упс! И?
− Ну и все... вот звонил еще пару раз...
− И что ты намерена сделать? Нет, не так: ты собираешься что-нибудь предпринять?
− Я... да... нет. А что я могу предпринять в моем положении?
− В каком таком положении? А ты не залетела случаем?
− Жанна, я не об этом... – разозлилась я.
− Глашка, ты или совсем дура или успешно притворяешься! Мужик ищет тебя целый день, беспокоится о твоем драгоценном, подпорченном неумеренным питием здоровье, мечется, а ты села, как клуша, и не знаешь, что предпринять? Звонить ему, сообщать, что ты еще слегка нездорова, но вполне способна встретиться с ним, ну, скажем, завтра... Сегодня, думаю, не стоит, чтобы слишком его самолюбие не тешить.
Жанна с удовольствием потянулась, размяла плечи, поправила свои кудри, словно сама мысль об игре на мужском самолюбии доставила ей несравненное удовольствие. Меня словно окатило горячим самумом. Я должна видеть его сегодня и сейчас! Я не могу играть на самолюбии Джона, и эта мысль совсем не доставляет мне удовольствия. Мне нужно знать, что он хотел сказать, зачем он искал меня! Я набрала номер, долго слушала короткие гудки, потом холодное «Абонент находится вне зоны доступа сети...».
«Пойду в «Тритон»! – озарением ударила мысль. – И пусть он думает обо мне все, что угодно!»
Но на кого я похожа? Похмельное чучело, воняющее перегаром. О, черт, черт, черт...
− Что с тобой? – с подозрением спросила подруга, наблюдая за моими метаниями по комнате.
− Жанна, я должна видеть его сегодня...
− В смысле, завтра будет поздно? – голосом Терминатора, провозглашающего «I’ll be back»* спросила Жанна. – Слушай, Глашка, ты совсем невменяемая, с перепою... Я тебя никуда одну не отпущу...
− Еще чего не хватало! Ты что меня нянчить собралась?
Хотя, если бы Жанна пошла со мной, было бы совсем неплохо. Но не факт, что Джон сегодня работает там. Да и не важно, если не работает, значит, не судьба, но сидеть и ждать у моря погоды я не могу.
− Жанна, – сказала я. – А может, ты права, и меня действительно нельзя отпускать? Пойдем со мной?
− Само собой! – ответила Жанна. – Видок, правда, у тебя, не из лучших, но это дело поправимое! Куда направляемся?
− В «Тритон»...
− Куда-куда?
− В Тритон, в ресторан на Фонтанке, помнишь, ты предлагала туда сходить?
− Он тебя там ждет? Или он там работает? – догадливо спросила Жанна.
− Работает...
Камуфляж и костюмирование заняли почти час. Жанна категорически отвергла мой спортивно-джинсовый наряд и извлекла из гардероба ворох юбок, блузок и платьев, в результате чего я оказалась облеченной в густо-бордовую летяще-струящуюся юбку длиной чуть выше колена и кремовую блузку с декольте в пышном рюше. Наряд для меня был не совсем характерный, но под напором подруги и после вращения перед зеркалом и оценки внутренних ощущений, я пришла к выводу, что он совсем неплох.
− Дарю, бери, не глядя. Все равно я ни в эту блузку, ни в юбку уже не влезаю, а в этом сезоне – рюши и оборки – последний писк– великодушно заявила Жанна.
− А вдруг похудеешь?
− Не собираюсь пока, – махнула подруга рукой. – Максику нравятся полнеющие женщины, а я, ты ведь знаешь, в отношении с мужчинами – сама покорность.
Я хмыкнула, но не стала опровергать очевидное, но невероятное.
Последний обзор боевых доспехов и маскировки, и мы отправляемся в путь.
Чем больше мы приближались к цели, тем сильнее меня мучили сомнения, и я уже жалела, что потащила с собой подругу: в ее присутствии мне сложнее будет сыграть отбой. Если бы ее не было, я давно бы сменила направление движения и уже порадовала бы матушку своим появлением дома. В голове и в желудке ощущались пустота, тоска и страх перед предстоящей задачей с несколькими неизвестными.
Мы вышли из метро, свернули на Ефимова и пошли по тротуару вдоль немного странного для столь узкой и невзрачной прежде улицы строительного великолепия двадцать первого века в лице огромного торгового центра. Сотня шагов, и мы оказались на Фонтанке, сумерки уже навалились на город, накрапывал мелкий противный дождик, река рябила и поблескивала отражениями фонарей и светящихся окон, впереди темнели пролеты Семеновского моста. Жанна болтала по телефону с женихом, а я терзалась сомнениями. Когда перед нами засветился висячими фонариками вход в «Тритон», меня настиг обычный приступ тахикардии, я остановилась, почти задохнувшись, отчаянно желая повернуть прочь отсюда, и чувствуя, что не могу сделать это.
«Следовало бы все-таки позвонить ему еще раз» – думала я, входя вслед за своей решительной подругой в ресторан, словно шпионка-разведчица во вражеское логово.
Охранник-портье в болотного цвета костюме шагнул к нам:
− Прошу прощения, но у нас свободных мест нет...
Я растерялась. Пока собиралась с мыслями, в бой вступила Жанна.
− Миленький, нам всего-то два местечка, где-нибудь в уголке... – затянула она сладким, как патока, голоском, на глазах превращаясь в лучезарно-глуповатую блондинку, слабую и беззащитную.
− Глашка, если твой здесь – шеф-повар, нам найдут место... давай, скажи ему, – шепнула она мне мимоходом и снова бросилась в атаку на охранника.
Пока Жанна обрабатывала охранника, который, хоть и явно поддавался ее чарам, но служебные обязанности, тем не менее, не забывал, а я собиралась с духом, чтобы сообщить о своем знакомстве с шеф-поваром, мучительно подбирая никак не подбирающиеся слова, изменчивая кокетка Фортуна каким-то бесом пробежала мимо и коснулась меня краем своей туники: в холле появился официант Саша, потомок жгучих африканцев. Он что-то собирался сказать охраннику, но остановился и уставился на меня, то ли вспоминая, где видел прежде, то ли по какой-то иной причине.
− Саша, – осторожно сказала я, чувствуя, что заливаюсь краской. – Вы не помните меня?
Жанна настороженно замолчала.
− Конечно, помню, – отозвался Саша. – Вы хотели видеть Джона Иваныча или так зашли?
− Хотела бы видеть, – пробормотала я.
− Проходите в зал, я вас посажу, – сказал Саша, сделав какой-то знак охраннику. – Джон Иваныч сегодня здесь, сейчас позову.
Жанна одарила охранника презрительной улыбкой, вернув свое обычное, чуть стервозное, обличье, и мы, сдав пальто в гардероб, проплыли в зал. Саша устроил нас за пустующим столиком, тем самым, за которым мы сидели с Джоном в прошлый раз. Оранжевая лягушка тут же припрыгала к прозрачной стенке своего жилища и гипнотически уставилась на нас своими круглыми глазами.
− Бр-р-р, – сказал Жанна. – Надо же, красивая, конечно, но терпеть их не могу. А ты пользуешься здесь успехом, и у официантов и у этих, рептилий...
− Земноводных... – блеснула я знаниями зоологии.
− Отличница... – съязвила Жанна.
− Двое... – начала я и замолчала, потому что увидела Джона, который шел по залу, приближаясь к нашему столику.
− Аглая... – сказал он, подойдя, – невозмутимо, словно мое появление здесь было запланировано и ожидаемо. – Здравствуй... – и перевел взгляд на Жанну. – Здравствуйте... э-э-э...
− Это моя подруга, Жанна, а это Джон, мой... приятель, – пролепетала я.
− Очень приятно. Мы встречались с вами вчера, в Павловске, не так ли? Как ты себя чувствуешь, Аглая? Мне сказали, что ты заболела.
− Да, мне передали, что ты заходил. Я не заболела, все уже... отлично...
Интересно, что я здесь делаю, больная? Он был безукоризненно вежлив, джентльмен, этакий мастер светской беседы, невозмутимый, холодный, хладнокровный, как земноводное.
«Значит, именно о расставании он и хотел поговорить с тобой, – подвел итог разум и заботливо бросил естеству: – Терпи, друг».
Саша принес меню, и Жанна под руководством Джона что-то заказала, а я лишь согласно кивнула на все их предложения. Мне не хотелось есть, мне вообще ничего не хотелось. Джон извинился и ушел, сославшись на необходимость выполнения текущих обязанностей. Саша принес закуски, и Жанна окунулась в обсуждение ресторана, еды и благоприятного впечатления, которое произвел на нее Джон.
− Отличный мужик, Глашка...
− А ты когда это успела понять?
− Знаешь, я в мужиках мало-мальски разбираюсь...
− Конечно, с твоим богатым опытом...
− Ну, ты тоже ведь не девочка, должна хоть что-то понимать...
Должна, но если бы я понимала, хоть что-то...
Тем временем, на небольшом подиуме-эстраде появились музыканты, зазвучали диссонансы настраиваемых инструментов.
− А твой здесь играет? – с интересом спросила Жанна
− Он не мой, – огрызнулась я. – Говорил, что иногда играет.
Зазвучали переливчатые аккорды гитары, строго вступил клавишник, банджо растеклось веселым перебором. Знакомая чудесная мелодия, названия которой я, конечно же, не знала.
Жанна хлебала что-то из горшочка.
− Рекомендую, Глаш, в нашем с тобой состоянии, имею в виду, остаточный похмельный синдром, такой бульончик самое-то. Как он там называется? Консоме?
Музыканты заиграли следующую мелодию, утонченно-грубоватую, стильную, и я радостно отметила, что знаю название этой вещи: «Хелло, Долли». Жанна, подхватив сумочку, удалилась чистить перышки, а я напряженно размышляла, появится ли Джон снова, и что мне делать дальше: уходить, не попрощавшись, если не появится, и как вести себя, если все же придет.
− Что мне делать? – спросила я у оранжевого земноводного. Лягушка зашевелила щеками, словно что-то пыталась посоветовать.
Вернулась Жанна, принеся с собой облако свежеразбрызганных духов.
− Позвонила Максику, он меня заберет через полчасика, а ты тут разбирайся со своим.
− Жанна, я с вами уеду...
− И не думай! – сурово отрезала Жанна.
− Ладно, спорить не буду, – пробурчала я.
У меня действительно не было сил ни спорить, ни принимать решения. Я жалела, что совершила столь необдуманный поступок, прилетев сюда, словно жена декабриста в Сибирь. Музыка смолкла, я кивала Жанне, машинально соглашаясь с ее рассуждениями, осматривая заполненный народом, мерно гудящий зал. Джон вышел откуда-то из дальней, задрапированной двери с саксофоном в руках. Он бросил быстрый взгляд в нашу сторону, свернул к эстраде и поднялся на нее. Жанна пихнула меня кулаком в плечо. Минут пять музыканты о чем-то совещались, затем расселись по своим местам, – несколько аккордов легкомысленного банджо, затем клавишник, а потом зазвучало соло саксофона... О, слабые женские сердца, почему вы так податливы этим проникновенным и проникающим звукам, которыми век за веком коварные мужчины услаждают слабые женские уши, заставляя плясать под свою соблазняющую дудку?
Рядом тихо выругалась Жанна. Я оглянулась на нее: наша любительница попсы сидела, чуть ли не открыв рот, и слушала.
− Глашка, – прошептала она. – Это класс, никогда бы не подумала... он у тебя просто супер...
Как ни странно, но я ощутила гордость, словно была каким-то образом причастна к этим пронзительно-чарующим звукам, что текли из инструмента, рук и дыхания Джона. Саксофон вдруг смолк, тихо пропели клавиши, гитарист тронул струны, а Джон подошел к микрофону.
Не вином я пьян,
Просто пьян тобой,
Упоен тобой...
− почти сказал он своим хрипловатым низким голосом. Гитара зазвучала густыми, упоительными аккордами.
На крутой волне
В гулкой тишине
Унесен тобой...
Словно невзначай,
Пулей на лету,
Я сражен тобой.
Упоен тобой,
Унесен тобой
И сражен тобой.
Голос его набрал силу, и мне казалось, что воздух в зале сгустился от его хрипловатого баритона.
Если за собой
Черной пустотой
Дверь захлопнешь ты,
Губ твоих тепло
Ветер унесет,
И сгорят мосты.
Прокричу судьбе
Прошепчу тебе,
Лишь себя виня,
Пощади меня,
Подожди меня,
Не бросай меня...
Я пропала в этом хриплом голосе, в отчаянии сражаясь с соленой жидкостью, непрошено наполнившей глаза и грозившей перелиться через край. Снова надрывно-весело зазвучал саксофон, вступило банджо, поставив финальное многоточие, и музыка затихла, а голос Джона еще звучал в моих ушах.
− Обалдеть... Глаша, – прошептала Жанна. – Это ведь он тебе... пел, зуб отдам...
− Не выдумывай, – выдохнула я. – Это просто песня, ничего более.
− Да, конечно, он что, каждый день поет? Он же шеф-повар здесь, а не музыкант.
Я промолчала, не зная, что ответить. «Я совсем пьяна, от него пьяна» – вертелось в голове вкупе с водоворотом мыслей, вертелось так, что когда Джон подошел к нам, я чуть было не сказала эти слова вслух. Он уселся напротив меня, Жанна тут же объявила, что ей срочно нужно позвонить и, бросив на меня весьма выразительный взгляд, удалилась.
− Глаша, – сказал Джон. – Как ты? Все нормально?
Он взял меня за руку. У меня поплыла голова, от его близости, от остатков похмелья, от музыки и оранжевой лягушки за стеклом.
− Все нормально, – ответила я, изо всех сил стараясь сохранить самообладание.
− Глаша, ты очень устала?
− Я не устала, я целый день спала, – брякнула я и прикусила язык.
− Спала? Целый день? – удивился он.
− И я прекрасно себя чувствую, – продолжила я, предугадывая его возможные вопросы и намекая, что закрываю тему моего здоровья и нездоровья.
− Глаша, – сказал Джон. – Ресторан через час закрывается, а сегодня я практически один, так получилось. Ты... подождешь меня? Не уйдешь?
− Подожду, – ответила я.
Он улыбнулся, ну просто расцвел, эта его улыбка подействовала на меня, как бокал хорошего вина, какого там... скажем, Шато Бартез...
− Хорошо, тогда я ушел... пока.
Джон поднялся, чтобы почти столкнуться с Жанной и Максимом, они в этот самый момент подошли к столику. Он кивнул, повернулся ко мне, усмехнувшись, махнул рукой и удалился в свои пенаты.
Я ждала, когда же пройдет этот, уже казавшийся мне вечностью, час, с трудом заставляя себя принимать участие в общей беседе, поскольку мои разум с естеством разнузданно распевали дуэтом «Упоен тобой, унесен тобой и сражен тобой...», одновременно размышляя, действительно ли он пел для меня, и приходя к утешительному и самонадеянному выводу, что, вероятно, так оно и было.
Жанна с женихом ушли через полчаса, немного поболтав и выпив кофе. Начали собираться и другие посетители. Зал опустел, погас свет, кроме пузатого бра, висящего над моим столиком и нескольких лампочек сигнализации; официант Саша принес мне чашку кофе и миндальное пирожное, подмигнул и попрощался. Лягушка ушлепала в глубину террариума по своим делам, вероятно, решила, что пора на боковую. Голоса, раздававшиеся откуда-то из глубины ресторана, смолкли, и в зале наступила тишина, нарушаемая лишь гулом компрессоров и бульканьем воды в аквариумах. Я выпила кофе, съела пирожное, откинулась на спинку диванчика, закрыла глаза и уснула. Не помню какое по счету пробуждение произошло оттого, что Джон провел ладонью по моей щеке. Я очнулась и уставилась на него, страшно разволновавшись.
− Ты пришла... – сказал он. – Я искал тебя сегодня, но так и не нашел. Как ты себя чувствуешь?
Голова опять поплыла, я теряла контроль над разумом, естеством и своими словами.
− Я? Нормально... то есть, отлично... если ты про утреннее недомогание, то я просто напилась вчера...
− Напилась?
Его удивление было наигранным или натуральным?
− Да, водки, а потом коньяка...
− Ах, так ты в похмелье? – спросил он, усмехнувшись.
− А по мне незаметно? – сердито буркнула я.
− Ничуть... – польстил он. – И с чего это ты вдруг решила набраться?
Как будто не догадывается с чего...
− Так... просто. Расстроилась после вчерашней встречи, – я вдохнула и решилась: – Почему ты ничего не рассказал мне про Алену? Придумал про работу...
Джон смотрел на меня внимательно.
− Думал, что тебе все это не нужно... – ответил он и добавил, чуть помолчав: – Алена живет со мной, она больна, и у нее очень непростой характер.
− Мне не нужно? Почему? Не понимаю, почему ты так думаешь обо мне... Хотя, наверно, понимаю: ты не хотел мне рассказывать, потому что я для тебя просто временное развлечение. Собственно, я и не против, мы же взрослые люди...
Зачем я сказала это ему? Зачем? Ведь он только что пел, что опьянен? Хотя, с чего я взяла, что мной? Это ведь просто песня.
− Не против чего? Значит, для тебя я – просто развлечение? – усмешка поползла по его лицу, сминая уголок губ.
− Да... мы оба – развлечение друг для друга, – несло меня.
− Развлечение, значит. Забавно...
Мы словно перебрасывались мячом, играли в пинг-понг.
− Я могу согласиться с тем, чтобы быть для тебя развлечением, но я не желаю делить тебя ни с кем... – вдруг тихо и хрипло сказал Джон, глядя на меня в упор чуть прищуренными глазами.
− Делить? – опешив, пробормотала я. – Делить? Джон... что ты такое говоришь?
− Ты знаешь, что я говорю...
− Если ты о Мише... то это был просто... поход в театр, он вообще мой студент... – начала нелепо бормотать я. – А Саша... я с ним не знакома...
− Аглая, не нужно оправдываться, я просто сказал, что делить тебя с кем-то не собираюсь...
Я встала с диванчика и шагнула в сторону, не зная куда и зачем, но с целью скрыть очередную партию слез, коварно подступивших к глазам.
«Я думаю о нем все время и сохну по нему, он поет песню, наверно, для меня, и тут же глупо ревнует?»
«Собственно, почему глупо?» – успел пискнуть разум, когда Джон, поймав меня на ходу, развернул к себе, и я еще успела увидеть его глаза, прежде чем он начал целовать меня, затягивая в себя, словно в омут, все мое жалкое слабое влюбленное естество.
− Джон, миленький, – шептала я, обливаясь хлынувшими, как из ведра, слезами, когда он, прижав меня к стене, расправлялся с воланами моей юбки и нижним бельем, – Джон, здесь же нельзя, кто-то есть, ах, Джон, что же ты делаешь со мной?
− Никого... нет... Глашенька, никого...
Я обхватила его за шею, вцепившись в него, сливаясь с ним, утопая в нем, в его руках, в его губах, в его хриплом, срывающемся шепоте. Словно со стороны услышав свой то ли стон, то ли вскрик, я открыла глаза и увидела оранжевую лягушку, которая нахально и бесстыдно смотрела на нас из своего террариума, весело шевеля огромными щеками. Дежа вю...
− Нет, – прошептала я. – Нет, это жизнь...
Джон стоял, обнимая меня, уткнувшись в мое плечо, а я гладила его по волосам, рассыпавшимся по плечам, трогала губами щеку, мочку уха с сережкой. Никогда не думала, что длинные волосы у мужчины могут быть столь привлекательны, никогда не подозревала, что сережка в мужском ухе совсем сведет меня с ума.
− Почему ты плачешь, Глаша? – спросил Джон.
Если бы я могла говорить, я бы рассказала ему, что рыдаю от простой бабской радости быть с ним, оттого, что он, вероятно, пел для меня, оттого, что он ревнует меня и это, оказывается, жутко приятно, оттого, что его близость совершенно лишает мое естество рассудка.
Джон ослабил объятия, отпустил меня, но лишь на время, чтобы привести себя в порядок. Едва и я успела, хоть отчасти, восстановить свой парадный вид, как он вновь сграбастал меня, утащил на диванчик, усадил рядом с собой и откинулся на спинку с довольным видом, опять напомнив кота, хоть Чеширского, хоть родного национального Ваську, вернувшегося из боевого похода. Я прижалась к его плечу, фанатично упиваясь его теплом, биением его сердца, дыханием, которое становилось все ровнее и спокойнее, его, джоновским, запахом и его близостью. Мы молчали, мне не хотелось ни говорить, ни двигаться, я готова была провести остаток своей жизни вот так, вот здесь, на этом диванчике, в ресторанном зале.
− Глаша... – услышала я его шепот. – Может, хочешь чаю? Или вина?
− Спасибо, Джон, но Саша уже приносил мне кофе, сказал, что это подарок от шеф-повара... «А вином ты меня уже напоил...» – хотела добавить я, но промолчала, постыдившись излишней образности сей сентиментальной фразы.
Своей макушкой, которая упиралась в его подбородок, я почувствовала, как он усмехнулся. Я поерзала, устраиваясь удобнее, он еще крепче прижал меня к себе, вздохнул.
«Я должна его спросить... о многом..., о его сестре, о песне...» – думала я и молчала, не в силах прервать чудные мгновения. Губы Джона защекотали мое ухо:
− Глаша, хочу тебя спросить...
Ну вот, он первый...
− Спрашивай, – молвила я, сердце на миг остановилось, чтобы вновь забиться в любимом бешеном темпе. Что же он собирается меня спросить?
− Скажи мне все-таки... зачем ты прятала под подушку мой джемпер?
Нет, это невозможно! Я подергалась, пытаясь выбраться из его рук, по-хозяйски обхвативших меня, попытка оказалась тщетной, а хозяин объятий поинтересовался, дыша мне в ухо:
− Почему это вопрос приводит тебя в такое нервное состояние?
− А почему ты опять об этом спрашиваешь? Я ведь тебе уже все объяснила.
− Объяснила?
Он вдруг убрал свои руки, отпустил меня и, кажется, даже разозлился.
− Джон, – пролепетала я, оборачиваясь к нему, – что случилось?
− Ничего... – он пожал плечами и начал рассматривать что-то вдали, вероятно, оранжевое земноводное, которое просто прилипло к стеклу, взирая на нас.
− Что ты хочешь от меня услышать? – лицемерно спросила я.
Джон нахально потянулся и, смерив меня изучающим взглядом, то ли рассматривая подробности моей внешности, то ли пытаясь прочесть мысли, сказал:
− Ничего особенного...
«Скажи ему правду! – взревело естество. – Скажи! Чего ты боишься?»
«Не знаю...» – ответила ему я. Разум сердито молчал.
− А ты... ты ответь мне на вопрос, – сказала я, решившись.
− На какой вопрос?
Перекидывание мяча продолжалось, и я почему-то чувствовала себя виноватой.
− На какой вопрос? – повторил Джон.
− Ты часто поешь здесь? – начала я издалека и зачем-то уточнила: – В ресторане...
− Нет, – сказал он резко. – Практически никогда. Можно сказать, что впервые...
Я задохнулась от его слов.
− И это значит...
− И это значит, что я пел для тебя, Глаша... А ты не поняла этого? Или не захотела понять?
Кажется, он вскипал, словно чайник на плите, еще немного, и свисток взвоет сиреной.
− Джон... я все поняла, просто, просто... не могла поверить...
− Не могла поверить? Забавно... Глаша... поверь...
Он взял меня за руки.
− Твоя очередь...
Я начала было лепетать что-то про то, как красива была песня, и как он замечательно поет, и как он растрогал меня своими словами, но он прервал меня, сжав мои руки так, что мне стало больно.
− Я знаю, что неплохо пою.
Не сомневалась, что он скажет именно так. А что он делает плохо?
− А стихи так себе, возникли ниоткуда, ты пришла, и я вдруг решил спеть, для тебя...
− Джон, стихи просто замечательные... у меня будут синяки на руках...
− Аглая...
Глаза его, кажется, затягивали меня в свою болотную глубину.
− Глаша...
− Да! – почти закричала я. – Да, я хранила твой чертов джемпер под подушкой, потому что тосковала по тебе все это время, потому что мне плохо без тебя, потому что хочу быть с тобой...!
Он не дал мне договорить...
Мы пили вино и закусывали креветками, потом целовались до одури и вновь развлекли полуночницу-лягушку, повторив перед ней интимную сцену, на этот раз на диванчике, а потом сидели, обнявшись и болтали:
− Тебе не кажется, что эта лягушка неспроста так разглядывает нас? – сказал Джон, кивая в сторону террариума.
− Очень даже кажется, – ответила я.
− И почему нам с тобой так везет на встречи с этими земноводными? – продолжил Джон.
− Между прочим, эти земноводные все время оказываются обитателями твоей территории, – парировала я.
− Ты права, – Джон улыбнулся. – Но на этот раз эта красотка нам не помешала.
Я покраснела, как юная дева, вспоминая неудачливую бурую родственницу оранжевой соглядатайши.
− Кстати, а интерпретацию Бреля ты поставила на свой телефон случайно? – спросил Джон.
− Ты хочешь сразу узнать все мои тайны?
− Хочу... – заявил он.
− А может быть, джемпера на сегодня хватит? – поинтересовалась я.
− Нет, не хватит...
− Джон, тогда в обмен на твои... секреты.
− Гм-м-м... – пробормотал Джон, целуя меня куда-то в макушку. – Посмотрим...
Он еще и посмотрит! Каков! Как я расслабилась! Как рабыня у ног господина! Хотя, в принципе, я совсем не против побыть рабыней Джона... какое-то время. Во всяком случае сегодня... И я рассказала о том, что мелодия Бреля преследует меня с нашего свидания в бане, а он ответил, что был очень тронут и озадачен, когда услышал на моем телефоне эту мелодию.
− А теперь твоя очередь, – заявила я.
Джон вздохнул.
− Валяй, спрашивай...
− Когда ты пригласил меня на рыбалку, какие у тебя были планы? – рубанула я.
− Гм-м-м... ничего себе вопросик... Так сразу и не ответишь...
Лягушка, видимо, разочарованная нашей неподвижностью, удалилась в глубину своего жилища.
− Джон...
− Глаша... ну... в начале хотел просто приударить, понравилась. Какие планы? Гм-м-м... планы были рыбацкие... особенно после твоего эффектного пробега по двору после бани... А потом потянуло к тебе, знаешь, так бывает...
Я возмущенно дернулась и, высвободив руку, ткнула его кулаком в плечо. Он сгреб меня в охапку.
− И часто у тебя так бывает? – упрямо спросила я.
− Что бывает?
− Тянет...
− Но я ж нормальный мужчина...
− Значит часто...
− Глашенька, милая, к тебе тянет так, как к никому... сам не ожидал...
Этот полигамный негодяй не дал мне возмутиться, потому что вновь применил свою безошибочную тактику, лишавшую меня сил сопротивления и дара речи.
Мне очень хотелось расспросить Джона об Алене, но он не затрагивал эту тему, а я так и не отважилась, решив отложить этот разговор на потом. Мы вдруг обнаружили, что уже третий час ночи, и я, совершенно неожиданно, вспомнила, что завтра с утра на работу, а домой я уже не попаду никаким образом.
− Тебе нужно хоть немного поспать, – сказал Джон, помолчал, потом добавил:
− Поехали ко мне.
Я растерялась, не зная, что сказать и как воспринимать это приглашение.
«Кажется, тебе оказано высокое доверие» – осторожно пробормотал циничный рассудок.
Оказалось, что Джон живет в центре, на Лиговке. Мы вышли на Садовую и двинулись по пустой ночной улице, звуки наших шагов и свет фонарей тонули в насыщенном влагой воздухе. Казалось, город промок, до краев напитался сыростью, мелкий дождь, зарядивший еще с вечера, так и не прекращался, словно небеса решили опустошить свои водохранилища, медленно, но верно пропуская сквозь ячейки огромного своего сита кубометры влаги, скопившейся там, наверху. Из-под аркады Апраксина Двора на нас вдруг двинулась темная фигура. Внутри у меня булькнул первобытный страх, сигналя об опасности. Мужик прохрипел:
− Покурить нет? Сигаретку, ребята, не найдете?
− Не курим, батя, – отозвался Джон. – А ты что ж здесь, под дождем?
− Да, не спится... – махнул рукой мужик, обдал нас ароматом вольной жизни и скрылся в аркаде.
− Испугалась? – спросил Джон, прижимаясь губами к моей щеке.
− Немножко... – призналась я.
Впереди в пыли дождя засияли фары, Джон вскинул руку, машина остановилась.
Джон свернул в арку двора, мы зашли в полутемный подъезд, дохнувший древностью и кошками, поднялись на верхний этаж. Джон открыл тяжелую высокую дверь, щелкнул выключателем, осветив длинную прихожую с ободранными стенами.
− Не пугайся, – сказал он. – Это ремонт, который никак не могу закончить.
− Понятно, ремонт – это жизненная катастрофа, – соригинальничала я, отдавая Джону промокшее пальто.
− Проходи сюда, в комнату, – Джон распахнул кажущуюся инородным телом на фоне ободранных стен, облицованную под какое-то светлое дерево дверь.
Я вошла, он зажег лампу, стоящую на столе. Обычная, не слишком большая комната с высоченным потолком, украшенным гипсовой лепниной. Диван, шкаф со стеклянными дверцами, забитый книгами, навороченный музыкальный центр, старый письменный стол, футляр для саксофона.
− Ну как? – спросил Джон. – Сейчас покажу, где умыться, разберу постель и ляжешь спать. Хочешь чаю или чего-нибудь еще?
− Нет, спасибо, – сказала я, почти падая на диван. Глаза слипались, слишком бурным получился день, как на качелях, из бездны наверх и снова вниз, в бездну.
− Вы живете здесь вдвоем, с Аленой? – спросила я.
− Да...но не совсем вдвоем, у нас три комнаты, в третьей иногда ночует Софья Дмитриевна, наша сиделка и медсестра.
− Алене часто требуется помощь? – я не знала, как лучше сформулировать вопрос и злилась на свою неуклюжесть.
− Да, требуется. Но иногда она остается одна.
Джон прервал разговор, переключив его на актуальную житейскую тему ритуала приготовления ко сну.
Лежа в постели, я подумала о том, что спать на чужих подушках становится для меня системой, и представила, как завтра явлюсь на работу вся в воланах и рюшах и получу очередную партию язвительных комплиментов со стороны студентов и недоуменных вопросов со стороны коллег. Засыпая, я с удовольствием почувствовала, как Джон улегся рядом, потянул на себя одеяло, прижался ко мне, горячий и желанный.
Проснулась я от странного ощущения, что на меня смотрят и не просто смотрят, а разглядывают, внимательно и детально. Я повернула голову и встретилась со взглядом светло-карих глаз, принадлежащих девушке, сидящей в кресле с блестящими никелированными колесами. Алёна. Я, страшно смутившись, натянула на себя одеяло, чувствуя себя голой амебой на стеклышке микроскопа, и промямлила:
− Доброе утро, Алена... я...
Алена хмыкнула, сердито-пренебрежительно, ловко развернула кресло и выехала из комнаты в широко раскрытую дверь. Шины мягко зашуршали по паркету.
«Алена?» – услышала я голос Джона и ее вопрос, произнесенный нарочито громко: «Она, что, будет теперь жить здесь, с нами?». Джон что-то ответил, я не разобрала его слов, натянула на себя одеяло и затосковала. Через несколько мгновений одеяло с меня было сдернуто, щетина защекотала мою щеку.
− Глаша, доброе утро, вставай, думаю, что тебе пора...
− Джон... сказала я и замолчала.
− Если ты про Алену, извини и не переживай, все нормально. Собирайся, позавтракаешь, и я провожу тебя.
Я умылась, привела в относительный порядок свою невыспавшуюся физиономию, облачилась в уже несколько потерявшие парадность воланы и рюши, и Джон повел меня завтракать. На кухне, которая из-за малой квадратуры и беспредельной высоты потолка скорее напоминала шкаф, чем комнату, меня встретила высокая сухощавая женщина, дружески улыбнулась.
− Я – Софья Дмитриевна, а вас зовут...
− Аглая, – ответила я, улыбнувшись в ответ.
− Приятно познакомиться. Джон, я тут все собрала, пойду домой, буду, как договорились, вечером.
Она распрощалась, окинула меня оценивающим взглядом, снова неопределенно улыбнулась и удалилась. Алена больше не появлялась из своей комнаты, и я чувствовала себя растерявшимся диверсантом, который вероломно перешел границу и был пойман, не успев сделать и пары шагов.
Джон проводил меня до метро.
− Ты расскажешь мне про свою сестру? – спросила я, когда мы прощались с ним.
Он кивнул, поцеловал меня, осторожно, но нежно.
− До вечера? Я позвоню тебе.
− До вечера... – ответила я.
Качаясь в вагоне метро, я думала о том, что совершенно не представляю, что же произойдет вечером, о том, что Алена ревнует меня к своему брату, что мне придется в очередной раз объясняться с матушкой и доказывать, что я – большая девочка, которая имеет право гулять сама по себе и что, в конце концов, все эти проблемы разрешимы в том случае, если Джон на самом деле хочет быть со мной, хотя бы вполовину столь же сильно, как хочу быть с ним я.
июль-декабрь, 2008 г.
Copyright © 2008 Ольга Болгова
Исключительные права на публикацию принадлежат apropospage.ru. Любое использование
материала полностью или частично запрещено |
