Литературный клуб дамские забавы, женская литература,Мэнсфилд-парк

Литературный клуб:


Мир литературы
  − Классика, современность.
  − Статьи, рецензии...

− О жизни и творчестве Джейн Остин
− О жизни и творчестве Элизабет Гaскелл
− Уголок любовного романа.
− Литературный герой.
− Афоризмы.
Творческие забавы
− Романы. Повести.
− Сборники.
− Рассказы. Эссe.
Библиотека
  − Джейн Остин,
  − Элизабет Гaскелл,
  − Люси Мод Монтгомери
Фандом
− Фанфики по романам Джейн Остин.
− Фанфики по произведениям классической литературы и кинематографа.
  − Фанарт.

Архив форума
Форум
Наши ссылки
Наши переводы и публикации


Экранизации...

экранизация романа Джейн Остин
Первые впечатления, или некоторые заметки по поводу экранизаций романа Джейн Остин "Гордость и предубеждение"

«Самый совершенный роман Джейн Остин "Гордость и предубеждение" и, как утверждают, "лучший любовный роман всех времен и народов" впервые был экранизирован в 1938 году (для телевидения) и с того времени почти ни одно десятилетие не обходилось без его новых постановок...»

экранизация романа Джейн Остин
Как снимали
«Гордость и предубеждение»

«Я знаю, что бы мне хотелось снять — «Гордость и предубеждение», и снять как живую, новую историю о реальных людях. И хотя в книге рассказывается о многом, я бы сделала акцент на двух главных темах — сексуальном влечении и деньгах, как движущих силах сюжета...»

Всем сестрам по серьгам - кинорецензия: «Гордость и предубеждение». США, 1940 г.: «То, что этот фильм черно-белый, не помешал моему восторгу от него быть розовым...»


Читайте романы

«Мой нежный повар» Неожиданная встреча на проселочной дороге, перевернувшая жизнь
- «Водоворот»   1812 год. Они не знали, что встретившись, уже не смогут жить друг без друга...
«Записки совы» Развод... Жизненная катастрофа или начало нового пути?
«Все кувырком» Оказывается, что иногда важно оказаться не в то время не в том месте
«Новогодняя история» Даже потеря под Новый год может странным образом превратиться в находку
«Русские каникулы» История о том, как найти и не потерять свою судьбу
«Пинг-понг» Море, солнце, курортный роман... или встреча своей половинки?
«Наваждение» «Аэропорт гудел как встревоженный улей: встречающие, провожающие, гул голосов, перебиваемый объявлениями…»
«Цена крови» «Каин сидел над телом брата, не понимая, что произошло. И лишь спустя некоторое время он осознал, что ватная тишина, окутавшая его, разрывается пронзительным и неуемным телефонным звонком...»
«В поисках принца или О спящей принцессе замолвите слово»«И что взбрело им в голову тащиться в этот Заколдованный лес?!...»
«В поисках короля» «Сидя в городской библиотеке и роясь в книгах, Шаул рассеяно листал страницы, думая о том, к какой неразберихе и всеобщему волнению привело пробуждение королевской семьи...»
«Принц» «− Женщина, можно к вам обратиться? – слышу откуда-то слева и, вздрогнув, останавливаюсь. Что со мной не так? Пятый за последние полчаса поклонник зеленого змия, явно отдавший ему всю свою трепетную натуру, обращается ко мне, тревожно заглядывая в глаза. Что со мной не так?...» и др.



Полноe собраниe «Ювенилии»

Впервые на русском языке опубли ковано на A'propos:

Ранние произведения Джейн Остен «Ювенилии» на русском языке

«"Ювенилии" Джейн Остен, как они известны нам, состоят из трех отдельных тетрадей (книжках для записей, вроде дневниковых). Названия на соответствующих тетрадях написаны почерком самой Джейн...»

О ранних произведениях Джейн Остен «Джейн Остен начала писать очень рано. Самые первые, детские пробы ее пера, написанные ради забавы и развлечения и предназначавшиеся не более чем для чтения вслух в узком домашнем кругу, вряд ли имели шанс сохраниться для потомков; но, к счастью, до нас дошли три рукописные тетради с ее подростковыми опытами, с насмешливой серьезностью озаглавленные автором «Том первый», «Том второй» и «Том третий». В этот трехтомный манускрипт вошли ранние произведения Джейн, созданные ею с 1787 по 1793 год...»



Перевод романа Элизабет Гаскелл «Север и Юг» - теперь в книжном варианте!
Покупайте!

Этот перевод романа - теперь в книжном варианте! Покупайте!

Элизабет Гаскелл
Жены и дочери

«Осборн в одиночестве пил кофе в гостиной и думал о состоянии своих дел. В своем роде он тоже был очень несчастлив. Осборн не совсем понимал, насколько сильно его отец стеснен в наличных средствах, сквайр никогда не говорил с ним на эту тему без того, чтобы не рассердиться...»



Дейзи Эшфорд
Малодые гости,
или План мистера Солтины

«Мистер Солтина был пожилой мущина 42 лет и аххотно приглашал людей в гости. У него гостила малодая барышня 17 лет Этель Монтикю. У мистера Солтины были темные короткие волосы к усам и бакинбардам очень черным и вьющимся...»


«Новогодниe (рождественскиe) истории»:

Новогодняя история «...устроилась поудобнее на заднем сидении, предвкушая поездку по вечернему Нижнему Новгороду. Она расстегнула куртку и похолодела: сумочки на ремне, в которой она везла деньги, не было… Полторы тысячи баксов на новогодние покупки, причем половина из них − чужие.  «Господи, какой ужас! Где она? Когда я могла снять сумку?» − Стойте, остановитесь! − закричала она водителю...»

Метель в пути, или Немецко-польский экзерсис на шпионской почве «В эти декабрьские дни 1811 года Вестхоф выхлопотал себе служебную поездку в Литву не столько по надобности министерства, сколько по указанию, тайно полученному из Франции: наладить в Вильне работу агентурных служб в связи с дислокацией там Первой Западной российской армии...»

Башмачок «- Что за черт?! - Муравский едва успел перехватить на лету какой-то предмет, запущенный прямо ему в лицо.
- Какого черта?! – разозлившись, опять выругался он, при слабом лунном свете пытаясь рассмотреть пойманную вещь. Ботинок! Маленький, явно женский, из мягкой кожи... Муравский оценивающе взвесил его на руке. Легкий. Попади он в цель, удар не нанес бы ему ощутимого вреда, но все равно как-то не очень приятно получить по лицу ботинком. Ни с того, ни с сего...»

О, малыш, не плачь... «...чего и следовало ожидать! Три дня продержалась теплая погода, все растаяло, а нынче ночью снова заморозки. Ну, конечно, без несчастных случаев не обойтись! – так судачили бабки, когда шедшая рядом в темной арке девушка, несмотря на осторожность, поскользнулась и все-таки упала, грохоча тяжелыми сумками...»

Вкус жизни «Где-то внизу загремело, отдалось музыкальным звуком, словно уронили рояль или, по меньшей мере, контрабас. Рояль или контрабас? Он с трудом разлепил глаза и повернулся на бок, обнаружив, что соседняя подушка пуста...»

Елка «Она стояла на большой площади. На самой главной площади этого огромного города. Она сверкала всеми мыслимыми и немыслимыми украшениями...»

Пастушка и пират «− Ах, простите! – Маша неловко улыбнулась турку в чалме, нечаянно наступив ему на ногу в толпе, загораживающей выход из душной залы...»

Попутчики «Такого снегопада, такого снегопада… Давно не помнят здешние места… - незатейливый мотив старой песенки навязчиво крутился в его голове, пока он шел к входу в метрополитен, искусно лавируя между пешеходами, припаркованными машинами и огромными сугробами, завалившими Москву буквально «по макушку» за несколько часов...»

Джентльмены предпочитают блондинок (Новогодняя сказка о том, как Змею Горынычу невесту искали) «Жил-был на свете в некотором царстве, некотором государстве Змей Горыныч. Был он роста высокого, сложения плотного, кожей дублен и чешуист, длиннохвост, когтист и трехголов. Словом, всем хорош был парень – и силой и фигурой, и хвостом, и цветом зелен, да вот незадача: Горынычу...»

«Рыцарь, открой забрало: совсем не та к тебе приходит» «Сэр Этельберт, рыцарь славный и отважный, без страха и упрека, после многолетних праведных трудов и великих побед на поприще сражений с драконами и прочими врагами как рода человеческого, так и короны, отечества и Англии, отправился наконец к своей невесте леди Хильде, дочери графа Рэндалла, что жил в замке Меча и Орала в долине Зеленых дубрав, дабы посмотреть на деву, с которой был обручен еще во младенчестве, и себя показать...»


История в деталях:

Правила этикета:

«Данная книга была написана в 1832 году Элизой Лесли и представляет собой учебник-руководство для молодых девушек...»
- Пребывание в гостях
- Прием гостей
- Приглашение на чай
- Поведение на улице
- Покупки
- Поведение в местах массовых развлечений

- Брак в Англии начала XVIII века «...замужнюю женщину ставили в один ряд с несовершеннолетними, душевнобольными и лицами, объявлявшимися вне закона... »
- Нормандские завоеватели в Англии «Хронологически XII век начинается спустя тридцать четыре года после высадки Вильгельма Завоевателя в Англии и битвы при Гастингсе... »
- Моды и модники старого времени «В XVII столетии наша русская знать приобрела большую склонность к новомодным платьям и прическам... »
- Старый дворянский быт в России «У вельмож появляются кареты, по цене стоящие наравне с населенными имениями; на дверцах иной раззолоченной кареты пишут пастушечьи сцены такие великие художники, как Ватто или Буше... »
- Одежда на Руси в допетровское время «История развития русской одежды, начиная с одежды древних славян, населявших берега Черного моря, а затем во время переселения народов, передвинувшихся к северу, и кончая одеждой предпетровского времени, делится на четыре главных периода... »


Детективные истории

Хроники Тинкертона - «O пропавшем колье» «В Лондоне шел дождь, когда у дома номер четыре, что пристроился среди подобных ему на узкой улице Милфорд Лейн, остановился кабриолет, из которого вышел высокий грузный мужчина сумрачного вида. Джентльмен поправил цилиндр, повел плечами, бросил суровый взгляд на лакея, раскрывшего над ним зонт, и...»

Рассказы о мистере Киббле: Как мистер Киббл боролся с фауной

«Особенности моего недуга тягостны и мучительны, ведь заключаются они в слабости и беспомощности, в растерянности, кои свойственны людям, пренебрегающим делами своими и не спешащим к отправлению обязанностей...».


 

 

Творческие забавы

Ольга Болгова

Пять мужчин

Начало   Пред. гл.

      Глава VI

 

Едем к морю… Мы с Митей заработали кой-какие деньги, трудясь на художественной и прочих под руку попадающихся нивах, и решили отдохнуть, вывезти на море Николу, которому в этом мае исполнилось три года, покупаться, побездельничать. Я не была на море с того сумасшедшего августа, подарившего мне сына и горечь нелепой увлеченности.

Поезд плавно несется мимо пыльных акаций, которыми заросли откосы вдоль железной дороги и вдруг нежданно ныряет в черноту тоннеля. Никола с восторженным ужасом орет, вцепившись в мою руку, а у меня отчего-то падает сердце. За окном штрихами мелькают огоньки ламп, прижимаю к себе орущего Николу, тоннель заканчивается также вдруг, как и начался, и на нас обрушивается поток света, на миг ослепив. Митя сидит напротив, повернувшись к окну, обхватив подбородок тонкими нервными пальцами, молчит, задумавшись о чем-то неведомом, и это раздражает, потому что мне кажется, что он словно закрывается за какой-то прозрачной перегородкой, сквозь которую я не могу пробиться. Или не хочу? Никола перебирается к Мите, требуя очередного подробного рассказа о том, что происходит за окнами вагона, а я выхожу в коридор, В открытое окно рвется горячий воздух, и не верится, что пропитанный дождями пасмурный родной город остался где-то там, далеко позади. Снова тоннель, стук колес становится отчетливо гулким, затем опять простор, состав изгибается дугой так, что из окна виден тянущийся по кривой хвост состава. Откос, на котором огромными буквами выложено "Счастливого пути", уходит куда-то влево, открывая безграничную синь моря. Видно, как там, далеко внизу, волна накатывает на галечник пляжа, двигаются фигурки загорающих и головы купающихся и дальше, дальше - простор и синева, от которых что-то чувствительно-чувственное сжимается и звенит внутри, радостно и больно. Воспоминания, нахлынувшие на меня, резко обрываются, потому что ко мне подходит Митя, легко обнимает за плечи.

- Ну вот и море, - говорит он.

Море… Этот волнующий воображение водоем, к которому я почему-то всегда питала особые чувства, сыграл в моей непутевой жизни весьма существенную роль. Или жизнь моя сложилась так оттого, что я испытывала к морю необъяснимые чувства?

 

********

 

Поднимаюсь по лестнице, с трудом вырвавшись из лишающей сил и воли неги стасовых объятий. После дурмана, в который я в очередной раз окунулась, несмотря на все самообещания и самоукоры, наступает очередное отрезвление, как похмелье после веселой пьянки. Правда, в отличие от последнего, организм мой отнюдь не страдает, а совсем наоборот - нагло распевает песнь женской сущности, упившейся мужскими ласками, но вот разум испытывает муки совести, отвращение к своим слабостям и смущение от предстоящей встречи с сыном. Оттого-то и иду медленно, считая ступеньки и втайне надеясь, что в этот час Николы с Ксенией уже нет дома. Но надеждам моим не суждено сбыться, потому что наверху хлопает дверь, и слышится голос сына, ему что-то вторит Ксюха. Охваченная каким-то диким инстинктивным порывом, мчусь вниз, прыгая, как девчонка через ступени, не осознавая, куда удираю, и на площадке третьего этажа чуть не врезаюсь в мальчишку, который бежит навстречу мне. Подхватив его, с удивлением обнаруживаю, что это Влад, брат Стаса.

- Здравствуйте! - радостно вопит он и с места в карьер переходит к делу: - А наши горшки готовы?

Именно о горшках мне сейчас и думать.

- Привет! Скоро будут готовы, - быстро бросаю я и порываюсь бежать дальше, но порыв гаснет и вянет при виде невысокой, приятной наружности, полноватой женщины и светловолосого мужчины, поднимающихся по лестнице навстречу. Бежать больше некуда - я в ловушке: женщина эта кажется мне знакомой, мы явно встречались, видимо, здесь, в доме, а мужчина ощутимо напоминает лицом того, который только что целовал меня. Мысль о том, что, задержись я на несколько минут, мы бы встретились с ними не на лестнице, а в квартире, бросает меня сначала в холод, а потом в жар. Не жизнь, а русская баня.

- Здравствуйте, - говорю я в пространство, слыша топот за спиной.

- Мам, привет! Ты куда?

- Доброе утро, Дина Николаевна! - это уже предательница-Ксюха.

- Привет, ребята, не опоздайте на занятия, - отвечаю, стараясь улыбнуться и изобразить невозмутимость. Ловлю на себе удивленно-вопросительный взгляд сына. Проклятая краска заливает щеки.

"Все нормально, и иди…", - посылаю ему виртуальное сообщение, и он, как-то хмуро усмехнувшись, машет мне рукой и двигается дальше, подхватив Ксению за талию.

- Здравствуйте… Дина… - дама стоит напротив, откровенно и неодобрительно разглядывая меня, словно неудачный музейный экспонат. - Это даже хорошо, что мы вот так неожиданно встретились. Я могу поговорить с вами?

И о чем она хочет поговорить со мной? Что она знает обо мне и наших со Стасом отношениях? И если знает, то откуда? От него? Прокручиваю безнадежные варианты и киваю, пытаясь оттянуть час расплаты:

- Да, конечно, но о чем?

- Вы прекрасно знаете о чем, Дина, - объявляет она.

- Лена… - начинает мужчина, но Лена решительно прерывает его:

- Поднимайтесь с Владиком домой. Стас, надеюсь, дома? - последние слова напрямую адресованы мне.

- Вы хотите поговорить о Стасе? - спрашиваю, собравшись с духом.

- Именно, милочка… - язвительно отпускает Лена.

- Я не знаю, что вы хотите мне сказать, но мы можем подняться ко мне, - предлагаю я, хотя этого совсем не хочется.

И зачем мне нужны эти враждебные чувства к матери Стаса, которые уже закопошились, активно формируясь где-то в недрах организма?

- Нет уж, спасибо большое, - резко отказывается она, а я не настаиваю.

- Давайте спустимся на улицу, сегодня достаточно тепло, да и наш разговор не будет долгим.

- Хорошо, - тоскливо соглашаюсь я.

Лена направляется вниз по лестнице, иду за ней, пытаясь собрать остатки своего человеческого достоинства, правда, с трудом находя их.

- Итак, - начинает она у подъезда, глядя на меня серо-синими стасовыми глазами. - Вы - Дина, с которой мой сын встречается в последнее время. Насколько я понимаю, вы далеко не девочка, и более того, вы старше моего сына.

- Извините, - начинаю я, - Не знаю вашего отчества…

- Елена Станиславовна, - надменно выдает она и уверенно продолжает:

- Я понимаю, что мой сын уже не мальчик, и вправе встречаться с любыми… девушками, но его возраст требует, чтобы он женился, и недавно он, как нам с отцом казалось и как, между прочим, утверждал и наш сын, встретил достойную молодую девушку. Он взял отпуск, приехал, и мы все надеялись, что у них все сложилось, и ждали, что они вот-вот подадут заявление… и тут он встречает вас… Я не знаю, какими способами вам удалось завлечь моего сына… хотя могу догадываться… и, как женщина, даже могу понять: в вашем возрасте заполучить такого парня - это большая удача, но ведь ему нужно устраивать свою жизнь, а вы сбиваете его с толку. Вам сорок лет… Ведь вы тоже мать, Дина… должны понимать…

Она произносит свою речь с уверенностью матери, защищающей своего птенца, и я понимаю ее, но слова эти словно пила, которая неторопливо, но убежденно и безжалостно распиливает меня на две части. Надо же, она даже знает, сколько мне лет! Откуда? Из посторонних источников или от сына? Значит, судя по словам его матери, у Стаса была почти невеста, юная и достойная, а я, старая и недостойная, сама того не ведая, разлучила их, заманив его в свои сомнительные сети. Если это так, ситуация совсем упрощается - я спокойно отойду в сторону и больше не стану встречаться со Стасом. Вот только почему, вместо того, чтобы сказать это матери, волнующейся за судьбу сына, я говорю нечто невразумительно-противоположное, словно какой-то мелкий хвостатый пакостник тянет меня за язык?

- Елена Станиславовна, я ничем не держу вашего сына, и вам совсем не обязательно напоминать мне о моих сорока. И вообще, думаю, мы сами с ним разберемся!

Серые глаза темнеют от гнева, но она сдержанно бросает мне:

- Я не очень надеялась, что мы договоримся, но должна была сказать это вам. Оставьте моего сына в покое, дайте ему устроить свою судьбу.

А я дам, я уже даю, вот только сделаю это сама, без ваших требований.

- До свидания, Елена Станиславовна, желаю вашему сыну только хорошего, - театрально заявляю я, и мы расходимся в разные стороны недругами: она домой, а я - куда глядят глаза, которые через пару минут уже не глядят, наполнившись глупыми девичьими слезами. К черту Стаса, к черту!

 

********

 

Я лежу на теплом каменном парапете набережной, как и четыре года назад, в тот день, когда встретилась со Стасом. Тень от платана прикрывает меня от палящего солнца, легкий бриз играет листвой, пахнет морем, и тоска подступает к горлу. Не нужно мне было приезжать сюда, в этот город. Зачем только Митя отпустил меня? А ведь мог бы сказать, нет, ты никуда не поедешь. И я бы послушала его? Зачем я рассказала ему о том, о чем молчала все это время?

Все получилось глупо и нежданно. Мы сидели в маленькой шашлычной, открытой во дворе частного дома. Хозяин расставил под вишневыми деревьями несколько длинных самодельных столов, а окно собственной кухни приспособил для обслуживания посетителей. Никола бродил вокруг столов, поскольку патологически не умел усидеть на одном месте дольше пяти минут. Мы с Митей говорили о чем-то, о каких-то мелочах, и вдруг он спросил: - "Ты на море была… тогда…?" Он спросил небрежно, как бы между делом, но от этой его небрежности, скрывающей затаенный интерес, непреходящую ревность, которая иногда накатывала на него, воспоминания - те, что я старательно затолкала в дальний угол памяти - и непонятная обида прорвались наружу горьким потоком. "Да, была… - ответила я, не сумев удержаться от вызова, прозвучавшего в голосе. - И что? Что, Митя?" Я понимала, что злость, вдруг охватившая меня, неправильная, ненужная, бабская, но не смогла справиться с ней. Или не хотела?

"Отчего ты злишься? - спросил Митя. - Я просто спросил".

"Нет, ты не просто спросил, ты хочешь знать подробности появления Николы на свет?" - ответила я, ведомая какой-то вражьей силой. Ни нежная теплота вечернего воздуха, ни пряные запахи южного вечера, ни безмятежность отдыха не помогли мне избежать внезапной, а, может быть, давно копившейся истерики. Или послужили толчком для нее. Я рассказала Мите все, или почти все, умолчав лишь о причине нашего расставания. "Глупой причине, - думала я. - Ведь, возможно, если бы я не уехала тогда, не сорвалась, как сумасшедшая, из-за дурацкого девичьего стыда, все бы могло быть иначе" Потом мне стало стыдно, потому что рядом сидел Митя, весь взъерошенный после нашего разговора, Митя, которого я невольно предавала и этими мыслями, и этой ненужной откровенностью, вдруг прорвавшейся через несколько лет молчания. Но ведь он ни разу не заводил разговор об этом. Почему же спросил сейчас? Или на него тоже подействовала обманчивая эфемерная безмятежность, которой на свете на самом деле не бывает и быть не может?

Я не спала ночью, ворочалась на узкой кровати - мы снимали комнату с двумя железными кроватями и раскладушкой, на которой спал Никола - и к утру пришла к абсурдному, но казавшемуся мне единственно возможным выводу: для того, чтобы освободиться от прошлого, мне следует встретиться с ним лицом к лицу, то есть, отправиться в тот город. Короче говоря, я решила выбить клин клином. Я уговорила Митю, честно объяснив ему причину. Он согласился, и я уехала утренней электричкой в городок, что находился километрах в десяти по побережью.

Тревожно,
Чуть скрипнув, откроются двери.
Возможно,
Ни в чудо, ни в горе не верю.
Вот ветер
Колышет прозрачную штору,
Где тени
Со светом играют в повторы
Мгновений,
Которых вернуть не придется.
Смятенье
Сухими губами коснется
Щеки,
Что помята годами и скукой,
Руки,
Что разжата нелепой разлукой…

********

 

В очередной раз благодарю судьбу за то, что она, наделив меня дурным характером, все-таки отчасти компенсировала свой недосмотр и преподнесла дар, который дается далеко не каждому - я зарабатываю на жизнь любимым делом. Оно дает не только кусок хлеба, иногда с маслом, но и бесценную возможность на время забывать о житейских невзгодах.

Влажная глина скользит под руками, превращаясь из неуклюжего комка синеватой массы в нечто, имеющее форму, симметрию, объем, которые я вольна придать им. Не совсем вольна, когда приходится работать на заказ, но все-таки любую вещь можно наделить своими особенными черточками, независимо от образца, на который нужно ориентироваться. Здесь я властвую, караю и милую, сама.

После встречи с родителями Стаса и с сыном я отправилась на работу. Когда приехала в мастерскую, там еще никого не было. Ночной сторож при моем появлении засобирался домой, а я долго стояла, не включая свет, глядя на длинные стеллажи, заставленные ждущими своего часа изделиями. Где-то тихо капала вода, с улицы доносились чуть приглушенные звуки города. Мысли текли вяло и тупо - так бывает, когда после пережитого яркого волнующего события наступает пустая обыденность, или когда, выпив, чувствуешь радость и подъем и кажется, что если добавить, станет еще радостней и появится еще больше энергии, а позже расплачиваешься за это заблуждение злой пустотой и головной болью. И более того, я элементарно не выспалась. Прокрутив в голове все эти философско-житейские постулаты, я почувствовала себя совсем несчастной, умной и умудренной жизненным опытом, который, как известно, является питьем не утоляющим, переоделась и устроилась на рабочем месте. Вращение гончарного круга стало моим вторым я, утолив на время печали и обиды. Лишь боязнь, что сюда явится Стас, и мне придется снова отбиваться от него, не давала покоя. Нужно избежать встречи с ним, во всяком случае, хоть на пару дней, чтобы прийти в себя и набраться сил перед решительным объяснением, если таковое потребуется. А потом он уедет, и все вернется на круги своя.

После обеда я снова укатила на старый завод, хотя мое присутствие там, в общем-то, не требовалось. К выставке, которая должна открыться через два дня, все - как не странно при нашем умении откладывать дела до последнего - было готово, и я, отключив сотовый, самым безобразным образом два часа слонялась по цеху, созерцая наши камины, вазоны и прочие гончарные шедевры.

Возвращаясь домой, я чувствовала себя девчонкой, провинившейся перед своим приятелем тем, что желает и не желает порвать с ним; перед его родителями - что нахально и незванно вторглась в жизнь их отпрыска; перед отцом, то есть, в данном случае роль отца исполнял Никола, - что веду себя не так, как подобает. Я облегченно вздохнула, обнаружив, что ребят нет дома, лишь обиженный отсутствием живых душ Черный встретил меня в прихожей возмущенным воплем. "Радуешься тому, что Николы нет дома - до чего же ты дошла в своих непристойных страстях", - упрекнула я себя, плюхнулась на пуфик в прихожей и начала изливать душу коту. Черный уселся напротив, немигающе уставившись на меня зелеными глазами, расширив черные дыры зрачков так, словно мои откровения внушали ему ужас и отвращение. Именно эти чувства негодяй и выразил после окончания моей пылкой речи, неопределенно мяукнув и удалившись на кухню - его задранный хвост явно свидетельствовал о крайней степени презрения его обладателя к моим слабостям.

Ребята вернулись поздно, весело погремели на кухне посудой, затем ушли в Николину комнату и, когда все стихло, я отправилась к холодильнику, чтобы заесть свое смятение, где и была настигнута сыном и его вопросом в лоб:

- Мутер, ты встречаешься со Стасом?

- Послушай, Никола, что за вопросы ты мне задаешь?

Сын пожимает плечами, встряхивает лохматой головой и садится, оседлав по привычке табуретку.

- Ничего особенного, просто интересно…

- Это тебя Ксения надоумила спросить? - мерзко бросаю камень в огород потенциальной невестки.

- Мутер, давай без запрещенных приемов, а? При чем тут Ксения…

Глотаю чуть не вылетевшие слова о том, что Ксения отныне всегда будет при чем, потому что именно женщины накручивают мужчин там, где последние без дамской помощи и не задумались бы, и держу неловкую паузу, не в силах решить, что сказать сыну. Ну зачем, зачем завела я этот глупый роман?

- А зачем тебе нужно знать? - спрашиваю наконец и тут же панически добавляю: - Если бы даже в этом предположении и была хоть доля истины…

Дверь на кухню слегка открывается, и в образовавшееся пространство протискивается Черный, вызывающе мяукает и внимательно смотрит на нас, видимо, выбирая жертву. Решив, что Никола предпочтительней, он с лету запрыгивает к тому на колени и несколько секунд возится, устраиваясь поудобнее.

- Ты не ночуешь дома, а сегодня утром… - начинает Никола, не глядя на меня.

- Все! Хватит! - вскакиваю я. - Почему ты устраиваешь допрос, Никола? Это мое дело…

- Возмущение подозреваемого свидетельствует о его виновности… - задумчиво бормочет сын, поглаживая блаженно урчащего Черного.

- Ты не находишь, что это переходит всякие пределы?

- Мутер, ты опять играешь роль суровой родительницы, а это у тебя не очень получается. Если вдруг соберешься замуж, то хоть предупреди… - Никола встает, наклонившись, чмокает меня в щеку и уходит, унося с собой Черного и остатки моего самообладания.

 

********

 

Странно, но городок выглядел каким-то потускневшим, хотя как и прежде утопал в зелени, и на небе не было ни облака, и солнце палило, не имея сострадания к земным обитателям. Кинотеатр на набережной, казалось, уменьшился в размерах, фасад его изрядно облупился, а на дверях висел огромных размеров амбарный замок, словно сигнал: вход в прошлое закрыт. И что, собственно, я хотела здесь найти? Приметы прошлого? Тени утраченных объятий? Какого успокоения я искала, сорвавшись, как безумная, в поисках эфемерного клина?

Я прошлась по набережной, купила шляпу из соломки и водрузила ее на голову. Столовая, в которой прежде приходилось выстаивать внушительных размеров очереди, была покинута, также как и кинотеатр. Столиков в длинном павильоне под крышей из пластмассового шифера не было, и ветерок таскал по бетонному полу обрывки каких-то бумажных оберток, да помятые пластиковые стаканчики. Измучившись от жары и разочарования, я спустилась к морю, на пляж, пробралась меж тел, пекущихся на гальке, и зашла в теплую, словно парное молоко, волну. Море плескалось передо мной, прибрежная желтизна перетекала в голубоватую зелень, и дальше в глубокую синь.

"Слова цвета морской волны…", - вдруг закрутились всплывшие из каких-то задворок памяти строки. Пожалев, что не взяла купальник, я подняла подол юбки и зашла поглубже, нога неловко скользнула по неровной гальке, и я чуть не упала, едва не уронила сумку, висящую на плече, и упустила подол легкой юбки, который мягко погрузился в воду. Выбравшись на берег, я кое-как отжала подол и вернулась на набережную, размышляя, то ли отправиться в сторону вокзала, чтобы сесть на электричку и уехать, не терзая себя непонятными ощущениями, то ли продолжить самоистязание и подняться по той узкой улочке, что вела от набережной наверх в гору, к дому, где я жила в то лето. Зайти в то кафе, куда мы прибежали, преследуемые дождем… Поскольку и вокзал, и начало той улицы находились в одном направлении от места, где я стояла в раздумьях, я решила отдаться на волю случаю и ног - пусть понесут меня прямо в сторону вокзала или налево. Я зашагала вперед и вскоре оказалась там, где решение должны были принять ноги. На углу притулилось маленькое уличное кафе с парой столиков и недавно появившимся, редким тогда, новшеством - огромным холодильником с прозрачной дверью, за которой маняще сияли влажными боками бутылки с минеральной водой и лимонадом. Передышка была необходима, и я купила бутылку минералки, устроилась за столом, налила вожделенную пузырящуюся жидкость в пластиковый стаканчик, сняла свою новую шляпу и поднесла стакан к губам.

- Дина? - раздалось за спиной.

Я ослышалась, или мужской голос произнес мое имя? Наверное, ослышалась. Я глотнула воду, ледяную настолько, что заныли зубы. У столика остановился человек, и мне показалось, что вода, которую я упорно пила, увеличивается в объеме, заливая все внутри жгучим холодом. Стас, а это был он, резко отодвинул стул, стоящий напротив, и сел, уставившись на меня.

- Это ты, Дина, это все-таки ты… - сказал он. - Здравствуй…

Слова цвета морской волны,
Где цвета слов волна,
Стихи цвета желтой луны,
Где цвета стихов луна.
Встречи цвета аквамарин
В мареве цвета встреч.
Тусклого золота мандарин,
Кадмия теплая течь.
Мира цветного вечный обман
Черно-белая суть…
Блекнут цвета, мутнеет туман,
И обесцвечен путь.

********

 

Два дня предательства и конформизма, уверток и вранья. Мне необходимы эти два дня, чтобы передохнуть и собраться с мыслями. В этот порочный круг я завлекла всех близких и знакомых. Я объявила Николе, что тот вечерний разговор о Стасе возмутил меня до глубины души, поэтому я не нашлась, что ответить. Я не пошла на работу, сославшись на плохое самочувствие, отключила телефон, а сама укатила к отцу.

- Что-то случилось, дщерь? - спросил папа, угощая меня очередным своим кулинарным шедевром: драниками со сметаной, которых напек добрую дюжину на глазах изумленной публики.

- Все нормально, пап…

- Не думаю, - задумчиво произнес отец, устраиваясь за столом напротив меня. - Ты приехала днем, в рабочее время, не позвонив, на тебя не похоже… Рассказывай.

Отец всегда бы мне самым близким другом, но я не могла вывалить на него свои сомнения, а лишь поделилась переживаниями по поводу Ксении.

- А мне понравилась Ксения, - заявил отец.

- Так ты уже знаком с нею? - взвилась я.

- Неужели ты думаешь, дщерь, что мой единственный внук не познакомил меня со своей пассией?

Вот так, эгоистично погрузившись в свои переживания, я перестала интересоваться тем, что происходит в семье. Еще один аргумент против этой интрижки со Стасом.

- Не третируй девочку, дщерь, - сказал отец. - Подумай, а вдруг она станет твоей невесткой, на долгие годы…

- А может, ничего у них и не выйдет…

- Ты не можешь этого знать, Дина… вспомни Митю…

Я помнила Митю, всегда помнила… и перевела разговор на тему предстоящей выставки и рассказала про уникальную изразцовую печь.

- И что же ты молчала? - возмутился отец. - Нужно сделать снимки, обязательно! Хорошие снимки!

И почему я не подумала об этом сразу? Андрей фотографировал печь, но отец сможет сделать это профессионально и так, как никто, кроме него, не сможет! Мы договорились, что попробуем попасть в тот дом завтра. Я осталась ночевать у отца, сославшись на то, что хочу оставить Николу с Ксенией одних в квартире, чтобы их хоть на время не стесняло мое присутствие.

Перед сном я позвонила подруге Марье, с эгоистичным желанием поведать ей о своих проблемах, мне необходимо было выговориться. Реакция подруги не была неожиданной.

"Дура набитая, - сказала Марья. - Была дурой, такой и останешься".

"Какой уродилась, такой и живу", - парировала я.

"Ну да, уродилась, уродина моральная, это ж надо додуматься, прятаться от молодого интересного мужика, потому что она, видите ли, старая. Да если он тебя хочет, то какая же ты старая?! Гнать тебя надо к нему, хорошим дрыном. Мне бы твоего Стаса, я бы от него не бегала, это он бы бегал от меня. И как долго ты намерена скрываться?"

"Мне нужно собраться с мыслями", - ответила я.

"Каким местом будешь собираться?" - поинтересовалась Марья.

 

На следующее утро я включила телефон, обнаружила несколько сообщений известного адресанта и позвонила Андрею с целью выяснить обстановку на работе. Он сказал, что вчера меня искал Стас, что я должна прекратить хандру, потому что завтра открывается выставка, а сегодня ему, Андрею, просто необходимо мое участие в важном деле, к которому я имею непосредственное отношение, то есть, сегодня они собираются снимать изразцы с печи. Я сообщила об отцовском предложении сделать фотографии, и Андрей пообещал заехать за нами и забрать со всей аппаратурой.

 

Отец, высказав восторги и блеснув познаниями в области истории русского изразца, загромоздил комнату фотоустройствами образца прошлого века, презрительно пресекая иронические замечания парочки наших молодых помощников по поводу преимущества цифровой техники, и приступил к своему священнодейству.

 

А во второй половине дня в доме появился Стас. Я в это время восседала на верху стремянки, осторожно сбивая изразцы короны, работа требовала особой тщательности, поскольку неосторожным движением можно было повредить их изящные зубцы. Я смотрела на Стаса сверху вниз, это дало мне некоторое преимущество и возможность абстрагироваться от него, стоящего внизу.

- Нам нужно поговорить? - полуутвердительно-полувопросительно заявил он. - Где ты была вчера? Я звонил, кидал смс-ки.

- Стас, но у меня могут быть свои дела…

- Нам нужно поговорить, не здесь. Может быть, ты спустишься вниз? - в голосе его прозвучало что-то металлическое. Если не сталь, то железо…

- Стас, я не могу сейчас разговаривать. У меня очень ответственное дело. Я могу испортить изразцы, - сказала я, закончив фразу на позорно высокой ноте.

- Значит, когда? Вечером?

- Нет, вечером я должна поехать к отцу…

- Ты можешь пригласить меня.

Я растерялась от его нахальства.

- Но… я не могу, буду там ночевать, папа… он нездоров… - зачастила я.

- Разве? А Андрей сказал мне, что твой отец с утра фотографировал печь. Он ведь у тебя отличный фотограф, да? Я бы хотел с ним познакомиться.

Я чуть не свалилась со стремянки. Щеки предательски запылали. Довралась, что называется.

- Я… Стас, давай все-таки завтра, папе нужно подготовиться, - глупо промямлила я. - Завтра на старом заводе открывается выставка, ты же помнишь, там и встретимся.

Он молчал, стоял, глядя на меня, потом пожал плечам, усмехнулся и сказал:

- Ну… хорошо, договорились, завтра, так завтра.

Я смотрела сверху, как он подошел к Андрею, они о чем-то довольно долго беседовали, но я не старалась прислушиваться к их словам. Мне было тошно.

С печью мы провозились до позднего вечера, сделав лишь треть работы. Я отправилась домой, только у подъезда сообразив, что сказала Стасу о своих намерениях ночевать у отца. Плохая игра, Дина, очень плохая!

 

За ужином Никола сообщил во всеуслышанье, что вчера заходил Стас.

- И что? - спросила я. - Я же тебе все объяснила.

- Ни фига, - ответил сын. - Вообще, он заходил ко мне, но спрашивал про тебя.

Я сдержалась и не поинтересовалась, что же спрашивал Стас. Никола нагло усмехнулся и пожал плечами.

- Он очень симпатичный, - заявила Ксюха.

- Это кто симпатичный? - грозно поинтересовался Никола.

Я дернулась от возмущения и спросила, не хочет ли она еще чаю.

- Хочу, конечно, - ответила нахалка.

 

А позже, когда я громыхала вымытой посудой, укладывая ее в сушилку, Ксюха зашла на кухню.

- Вы все время сердитесь на меня, Дина Николаевна, - сказала она. - Почему?

От неожиданности я чуть не уронила тарелку.

- Отчего ты так решила? Зачем мне на тебя сердиться?

- Я же вижу, Дина Николаевна.

- Ну что ты можешь видеть? - раздраженно спросила я и осеклась, вдруг вспомнив вчерашний разговор с матерью Стаса.

- Мы уйдем… как только сможем снимать комнату… - сказала Ксения и посмотрела на меня в упор - ни дать, ни взять маленький упрямый бычок, если так можно сказать о девушке.

Все мои проблемы вдруг показались мизерными на фоне того, что у меня уводят сына, это было неминуемо, и я ничего не могла сделать, лишь покорно смириться с этим.

- Вы не уйдете… Ксюша, зачем? Это лишние расходы… у вас есть своя комната, квартира у нас небольшая, но вполне пригодная для троих человек. Или вы…? - догадка молнией мелькнула в голове, обдав меня жаром.

- Нет, не беспокойтесь, - Ксения поняла меня с полуслова. - В этом отношении мы совсем не спешим.

- А как твои родители относятся к твоему уходу? Ты помирилась с ними?

- Знаете, Дина Николаевна, - помолчав, сказала Ксения. - Они совсем другие, не такие как вы… С ними трудно…

- А со мной легко? Но тебе все равно нужно мириться и договариваться, это же родители.

- Я понимаю, но пока… нет… вы знаете, я Колю очень люблю… очень, я просто жить без него не могу… - у нее вдруг задрожали губы и голос, а я все-таки уронила тарелку.

 

********

 

Сердце, казалось, на мгновение остановилось, затем гулко бухнуло и зачастило, словно пытаясь пробиться наружу сквозь прутья ребер. Я осторожно поставила стакан на стол, рука дрожала, пальцы невольно смяли мягкий пластик, стаканчик наклонился и упал. Я наблюдала, как прозрачное пятно расползается по грязновато-голубой столешнице, угрожая ручейком стечь на пол. Я боялась, что подниму глаза, и Стас исчезнет, испарится в полуденном мареве, словно галлюцинация от солнечного удара.

- Дина… - повторил он, и я решилась взглянуть на него. Он сидел напротив, крутя в руках солнечные очки, прядка влажных темных волос упала на лоб, но он не убирал ее, смотрел на меня пристально и пронзительно, глаза не улыбались, в них не было и удивления. Что-то иное, непонятное мне. Он почти не изменился, лишь немного погрузнел, как бывает с мужчинами на стыке тридцати.

- Стас… - наконец прошептала я, безуспешно пытаясь вернуть себе дыхание, а смятому стаканчику - вертикальное положение, и замолчала.

Шумная южная набережная вдруг, как в кинокадре, ушла на задний план, размылась, приняв нечеткие очертания, и я словно оказалась за прозрачной стеной, отделенная от мира, вдвоем со Стасом.

- Пойдем, - вдруг резко, почти грубо, сказал он, вставая и взяв меня за руку, потянул за собой - из кафе, по набережной - несколько шагов, и мы свернули в знакомый проулок, ведущий наверх, в гору.

- Куда ты меня тащишь, Стас? Я ведь… мне нужно уезжать… я не могу… - бормотала я, но шла, почти бежала за ним, не сопротивляясь и ничего не видя вокруг, как слепая.

Он вдруг резко остановился и отпустил мою руку, словно пришел в себя.

- Извини, я должен был спросить… хотя, я так… так рад, что встретил тебя. Тебе нужно уезжать? Куда? Где ты остановилась?

- В Приморске, это по побережью… - я махнула рукой в противоположную сторону той, в которой находился городок, где отдыхали мы с Митей и Николой.

- Я знаю… - перебил он меня. - Только Приморск находится там…

- Вечно путаю направления, - пробормотала я.

Мы стояли на узком тротуаре, перебрасываясь ничего не значащими фразами. С моря потянуло легким бризом. Куст цветущей азалии розовой пеной рвался сквозь синий штакетник палисадника, акация, усыпанная желтым пухом цветов, покачивала ветвями; по выщербленным плиткам тротуара двигались, меняясь местами, солнечные пятна. Мимо прошла женщина, и нам пришлось потесниться, прижавшись к забору, мой локоть скользнул по руке Стаса, я отдернула руку и взглянула на него, щеки обдало жаром, и солнце было здесь не причем.

- И не только направления… - сказал он куда-то в пространство.

- У меня электричка… через… - я взглянула на часы, - полчаса…

- У меня машина, я отвезу тебя…

- Но… - я хотела сказать, что у меня есть муж и… сын, что я не могу, не должна задерживаться здесь, что они ждут меня, но слова замерли на губах.

- Идем, - сказал он, тон его вдруг изменился, стал насмешливо-веселым, таким знакомым, - Мы встретились, надо же отметить это дело. А потом я отвезу тебя.

- Но… есть еще следующая электричка… Только не долго… - я попыталась ответить в тон ему, но получилось скорее жалко, чем весело.

Он зашагал вперед, снова взяв меня за руку, улица поднималась все круче вверх, затем сворачивала влево, тянулась вдоль глухой стены, увитой плющом, еще несколько шагов, и мы поравнялись со знакомой калиткой, за которой выложенная плиткой дорожка, теряясь среди кустов, вела к двухэтажному дому. Я задохнулась и замедлила шаг, но Стас потянул меня, не давая остановиться.

- Идем, здесь рядом маленькая шашлычная, посидим, поговорим. Не беспокойся, я отвезу тебя. Ты чудесно выглядишь, похорошела… Ундина… Скрывалась от меня в волне морской, исчезла, растворяясь в толпе людской… Ты голодна? Я чертовски хочу есть, как раз прикидывал, куда податься… Случайно свернул на набережную.

Резкость его тона совершенно пропала, это был тот прежний Стас, которого я знала, легкомысленный поэт, очаровательный болтун и… отец моего сына.

Шашлычная оказалась странным близнецом той, в которой мы вчера ссорились с Митей. Сад, столы под деревьями. Сев за столик под кривоватой черешней, дразнящей глаз гроздьями аппетитно-бордовых ягод, я почти с отчаянием подумала, что в Приморске меня ждут Никола и Митя, и вдруг вспомнила, что оставила новую шляпку в кафе на набережной.

Потерялась в бездне морской,
В пене синевы выжидая.
Заблудилась в толпе людской,
Среди тысяч лиц пропадая.

Закрывала засовы, навесив замки,
Исчезала в вагонном окне.
Тысячу рассветов движеньем руки
Увезла, не вернула мне.

Пустота пробелов, молчанье лакун,
Непрожитыми днями проплыли.
Тысяча солнц, тысяча лун
Другим, но не нам светили.

И встретившись дрожью неверных тел
Под тысяча первой луною,
Умирая, тебя я убить хотел
За ту тысячу солнц не со мною…

********

 

Огромный гулкий зал, бывший заводской цех, понемногу заполняется людьми, коллегами - художниками и ранними посетителями. Выставка - ярмарка - причудливая смесь образцов разнообразных ремесел, которые живут, не теряя своего значения в набитом артефактами и электроникой мире. Отчего в человеке сохраняется стремление к уже, вроде бы, функционально не важным вещам: каминам, печам, примитивным глиняным горшкам, деревянным ложкам, грубо тканым гобеленам? Либо это желание украсить жилище, либо инстинктивное стремление почувствовать истоки, дыхание того мира, когда вещи были просты, и оставались продолжением природы, ее частью? В человеке горит, подчас тлеет, иногда пылает неуёмное стремление творить, реализовать себя любым доступным способом.

И отчего меня с утра занесло в пафосную философию? Хотя, трудно не впасть в пафос среди великолепия, созданного руками коллег, профессионалов и любителей, художников по образованию и по натуре. Кажется, трудно найти что-то новое, бывая здесь почти ежедневно в последнюю неделю, но сегодня, словно впервые, я прошла вдоль разноцветья гобеленов, поражающих воображение фантазией авторов и техникой исполнения; полюбовалась удивительными куклами - гимнастками, изгибающими в невероятных пируэтах свои внушительные, но женственные формы, туго обтянутые узорчатыми, цветастыми тканями; задержалась возле пастельной чистоты батиков, коснулась глади узорчатых каминных изразцов, словом, наполнилась умиротворением и покоем от созерцания красот, забыв на время о метаниях и сложностях жизни. Сложности и метания, впрочем, очень скоро напомнили о себе, материализовавшись в образе до безобразия симпатичного блондина, мысли о котором, а тем более он сам во плоти, вызывали во мне гремучую химическую смесь любовного волнения с житейским смятением.

Стас здоровается официально-ироничным "Добрый день, Дина Николаевна" и проводит ладонью по моему плечу, то ли чтобы удостовериться в том, что я здесь и живая, то ли утвердить некое свое право. Или он просто хотел дотронуться до меня, также как мне хочется коснуться его?

- Ты меня пригласила, я пришел…

- Очень хорошо… Давай, посмотрим? Здесь очень много интересного… - говорю я, радуясь естественному поводу просто побродить по выставке, обмениваясь впечатлениями и ничего не значащими фразами.

Я отправляюсь пройденным маршрутом, теперь уже со Стасом, рассказывая ему об авторах понравившихся вещей. Он слушает, кивает, то улыбается, то вдруг хмурится, бросает короткие замечания, здоровается с моими знакомыми, которые попадаются на каждом шагу.

- А ты очень популярна… - с усмешкой замечает Стас.

- Тебя это смущает?

- Почему это должно меня смущать?

- Тебя, кажется, вообще мало что смущает…

- Да, вот таким уродился…

Лицо его кривит усмешка, но тотчас же исчезает, и Стас говорит, как ни в чем не бывало:

- Покажи мне свои работы…

- Ну, это не самое интересное здесь, - уничижаюсь я.

- Скромничаешь? Не надо скромничать… я видел кое-что из твоих работ, и хоть я не спец в этом деле, но они стоят внимания… Как и ты сама…

- Тебя же, по твоим словам, привлекают женщины-труженицы, - ядовито бросаю я.

Он щурится, сжимает мой локоть, взгляд его скользит по моим губам, ниже…

- Хочу уточнить твое глубокое замечание - одна из женщин-тружениц, которая, почему-то не хочет этого понять…

Это называется - сама нарвалась на то, чего пыталась избежать. И кто, спрашивается, тянул за язык? От необходимости отвечать меня спасает визг микрофона - начинается торжественная часть - открытие ярмарки с участием заместителя заместителя мэра и прочих сановников.

- Дина! - слышу позади знакомый голос и, обернувшись, вижу собственное семейство в полном сборе: отца и его милейшую Анну Павловну, аккуратную стройную с коротко подстриженными темными волосами, в прядки которых эффектно вплелась серебристая седина, за ними возвышается Никола, мой красавчик, у его плеча - пышноволосая головка Ксении. Отец подходит, прихрамывая, чмокает меня в щеку.

- Привет, дщерь! Выбрались с Анной на вашу выставку, и внучка с Ксаной с собой прихватили. Хочу немного поснимать.

На плече отца неизменный "Кодак" образца 1970 года. Никола улыбается, обмениваемся взглядами с Ксюхой. Вчерашний разговор изрядно подточил барьер, выстроенный нами при первом знакомстве.

- Здравствуйте, Дина, очень рада, давно с вами не виделись…

Здороваюсь с Анной Павловной, чувствуя себя невзрачной простушкой, случайно попавшей на светский раут. Она всегда подчеркнуто вежлива и сдержанна - не зная ее, нельзя и подумать, что в душе этой женщины кипят поистине шекспировские страсти, против которых мой отец, как оказалось, ничего не имеет.

Стас подхватывает меня под локоть, кровь приливает к лицу, и спасения от этого нет. Отец вопросительно смотрит на нас.

- Это… это… мой знакомый, Станислав… э-э-э… - мямлю я, злясь на свой, вечно афиширующий состояние хозяйки, организм. - А это мой отец, Николай Николаевич…

- Можно просто Станислав, - наглец расплывается в улыбке, но, кажется, все же смущен. В борьбе с личным Красным морем на минуту выпадаю из действительности, пропустив продолжение церемонии знакомства и рукопожатий, но на следующей минуте меня настигает взгляд отца:

"Твой?"

"Ничего подобного", - округляю глаза.

"Врешь", - усмехается отец.

"Да, но это так… просто"…

"Удачи, дщерь!"

"Прекрати"

"Молчу, молчу…".

- Мы благодарны администрации и лично господину…!" - гремит со сцены голос, эхом отражаясь от металлических перекрытий крыши цеха.

Перед нами, негромко переговариваясь, останавливаются двое мужчин. Стас плотно и сильно прижимает мой локоть к себе, я дергаюсь, возмущенно зашипев:

- Ста-ас…

Один из стоящих впереди, темноволосый, с бородой в процессе отрастания, оборачивается и смотрит на меня в упор. Лицо его мне знакомо, я узнала бы его из тысячи лиц.

 

********

 

- Как ты здесь оказалась? - спросил Стас, наполняя бокалы прозрачным, чуть золотистым вином.

- Отдыхаю в Приморске..

- Одна?

- Нет, с мужем… и…

- Ты вышла замуж?

- Да…

- Счастлива? - вопрос прозвучал резко,

- Да… - ответила я.

- Ну, тогда за встречу и за твое счастье! - он приподнял бокал, осушил его одним глотком.

- За встречу… - пролепетала я.

- Я уже говорил, что ты похорошела?

- Говорил, спасибо за комплимент…

- Это не комплимент… это правда…

Он протянул руку и коснулся моих волос. Он выпил лишь бокал сухого вина, но глаза его показались мне пьяными, пьяными и манящими, затягивающими в себя, как водоворот.

- А ты? Отдыхаешь? Как поживает твоя тетушка? - спросила я, стараясь направить разговор в официальное русло.

- Тетушка умерла. Я здесь скорее по делам, чем на отдыхе, продаю ее квартиру.

- Мне жаль… извини…

Он промолчал, смотрел на меня, снова наполнил бокалы. Я не смогу вспомнить, о чем мы говорили дальше. Мы могли говорить о чем угодно: о перестройке, последнем фильме, вкусе шашлыка, погоде на завтра - тема не имела значения, потому что слова просто потеряли смысл, он касался моих рук, волос, потом провел кончиками пальцев по щеке, губам и проклятье моей женской природе, которая отчего-то, никого не спросив, выбрала для себя именно этого мужчину, того, с кем у меня ничего не получалось, кроме… ребенка. Он повел меня за собой по тенистым улочкам в дом, где снимал комнату, просторную пустую комнату, и я пошла за ним, словно лягушка в пасть к удаву.

У меня не было ни прошлого, ни настоящего, у меня не было имени… Не было ни моря, которое несколько минут назад гулко шевелилось где-то там, снаружи, за окнами пустой комнаты, ни солнечных бликов на стенах, отраженных стеклом открытого окна, ни звуков городка, доносящихся с улицы. Я стала частью мужчины, который обнимал меня, растворилась в нем, я стала бестелесной, покорившись слабому своему телу, потеряв волю и способность рассуждать. А он был нежен и груб, он то возносил меня на пронзающую высоту, то швырял вниз, до боли, до искусанных в кровь губ.

Стас лежал, закрыв глаза, но не спал, потому что едва я шевельнулась, он повернулся ко мне, темные глаза глянули ясно, совсем не сонно. Сейчас я скажу ему, что у него есть сын… Как он отнесется к этому? Он не может не порадоваться. Но… Митя. Мысль о Мите пронзала меня холодной остротой. Митя… Мысль о нем убивала меня беспощадным укором в предательстве. Но сейчас я должна сказать Стасу, что у него есть сын…

- Стас…

- Дина…

Мы начали одновременно, я замолчала, он закашлялся…

- Что ты хотела сказать?

- Нет, ничего, говори ты…

- Но ты хотела…

- Ты скажи, потом я….

- Дина… я уезжаю, через неделю…

- Да, ты говорил, что скоро уезжаешь…

- Нет, я не о том… я уезжаю… из страны, в Штаты, надолго, возможно, навсегда…

Створка открытого окна качнулась, по потолку, ломаясь, веером побежали солнечные полосы, ветер натянул пузырем и бросил тонкую занавеску.

- Прости меня… я не ожидал… всего этого… что встречу тебя...

Он уезжает… уезжает навсегда - слова молотком стучали в голове.

"Почему ты не сказал мне?" - я не озвучила вопрос, он неспрошенно застыл на губах. "Почему он должен был сказать об этом? Кто я ему? Случайно встреченная девушка, с которой он неплохо провел время, удачно встреченная женщина, которой он воспользовался, поскольку она не имеет ни капли самоуважения, ни толики гордости, ни щепотки чести, бросившись ему в объятия по первому зову, едва он коснулся ее… Разве это не импонирует мужчине, не тешит его самолюбие? Тем более, он уезжает, и милое приключение номер два его ни к чему опять же не обязывает. Что я наделала? Зачем, зачем я сделала это? Слова крутились в голове тупым хороводом, Стас что-то говорил, но я не слышала его, сосредоточившись на одном: одеться и бежать, бежать, пока не ушла последняя электричка…

Я взбирался на кручу
Забытой тропою,
Разбивая колени,
Природу кляня,
И цеплялся за камни
Усталой рукою,
Неизвестно зачем,
Никого не виня.
Я стоял наверху,
Задохнувшись от ветра,
Что пощечиной жестко
Хлестал по щекам.
Я был счастлив тогда -
Ведь распахнута клетка,
Мир с ладоней моих,
Водопадом стекал.
Я шагнул в никуда,
В тот пронзающий ветер,
В безнадежье простора,
В свободы запой,
Но узнал, идиот,
Безразмерна та клетка,
Просто прутья пореже,
Да стражник другой.

********

 

В его темных волосах, таких же спутанно-кудрявых, как в молодости, поблескивает седина, сетка морщин наметилась у глаз, он высок и грузноват. Он, кажется, окаменел и потерял дар речи, впрочем, то же самое можно сказать и обо мне. Импровизированная скульптурная группа "Встреча бывших…". Он, как представитель сильного пола, первым приходит в себя.

- Дина? Неужели это ты?

Звук его голоса возвращает мне способность двигаться и говорить, но лишь отчасти, потому что мое короткое "Да, как видишь, это я" звучит хрипло и, вероятно, вызывающе. Как он здесь оказался? Откуда?

- Очень рад встрече, - говорит Стас. - Не ожидал… никак не ожидал… а я тут с… - он поворачивается к своему спутнику - плотно сбитому мужчине лет сорока, - Это Джим Кармайкл, мой коллега, американец… Моя… давняя знакомая, Дина…

- Николаевна, - машинально говорю я, кивая Джиму Кармайклу.

Через несколько секунд до меня доходит, что рядом стоит еще один Стас… второй, а позади - папа, Анна Павловна, Ксюха и Никола, и мне нужно продолжать процедуру знакомства. Над залом гремит голос какого-то чиновника, воспевающего российские традиции, которые бережно сохраняются и воспроизводятся руками простых тружеников. У меня вдруг начинает кружиться голова, Стас-второй не отпускает мой локоть, Стас- первый смотрит на меня, а Джим Кармайкл говорит со страшным акцентом:

- Мне очен приятен знакомится с вам, Дина Никола-ев-на…

- Познакомьтесь, это… Станислав… - говорю я, пытаясь вытащить свой локоть из цепких рук последнего. - А это мой отец, Николай Николаевич….

Я продолжаю представлять свое семейство, и какой-то дикий инстинкт заставляет оттягивать момент, когда мне придется знакомить Стаса с Николой. Но момент этот неминуемо наступает… через минуту. Никола протягивает руку, сначала коллеге Джиму Кармайклу, затем Стасу. Приглушенный гул голосов, наполняющий зал-цех, внезапно переходит в гром оваций - выступающий закончил свою речь. Я смотрю на Стаса и Николу, они стоят друг напротив друга, словно зеркальное отражение с дистанцией в двадцать лет. Отпустив руку Николы, Стас бросает на меня взгляд. Толпа вокруг начинает растекаться по разным направлениям, торжественная часть завершилась.

- Дина… - говорит Стас-второй, упрямо сжимая мой локоть.

- Дина… Николаевна, надеюсь, мы с вами… с тобой, встретимся и поговорим… - Стас смотрит на сына, затем на меня. Вопросительно. Или мне это кажется? Он понял?

- Да, - бормочу я. - Конечно, встретимся… А сейчас… сейчас нам надо идти… Идем, Ста… Станислав.

Тот смотрит на меня вопросительно. Он тоже что-то понял?

- Может быть, мы пригласим твоего знакомого в гости? - спрашивает он.

На этой высокой ноте я теряю самообладание, и это, видимо, настолько явственно отражается на моей физиономии, что он буквально оттаскивает меня за свою спину.

- С удовольствием приду, - отвечает другой Стас, наблюдая за нашими маневрами.

Интересно, и куда мы со Стасом можем пригласить Стаса в гости?

 

********

 

Южный вечер накрывал землю густой синевой, подкравшись незаметно, словно вор. Серая Волга, в которую, не взирая на протесты, усадил меня Стас, летела по шоссе, догоняя устремленную вперед ленту электрички. Вот мы поравнялись с нею, пронеслись вдоль вагонов, достигли электровоза, дальше… теплый воздух ветром движения резко дохнул в приспущенное окно.

- Я закурю? - спросил Стас.

Я повернулась к нему, он вопросительно посмотрел на меня, достал из бардачка сигареты.

- Кури, конечно… - сказала я.

- Ты не хочешь?

- А давай! - бросила я, обрадовавшись возможности дополнительно подчеркнуть свое легкомыслие и разнузданность, которые старательно разыгрывала перед ним с той минуты, как услышала, что он уезжает… навсегда… через неделю.

Он подал мне пачку Кента.

- Достань и мне…

Я вытащила две сигареты, стараясь сдержать дрожь в руках. Отдала одну ему. Стас ловко закурил, протянул мне зажигалку, синеватое пламя тонко вытянулось и задрожало в полумраке салона, грозя погаснуть. Я не могла попасть в пламя кончиком сигареты, и, бросив взгляд на Стаса, увидела, что он усмехается. Я втянула в себя горький дым, закашлялась, слезы выступили на глазах.

- Давно не курила… - попыталась я изобразить бесшабашность.

- А курила ли вообще?

- Нет, не курила… но надо же когда-то начинать… - призналась я.

- Гм-м… наверное, но лучше не надо…

Дорога втянулась в тоннель, за окном замелькали штрихи огней освещения, где-то позади загудела электричка. Мы замолчали. Когда машина вынырнула из тоннеля, Стас протянул мне записную книжку.

- Запиши свой адрес…

- Зачем? Все же и так прекрасно, мы встретились… все ясно и понятно…

- Что тебе ясно? - спросил он, глядя вперед на дорогу. - Мне, например, многое в жизни не ясно… "пусть я в ответе, но не в убытке: есть многодонная жизнь вне закона..."*

Он замолчал, я смотрела вперед на дорогу, которая текла перед лобовым стеклом узким, освещенным фарами треугольником, теряясь в темноте. Мимо шумно пронеслось что-то большое, похожее на автобус. "Митя там с ума, наверное, сходит… Николу хоть уложил?" - думала я. Комок, слепленный из вины, беспокойства и тоски расставания тупой болью застрял внутри, мешая нормально дышать. Я думала о Мите, ждала, что же скажет Стас, ждала, что он спросит, почему я не позвонила ему тогда, четыре года назад, но он так и не спросил, и я решила, что это, наверное, правильно. Неважно, позвонила ли я или нет. Тем более, мне бы пришлось объяснять причину, а причина была глупой и девичьей. Да и не нужен ему был мой звонок.

Волга мягко влетела на окраинную улицу Приморска.

- Куда тебя отвезти? - спросил Стас.

Куда? Только не к дому… Как я объясню Мите? Приехала на такси? Как я вообще все это объясню ему?

- Отвези меня на вокзал… - пробормотала я. - То есть… высади где-нибудь… рядом.

Мне показалось, что это был лучшим выходом. Электричку мы обогнали, и если Митя вдруг встречает меня, я могу как-нибудь изобразить, что приехала на ней. А если не встречает, то дом, где мы снимали комнату, находится недалеко от вокзала. Гадкое ощущение от своих планов обмануть Митю душило меня. Комок внутри начал стремительно разрастаться, кажется намереваясь заполнить все внутренности.

- На вокзал, так на вокзал… Но ты запиши свой адрес… пожалуйста, - сказал Стас. - Я не стану забрасывать тебя письмами, но мне нужно знать, где ты живешь…

Что-то изменилось в тоне его голоса на последних словах или мне показалось?

 

- Но я замужем, Стас… - сказала я

- Я понял это…

Я накарябала на чистой странице адрес.

Он остановил машину в тенистой улице, выходящей к вокзалу. Я повернулась к дверце, спеша выбраться наружу, словно на свободу из клетки. Ручка не поддавалась, Стас потянулся через меня, но вместо того, чтобы открыть дверь, вдруг резко прижал меня к себе, и следующие несколько секунд или минут были наполнены только им, а комок, застрявший в груди, размяк и начал таять от его близости, и, растаяв, излился слезами, которые он собирал губами, шепча:

- Ундина… ты моя… ундина…

Загудела, загрохотала электричка, прибывшая на станцию. Не помню, как я смогла выйти из машины. Холодный вечерний воздух и густой душный аромат каких-то цветов ударил в лицо, Стас вышел следом, снова обнял меня.

- Отпусти, прошу тебя… - говорила я, не пытаясь вырваться из его рук. - Мне нужно идти…

Он отпустил, прислонился к капоту, смотрел на меня, достал сигареты.

- Прощай, Стас… - сказала я и пошла прочь. Несколько шагов и я вышла из тени деревьев прямо к зданию вокзала. Подмигивая тремя красными огнями, последний вагон электрички уплывал в темноту, фонари высвечивали круги на уже опустевшем перроне.

Я должна сказать ему, что у него есть сын… Я рванула назад, к Стасу, но вдруг услышала за спиной: "Дина! Где ты была?!" Я обернулась. Недокуренная сигарета, брошенная Митей, прочертила в воздухе короткую светящуюся линию. Он подошел ко мне, остановился. "Я совсем растрепана", - мелькнуло в голове, и я попыталась пригладить волосы.

- Где ты была, я тебя спрашиваю? Я чуть с ума не сошел… третью электричку встречаю…

- Митя… прости, Митя, я… я… изменила тебе, - словно со стороны услышала я свой голос.

Лапою ночь коснется
Лица и губ,
Кошкою подкрадется
Я буду груб.
Исцарапано небо
Ранами звезд,
И молоком сочится
Млечный мост.
Под чернотой укрывшись
В ночь скользну,
Чтобы как пес, забывшись,
Взвыть на луну.
И вброд путем Млечным
Уйду с тобой
Стану на миг беспечным,
Самим собой.

********

 

Скрипнула дверь, по полу мягко зашлепали лапы, и Черный, коротко мяукнув, легкой тенью запрыгнул на мою кровать, побродил вокруг и по мне, выбирая местечко поудобнее, наконец устроился под боком, поурчал и умолк. Я смотрю в темный потолок, даже не пытаясь закрыть глаза и уснуть, потому что уснуть все равно невозможно.

- Счастливчик ты, Черный, - шепчу я, трогая шелковистую теплую шерсть.

Черный недовольно ворочается, урчит.

- Ну знаешь, - говорю я, - раз явился, будь добр считаться с хозяйкой. Знаю, выгнали тебя, не нужен ты там сейчас… а мне очень даже нужен. Если бы я могла вот так, как ты, свернуться у кого-нибудь под боком, и меня погладили бы по шерстке…

"Будь объективной, - одернула я себя, - предложение свернуться под боком поступило, просто принять его уже невозможно…"

Прокрутившись в тщетных попытках поймать сонную волну, окончательно разобидев Черного, которому так и не предоставила покоя и тепла, я выбираюсь из-под одеяла, надеваю халат и, сунув ноги в тапочки, отправляюсь в кабинет психологической разгрузки, проще говоря, на кухню. Черный сердито мяукает мне вслед.

Кабинет оказывается занятым, там горит свет, а за столом сидят Никола с Ксюхой и пьют чай. Оба весьма удивлены моим появлением.

- Мутер? Ты что, не спишь?

- Ой, Дина Николаевна, а мы тут вот, чай пьем…

- Что за ночные бдения? - невпопад интересуюсь я.

- Не спится что-то… - отвечает Никола.

И им тоже не спится… Семейная бессонница какая-то. Позвонить что ли отцу для полной картины, спросить спит ли он?

- В вашем возрасте… - начинаю я и замолкаю, понимая неуместность этих заезженных слов. - Что-то случилось?

Глупо спрашивать, не произошло ли что-то, заведомо зная, что нечто произошло. Сегодня на выставке Стас беседовал с Николой, о чем-то расспрашивал, они смеялись чему-то, а я стояла в стороне, и ничего не могла сделать. Не могла заставить себя подойти к ним, да и другой Стас упорно следовал за мной, что-то говорил, что-то предлагал, не отпускал мою руку, словно удерживал, не пускал меня туда, где разговаривали мой сын и его отец.

- Мам… я тебе чаю налил…

Слова Николы доносятся до меня как из тумана, я даже встряхиваю головой, чтобы очнуться.

- Да, спасибо, Никола…

- Пойду спасть… - Ксюха поднимается из-за стола, и я вижу, как ее ладонь ложится на Колькину руку.

- Спокойной ночи, - машинально беру чашку и делаю глоток. Чай обжигает, я ставлю кружку на стол и смотрю на Николу.

Почему мне кажется, что на кухне сгустился воздух? Может быть, не закрыта газовая горелка? Поворачиваюсь, чтобы проверить. Нет, все в порядке, краны ровным рядком белеют на плите.

- Мама… хочу спросить… кто он такой, Станислав Антонович? Откуда ты его знаешь?

Я знала, что это случится… знала и боялась. Я молчу, глотаю чай.

- Мутер?

- Это твой отец, Никола, - говорю я, поставив чашку на стол. За спиной слышится сердитое урчание явившегося на кухню Черного.

 

-------------------------------

 

* Строка из стихотворения О. Мандельштама.
Римских ночей полновесные слитки,
Юношу Гете манившее лоно,-
Пусть я в ответе, но не в убытке:
Есть многодонная жизнь вне закона.


(продолжение)

июнь, 2010 г.

Copyright © 2010 Ольга Болгова

Другие публикации Ольги Болговой

Обсудить на форуме

Исключительные права на публикацию принадлежат apropospage.ru. Любое использование материала
полностью или частично запрещено

В начало страницы

Запрещена полная или частичная перепечатка материалов клуба  www.apropospage.ru  без письменного согласия автора проекта.
Допускается создание ссылки на материалы сайта в виде гипертекста.


Copyright © 2004 apropospage.ru


      Top.Mail.Ru